Текст книги "Остановите земной шар! Я хочу сойти!"

Действие третье

БЕШЕНЫЙ

Я страшно устал за этот год. Новые условия, в новом старом государстве, требовали полной отдачи сил, энергии и ума. Полгода я подготавливал себе небольшое окошко в работе и, наконец, купив одноместную каюту в круизный рейс по Чёрному морю, сел вечером в машину и рано утром был в Одессе.

Ночь прошла отлично. Я люблю ездить один. Особенно в темноте, ночью. Даже магнитофон не включаю. Встречных машин нет. Мотор работает тихо и кажется, что машина плавно плывет куда-то по небу, влекомая ярким лучом света. В такие минуты я не чувствую одиночества. Это состояние лучше назвать словом «наедине». Ты наедине со своими мыслями, с ночью, с машиной. И мне не скучно с ними. Наоборот, интересно! Руки, ноги, глаза сами ведут машину. А я мечтаю. Они разговаривают со мной, что-то рассказывают. Сколько интересного узнал я в таких одиноких поездках!

С первыми лучами солнца мы встретились на прямой, как стрела Уманской трассе. И, уже через пару часов, я въезжал в Одессу, «мой город родной».

Подъезжая по эстакаде от Потёмкинской лестницы к Морвокзалу, я увидел белоснежный красавец-лайнер «Грузия». Он гордо возвышался над грустным асфальтовым пирсом, привязанный толстенными канатами к берегу. И был, как не от мира сего. Это было морское чудо из мира голубых дальних просторов, приключений и штормов, только ненадолго пойманное берегом в тягостный плен и готовое в любую минуту сорваться, взмахнуть парусами и улететь далеко-далеко.

Я поставил машину на портовую стоянку и стоял под этой высоченной белой корабельной стеной. Все эти мысли приходили мне в голову и было приятно, что, наконец, и я, береговая крыса, смогу разделить этот волшебный морской полёт.

Да! Романтическое настроение не покидало меня с вечера. Я улыбнулся и, пожелав себе сохранить его в течение всего путешествия, шагнул к трапу.

Туристы жидкой струйкой, до отхода было ещё далеко, не спеша готовили свои документы и, поеживаясь от утренней свежести, поднимались по крутому трапу на борт корабля. Я ещё немного постоял, как бы не решаясь проститься с надёжной твёрдостью причального бетона и тоже пошёл наверх.

Я уже почти поднялся, за мной никто не шёл, как вдруг ноги, почему-то, замедлили ход. Показалось, что кто-то легко дернул меня за рукав. Не понимая, что случилось, я остановился и посмотрел вниз.

Прямо к борту, чуть не задевая его, на приличной скорости, подлетел белый «Мерседес» с иностранными номерами, совсем не редкость в Одессе, открылась правая дверца и из неё вышла Оля…

Она выставила из салона две сумки, обошла машину, чмокнула кого-то через открытое стекло, помахала рукой и, весело смеясь, побежала к трапу. Машина взвизгнула колёсами и умчалась.

Куда делось моё романтическое настроение. Переступив край борта, я, скрипя зубами, торопясь, пошёл вглубь корабля, следуя указаниям стюарда, искать свою каюту. Отпуск был испорчен бесповоротно.

«Ну, ничего! В случае чего, сойду в Ялте». – Невесело подумал я, выкладывая из сумок вещи. – «На этот раз я не попадусь на крючок!»

На завтрак я не пошёл, придумав себе отдых после бессонной ночи. Провалялся до обеда на диване, изредка высовывая нос в иллюминатор. Из этой железной дырки я угрюмо наблюдал трогательную сцену прощания с Одессой. А сам всё время думал о том, что где-то там, наверху, может быть, как раз надо мной, стоит и машет руками она…

Я изо всех сил пытался отогнать эти видения, но у меня ничего не получалось. Ну что ж, придётся идти навстречу бурям. Мы ведь в море. Да и что мне прятаться?

Я быстро одел шорты, майку и поднялся на верхнюю палубу.

Я знал Ольгу давно. Очень давно! Она была моей женой одиннадцать лет. Никогда за всю предыдущую и последующую жизнь мне не бывало так хорошо. Но и никогда не было так плохо. Не могу только понять, чего было больше. Это были годы прекрасных путешествий, поездок, годы влюблённости и семейных восторгов. И это были годы самых страшных и грязных скандалов, подозрений, ругани, невыносимого душевного напряжения и обид.

