Текст книги "Под шапкой Мономаха"

III

После избрания Михаила Федоровича земский собор отправил к нему посольство «в Ярославль или где он, государь, будет» для того, чтобы «государю бити челом и умолять его, государя, всякими обычаи» быть на государстве и поспешить в Москву. Посольство нашло Михаила в Костроме 13 марта; 14 марта он дал свое согласие, «учинился в царском наречении и посох и благословение от Феодорита, архиепископа Рязанского, и ото всего освященного собора принял». Таким образом, по официальной отметке, «тое же зимы, в великий говейна, марта в 14 день, наречен бысть богоизбранный государь царь и великий князь Михайло Федорович всея Русии на царство». 19 марта государь уже выехал из Костромы к Москве на Ярославль[88]88
  Дворцовые разряды… Т. I. С. 31, 44,53,65–67.


[Закрыть].

Но еще ранее этого дня начались деловые письменные сношения нового царя и состоявших при нем лиц с земским собором в Москве. Вслед за своим посольством собор посылал из Москвы донесения новому монарху в надежде, что он не откажется принять власть, но еще не получив извещения, что он ее действительно принял. Сохранились такие соборные донесения из Москвы от 4 и 15 марта. А 17 марта из Костромы земские послы пишут в Москву собору, прося «государеву печать и боярской список прислати» немедля, так как, по их словам, «у нас, господа, за государевою печатью многие государевы грамоты стали». Очевидно, новая власть не могла медлить с началом своей деятельности и сразу взялась за работу. До самого приезда царя в Москву (2 мая) продолжались его письменные сношения с московскими учреждениями, и остатки этой переписки[89]89
  Мы разумеем любопытное собрание грамот, напечатанных в «приложении» к первому тому Дворцовых разрядов. Что в этом собрании уцелели не все относившиеся к нему документы, ясно, например, из текста на стлб. 1049, где упоминаются не дошедшие до нас письма («писали к нам многажды»), или из текста на стлб. 1177, где упомянут не сохранившийся до нас список городовых дворян и детей боярских (сравн. № 48 на стлб. 1145).


[Закрыть] дают нам несколько ценных намеков на характер первоначальных отношений между царем Михаилом и органами центральной власти.

Прежде всего надлежит отметить, что в течение Великого поста с государем сносится земский собор, то есть «освященный собор», «бояре» и «всяких чинов люди». Со среды Святой недели, 7 апреля, сношения ведутся всего чаще от имени «Федорца Мстиславскаго со товарищи», и государь со своей стороны пишет «бояром нашим князю Ф.И. Мстиславскому со товарищи»[90]90
  См. Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 1103–1104. Отписка помечена издателями «после 10-го апреля» неправильно: в ней говорится об отпуске к государю П. Кобякова «того же дни», когда в Москве получена привезенная им с Рязани отписка И. Вельяминова, то есть 7 апреля. Пасха в 1613 году была 4 апреля; поэтому 7 апреля приходилось на среду Святой недели.


[Закрыть]. Обращение государя к более широкому кругу лиц после Пасхи наблюдается лишь в немногих особо важных случаях. Объяснений такой перемены в самих документах нет, и потому мы о ней можем лишь гадать.

По некоторым отпискам из Москвы можно заключить, что члены земского собора, избравшего царя Михаила, не довольствовались тем, что их послы видели нового государя, но и сами хотели видеть его очи. Так, например, поступили нижегородские выборные, просившиеся у собора к государю немедля по его избрании[91]91
  Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 1085–1086.


[Закрыть]. Понемногу к государю ехали из Москвы не только московские столичные служилые чины, но и провинциальные служилые представители. В конце марта все они официально еще числились в Москве, и собор писал государю: «…дворян, государь, и детей боярских без твоего государева указу с Москвы мы никуды не отпускали опричь тех, которые отпущены к тебе, государю, в челобитчиках (то есть в соборном посольстве)… и которые посланы по городом для твоих государевых дел»[92]92
  Там же. Стлб. 1084.


[Закрыть]. Позднее (но когда именно, сказать точно нельзя) государь велел стольникам, стряпчим и жильцам быть на службе с ним «в походе к Москве», и 25 апреля в селе Любилове был им окончательный смотр[93]93
  Там же. Стлб. 1145–1146. Может быть, государь вызвал к себе служилых людей вследствие того «челобитья» князей Трубецкого и Пожарского, которое напечатано в Дворцовых разрядах (Т. I. Стлб. 1207–1208), и издателями отнесено не туда, куда должно, – к апрелю вместо марта. Временное правительство Трубецкого и Пожарского уступило место Боярской думе с Мстиславским во главе тогда, когда Мстиславский «со товарищи» получили амнистию и с нею первенство в Думе. Мы знаем, что это случилось не ранее 21 февраля и не позднее Пасхи 1613 года.


