Текст книги "Красная роза. Документальная повесть"

20 ноября на краю села показались немецкие разведчики, затем – пехота. Но в этот раз они прошли мимо. И только 29 ноября в село Преображенье вступила немецкая воинская часть и встала гарнизоном. Это был штаб 134-й пехотной дивизии. Среди немцев выделялся погонами, меховым воротником, статью командир дивизии генерал-лейтенант фон Кохенгаузен. Было много офицеров. Была радиостанция в автофургоне.

При штабе имелся переводчик. Пожилой мужчина, одетый в советскую командирскую шинель без знаков различия и в советскую же летную фуражку без кокарды. Говорил по-русски с характерным украинским акцентом. Явно старался угодить и вашим, и нашим. Верно служил оккупантам, но при случае помогал и колхозникам. Увидев в домах на стенах фотографии командиров и бойцов Красной армии в военной форме, в буденовках, в ремнях, при шашках (мужей, сыновей, братьев), велел все снять и припрятать: «Не дразните немцев». Когда солдаты принялись уводить со дворов скотину, бабы взвыли и бросились защищать своих буренок. Фашисты изготовились к стрельбе, передернули затворы винтовок (шутить они не собирались). Переводчик встал перед немцами, уговорил их опустить оружие. Остудил воинственный пыл женщин: «Отступитесь. Не шумите. Это война. Себе добра еще наживете».

Немцы заняли все дома под постой. Хозяев же переселили в хлева, в погреба, в сараи. Забрали всю скотину, переловили всю птицу, вынесли из амбаров все мешки с мукой и зерном. Забирали, у кого находили, яйца, сало, мед. Но никого не обижали. Дисциплинированные.

Сумел словить пулю лишь Александр. В суматохе немецкого «новоселья» он подхватил на руки здоровенного гуся и бросился с ним бежать прочь. За ним под дружный хохот и ободряющие крики своих товарищей увязался дюжий немецкий автоматчик. Подросток свернул с дороги на целину и через поле – в соседнюю деревню Зиброво. Немец за ним.

Подросток в валенках легко скользил по снежному насту, а вот тяжелый немец в сапогах проваливался в снег по колено. Гитлеровец начал отставать. Расстояние между ними увеличилось метров до двухсот. Немец, видимо от злости и бессилия, стал стрелять. Подросток при каждой очереди падал ничком, потом вскакивал и снова бежал. Оторвался. Добежал вместе с гусем до деревни Зиброво. Фашист же вернулся в Преображенье.

И только тогда на левой ноге, в валенке, Александр увидел кровь, почувствовал боль. Шальная пуля разбила колено и рикошетом от кости ушла в поле. Замотал рану, переночевал у знакомых, утром – домой. Рана стала гноиться. Нога распухла. Болит. Надо что-то делать. Прослышали, что у немцев открыт медпункт и что там накануне обработали и перевязали местному кузнецу поврежденный палец.

Немец. Военный врач в форме. Серьезный мужчина лет тридцати. Осмотрел рану, покачал головой. Затем намазал ее толстым слоем какой-то белой мази из тюбика. Забинтовал. Сказал по-немецки, показал на пальцах:

– Через два дня ко мне на прием.

Никакой платы он не взял.

Через два дня немцев в селе уже не было. Началось контрнаступление Красной армии под Москвой.

4 декабря 1941 года немцы гарнизона что-то засуетились. Выяснилось – в соседней деревне Прилепы, в семи километрах к югу от Преображенья, появились красноармейцы. Об этом, торопясь по глубокому снегу и размахивая снятым с головы платком, радостно кричала одна из жительниц села – сама видела. Немцы заняли в селе оборону. Загнали всех до единого жителей в укрытия (погреба, подвалы). Запретили кому-либо выходить, передвигаться по селу.

В погребе, где сидел Александр и несколько женщин, было слышно ржание лошадей, звук моторов, топот сапог, отрывистые команды на немецком языке. Затем все стихло.