Как сказочный Иванушка-дурачок мы бросались со всего размаха то в холодную воду, то в горячую, то в молоко. Мы расходились и сходились. Обнимались до хруста и дрались до синяков. Ненавидели друг друга и, в то же время, минуты не могли прожить отдельно.

Когда-то, в детстве, ей приснился сон, в котором она была принцессой. Ах, как приятно было поверить в него! Так она и порхала с этим шоком по жизни, гордо задрав красивую головку.

Она любила себя беспредельно и пламенно. Никакая другая любовь не в силах была соперничать с её любовью к себе. И, сколько бы жизни, души и средств не опрокидывалось в этот благоухающий бездонный колодец, он всё равно всегда оставался пустым, чужим и холодным. Иногда мне казалось, что температура её тела 14–15 градусов, как морская вода в Крыму в начале мая. И не обжигает холодом, но и не греет совершенно. Жена никак не могла понять и простить, что я не восхищаюсь постоянно её достоинствами, подобно ничтожествам, вечно её окружавшим. Ей было комфортно и хорошо только с ними.

Наверное, она любила меня по-своему. Но это была абсолютно потребительская любовь. Любовь к лимону, который высасывают потихоньку, ничего не давая взамен.

Одиннадцать лет мы то ползли, то бежали, по скользкой горной тропе семейной жизни, но с каждым днём она становилась всё уже и круче, пока я, наконец, не понял, что следующий шаг будет в пропасть. И ушёл, не дожидаясь очередного скандала.

С тех пор мы не виделись. Мы, как бы перестали существовать друг для друга. Иногда я заходил за сыном, который воспитывался у её мамы, всегда предварительно предупреждая, и бывшую супругу, к счастью, не заставал. Не знаю, насколько мне удалось её забыть за те три года, которые прошли со времени нашей разлуки. Судя по тому волнению, которое я сейчас испытывал – не очень.

Стараясь придать себе бодрый и довольный вид, я вышел на корму. Там было шумно и весело. Раздетые ребята и девчонки бегали друг за другом вокруг бассейна, заполненного бирюзовой водой. Более солидные пассажиры сидели в шезлонгах, стояли у баров или кормили стаи чаек, ныряющих в бурунный пенный след корабля. Я, мельком взглянув на веселящуюся толпу, не спеша подошёл к бару и взял себе бокал апельсинового сока. Повернувшись на высоком стуле к бассейну, я обратил внимание на пёструю группку юношей и девушек, резвящуюся в воде. Они бегали, плавали, брызгались, поднимая вокруг себя фонтаны радуг и веселья. Все пассажиры с удовольствием поглядывали на этот водопад молодости и энергии.

Привязанный мяч, которым они играли, время от времени, как бы невзначай, попадал то в одного, то в другого серьёзного дяденьку, читающего журнал или обсуждающего с соседом мировые проблемы. И никто не обижался. Наоборот, каждый втайне ожидал, когда же, наконец, и на него обратят внимание. Голые люди равны.

Я наблюдал за полётами мяча, попивая свой сок и напряжение понемногу отпускало. Пытаясь угадать, в кого сейчас будет сделан очередной «случайный» бросок, я весело крутил головой во все стороны. И, вдруг, увидел, что мяч летит в кого-то рядом. Я резко развернулся и, за мгновение до удара, успел увидеть шикарную блондинку, сидящую в кресле в пяти метрах от меня.

Это была Ольга.

Она сидела в совсем открытом розовом купальнике, вытянув свои, как всегда красивые длинные ноги, пила сок и смотрела на меня.

Мяч ударился ей в грудь, вызвав при этом взрыв смеха, смешанного с восхищёнными возгласами. У неё была действительно шикарная фигура. Ольга относилась к той категории женщин, которые в юности будучи просто миленькими, в зрелом возрасте превращаются в настоящих красавиц. Возраст идёт им на пользу. Даже сейчас в свои «за тридцать», она выглядела почти ровесницей девчонок из бассейна. И только опыт и какая-то грусть в огромных зелёных глазах придавали ей уверенность и апломб.