[Закрыть]. Около этого времени бояре писали из Москвы царю, что «на Москве столников и дворян болших и стряпчих нет никого»; «да и городовые, государь, дворяне многие (прибавляли они) поехали к тебе, государю». В другой отписке бояре выразились и еще категоричнее: «…столники и дворяне болшие и из городов выборные все с тобою, государем»; и это их выражение государь повторил в своей ответной грамоте: «…а дворяне и столники и стряпчие с нами все; а что с нами дворян болших и столников и стряпчих и дворян выборных из городов, и мы к вам послали имянной список»[94]94
  Там же. Стлб. 1128 и 1131,1144,1155–1156.


[Закрыть]. Если принять во внимание, что некоторых московских дворян в те дни не было ни в Москве, ни с государем, потому что они, по боярскому выражению, «разъехались по домам», «многие разъехались по деревням»[95]95
  Там же. Стлб. 1084, 1126.


[Закрыть], – то можно прийти к заключению, что нормальный состав земского представительства на московском соборе в апреле распался. В Москве не осталось вовсе «больших» дворян придворного круга и придворной службы; остались «дворяне и дети боярские на Москве, немногие – попроще, из которых было «в воеводы послать некого»[96]96
  Там же. Стлб. 1128,1131.


[Закрыть]. Переехали к государю и городские выборные дворяне, и, таким образом, обе части служилого представительства – и та, которая представительствовала по избранию, и та, которая была на соборе на основании своего служебного положения и значения, – собрались у государя «на походе» если не поголовно, то в бесспорном своем большинстве. В Москве же оставались «власти» – митрополит Кирилл со всем освященным собором, «бояре» – князь Мстиславский со товарищи, да тяглые представители, если только они не последовали примеру нижегородских посадских, пожелавших видеть государевы очи на походе, ранее приезда государя в Москву. Земский собор, словом, разделился, как и в 1610 году. Тогда в великом посольстве к Сигизмунду поехали послы от властей, от Думы и от сословных представителей, причем число последних было очень значительно. Теперь членами посольства к М.Ф. Романову были также «челобитчики» от властей (архиепископ Феодорит с освященным собором), от Думы (Ф.И. Шереметев «со товарищи») и от «всяких чинов людей» достаточное число «по спискам», причем это число, как мы только что видели, все росло и росло. В 1610 году в Москве оставались, после отъезда посольства, только «власти» или «освященный собор» да Дума, а сословные представители считались находящимися в посольстве, где они и соборовали со старшими послами в особо важных случаях их посольского дела. В 1613 году в Москве оставались те органы центрального управления, которые соответствовали патриаршему совету и Боярской думе нормального времени, да (предположительно) некоторое число земских представителей тяглого сословия[97]97
  Платонов С.Ф. Очерки по истории… С. 344–360; Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 17–18.


[Закрыть]. Такое разделение собора и переезд земских выборных к государю документами косвенно приурочивается ко времени Пасхи, когда вместо всего собора из Москвы начинают писать царю власти и бояре, а чаще и одни бояре. К Светлому воскресенью Москва естественно должна была опустеть: кто мог, ехал «по домом» и «по деревням»; другие же на «велик день» должны были спешить к государю. Переезд из Москвы на тот или иной государев стан был очень недалек и нетруден; поэтому к государю ехали в очень большом числе, и уже в Троицком Сергиеве монастыре состоялось такое совещание государя с окружавшими его «всякими служилыми и жилецкими людми», которое было названо «собором», и от себя послало в Москву к людям всяких чинов посольство, выбрав его «из духовнаго чина и из бояр и из окольничих и изо всяких чинов людей… да из городов дворян и атаманов и казаков». Это соборное посольство, посланное по делу о казачьих грабежах, было встречено в Москве своего рода собором, в котором приняли участие власти, бояре, «всякие служилые люди и гости и торговые московские и всех городов всяких чинов люди»[98]98
  Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 1162 и 1164,1173,1185.


[Закрыть]. Очевидно, что, по представлению московских людей, около государя у Троицы и около высших исполнительных органов власти в Москве находился один, разделившийся на два «собора», совет «всея земли». Если верить точности словоупотребления в тогдашних актах, то следует заключить, что собор у Троицы был по составу преимущественно служилый, а собор в Москве – пестрый, с заметным участием, при духовных и служилых людях, также и тяглого представительства. С приездом государя в Москву оба собора снова слились в один совет «всея земли».

Приведенные наблюдения позволяют сделать тот вывод, что царь Михаил Федорович не имел случая встретиться с Боярскою думою в ее полном составе вплоть до своего приезда в Москву. В «челобитчиках» к нему явились немногие члены земского собора с архиепископом Феодоритом и близким для Романовых Ф.И. Шереметевым во главе, но не патриарший освященный собор и не государева Дума. Сношения с царем принадлежали сначала всему земскому собору, а не боярам и «начальникам», и когда однажды дьяк по недомыслию редактировал земскую отписку государю от лица его «холопей» князей Трубецкого и Пожарского, то его поправили, в чем он описался, и вместо князей написали в отписке государевых холопей «всяких чинов людей Московскаго государства»[99]99
  Там же. Стлб. 17,1083 (сравн. текст с примеч. 1).