Ближе к ночи одна из девушек заволновалась. Нужда подоспела, а в погребе картошка, другие продукты. Делать нечего. Александр пошел на разведку. Приподнял крышку погреба. Выглянул. На улице темно. Светит луна. Белеет снег. Тихо. Никого. Немцев нет – ушли. Народ осмелел. Полезли из погребов. Пошли по своим избам, греться. Позамерзали в погребах-то. В избах натоплено, горит свет. Пусто. На столах печенье, конфеты, сахар. Брошено немцами впопыхах. Моментально все съели. Вповалку – спать.

Глубокой ночью, уже 5 декабря, может быть часа в два, – громкий властный стук в окно. В темноте Александр подошел, выглянул. В лунном свете – солдат в заснеженном полушубке и в шапке. А на шапке – красная звезда. Наши!!! Открыли дверь, впустили в дом.

На улице всхрапывают лошади, возле лошадей хлопочут красноармейцы. Все как на подбор – в полушубках, с автоматами на груди, с шашками на боку. Конница. Передовой эскадрон 5-го кавалерийского корпуса генерала Василия Дмитриевича Крюченкина.

Один из бойцов попросил у Александра хоть пучок сена для уставшего и давно не кормленного боевого коня. На вилах подросток принес охапку сена, бросил перед конем. К сену потянулись и другие кони. Командир резким окриком пресек самовольство:

– Дали одному коню – значит одному.

Председатель колхоза Данила Сергеевич (отец Александра) понял конников без лишних слов. Распорядился. Тут же колхозники принесли овес, просо, сено – на весь эскадрон. Бойцы принялись кормить коней, понемножку поить.

А командир стал расспрашивать сельчан – давно ли ушли немцы и куда. Александр пояснил, что немцы ушли несколько часов назад (может, четыре-пять). Уйти они могли только по дороге на Измалково. Но возле деревни Квасово, километрах в четырех – глубокий заснеженный овраг. Там они наверняка застрянут и потеряют много времени.

Командир скомандовал:

– По коням!

Хотел взять с собой подростка проводником. Но куда же – раненому.

Конница на рысях ушла. За околицей затих топот копыт.

Потом в селе узнали – в том самом овраге красные конники настигли фашистов. В морозной ночи при лунном свете на снегу завязалась лютая кровавая рубка. Не спасся ни один захватчик. Пленных тоже не было (на кой черт кавалеристам в глубоком рейде нужны пленные). Спустя время на месте боя в том овраге сельчане нашли много снаряжения, техники, обмундирования. А на немецких трупах ребятня каталась со склона оврага, как на салазках.

Генерал фон Кохенгаузен успел выскочить из ловушки еще засветло. Десятью днями спустя, в ночь с 15 на 16 декабря 1941 года, растеряв в глубоких оврагах под ударами красной конницы последних солдат своей дивизии, он застрелился в одиноком заледенелом окопе.

Для каждого солдата 134-й пехотной дивизии конец был одинаков. Отчаянный неуклюжий бег по колено в снегу. Хрипящий свист воздуха в пересохших разрывающихся легких. Горячее биение крови в висках. Пелена и круги перед глазами. Отброшены в сторону термос, ранец, винтовка. За спиной нарастающий топот копыт, лошадиный всхрап над самым ухом. Голова сама вжимается в плечи. Испуганный заячий взгляд через плечо. Блеск сабельного клинка. Всё. Тьма. Навсегда.

Сдаться в плен? Атакующей красной кавалерии? В декабре 1941 года? Под Москвой? Может быть, кто-то и пробовал…

5-й кавалерийский корпус за доблесть, проявленную в боях, был переименован в 3-й гвардейский кавалерийский корпус. Командир корпуса генерал-лейтенант В. Д. Крюченкин закончил войну в Берлине в победном 1945 году.

Гитлеровская оккупация закончилась. Вернулась Красная армия. Была восстановлена советская власть.

Но в семье не без урода, как гласит русская поговорка.

А ложка дегтя всегда способна испортить бочку меда.