Улыбнувшись, она поставила бокал на стоящий рядом столик, взяла мяч обеими руками, из бассейна что-то кричали, ожидая продолжения игры, и, вдруг, перестав улыбаться, встала и изо всех сил бросила в меня.

Мяч ударил в руку, выбил из неё бокал и покатился по палубе. Вокруг засмеялись моей неуклюжести, но вскоре внимание переключилось на другой объект и мы остались одни в этой веселящейся беззаботной толпе.

Я смотрел на Олю и, как всегда, не знал, чего во мне больше, боли или радости. Я всегда любил её. Любил и сейчас. Я знал, что стоит мне подойти и, несмотря ни на что, смогу уговорить её простить мне все эти годы, поверить, остаться. Я был уверен, что смог бы уговорить её сейчас даже прыгнуть со мной за борт. Но кроме этого знал, что в этот момент всё начнется сначала!

Она была огнём, а я воздухом. Она горела, когда я был рядом. Но меня это убивало. Что-то закрутило внутри, страшная тяжесть навалилась на грудь, голова закружилась. Превозмогая себя, я вырвался из её взгляда и, всё ускоряя шаг, пошёл мимо прочь, даже не кивнув.

Войдя в трюм, побрёл куда-то вниз, вниз. Петлял по тускло освещённым коридорам, лестницам, пока не набрёл на маленький ресторанчик, в котором никого не было и сел с твёрдым желанием напиться, а утром, в Ялте, выйти на берег.

Не помню, сколько времени провёл в ресторане, но, когда очнулся и вышел наверх, уже слегка похолодало и начинало темнеть. Только половина солнечного диска оставалась над тёмным, гладким, как струна горизонтом. На палубе было совсем мало людей. В кают-компании демонстрировалась концертная программа. Я прошёл в самый конец кормы, чтобы быть поближе к заходящему светилу – на Земле я больше всего люблю Солнце и воду – и, примостившись за штабелями оранжевых спасательных плавсредств, сел на бухту толстого каната.

Уже начали появляться первые звёзды. Свежий ветерок обдувал мою разгоряченную голову. По левому борту медленно и величественно отходили назад живописные зелёные берега. Темнело с каждой минутой. Солнце скрылось. Я поднял, предусмотрительно захваченную с собой в ресторане, уже начатую бутылку вина и приложился к ней. Но не успел сделать и несколько глотков, как откуда-то сбоку раздался тихий приглушенный голос:

– С каких пор ты начал пить один?!

Я вздрогнул и чуть не захлебнулся. Даже, не глянув в ту сторону, молча протянул бутылку и там взяли. Было слышно, как она пьёт. Я ощущал запах, тепло её тела и мне стало так хорошо, как не было вот уже три года. Подтолкнув слегка бедром, она заставила меня немного подвинуться, села рядом и отдала бутылку. Так мы и сидели молча, наблюдая приход ночи.

– Почему ты ушёл? – Наконец спросила она.

– Когда? – Сделав вид, что не понимаю, ответил я вопросом.

Она молчала. Да и мне не надо было отвечать. Вопрос был чисто риторический. Мы оба всё знали.

– Скажи мне, Ольга! – Начал я, но она меня перебила:

– Ты раньше всегда называл меня Оленькой. Зачем так официально? Ведь мы здесь одни.

– Скажи мне, за что ты так издевалась надо мной? Какое такое страшное преступление я совершил, что ты устроила мне такую жизнь?! Завтра, в Ялте я сойду и, может, мы больше никогда не увидимся. Но сейчас мне необходимо понять, зачем ты уничтожила нашу любовь, зачем разрушила семью. Ведь ты сделала это намеренно. Я знаю!!! Но знаю также, что ты любила меня! – Я повернулся, пытаясь заглянуть в глаза. Оля сидела, обхватив руками коленки, низко опустив голову. – Ты и сейчас меня любишь! – Свирепея, крикнул я, поворачивая её к себе. – Один раз в жизни ты можешь быть откровенной? – На меня находил один из тех, давно забытых приступов бешенства, которые я всегда чудом подавлял в себе и до которых доводить меня могла только она. Моя Оленька!

Она вдруг резко выпрямилась и встала ко мне лицом, опершись бедрами о леера заграждения. Глаза её стали узкими и злыми. Я понял, что она тоже пьяна.