[Закрыть]. Только тогда, когда большинство земского собора оказалось у государя, он стал сноситься со своею Думою, ведавшею в Москве текущие дела. При таких условиях трудно предположить, чтобы бояре или Боярская дума успели взять у царя Михаила «письмо» при его «наречении» 14 марта или же в течение тех семи недель, которые прошли между наречением и приездом царя в Москву. А в эти семь недель новый государь успел, как увидим, создать около себя свой правительственный круг и образовать такой порядок своих отношений к другим органам власти, который нисколько не напоминает нам о формальных ограничениях государя.

По недостатку прямых указаний на то, как были размежеваны правительственные функции между временным правительством в Москве и государем, только что принявшим власть, нам приходится довольствоваться намеками отдельных грамот. Все эти намеки говорят в пользу того предположения, что царь Михаил чувствовал себя лично совершенно независимым от боярства и от собора. Он иногда принимал по отношению к ним даже гневный тон. Из Ярославля, например, он выговаривал собору по поводу некоторых беспорядков и напоминал с достаточною жесткостью, что он не напрашивался на престол: «…учинились есмя… царем и великим князем всеа Русии вашим прошеньем и челобитьем, а не своим хотеньем, крест нам целовали есте своею волею». Беспорядки не прекращались – и от Троицы царь послал в Москву резкую грамоту, отказываясь даже идти в Москву: «…конечно и вседушно скорбим и за тем к Москве идти не хотим»[100]100
  Там же. Стлб. 1100,1173,1164.


[Закрыть]. Эта угроза отказаться от власти и ссылка на крестное целованье по записи, в которой, как известно, московские люди обязывали себя к безусловному повиновению, мало вяжутся с представлением о государе, связанном формальными условиями. Еще более резкий тон, чем в грамотах к собору, проскальзывает в грамоте к боярам по поводу приготовления в Москве барского жилища. Бояре не имели возможности приготовить к государеву приезду те покои, какие желал государь, и известили его об этом. Государь же решительно потребовал повиновения «по прежнему и по сему нашему указу». И необходимы были личные представления бояр (князя И.М. Воротынского), чтобы уладить дело[101]101
  Там же. Стлб. 1141–1142,1151-1154,1179,1189.


[Закрыть]. Иногда со стороны государя видим молчаливый отказ удовлетворить ходатайство бояр, казалось бы, правильное и законное. Бояре просят государя прислать от себя в Москву служилых людей, годных на ответственные поручения, потому что таких в Москве нет, все с государем: «…и тебе бы, государю царю, смиловаться, прислать к Москве из столников, из дворян». На это государь отвечает приказанием выбрать и послать на дело пригодных людей и к этому прибавляет: «…а дворяне и столники и стряпчие с нами все… и мы к вам послали имянной список» – и только. От себя государь не посылает никого, и бояре принимают этот отказ беспрекословно[102]102
  Там же. Стлб. 1131 (сравн. 1141–1144), 1156.


[Закрыть]. Вообще, со стороны бояр и собора мы не можем ни разу уследить и малейшего намека на право соправительства с новым монархом. Они являются лишь исполнителями его велений и его верными подданными, «богомольцами» и «холопями». Наблюдаются, правда, такие случаи, когда «Феодорец Мстиславской со товарищи» по вестям, то есть вследствие экстренных известий военного характера, делали распоряжения и назначения именем государя; но это вызывалось исключительными обстоятельствами той политической минуты и вовсе не было осуществлением политического права. Так 11 апреля бояре «отпустили» к Рыльску воеводу князя Данила Долгорукова и сформировали ему отряд своею властью; на другой день они «приговорили послать на воров Заруцкого и на черкас воеводу князя Ивана Одоевского». По вестям писали бояре приказания и в города, призывая местных воевод идти «в сход» с посланными из Москвы и указывая им высылать на службу местных дворян[103]103
  Там же. Стлб. 1106,1110–1116,1102-1104,1112,1118.


[Закрыть]. Но все свои распоряжения бояре делали именем государя и доносили ему о принятых мерах немедля, иногда так и выражаясь, что «от тебя, государя, грамоты писали», «писали от тебя, государя… с твоим государевым жалованным словом»[104]104
  Там же. Стлб. 1112, 1146, 1138.


[Закрыть]. По спешности и важности дела бояре просили иногда государя подтвердить их распоряжение вторичною грамотою прямо от него: «…государю пожаловать бы, велеть от себя, государя, писать»; государь это, по-видимому, и делал[105]105
  Там же. Стлб. 1126, 1130, 1151.