Через пятнадцать лет после Победы неожиданно, по ряду обстоятельств, вскрылось подлое предательство времен войны.

Один из односельчанин в период кратковременной фашистской оккупации (в 1941 году ему было лишь шестнадцать лет, в армию не попал) услужливо предоставил немецкому командованию списки «неблагонадежных лиц» (коммунистов, комсомольцев, активистов). Первым в списке числился председатель колхоза, коммунист Парахин Данила Сергеевич. Немцы не успели провести аресты, а предатель не успел получить свои «тридцать сребреников» – оккупация окончилась. Списки вместе с гитлеровцами пропали.

Может, и считался бы этот негодяй среди людей честным и порядочным человеком до конца своей жизни. Да не судьба. Один из жителей села Чагино, Ефим Руль, успевший послужить при немцах «старостой», отсидевший в лагерях пятнадцать лет за сотрудничество с гитлеровцами, пришел в 1960 году к дочери Данилы Сергеевича – Зинаиде с покаянием. Зинаида работала в школе завучем.

– Мои внуки у тебя учатся, – сказал он, – а мне скоро умирать. Пришел повиниться. Во время оккупации видел, как твой деверь передавал немцам списки коммунаров. Он сам и знает все подробности.

Впрочем, никто никуда об этом не сообщил. Только муж Зинаиды, Алексей Михайлович Горностаев, при случае от души набил предателю морду. Так и продолжал до конца своих дней немецкий холуй и предатель выступать на концертах ансамбля песни и пляски Краснознаменного Белорусского военного округа (он служил там после войны).

Тем временем рана на ноге Александра затянулась, опухоль прошла. Но вот ходить приходилось с костылем. Поврежденные сухожилия потеряли эластичность. Согнутая в колене нога не разгибалась. Ни больницы, ни врача, ни фельдшера поблизости нет. Война.

Но в феврале 1942 года через Преображенье проходил какой-то медсанбат. Доктор осмотрел ногу подростка. Назначил процедуры, которые тут же немедленно и проделали. Отругал. Наказал – невзирая на боль, тренировать ногу, работать коленом до полного восстановления двигательных функций. Пригрозил:

– Иначе можешь без ноги остаться.

Весной, к началу посевной, Александр уже мог ходить и мог работать.

Учиться в школе в ту зиму не пришлось. Оккупация. Потом ранение. Лечение.

А весной в поле – работать наравне со взрослыми. Нужно было растить хлеб. Ноги едва доставали до педалей трактора. Жесткая тряска железного сиденья сенокосилки чуть не искалечила позвоночник. От тяжести многопудовых мешков с зерном подкашивались ноги. И так далее – во всем. Крестьянский труд в четырнадцать лет. Но больше работать некому. Фронту нужен хлеб.

И все же осенью 1942 года, после окончания уборки урожая, пусть не первого сентября, а позже, но в школу, за парту, в седьмой класс. Учиться.

2 февраля 1943 года безусловной победой Красной армии и полным поражением немецких, итальянских и румынских войск завершилась гигантская по масштабам и беспримерная по ожесточенности Сталинградская битва. Фашистская Германия погрузилась в глубокий тяжелый траур. Все же честные люди планеты, антифашисты всего мира с ликованием праздновали победу, восхищались мужеством и стойкостью советского народа.

Подробности разгрома окруженной гитлеровской группировки и пленения ее командующего фельдмаршала Фридриха фон Паулюса весьма широко освещались советскими и союзными средствами информации и пропаганды.

Даже в отдаленных от городских центров деревнях советской авиацией в огромном количестве разбрасывались листовки со сводками Совинформбюро, с яркими уничижающими врага фотографиями. Изображения на фотографиях не были цветными, но они не были и черно-белыми, они были исполнены в однотонных цветах – синих, оранжевых, зеленых.

Над крышами домов, над проселочными дорогами, над заснеженными полями щедро рассыпались с неба бесчисленные изображения поникшего фельдмаршала Паулюса, сдавшихся гитлеровских генералов, многотысячных колонн пленных захватчиков. Крупным планом – лица обмороженных, истощенных, беспомощных немецких солдат.