– Неужели ты так ничего и не понял?! – Оля провела ладонью по моей щеке. – Слушай, дорогой! – деланно удивляясь воскликнула она. – А ведь ты так и живешь один! Не захотел найти себе подругу жизни? А зря ленишься! А вот, если бы искал, то понял бы, что ни одна нормальная женщина с тобой жить не сможет. – Она говорила всё громче, начиная захлёбываться от злости, время от времени ударяя меня кулачком в плечо. Её голос разносился далеко над притихшим морем. И только лёгкий шорох винтов и журчание воды слегка заглушали его. – Неужели ты так ничего и не понял – Повторяла она. – Да я боялась тебя всю жизнь! Я боюсь тебя и сейчас! О! Я вспомнила! – Она пьяно расхохоталась. – Да ты же персонаж из фильма «Мой нежный и ласковый зверь». Ты добрый, ты сильный, ты умный – но ты бешеный! Я до сих пор не знаю, кто ты – ангел или дьявол. Ты можешь отдать последнюю рубашку, но в твоих глазах всегда угроза. Почему у тебя так мало друзей? Знакомых – хоть пруд пруди, а друзей мало. Да тебя же люди боятся! Ты подавляешь. Думаешь, я забыла, как ты однажды подошёл к толпе пьяных подонков, избивавших какого-то пацана и один устроил им разборки. Они стояли перед тобой на задних лапах и пикнуть боялись. Ты думаешь я за тебя тогда боялась? Нет! За них!

– Оля! Опомнись! Что ты говоришь? Я в жизни мухи не убил! Мне комара жалко.

– Я знаю. Но, при случае, ты сможешь в запале уничтожить целую страну. Хотя потом и пожалеешь. Если бы ты знал, сколько я боролась сама с собой! Помнишь, ты как-то проснулся среди ночи и увидел, что я смотрю на тебя? А я смотрела и думала, кого мне лучше убить, тебя или себя!

Ты думаешь, я просто так до чёртиков напивалась к твоему приходу? Просто так клеилась к твоим друзьям? Ты думаешь я случайно приходила под утро и смеялась тебе в лицо?! Я делала всё это от страха! А когда уставала бояться, то просто начинала тебя провоцировать. Мне казалось, что, если ты хоть раз сорвешься, даже, если мне это будет стоить жизни, то из тебя выйдет этот дьявол, который в тебе сидит. – Она опять засмеялась и села прямо на пол. – Но ты никогда не срывался до конца. А, когда чувствовал, что подступает, уходил. И тогда мне становилось ещё хуже. Ты думаешь, это я над тобой издевалась? Нет, дорогой! – Она ткнула пальцем мне прямо в лицо. – Это ты надо мной издевался! Своим терпением, своей добротой, своим всепрощением. И своей вечной угрозой! – Ха-ха-ха! Да загляни в себя! Ты и сейчас готов меня убить, но сдерживаешь своего зверя. О! Как я тебя ненавижу! А, знаешь, что я тебе скажу на прощание, любимый? Когда-нибудь ты его не сдержишь!

Ну что же, ты доволен моим признанием?! Убей меня! – Рявкнула она. – Пошатнулась, выпрямилась, яростно пнула ногой канаты, на которых я сидел и, круто развернувшись, ушла. Только облачко белых волос ещё раз сверкнуло в темноте и лимонный запах моих любимых духов остался со мной над тёмным морем.

Вскочив, я схватил бутылку за горлышко, подержал немного в руках, потом выпил до дна и швырнул в море. Она была права. Когда-то я не сдержусь! Держась за леера, выбрался из своего укрытия и угрюмо побрёл в каюту.

Утро застало нас на подходе к Ялте. Побрившись, я, как попало пошвырял вещи в сумку и, дождавшись пока теплоход пришвартуется к стенке, пошёл наверх. Прекрасный вид открывался с корабля на этот чудный город-игрушку. Проходя вдоль борта, я влюблённо смотрел на знакомые очертания Ялтинских гор, узких улочек, набережной с аттракционами. Всё здесь было мне близко и знакомо. Ялта была любимым местом нашего отдыха. Мы бывали здесь десятки раз. И наша первая совместная курортная поездка была именно сюда. За весь месяц, который мы пробыли здесь, у нас не было ни одного скандала. Мы любили друг друга, были нежны и счастливы. К сожалению, это был последний гармоничный аккорд нашей семейной симфонии.