[Закрыть]. Однако подобную самостоятельность бояр мы наблюдаем только в военных, по существу дела, экстренных распоряжениях. Решаясь отправлять по своему выбору полковых воевод, они не решались назначать воевод городовых и писали в начале апреля государю: «…мы, холопи твои, в городы учали были воевод и (людей) для сбору кормов отпускать, и воеводы приходят к нам… а сказывают, что-де во все городы воеводы… отпускают от тебя, государя; и мы, холопи твои, в городы воевод и для казачьих кормов сборщиков посылать без твоего государева указу не смеем»[106]106
  Там же. Стлб. 1105–1106, 1108.


[Закрыть]. На это государь отвечал указанием, куда именно им отпущены были городовые и полковые воеводы, и разрешал боярам впредь отпускать воевод и в города «по своему приговору», раз бояре узнают, что в тех городах «без воевод быть не мочно»[107]107
  Там же. Стлб. 1124,1130,1139–1140.


[Закрыть]. Не всегда, однако, государь одобрял и утверждал принятые в Москве меры. Так он запретил собору и боярам отбирать земли у тех служилых людей, которые находились при нем в его походе, и вообще не одобрял московских распоряжений о поместных землях; он писал собору: «…многие дворяне и дети боярские бьют нам челом о поместьях, что вы у них поместья отнимаете и отдаете в раздачу без сыску; и вам бы те докуки от нас отвести;…мы у тех поместий и вотчин до нашего указу отымать не велели»[108]108
  Там же. Стлб. 1100.


[Закрыть]. Не только конфискацию, но и пожалование земель государь, как кажется, усвоил исключительно своей личной власти. Мы знаем пример, когда сеунщику П. Кобякову за сеунч бояре дали только деньги, а государь пожаловал его придачею к поместному окладу и пустил «в четь». В сохранившемся от первой половины 1613 года любопытном «земляном списке» все земельные пожалования сделаны, по-видимому, самим государем[109]109
  Там же. Стлб. 1104 и 1119. Барсуков А.П. Докладная выписка 121 (1613 года) о вотчинах и поместьях // Чтения в Московском обществе истории и древностей Российских. 1895. Кн. 1. Этот документ следует относить ко времени до 11 июля 1613 года: в нем князь И.Б. Черкасский и князь Д.М. Пожарский показаны в том чину в котором они состояли до 11 июля, дня их пожалования в бояре. Даже в безгосударственное время санкция государя – «как Бог даст на Московское государство государя царя и великого князя» – считалась необходимою для земельных пожалований, сделанных земским собором (Забелин И.Е. Минин и Пожарский… С. 282).


[Закрыть]. Таково общее впечатление, получаемое при знакомстве со списком; если бы оно и не оправдалось, то бесспорным останется тот факт, что государь не был никем стеснен в праве земельных пожалований и свободно пользовался им в первые три месяца своего царствования.

Кажется, не может быть сомнений в том, что приведенные данные не свидетельствуют о существовании каких бы то ни было стеснений для личной власти нового государя в первое время его деятельности; напротив, знакомство с его деловою перепискою ведет к мысли, что царю земский собор вручил власть без всяких ограничивающих ее условий.

Сейчас увидим, что и в подборе ближайших сотрудников царь, по-видимому, следовал только своему личному вкусу и семейным симпатиям и связям.

В момент царского избрания под верховенством земского собора и начальством Трубецкого и Пожарского действовала в Москве обычная центральная администрация, «приказы» и «чети». Вряд ли есть возможность восстановить во всех подробностях ее состав. Но можно видеть, что в ней соединились остатки старого московского приказного штата, уцелевшего от бедствий осады, с теми приказными людьми, которые пришли под Москву в разных ополчениях и в пору московской осады сидели во временных «приказах», устроенных в осадном лагере. Из первых можно указать, например, дьяка Ефима Телепнева, сидевшего на Денежном дворе еще до московской осады и оставленного там при боярах и при царе Михаиле[110]110
  Русская историческая библиотека. СПб., 1875. Т. II. Стлб. 242, 391, 393. Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и издаваемые Археографической комиссией. СПб., 1851. Т. 4. С. 496 (сравн. Книги разрядные… Т. I. Стлб. 89): слова гетмана Гонсевского о том, что Е. Телепнев при нем, «на денежном дворе будучи», за приставом сидел по обвинению в утайке казны. Русская историческая библиотека. СПб., 1884, Т. IX. С. 16, 17, 236 (сравн.: Забелин И.Е. Минин и Пожарский… С. 293, 294, 297). Еще в 1624 году Е.Г. Телепнев оставался «на денежном дворе и у книжново у печатново дела» (Книги разрядные… Т. I. Стлб. 1037). Сборник князя Хилкова: (Документы по истории России XVI–XVII веков. СПб., 1879.№ 65).