Четырнадцатилетний Александр, как и все жители Преображенья, собирал эти листовки, приносил домой. Листовки читали и придирчиво рассматривали всей семьей. Радовались нашей победе. Проклинали пленных гитлеровцев. Оплакивали, в который уж раз, пропавших на войне Ефима и Николая (в те дни о них еще ничего не было достоверно известно). Верили в нашу обязательную Победу.

С осени 1943 года и до окончания десятого класса в 1946 году Александру пришлось ходить в школу в соседнее село Оберец за пять-шесть километров. И под осенними дождями, и в зимние морозы, и в весеннюю распутицу. Когда зимой в школе заканчивались дрова, старшеклассники вместе с директором Мальцевым Василием Ивановичем запрягали сани и по морозцу ехали в лес. Пока ехали, на полотне двуручной пилы мелом решали квадратные уравнения.

Летом 1943 года в небе над орловской и курской землей шла ожесточенная битва – борьба за господство в воздухе. С самого восхода солнца и дотемна в вышине звенели авиационные моторы, грохотали и трещали пушечно-пулеметные очереди.

Клиньями тяжело шли немецкие бомбардировщики. Со стороны солнца на них внезапно сваливались советские «ястребки». Из-за облаков на них набрасывались «мессеры». Все это мгновенно превращалось в беспорядочно крутящуюся карусель.

Одни самолеты взрывались в небе, разлетаясь на осколки, другие, оставляя за собой черный шлейф дыма, с ревом врезались в землю. Иногда раскрывались белые купола парашютов.

Александр, как и другие подростки, часто, задрав голову, до боли в глазах всматривался в небо. Ребята радостно кричали, когда загорался гитлеровский самолет, и сжимали в бессилии кулаки, когда падала советская машина.

Однажды ранним утром «мессер» прижал к самой земле одинокий советский штурмовик. Ил-2 – «горбатый» – грозная боевая машина для гитлеровских танков и пехоты, но он, конечно же, уступал в воздушном единоборстве с немецким истребителем. С задней полусферы наш самолет огнем не отвечал. То ли стрелок погиб, то ли машина была одноместная. Пилот крайне скупо огрызался огнем лобовых пушек, видимо, приберегал остатки боекомплекта.

Фашист кружил над нашим самолетом, выбирая удобную позицию для стрельбы. Казалось бы, итог поединка предрешен. Наблюдавшие за боем подростки затихли в ожидании трагического конца.

Но тут советский летчик как-то внезапно извернулся, метнулся снизу вверх на врага и вдарил (будто плюнул) по назойливому фашисту всей мощью залпа бортовых «эрэсов». Дымные шлейфы ракет в одно мгновенье врезались во вражеский самолет. Яркая вспышка. Облако дыма. Разлетающиеся осколки. Грохот взрыва.

Наш штурмовик сделал круг над поверженным врагом, лег на курс и ушел. В тишине был слышен только удаляющийся звук его мотора. Советский летчик в очередной раз наглядно доказал, что врага можно и нужно бить всегда и везде, любым оружием, даже в неравной схватке.

А по дорогам и проселкам на запад днями и ночами двигались нескончаемые потоки войск. Советские фронты готовились к грядущей Курской битве.

По ночам урчали моторы «полуторок» и «студебекеров», ступали копытами и фыркали лошади в артиллерийских упряжках и в обозных подводах. На передовую везли снаряды и сухари, колючую проволоку и маскировочные сети, свежие газеты и бочки со спиртом.

Днем устало пылила пехота. С шинельными скатками и касками. С винтовками и автоматами. Солдаты тащили на плечах пулеметные станки и минометные опоры, противотанковые ружья и ящики с ручными гранатами.

Почти ежедневно проходящие к фронту маршевые роты останавливались на дневку (а иногда и на постой) в селе Преображенье. Много было солдат родом из Средней Азии, плохо говоривших по-русски. Конечно же, колхозники и колхозницы солдат кормили, обстирывали, обшивали.