Вспоминая всё это, я медленно брёл, держась за поручни и у самого трапа, совсем забывшись, вышел из-за переборки и наткнулся на кого-то.

Оля стояла у самого выхода, грустно глядя на город и, мне показалось, те же самые картины пробегали перед её глазами. Извинившись, как ни в чем ни бывало, я поправил на плече сумку, искоса коротко взглянул на бывшую жену, пробормотал: «Прощай!» и быстро пошёл вниз.

Я уже почти ступил на асфальт причала, как вдруг меня догнал голос сверху:

– Эй! Молодой человек! Не пригласите ли вы даму в ресторан?!

Я поднял голову и почувствовал, как волна нежности и желания захлестывает меня. Она была в совсем открытом ситцевом платье, и выглядела так пикантно и сексуально, что тут не устоял бы, наверное, и сам Торквемада.

Даже не пытаясь бороться, я тяжело вздохнул, посмотрел по сторонам, как арестант, который сам за собой захлопывает ворота на волю и, медленно подняв голову, сказал:

– Ну, если дама понесёт мою сумку… – Шедшие за мной туристы, рассмеялись.

– Сумку мы можем оставить здесь. До отплытия есть время. Успеешь забрать…, если захочешь!

Мы шли по знакомым улицам, вдыхая незабываемый утренний аромат южного города. С каждым переулком, с каждым ресторанчиком здесь у нас были связаны общие воспоминания. Вот здесь Оля, засмотревшись на горы, капала на головку нашему мальчугану растаявшее мороженное, а он стоял, как ангелочек и блаженно улыбался, не понимая, откуда на него эта манна небесная. Вот тут мы фотографировались. Тут выпивали с друзьями, сидя на парапете набережной. Нельзя было всего этого ни забыть, ни вычеркнуть насильно.

Сначала мы просто шли рядом. Потом она взяла меня под руку, положила голову на плечо и мы, не спеша, поплыли по морю кричащей полуголой толпы.

Дойдя до «Ариадны», я повернулся к морю и с улыбкой указал в сторону возвышающихся над деревьями старинных корабельных мачт.

– Помнишь?

Она тоже улыбнулась и мы направились к «Эспаньоле», старинной пиратской парусной бригантине, на полкорпуса, носом к морю, вмурованной в бетон приморского бульвара и теперь служившей самым экзотическим рестораном на побережье. Одноглазый официант-пират в рваной тельняшке и с огромными штопорами вместо кинжалов, схватил нас за руки, потащил за столик прямо на носу.

– Чего пить изволите, господа? – Грубо, но добродушно спросил он, страшно хмуря приклеенные брови.

– Послушай, морской бродяга! Чтобы мы тебя каждые полчаса не теребили, и ты нам не надоедал, принеси-ка сразу четыре бутылки Массандры, какие-нибудь фрукты и убирайся к своим пираткам. Договорились?

Старый пират довольно осмотрел сначала Олю, потом меня и, хмыкнув: «Уважаю!», ушёл.

Мы сидели за маленьким столиком на двоих над самым морем и смотрели друг на друга. Мне всегда было хорошо с ней, пока было всё хорошо. Но, почему-то, это бывало так редко!

Оля вдруг засмеялась, выпив сразу полбокала нашей любимой «Массандры».

– Ты помнишь, как мы познакомились?

– Да! – Медленно пробормотал я, глядя на море и, не видя его. – Это был чудесный вечер!

– Мы тогда сидели в ресторане с кабинками в Стрыйском парке. Я была с какими-то друзьями, уже не помню, с кем. И у вас была целая компания. Ты несколько раз взглянул в нашу сторону и, наконец, через весь зал послал воздушный поцелуй, а потом приподнял бокал, как бы чокаясь со мной. – Её глаза мечтательно затуманились. – А я, дура, ответила тем же. Потом ты ещё два раза выпил со мной, незаметно для всего зала и вышел. Я уже тогда знала, чем всё это кончится.

– И, несмотря на это, сразу же вышла за мной. Мы бежали по заснеженному тёмному парку и целовались взахлёб. Был мороз и снег искрился, как под Новый Год.