[Закрыть]. Таков же думный дьяк Алексей Шапилов: уже в 1607 году мы его видим дьяком в Казанском дворце, где он остается все смутные годы, несмотря даже на то, что поляки считали его неблагонадежным. В пору воцарения Михаила Федоровича Шапилов ведает Казанский дворец и Сибирский приказ и продолжает стоять во главе этого ведомства и при новом государе[111]111
  Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. СПб., 1841. Т. 2. С. 44 и № 64, 82, 310; СПб., 1841. Т. 3.№ 7. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией Императорской Академии Наук. СПб., 1836. Т. 2. № 75. Русская историческая библиотека. Т. IX. С. 20 и след.


[Закрыть]. Среди тех, кто вошел в состав московской администрации конца 1612 и начала 1613 годов из походных и осадных канцелярий, самое видное место принадлежит думному дьяку Петру Третьякову. Прямой «тушинец», Третьяков приехал в Тушино «первым подьячим» Посольского приказа летом 1608 года и уехал от вора из Калуги только к осени 1610 года уже дьяком, а через год был вторым думным дьяком в Поместном приказе под Москвою в таборах тушинских бояр князя Трубецкого и Заруцкого. В момент избрания царя Михаила он ведал, кажется, Посольским приказом и при царе Михаиле остался посольским дьяком до самой своей смерти в 1618 году[112]112
  О П. Третьякове см. мои «Очерки по истории смуты» (по указателю); также: Акты, собранные в библиотеках… Т. 2. № 165 и 192; Акты исторические..^. 2. № 120; Сборник князя Хилкова… С. 72–73.


[Закрыть]. Через те же казачьи таборы Трубецкого и Заруцкого прошел и думный дьяк Сыдавный Васильев (иначе Зиновьев), отправленный в великом посольстве к Сигизмунду из Москвы и уехавший от великих послов. Во временном правительстве 1612–1613 годов он был разрядным дьяком[113]113
  Акты, относящиеся к истории… Т. 4. С. 318, 392; Забелин И.Е. Минин и Пожарский… С. 291–292.


[Закрыть]. Иною дорогою явился в Москву к концу 1612 года дьяк Иван Болотников. Из городских ярославских дьяков он попал в ополчение Пожарского; с ним пришел он под Москву и там вошел в состав центрального управления, а после избрания в цари М.Ф. Романова был отправлен к нему в послах от земского собора и при новом государе стал дьяком Большого дворца[114]114
  Забелин И.Е. Минин и Пожарский… С. 286, 302; Акты, собранные в библиотеках… Т. 2. № 203 (подписи); Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 17 и 1140.


[Закрыть]. В некоторых приказах временное правительство 1612–1613 годов свело вместе дьяков, служивших ранее различным и даже взаимно враждебным властям. Так, в Поместном приказе сидели думный дьяк Ф.Д. Шушерин и дьяк Герасим Мартемьянов. Из них первый был тушинец, от Тушинского вора выбежал в Москву после падения Шуйского, в августе 1610 года, и в следующем 1611 году оказался поместным дьяком в таборах Трубецкого и Заруцкого, где и оставался до взятия Москвы[115]115
  О Шушерине – Акты, собранные в библиотеках… Т. 2. № 192; Акты исторические… Т. 2. С. 352; Юшков А. Акты XIII–XVII веков, представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества. Ч. 1:1257–1613 //Чтения в Московском обществе истории и древностей Российских. 1898. Кн. 3. № 305, 307, 309; Акты, собранные в библиотеках… Т. 2. № 207; Акты исторические… Т. 3-№ 41 и 67.


[Закрыть]. Герасим Мартемьянов был совершенно чужд Тушину: он служил Шуйскому, потом был у Ляпунова, после его смерти, оставшись некоторое время в подмосковных таборах, перешел в ополчение Пожарского и с Пожарским пришел к Москве. У Пожарского он ведал поместные дела, как Шушерин ведал их у Трубецкого[116]116
  О Мартемьянове – ЮшковА. Акты… № 287, 289, 299, 300, 302, 308, 312; Акты, собранные в библиотеках… Т. 2. № 192. Интересно сопоставитьу г. Юшкова грамоты от 22 и 26 июля 1612 года (№ 308 и 309): одна дана Пожарским за приписью Мартемьянова, другая – Трубецким за приписью Шушерина. В это время воеводы еще не соединились. Позднее при царе Михаиле на одной и той же грамоте видим припись Шушерина, а «помету Герасимову» (то есть Мартемьянова); сравн.: Акты исторические… Т. 3. № 41 и 66. С. 61.