Плотную завесу от всяческой нечисти создали во фронтовых тылах войска НКВД, значительную часть которых составляли пограничники. Патрули, посты, секреты, засады, подвижные оперативные группы. Что скрывать: прифронтовая полоса кишела шпионами и диверсантами, дезертирами и мародерами, вооруженными бандитами, да и просто нерадивыми бойцами-самовольщиками, ищущим приключения по медсанбатам да банно-прачечным отрядам. Документы проверяли у всех, даже у детей (им были выданы специальные справки). Всех подозрительных, неместных задерживали. Иногда по ночам в перелесках и оврагах слышна была перестрелка. Если враг не сдается – его уничтожают.

Летом 1943 года грянула беспримерная по своим масштабам и ожесточенности Курская битва. В ходе страшного смертельного противоборства Красная армия перешла в наступление и отбросила гитлеровцев на сто пятьдесят – триста километров от исходного рубежа.

Фронт ушел на запад, и село Преображенье оказалось уже не в прифронтовой зоне, а в глубоком тылу.

Мужицкая смекалка подсказала председателю колхоза Даниле Сергеевичу, что на местах бывших боевых порядков ушедшей вперед армии осталось много брошенного, никому не нужного имущества. Конкретно речь шла о вязальной проволоке, которая край как нужна была в крестьянском хозяйстве.

Данила Сергеевич выправил нужные документы у военных властей (чтобы мероприятие не выглядело мародерством). Снарядил телегу с лошадью. И поручил исполнение сего своему родному сыну Александру, а тому уже было пятнадцать лет.

Ровно сутки ехал Александр на телеге по разбитым войной дорогам, полям, оврагам, перелескам. И увидел он перед собой бескрайнюю равнину, на десятки километров изрытую траншеями, рвами, ходами сообщения, артиллерийскими окопами, устроенную целыми когда-то блиндажами, дзотами, землянками, стрелковыми ячейками, укрепленными бревенчатыми перекрытиями в три наката, жердями и кольями, броневыми листами и бетонными плитами. По всему полю стальные рельсовые противотанковые «ежи», безумное переплетение колючей проволоки. И все это старательное создание рук человеческих было буквально вывернуто наизнанку прошедшими здесь боями. Кругом воронки от бомб, снарядов и мин. Сгоревшие танки, искореженные орудия.

Сталь, бетон, бревна, гильзы, доски снарядных ящиков, обрывки связного провода, остатки изорванной обгоревшей военной формы – нашей и немецкой, каски, фляги, ребристые термосы. Все перемешано разрывами в щепки, обломки и осколки, перепахано гусеницами танков, пропитано вытекшей из пробитых баков соляркой, машинным маслом, гарью. Изредка невысокие холмики воинских братских могил – безымянных, с фанерной некрашеной пирамидкой и красной звездой в навершии.

Александр согласно документам обратился в местный сельсовет – тот, что стоял прямо на поле прошедшего боя. Получил добро от седого старичка: «Бери, мил человек, что душе угодно».

Целый день ходил подросток по бранному полю, нашел нужную проволоку в бухтах по сотне килограммов каждая, загрузил на телегу сколько смог, сколько лошадь потянет. Тронулся в обратный путь. Тут вновь подошел к нему давешний сельсоветовский старичок:

– Ты бы оставил нам одну, а то и две бухты проволоки. Взял-то ты их на нашей земле.

– Дедушка, так пойди на поле да возьми сколько тебе надобно. Там этого добра навалом, – сказал Александр.

Потупил очи старик, отошел в сторону. А местные бабы нашептали Александру: «Мы же туда не ходим, там минное поле. Тебе повезло, что ты не подорвался». Что тут сказать. Оно и жалко тех деревенских – лишь вдовы горькие, да старики ветхие, да детишки несмышленые. От селения же остались только пепелища да сиротливые трубы печные. А с другой стороны, могли хотя бы предупредить парня о смертельной опасности.