– А потом ты завёл меня на какой-то тёмный чердак, достал бутылку шампанского…

– И мы бросили твою лисью шубу на пол, укрылись моей дублёнкой и занимались любовью чуть ли не до утра, так, что я боялся, как бы не развалился этот старый дом.

– Замечательный дом!

– Его, кстати, уже снесли. Жаль!

– И мы были пьяны, молоды, счастливы… – Улыбка не сходила с её губ.

– Да! Но это счастье недолго длилось. Ой! Прости! Опять я… – Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. – Послушай, давай хоть сегодня не поругаемся! – Я налил и мы выпили.

На корабль мы явились, пошатываясь, за полчаса до отплытия и сразу бросились в мою каюту. Никогда ещё, кроме, может быть того, первого раза на чердаке, нам не было вместе так хорошо, как сейчас.

Наверх мы поднялись, когда уже начинало темнеть. Корабль давно был в море. Оля надела на голое тело мой спортивный костюм. Мокрые, после душа, волосы не разлетались, как обычно пышной белой копной, и она была похожа на мальчика. Мы ещё не были далеко от берега и в вечернем сумраке видели проплывающие мимо прекрасные крымские берега. Белые виллы, утопающие в зелени гор, чудные дворцы и пансионаты, бывшие царские особняки и санатории, мраморные лестницы, фонтаны, бьющие из чащи леса и зелёные русалки, сидящие прямо в воде. Десятки раз видели мы всё это, и каждый раз не уставали восхищаться и радоваться этому изобилию красоты.

– Жаль! – Вдруг прошептала Оля, опираясь руками о борт. Я удивлённо взглянул на неё и насторожился. Она умела начинать ссору в самый неподходящий момент. – Да, нет, не беспокойся! – Как бы прочитав мои мысли, она погладила меня по руке. – Жаль, что мы не сможем быть вместе.

– Почему? Что нам мешает?

– Мы с тобой не созданы для длительного счастья. Как только нам становится очень хорошо, тебя сразу начинает куда-то тянуть. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты не можешь жить без приключений, без риска, без перемены мест, без ударов судьбы. Тебе скучно! Наши понятия о счастье находятся, к сожалению, в противоположных местах сознания. И мы не хотим идти навстречу друг другу даже ради нашей любви. – Она начинала нервничать. Это было заметно. Я осторожно остановил прорыв обличительного красноречия, приложив ладонь к её губам.

– Подожди! Не торопись! Мы давно не виделись. Может, что-нибудь изменилось. Давай немного потерпим с выводами. Смотри лучше туда… Как красиво.

Теплоход подходил к старинной разрушенной крепости. Почти полностью сохранившаяся огромная стена зубчатым частоколом возвышалась на фоне тёмного неба и огромным каменным кольцом опоясывала целую цепь гор и холмов. Развалины могучей когда-то цитадели виднелись из-за гребня стены. А на вершине самой высокой, совершенно гладкой горы рядом с крепостью были ещё заметны руины какого-то странного сооружения. Вероятно, когда-то это была башня. Сейчас от неё оставался только фундамент и немного стен, высотой метров в пять. Но по всему было видно, что когда-то это было могучее и неприступное сооружение. Всё вместе, в предвечерних сумерках, это производило тягостное и гнетущее впечатление. Было душно и жарко.

Мы молча смотрели на старинные развалины, пытаясь представить себе, кто бы мог здесь когда-то жить и, наверное, сражаться. Ведь кто-то же это разрушил.

И, вдруг, на берегу начало что-то происходить. Сначала тусклый, потом всё более яркий сине-зелёный лунный свет начал струиться, как бледное зарево из-за стен старинного мёртвого города. Я в изумлении оглянулся вокруг себя. По палубе ходили редкие отдыхающие, кто-то сидел на скамейках поодаль от нас, но, казалось, никто ничего не замечал. Все продолжали заниматься своими делами, хотя и весь берег, и они сами, да и весь корабль был освещен мертвенно бледным светом.

И, только рядом стоящая Ольга напряглась, как натянутая струна, вся подавшись туда, к этому необыкновенному явлению. Её глаза были широко раскрыты, губы сжаты, пальцы с хрустом обхватили поручни борта. Было ясно, что на всем судне только мы двое видим это чудо…

Я вновь обернулся к берегу и обомлел. Стены города выросли в несколько раз. Теперь это был огромный укреплённый дворец-крепость. Башни и бойницы его светились и, казалось, были прозрачны. На высоких шпилях, на несуществующем ветру отчаянно развевались флаги, где-то ржали кони.