[Закрыть] Когда приказы обоих воевод осенью 1612 года были соединены – во вновь образованном Поместном приказе сели вместе оба дьяка, причем Шушерин как «думный» получил первенство. Так остались они сидеть и при царе Михаиле. На Земском дворе уцелел даже один из ставленников Сигизмунда дьяк Афанасий Царевский. Определенный на Земский двор при польском режиме, он был оставлен там по освобождении Москвы боярами и продолжал там служить в первое время царствования Михаила Федоровича, пока не был послан на ратную службу под Смоленск[117]117
  Акты, относящиеся к истории… Т. 4. С. 403; Акты исторические… Т. 2. № 314, примеч.; Барсуков А.П. Род Шереметевых. М., 1881, Т. 2. С. 300 и 350 (факсимиле грамот). Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 104,102; Акты исторические… Т. 3. № 4.


[Закрыть]. Приведенные примеры с полною ясностью показывают нам, что в Москве, освобожденной от народного врага, временная правительственная власть не разбирала политического прошлого тех лиц, с которыми ей приходилось работать, и довольствовалась лишь убеждением, что эти лица в данное время надежны и годны. Как само временное правительство составилось из лиц различных политических симпатий, служивших когда-то взаимно враждовавшим господам, так и орудия этого правительства отличались большою политическою пестротою. Нет сомнения, что такая пестрота была очень удобна для нового государя и развязывала ему руки в деле предстоявшего ему правительственного подбора, избавляя его от возможности борьбы с однородным и односторонним, неудобным или неприятным для него административным составом.

Новый государь оставил у дел всех тех, кого застало на местах его избрание. Не было ни одной опалы, ни одного удаления в пору «наречения» нового монарха. Любопытно, что даже делопроизводство о так называемых «изменниках», то есть предавшихся Сигизмунду московских людях, старались как будто не связывать с именем нового царя и доносили ему, например, что известного Андронова «вершать по его злодейским делам, как всяких чинов и черные люди об нем приговорят»[118]118
  Соловьев С.М. История России… Кн. 2. Стлб. 1293–1294.


[Закрыть]: новый царь не должен был выступать со своей санкцией в мрачных делах смутного прошлого. Но, принимая от собора власть и с нею известный состав правительственных лиц, государь немедля ввел в него своих близких людей. Из переписки Михаила Федоровича с земским собором и московскими боярами видно, что уже в начале апреля в государевом походе у государя был образован приказ Большого дворца. В нем были посажены Борис Михайлович Салтыков и дьяки Иван Болотников и Богдан Тимофеев. Из них И.И. Болотников известен уже нам как член земского посольства и деятель Ярославского ополчения, вероятно, ведавший дворцовые дела и во время боярского правительства в Москве. Салтыков же был лицом, что называется, своим у царя Михаила по родству с его матерью и по житейской близости: два брата Борис и Михаил Салтыковы «с ним, государем, жили в Ипатском монастыре», когда земское посольство туда явилось. Под руководством государева приятеля старшего Салтыкова «дворец» принял в свое заведование дворцовые и монастырские села и земли и стал собирать с них «корм» на государя и его свиту и казаков[119]119
  Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 1140; также: Стлб. 104,1105,1108,1113-(Попов А.И. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869). С. 357. Жалованную грамоту, данную из этого «дворца», см.: Чтения в Московском обществе истории и древностей Российских. 1896. Кн. 3. Смесь. С. 10–11.


[Закрыть]. В то же время младший Салтыков, Михаил Михайлович, получил звание кравчего. Обозначились одновременно и другие «ближние» люди: в конце апреля 1613 года на стану в селе Любилове смотр служилым людям производили князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский и Константин Иванович Михалков[120]120
  О М.М. Салтыкове – Барсуков А.П. Докладная выписка… С. 3; Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 99-100. О Лобанове-Ростовском и Михалкове – Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 1147. Лобанову было скоро сказано боярство: Древняя Российская вивлиофика. М. 1791 Т. XX. С. 90.


[Закрыть]. Оба они, несомненно, принадлежали к доверенным лицам новой царской семьи. Первый из них получил звание чашника, крупную поместную дачу и был назначен в заведующие Стрелецким приказом[121]121
  Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 104. Барсуков А.П. Докладная выписка… С. 4.


[Закрыть]. Второй – сделан постельничим и «наместником трети московския», получал многие знаки царской ласки, до прощения казенного долга, а род его был официально признан не «обычным»: бояре в своем приговоре по одному местническому делу установили, что «Михалковы и у прежних государей бывали ближние люди»[122]122
  Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 132,135; Русская историческая библиотека. Т. IX. С. 3, 5 и далее.


[Закрыть]. Немногим позднее названных явился и еще один доверенный человек – Никифор Васильевич Траханиотов, пожалованный 13 июля 1613 года в казначеи. Трудно проследить за тем, какие именно соображения и житейские связи повлияли на приближение к молодому царю столь «обычных» лиц, каковы, в сущности, были Михалков да Траханиотов. Вряд ли могли они причитать себя близкое родство с новою династией; скорее это были ее доверенные агенты, введенные в ряды ранее сформированной администрации в качестве таких лиц, на которых новый государь мог вполне положиться.

Рядом с доверенными дельцами Михаил Федорович выдвигал понемногу и свою родню вообще. Не говоря уже о царском дяде Иване Никитиче Романове, заметны становятся многие лица романовского круга, ранее затертые в водовороте «смутных лет и московскаго разоренья». Большее значение, чем прежде, получают теперь бояре Ф.И. Шереметев и князь Б.М. Лыков-Оболенский. Первому из них предание усвояет очень видную роль в деле избрания Михаила Федоровича, как родственнику Романовых, представлявшему их на земском соборе. Действительно, сверх общего происхождения от Федора Кошки, Ф.И. Шереметев был близок Романовым еще и потому, что был женат на внучке Никиты Романовича (Ирине Борисовне Черкасской), двоюродной сестре царя Михаила Федоровича. В смутные годы Ф.И. Шереметев неизменно тяготел к Романовым ив 1613 году был первым послом от собора к избранному в цари его сородичу. Князь Б.М. Лыков был женат на дочери Никиты Романовича (Анастасии), родной тетке царя Михаила, и Романовым был несомненно свой. И он и Шереметев сделали свою служебную карьеру ранее воцарения Романовых: оба получили боярство при Росстриге, благоволившем, как известно, романовскому кругу; оба служили Шуйскому и думою и мечом; оба были в «семибоярщине» и оба сидели в московской осаде. Новый государь приблизил их к себе, и в его Думе оба они стали одними из самых видных и влиятельных сановников. Приближен был и тот «племянник» Романовых, который во время их опалы при царе Борисе был с ними вместе судим, – князь Иван Борисович Черкасский, сын Марфы Никитичны, двоюродный брат царя Михаила и шурин Ф.И. Шереметева. Он был первый, кого новый государь пожаловал из стольников в бояре: в день венчания Михаила на царство, 11 июля 1613 года, было сказано боярство по местническому старшинству сначала стольнику князю И.Б. Черкасскому, затем стольнику князю Д.М. Пожарскому. В первые дни царствования в царской близости видим и стольника князя И.Ф. Троекурова, сына Анны Никитичны Романовой, двоюродного же брата государева: на пиру 11 июля он «вина наряжал» вместе с другими «ближними» людьми; но боярство ему было сказано только в 1620 году, так как «отечеством» Троекуровы не были велики. Близко к государю стал и его шурин князь И.М. Катырев-Ростовский, за которым была замужем рано умершая сестра царя Татьяна Федоровна Романова. Вызванный под Москву боярским правительством 1612 года из Тобольска, куда он был сослан Шуйским на воеводство, Катырев поспел в столицу к царскому избранию и с начала нового царствования стал близко ко дворцу, хотя почему-то и не был в боярах[123]123
  О перечисленных лицах см.: Барсуков А.П. Род Шереметевых. Т. 2; Сборник материалов по истории предков царя М.Ф. Романова: (Генеалогический и исторический материал по печатным источникам: Родословная рода Захарьиных. СПб., 1898–1901). Ч. 1. С. 293 и след.;Ч. 2. С. 66 и след.; Древняя Российская вивлиофика. Т. XX. С. 76, 78,91 и др.; Дворцовые разряды… Т. I. Стлб. 96, 99-100; Платонов С.Ф. Очерки по истории… (о лицах по указателю).


[Закрыть].

Если припомнить, что за этими наиболее заметными «зятьями», «племянниками» и «шурьями» романовской семьи потянулись во дворец их менее заметные родственники из князей Черкасских, князей Сицких, Головиных, Салтыковых, Морозовых к других, то мы поймем, что расположение нового государя быстро наполнило дворец новою придворною знатью. Эта новая среда ничем не была стеснена и ограничена в своей дворцовой и государственной карьере и, соединясь с приказною средою доверенных дельцов, скоро составила в Москве многолюдный правящий круг, общие свойства которого нам, может быть, удастся до известной степени определить. Ко времени приезда в Москву Филарета Никитича этот круг не только вполне сформировался, но уже требовал некоторого обуздания, потому что проявил признаки самоуправства и распущенности. Известный голландец Масса очень дурно аттестует московскую правящую среду в своих письмах 1616–1618 годов. По его словам, в Москве правление было столь худо, что, «если останется в теперешнем положении, долго продлиться не может»; высшие чиновники чрезвычайно корыстолюбивы и лицеприятны, а государь попускает им, надеясь лишь на возвращение из плена своего отца, который «один был бы в состоянии поддержать достоинство великокняжеское»[124]124
  Записки о России XVII и XVIII века по донесениям голландских резидентов //ВестникЕвропы. 1868. Август. С. 798, 808.


[Закрыть]. Справедливость отзыва Массы можно подтвердить, например, обстоятельствами весьма известного дела Хлоповой и теми мероприятиями, которые провел через земский собор Филарет в первые же дни по своем возвращении в Москву.