Александр продолжал учиться в школе, работать в колхозе. Надо было сдавать хлеб стране, фронту. Всю долгую войну.

9 мая 1945 года, как всегда, с утра ученики пришли в школу. Директор вышел на крыльцо и объявил:

– Ребята, сегодня занятий не будет. Война кончилась. Победа!

Когда вернулись в Преображенье, там уже все всё знали. Пока школьники ходили туда-сюда, было правительственное сообщение по радио. Никто в этот день не работал. Залихватски наяривала гармонь. Ошалелые от радости колхозницы (мужиков селе почти что и не было) пили мутную самогонку, пели озорные частушки, отбивали чечетку. Кто-то вытирал слезы. Кто-то плакал навзрыд. Семье Парахиных повезло – обе дочери и младший сын выжили в тылу. Два старших сына остались живы на фронте.

А кому-то и Победа стала не в радость.

В деревне Чагино в одном из домов на постое жила эвакуированная с запада женщина (имя и фамилия ее не сохранились в памяти). Красивая, примерно 30 лет. Ее сыну было 10 лет. Во время кратковременной фашистской оккупации сошлась она с молодым бравым немецким офицером. Сожительствовала с ним. Немцы ушли. Колхозники ей этот бабий грех простили и не вспоминали. Но после войны, в победном 1945 году, чем-то она не угодила хозяйке дома. Та заявила.

Вскоре в село приехали сотрудники НКВД, забрали женщину и увезли с собой. Потом сказали, что ей дали пять лет лагерей за сотрудничество с врагом.

Кончилась война.

В 1946 году Александр окончил десять классов.

Подал документы для поступления в Харьковский авиационно-строительный институт по специальности «самолетостроение».

Но тут настала пора призыва в армию.

В райвоенкомат прибыли вдвоем – с неразлучным другом Александром Смотровым. Вместе выросли в одном селе, учились в одной школе, работали в одном колхозе. Вместе пережили войну. Дома в селе стояли напротив друг друга. Отец Александра Смотрова, Исаий Иванович, вернулся с войны в 1943 году по ранению – калекой; старший брат, Иван Исаевич тоже вернулся с войны раненый в обе руки; второй брат, Сергей Исаевич, погиб в 1942 году под Сталинградом.

Младший лейтенант, посмотрев документы и увидев, что парни окончили по десять классов (в то время – редкость), приказал обоим написать заявления о поступлении в военное училище. Подростки возражать даже не пытались. Написали. Через несколько дней оба получили повестки из военкомата, а там направление в Краснознаменное Севастопольское зенитное артиллерийское командное училище. Располагалось это училище в городе Житомире (в 1949 году оно было переименовано в Житомирское). Поехали своим ходом. До Киева добрались нормально. А вот от Киева до Житомира пришлось ехать на крыше вагона. Военный комендант станции объяснил, как добраться до училища. Добрались. Представились. Разместились. Сдали экзамены. Поступили.

Житомир – областной центр на Украине. В те годы население его состояло наполовину из евреев, на четверть из поляков, было немного украинцев, русское же население было представлено лишь военным гарнизоном, административным, партийным и советским аппаратом.

Первый год учебы был трудным. Жесткая военная дисциплина. Было холодно и сыро. Зимой в учебных классах на занятиях сидели в шинелях и шапках. Практические занятия в поле проводились по пояс в снегу, по колено в воде. В казармах отопление – печное. Пилили дрова, таскали уголь. Водопровода не было – воду носили ведрами из колодца. Кормили плохо. Хлеба не хватало. Каждый день давали одну и ту же овсяную кашу. Начальник училища, видя недовольство курсантов (был даже случай отказа от приема пищи), разъяснил:

– В стране страшный голод. Народ еще не оправился от войны. Люди едят солому, древесную кору. Вымирают целыми деревнями. Вся Красная армия отдает большую часть своего пайка голодающим.

Курсанты поняли. Подзатянули ремни. Продолжали жить, служить, учиться, постигать премудрости военной науки. Дивизионом курсантов командовал подполковник Покатило. Командиром батареи был капитан Борисов.