И вдруг от крепости, как бы проявляясь в воздухе начал появляться, сияя тем же лунным светом, мост. Он загорался постепенно, как бикфордов шнур, соединяя замок со вспыхнувшей вдруг, как голубой костер в ночи, огромной трёхэтажной башней, остов которой мы видели перед этим высоко на скале над морем.

Зачарованные смотрели мы на этот призрак и не могли оторваться от него ни на секунду. Вокруг третьего этажа башни на огромной высоте, прямо над морем вился узкий белый балкон. Корабль был не очень далеко от берега, но ещё что-то случилось с нашими глазами. Мы отчётливо, как в бинокль, видели всё, что происходило за несколько сот метров от нас.

Ольга, вдруг, вздрогнула и прижалась ко мне. Из узкой, светящейся бледно-зелёным светом двери третьего этажа башни на балкон вышла девушка. Она была в длинном белом платье со шлейфом, накинутым на голову. Через прозрачную ткань были видны пышные светлые волосы раскинувшиеся по плечам. Она вышла, оглядываясь назад и тогда стало заметно, что там, за ней, внутри башни, что-то происходит. Какой-то звон, далёкие крики доносились до нас. Я понял, что там идёт бой.

И вдруг всё стихло. Огромная стена, крепость, мост начали темнеть, тускнеть, пропадать, растворяясь в воздухе. Девушка на балконе неожиданно обернулась к нам и мы увидели её огромные зелёные полные ужаса и безмерного отчаяния глаза. Она протягивала к нам руки, умоляя о чем-то. Губы её шевелились. Шлейф выпал из рук и развевался, подобный огромному белому флагу. Черты лица трудно было хорошо разглядеть из-за густых прядей белых волос, закрывавших его. И, вдруг, порыв ветра резко сдул волосы с лица.

Ноги у меня стали ватные. Лоб покрылся холодным потом. Я еле сдержал себя, чтобы не закричать, вглядываясь в него и почувствовал, как волосы на голове зашевелились. Ольга жалобно тонко вскрикнула и упала бы, если бы я не успел подхватить её. Там, на балконе, была ОНА!

Ощущая дрожь во всем теле, я подвёл Олю к креслу и усадил. Она сидела молча, с закрытыми глазами и зубы её тихонько постукивали. Я обернулся к берегу, но там уже была только тёмная ночь. Ни крепости, ни берега, ни даже звёзд в небе не было видно. Только наш одинокий корабль, как таинственный «Летучий Голландец», сверкая огнями и гремя бравурной музыкой, несся куда-то в чёрном пространстве ночи.

Всё оставшееся круизное время пролетело, как один сказочный волшебный сон. Я не узнавал мою Оленьку. Как будто вернулся наш короткий медовый месяц. Она была нежна и ласкова, весела и мила. Где бы мы не появлялись, она была спокойна, царственна и прекрасна. Я ходил рядом и боялся сделать резкое движение, чтобы не спугнуть случайно это ненадёжное счастье.

Через неделю мы были в Одессе. Морской полёт кончался. Корабль медленно и величественно пристраивался к причалу Морвокзала. Мы с Ольгой, чтобы не оказаться в хвосте толпы выходящих пассажиров, заранее приготовились и заняли места у трапа. Я смотрел на приближающегося Дюка, красавицу-лестницу, зелёные холмы приморского бульвара, слышал веселые гудки пароходов, ощущал горячую, смуглую Олину руку, но сам был где-то не здесь. Что-то сосало под ложечкой, какая-то непонятная тревога долбила сознание. Я был рассеян и хмур. Оля заметила это и тоже замолчала. У неё была такая нехорошая черта – быть усилителем. Она могла до небес поднять и без того хорошее настроение. Но уж плохое она опускала до похоронного марша.

Трап почти спустили и мы готовились сходить, как я заметил, что на подъездную дорогу к порту на большой скорости выскочил уже знакомый белый «Мерседес» и, лихо подкатив прямо к трапу, замер. Из кабины, не закрывая дверцу, щегольски вышел совсем молодой мужчина в белом костюме и, разглядев у перил Ольгу, радостно замахал ей рукой.

Я не очень удивился, увидев, как она разулыбалась ему в ответ, и, даже не повернувшись ко мне, побежала вниз по трапу. Мне не хотелось им мешать, я даже не очень расстроился и, снова протолкавшись сквозь толпу выходящих на берег, поставил сумку на железную палубу и, сев на неё, ловя ироничные и сочувственные взгляды новых знакомых, начал ожидать, пока все сойдут. Спешить мне уже было некуда.

Через полчаса палуба очистилась и затихла. Я, не торопясь встал, в груди было пусто и холодно, несмотря на тридцатиградусную жару, взвалил на плечо свой багаж и поплелся к трапу. Не глядя, сошёл вниз и чуть не наткнулся на сидящую точно в такой же позе, как и я пять минут назад, Олю. «Мерседеса» не было.

Я оторопело уставился на неё. Наконец, белая головка поднялась, с веселым возмущением уставившись мне в лицо. Бесики играли в зелёных глазах:

– Послушай, молодой человек! Я что, теперь всю жизнь должна тебя ожидать?! Она встала и, оставив свою сумку на земле, пошла вперед, не оборачиваясь. – Я есть хочу! – Донеслось до меня, на полусогнутых подхватывающего радостный груз.

Весь день и всю ночь мы кутили в Одессе. Объездили всех родственников, половину кабаков и к обеду следующего дня, еле живые, выехали домой. Обратно я поехал через Молдавию.

Машина петляла, пробивая себе путь через бесконечные села. Я злился и пил минеральную воду. Пекло. Оля свернулась на заднем сиденье клубочком и дремала. К вечеру она проснулась, перелезла вперед и начала кормить меня черствыми пирожными. Наконец, мы въехали в Украину.

Дорога была хорошая и почти прямая. Мощный мотор урчал тихо и надёжно. За окнами машины начинало темнеть. Похолодало. Прогноз обещал близкие дожди. Я закрыл верхний люк, но всё равно сильно сквозило.

– Закрой окно. – Попросил я Олю. Она сидела, прикрыв глаза, и слушала тихую музыку. На мою просьбу она даже не пошевелилась. – Закрой окно! Дует. – Повторил я громче.

– Не хочу! Мне так хорошо. – Её волосы развевались в сильной струе холодного воздуха. Нотка неприязни зашевелилась во мне.

– Мы оба приедем домой больные. Прикрой хотя бы.

Она опять промолчала.

– Ты слышишь, что я тебя прошу!? – Уже нервно повышая голос, прошипел я.

– Отстань! – Огрызнулась она резко.

Раздражение закипало во мне всё сильнее.

– Я тебя последний раз прошу! – Всё ещё стараясь сдерживаться, хрипло выдавил я.

– Да пошёл ты!.. – Взглянув на меня с нескрываемой ненавистью и презрением, сказала она, как плюнула. Достала из бардачка флягу с коньяком, которую я всегда возил с собой, и начала пить прямо из горлышка.

Правой рукой, уже свирепея, я схватил её за локоть и сильно дернул к дверце. Она вырвалась и, вдруг, неожиданно сильно, наотмашь, хлестнула меня по лицу. Удар пришёлся прямо по глазам – она била, не глядя.

На секунду ослепнув, я ощутил, как во мне поднимается горячая чёрная волна дикого бешенства. И уже ничего не мог с собой поделать. А, самое страшное – не хотел. Мне это нравилось!

Я прекрасно видел, знал, что опять пропадаю, меня бесповоротно засасывает в этот сладкий капкан семейного ужаса. И ни жить с ним теперь, ни вырваться на волю я уже не смогу никогда. Теперь вот так будет вечно. За одну секунду перед моими глазами пронеслись все одиннадцать страшных лет! Нет! Нет!

Правая нога всё сильнее давила на акселератор. Мощный мотор приемисто набирал обороты. На спидометре было сто шестьдесят. Прямой, как стрела, участок дороги кончался. Впереди пунктиром замаячили бело-чёрные столбики, указывающие направление поворота. Я не сбавлял газ, давая выход своему бешенству. Ольга тоже сидела, молча устремив взгляд вперед. Мы были похожи на двух камикадзе, идущих на таран. Но только самолёт был один!