В результате наших справок о составе правительственного круга при новом государе, выяснилось, что лица этого круга вряд ли имели интерес и возможность добиваться через Боярскую думу или непосредственно – ограничения царской власти. Поставленные у власти личным доверием царя, связанные часто родством с новою династиею, не имевшие между собою иных связей, кроме родства или службы, эти лица помимо династии не имели ни особой силы, ни широкого авторитета для того, чтобы тянуться к власти через формальное ограничение ее высшего носителя. Они пользовались и даже злоупотребляли тем влиянием, которое им давала близость к царю, но, разумеется, они понимали, на чем основано их влияние, и не могли колебать его основания.

Но перед нами может стать еще один вопрос. Если ни в Боярской думе, ни в придворной среде, ни в высшем административном штате мы не можем открыть следы такой организации, которой можно было бы приписать ограничение царя Михаила, то не был ли такою организациею земский собор в его полном составе, не тот собор, который избрал Михаила, думаем, без всякого «письма», а тот, который правил страною совместно с царем в первые годы царствования?

В деятельности постоянного земского собора за первое десятилетие царствования М.Ф. Романова были такие черты, которые далеко выводили соборы за пределы чисто совещательных функций. Собор выступал рядом с государем как верховный национально-политический авторитет в делах особой важности. На него ссылались даже в дипломатических сношениях, говоря (Дж. Мерику), что ответ по делу «без совету всего государства» дать нельзя. В отношениях внутренних собор являлся иногда рядом с государем, заслоняя собою обычные правительственные органы. Казакам на Волгу посылались грамоты непосредственно от собора вместе с царскими. Ворам и казакам в 1614 году послано было увещание от собора с особым соборным посольством, в состав которого вошли духовные и светские лица. Такие же послы от собора, «околничие и дворяне болшие, а с ними изо властей архимандриты и игумены и из приказов дьяки», собирали по городам в 1614 же году экстренные денежные сборы[125]125
  Соловьев С.М. История России… Кн. 2. Стлб. 1128. Акты, собранные в библиотеках… Т. 3. № 26, 31, 32, 44. Русская историческая библиотека. СПб., 1898. Т. XVIII. Стлб. 147 и след.; Книги разрядные… Т. I. Стлб. 4 и след.


[Закрыть]. Население видело над собою не одного царя с его приказными людьми, но и собор с его выборными послами. Соправительство собора с государем было для всех явно; но оно не было результатом формального ограничения власти государя, а было только следствием единства стремлений центрального правительства и создавшего его представительного собрания. И царь, и собор были представителями одной и той же социальной среды, овладевшей положением дел в государстве и стремившейся создать свой порядок. Обе силы действовали согласно, ибо имели одно и то же происхождение и одинаковые цели, и потому заботились не об определении своих прав, а об обеспечении взаимной помощи. И ни один из исследователей истории земских соборов не рискует утверждать, что в данное время соборам принадлежали ограничительные полномочия. Даже те историки, которые верят в существование «письма», данного на себя Михаилом, не утверждают, что это письмо было взято собором[126]126
  Загоскин Н.П. История права Московского государства. Казань, 1877. Т. 1. С. 246–247: «…предполагать, будто земские соборы стояли у престола царя Михаила с ограничивающим власть его значением, предполагать, будто политическое значение земских представителей было условием самого избрания царя, – значит не понимать значения избрания Михаила Федоровича и не иметь близкого знакомства с источниками, относящимися к этой эпохе». Сергеевич В.И. Русские юридические древности. СПб., 1900–1911. Т. 2. С. 374–375: «…в какой мере был ограничен Михаил Федорович и кем – остается совершенно неизвестным».


[Закрыть]. Ввиду такой определенности дела нам нет нужды долго останавливаться на вопросе о возможности ограничения земским собором власти царя Михаила Федоровича. На этот вопрос надлежит отвечать отрицательно.

Итак, все наши соображения и наблюдения приводят к тому выводу, что власть царя Михаила Федоровича ни в момент его избрания, ни в ближайшее за ним время не была подвергнута никакому ограничению и выражалась совершенно свободно как в распоряжениях, шедших от имени самого государя, так и в подборе лиц, которых государь назначал на должности во дворце и в приказах. Этот подбор привел к тому, что в один правительственный круг были сведены деятели временного правительства 1612–1613 годов и люди романовского круга, близкие к государю по родству и свойству или же удостоенные его доверием по старым житейским связям. Деятельность нового чиновничества не стесняла государя в его власти и сама не была, по-видимому, ничем стесняема, так что весьма скоро заслужила упреки в испорченности и продажности. Не только терпевшие от произвола администрации, но, надо думать, и сам государь с надеждою ожидали приезда государева отца из Польши, видя в Филарете возможного избавителя от приказных и придворных злоупотреблений.