После окончания первого курса в августе-сентябре 1947 года дивизион курсантов численностью пятьсот человек, в котором служил и учился Александр, был направлен на уборку урожая в один из колхозов Ровенской области, в трех километрах от города Дубно. Стране нужен был хлеб.

Встали в поле лагерем. Разбили палатки, оборудовали кухню, умывальник. Выставили караулы.

Обстановка была тревожная. На Западной Украине шла «необъявленная война».

В округе действовал сильный отряд украинских националистов-бандеровцев под командованием Ивана Гонты (видимо, псевдоним) численностью несколько сотен человек. По имеющимся данным, Иван Гонта и его подручные отличались непримиримостью и лютой жестокостью.

Командование регулярно доводило до курсантов сводки происходящих событий. В крае царил ночной бандитский террор. Крестьянам отрубали руки, которыми они голосовали за советскую власть. Трактористов привязывали к тракторам и сжигали заживо вместе с тракторами. Советским и партийным работникам в распоротые животы засыпали зерно. Чекистов вешали. Красноармейцев расстреливали. Учительниц насиловали. Бывало, люди бесследно исчезали.

Не оставалась в долгу у бандитов и советская власть. При проведении специальных операций и в скоротечных боях, на отдаленных хуторах, на городских явочных квартирах и в лесных схронах бандиты безжалостно уничтожались. В плен мог сдаться только тот, кто успел поднять руки до открытия огня.

Крестьяне боялись выходить в поле. И не выходили. Весь объем работ лег на курсантские плечи. Косили. Скирдовали. Молотили. Вывозили зерно на элеватор. Ремонтировали инвентарь, обслуживали технику.

При этом вокруг колхозного поля и вокруг лагеря были выставлены посты. Часовые держали под прицелом опушку леса. Приказ гласил: «По каждому выходящему из леса немедленно, без предупреждения открывать огонь на поражение. Своих в лесу нет».

Ночью караулы располагались секретами, подальше от стогов сена, техники, строений, чтобы в случае нападения не сгореть вместе с ними. Для стрелков были вырыты окопы. Для пулеметчиков оборудованы огневые позиции. Для командования – командно-наблюдательные пункты. Половина личного состава дивизиона работала в поле на уборке урожая, а вторая половина в это время обеспечивала охрану и оборону людей и объектов.

Несколько раз курсантов возили в город Дубно, в баню. Каждый раз это была настоящая боевая операция. Колонна «студебекеров» двигалась по дороге со всеми мерами предосторожности, с передовым разъездом и боевым охранением. Одна рота, вооруженная автоматами ППС, занимала оборону вокруг бани, другая рота мылась. Потом менялись местами. Обратно ехали колонной в том же порядке.

С местным населением близких контактов не получилось, не сложилось, однако начальством они не возбранялись. Так, в лагерь к курсантам часто стал приходить хромой старик, местный, как бы юродивый. Может, не такой уж и старик – лет пятьдесят, может, шестьдесят, а может, сорок, кто его разберет. Все звали его просто «Хромой». Его кормили в курсантской столовой. Угощали табачком. Подарили ему списанную шинель и фуражку. Ему всегда были рады. Хромой был общителен, всегда весел, он собирал вокруг себя курсантов, рассказывал анекдоты, байки. Помогал по хозяйству, на кухне, колол дрова, таскал воду.

Как выяснилось после, это был сам Иван Гонта – командир бандеровского отряда, главарь банды. Он сумел незаметно составить полные списки всех командиров и рядовых курсантов, подробную схему обороны лагеря, выяснил расположение постов, пулеметных точек, распорядок дня и прочие подробности. Он планировал внезапным ударом из леса уничтожить лагерь и весь его гарнизон. Готовился. Проводил разведку. Стягивал силы в один кулак.

Как-то теплой августовской ночью курсантов подняли по тревоге. Прибыли на «студебекерах» подразделения НКВД.

Курсантам дан приказ: «Занять оборону вокруг близлежащего леса. Окопаться. В лес не входить. По всем выходящим из леса без предупреждения открывать огонь на поражение. Из леса никого не выпускать».

На рассвете чекисты боевыми порядками, цепями и группами вошли в лес. До полудня из леса была слышна яростная винтовочная и пулеметно-автоматная стрельба, разрывы ручных гранат. Там шел ожесточенный бой. Над головами курсантов посвистывали шальные пули. Взрывая фонтанчики пыли, они ударялись в землю, в брустверы окопов. Курсанты открыли ответный огонь по кустам на опушке.

Потом все стихло. Взмыли в небо сигнальные ранеты.

Из леса организованно выходили бойцы НКВД. Потом стали вывозить телеги с убитыми бандитами. Среди них под рогожей лежал и «Хромой» – Иван Гонта. Из ближних деревень и хуторов к телегам потянулись бабы. Поднялся плач. Бабы искали на телегах и находили своих мужей, сыновей, братьев. Более трехсот бандеровцев было уничтожено в этом бою. Пленных не было видно. Наверное, их и вовсе не было.

Среди курсантов обошлось без потерь. Среди чекистов – кто его знает, у них своя служба.

После ликвидации бандеровской банды и завершения уборки урожая дивизион курсантов на машинах отправился в Житомир, в родное училище.

Продолжалась учеба. Изучали и физику, и химию, и математику, и топографию, и баллистику, другие общеобразовательные и специальные дисциплины. Изучали на практике тонкости обслуживания боевой техники – орудий, приборов управления артиллерийским зенитным огнем, прожекторных установок, дизельного и электрического оборудования, буксировочных средств. Проводили стрельбы по воздушным и наземным целям. Проводили многочисленные марш-броски – по осеннему бездорожью, по весенней распутице, по зимним снежным заносам, по летнему пыльному зною.

Летом 1949 года Александр Данилович окончил училище с отличием, вторым по списку, с правом выбора места прохождения дальнейшей службы. Получил первое офицерское звание – лейтенант.

Обстановка в мире была сложная и накалялась с каждым днем. Знаменитая Фултонская речь У. Черчилля ознаменовала начало холодной войны. Был создан блок НАТО. В СССР было проведено первое успешное испытание атомной бомбы. В Греции, при поддержке английских интервентов, полыхала гражданская война. Разразилась война в Израиле и Палестине. Назревали крупные события на Корейском полуострове.

В Советском Союзе отменили продовольственные карточки. Из уличных репродукторов лилось нежное довоенное: «У меня есть сердце, а у сердца – песня, а у песни – тайна…» Вокзалы и рынки заполнили безногие и безрукие нищие, украшенные боевыми орденами за прошедшую войну. В стране отменили смертную казнь для преступников, заменив ее длительными сроками лишения свободы. Маршал Советского Союза, «маршал Победы» Г. К. Жуков был направлен для дальнейшего прохождения службы в далекий и тихий Уральский военный округ.

Александр Данилович выбрал себе для службы город Севастополь. Исключительно потому, что туда был направлен по распределению его закадычный друг детства Александр Смотров. Вдвоем легче и жить, и служить.

В сентябре в Севастополе тепло. Шинели пришлось снять, перекинуть через руку. Тут же получили замечание от начальника патруля за нарушение формы одежды. Первым делом отправились на Приморский бульвар посмотреть на море (никогда же прежде не видели).

А город лежал в руинах. Вдоль улиц – развалины домов, груды битого кирпича, обломки лестничных пролетов, искореженные балки, куски ржавой арматуры. Жители ютились в полуподвалах, на лестничных площадках, отгораживались от улицы одеялами, кусками фанеры. Возле уличных колонок – очереди за водой.

В первую очередь севастопольцы восстанавливали разрушенные войной предприятия города. Работали в три смены. Сверхурочно. Жилье – как-нибудь потом.

Однако еще в октябре 1943 года Михаил Иванович Калинин в письме председателю Комитета по делам архитектуры при СНК СССР А. Г. Мордвинову писал: