Текст книги "Я выбираю тебя!"

9.

И все же судьба Евгения Прокофьева продолжала волновать Константина. Он помнил усталые, грустные глаза его родителей, скромную обстановку их квартиры. Ему хотелось выяснить, что же все-таки с ним произошло. И он снова поехал в больницу к Наде, только она могла хоть как-то пролить свет на произошедшее с Евгением. Однако, там ему сказали, что её утром выписали. Он тут же направился к ней домой.

– А, это снова вы? – мрачно поглядел на него Александр Петрович Толкачев. – Никак не оставите её в покое…

Из-за его могучей спины на Костю ещё более мрачным взглядом, скрестив руки на груди, смотрела толстая круглая мать.

– Я, Александр Петрович, желаю ей только добра, – сказал Костя. – И мне обязательно надо выяснить кое-какие подробности…

– Заходите, раз пришли, – тихим голосом произнесла Надя, выглядывая из двери комнаты.

Константин и родители вошли в её комнату.

– Папа и мама, оставьте нас, пожалуйста, – так же тихо попросила Надя.

Родители молча пожал плечами и вышли. Тихо прикрыли за собой дверь. Только уже за дверью мать проворчала что-то неприятное в адрес назойливого Константина.

– Тяжело мне обо всем этом вспоминать, – вздохнула Надя. – Но, видно, придется… Понимаете, в чем дело – если бы он сам не признался, сам не подтвердил, я бы в жизни не поверила… Тихий, интеллигентный молодой человек, правда, пьет иногда сильно, но это вроде бы как болезнь. Я бы смогла помочь ему, как мне кажется… Но ЭТО?!!!

– Так что же там все-таки произошло? Расскажите по порядку…

– Он очень много пил в тот день, и был какой-то странный, напуганный как будто… Потом мы пили вместе, потом… ну… И зазвенел телефон. После этого звонка он совсем потерял лицо… Стал кричать на меня, оскорблять. Я собиралась было уходить. И вдруг… Звонок в дверь. Он пошел открывать… Я наблюдала за происходящим в небольшую щелку, дверь спальни была слегка приоткрыта…

… Вошли трое мужчин. Два здоровенных мордоворота, что называется, качка, а третий невысокий, в кожаном пальто и белом вязаном шарфе. Шрам небольшой на подбородке, русые волосы, густые такие…

Они прошли в другую комнату, захлопнув за собой дверь. Я же быстро оделась в спальне, мне было интересно, и я подошла к той двери. Тут резко распахнулась дверь, и сильно ударила меня прямо в лицо. Острая дверная ручка угодила мне в подбородок, даже кровь пошла…

– Ты что подслушиваешь, падла? – крикнул один и оттолкнул меня. Тот, в пальто, остановил его и вежливо пригласил пройти к ним, если я хочу послушать. Евгений сидел в кресле, смертельно бледный. Меня посадили у двери…

– Евгений Николаевич, – сказал этот человек. – Поговорим откровенно. Только без шуток и выкрутасов всяких, договорились? Человек вы явно пугливый и хлипкий, и брать на себя чужую вину вам вовсе ни к чему.

– О чем речь? – глядя в пол спросил Женя.

– Да неужели же вы сами до сих пор не догадались, о чем речь? Если не догадались, чего же вы так испугались?

– А как не испугаться? Терроризируете меня, преследуете, шагу шагнуть не даете, звоните, теперь врываетесь в квартиру. Вас трое здоровенных мужиков, я один, да впридачу с девушкой. Почему бы мне и не испугаться? Я не крутой, справиться с вами не могу, в милицию позвонить мне не дадите…

– Почему это не дадим? Мы что, бандиты, что ли какие? Звоните пожалуйста, вот ваш телефон. Только что вы им скажете, позвольте вас спросить? Что в вашу квартиру ворвалось трое мужчин? Так мы не ворвались, а вы нам сами открыли. Мы хотим с вами поговорить, только и всего.

– Хотите говорить, так говорите, – проворчал Женя, бросая на меня мимолетный взгляд. Я поняла, что ему очень неприятно мое присутствие в такой момент.

– Говорить стану без предисловий, Евгений Николаевич. Они нам ни к чему. Сейчас войдет одна дама, а эти ребятишки наоборот выйдут и покараулят около двери. А ваша девушка пусть останется, ей будет очень полезно послушать этот разговор. Дама задаст вам несколько несложных вопросов, требующих вполне конкретных ответов. Идите за ней, ребята!

Мордовороты вышли, и вскоре в квартиру вошла женщина лет сорока пяти, высокая, бледная, в длинном сером пальто с распущенными волосами.

– Здравствуй, Прокофьев, – сказала она. Женя долго вглядывался в нее, а потом вдруг узнал и побледнел как смерть. – Вот теперь вижу, узнал… Узнал…

– Узнал, и что с того? – едва шевелил губами Женя.

– Расскажи, Евгений в подробностях, как вы отпраздновали день рождения твоего дружка Эдуарда Григорянца в августе девяносто первого года, незадолго до всем известного путча?

– Нормально отпраздновали, – ответил Женя, ещё раз бросив какой-то странный взгляд на меня. – Выпили, посидели…

– Сына моего Алешку убили…, – вдруг добавила женщина и сделала резкий шаг по направлению к нему, сбив на своем пути стул. – Слушай ты, шакал, запомни, мне известно все. Доподлинно известно, что Григорянц на месте преступления был, доподлинно… Так что, ты хочешь сказать, что вы с Левушкиным ждали его у него дома, пока он на лесной тропинке убивал Алексея? Так дело было? – спросила она, садясь перед Евгением на кресло.

– Нет…

– А как?!!! Сейчас сюда и Григорянца доставят, и Левушкина, и мы их спросим, как дело было. Учти, шакаленок, тут люди серьезные собрались и порядочные к тому же. Как следователя Курбыко их не купишь… Тобой на сей раз занялись основательно. Говори, сволочь, как было, а то мы с тобой по другому поговорим…

– Никак не было. Я ничего не знаю. Мы сидели у Эдика, потом напились и там же заснули. Вот и все… Нас всех вызывал следователь Курбыко, а потом вызовы прекратились. Мы ни в чем не виноваты… А тот, кто убил, сидит…

– Уже не сидит, хоть и не убивал. Загнулся он в тюрьме от чахотки… И ты об этом, наверняка, знаешь, до сих пор же ваша образцово показательная семья там, на дачке, на свежем воздухе свой летний отдых проводит. А у Шилкина, кстати, тоже мать была, кстати, инвалид первой группы. И он был её единственным кормильцем. Выпивал, правда, и безобразил порой, это его и подвело. Но за это девять лет строгого режима не дают, Прокофьев… Он умер в заключении, мать умерла чуть ли не с голоду. Как вам такие дела? По душе?

– Мне это не по душе, но суд доказал его вину…, – бормотал Женя.

– Продажный следователь Курбыко сумел представить суду доказательства вины Шилкина и Чугаева, судья толком не разобрался и влепил им по полной катушке. А кто за них хлопотать станет, за полуграмотных нищих сельских пьяниц, адвокат, что ли? Адвокат Григорянц, кстати, и похлопотал. Тугим своим кошелечком, чтобы сынка своего отмазать от большого срока и вечного позора…

– Это лишь ваши измышления, – еле слышно проговорил Женя.

– Скажи еще, что я сумасшедшая, – сузила глаза женщина. – Лечилась же в Кащенко, что правда, то правда… Там я тоже насмотрелась на гуманизм нашего общества, много могла бы чего порассказать, только некогда… Вот девушка сидит, – показала она на меня. – Любите, наверное, вашего дружочка. Представьте себе, выйдете за него замуж, родится у вас сыночек… – Тут она резко встала, вытащила из кармана фотографию и сунула её мне буквально в лицо. На ней был изображен мальчик лет двух, голенький, в одних трусиках и в кепочке. Волосики светленькие, кудрявенькие… – Вот он, девушка, мой Алешка. Так ваш дружочек и его кореша забили его ногами, а потом прирезали ножом. А потом кто-то насмерть задавил моего мужа, когда он сам хотел добиться правды… Ну как, хотели бы вы, чтобы с вами так поступили?

– Нет, – прошептала я.

– А вот они сделали это. Сделали! Смотри в глаза, Прокофьев, в глаза!!! – Она вырвала фотографию у меня и сунула её в нос Жене. – Ну!!!

И по его реакции я поняла, что он причастен к этому делу, поняла, что все, что она говорит – правда…

– Отвечай, сволочь, – вмешался и мужчина. – Отвечай по-хорошему, пока я своих друзей не пригласил. Они умеют бить не хуже твоих, уверяю тебя. Все равно расколешься, щенок… Поздно бы только не было.

Но Женя не сдавался. Он повторял одно – не виноват, ничего не знаю…

И тогда он позвал тех двоих. Они в угрожающей позе встали рядом с ним.

А женщина вдруг сказала:

– Не надо здесь. В другом месте. Поехали, Прокофьев.

И тут он закричал:

– Не надо увозить меня! Были, были мы там, были!!! Только я не убивал, это, это…

– Кто? – процедила женщина.

– Я не знаю, кто именно…, – опустил глаза Женя. – Я был сильно пьян, я ничего не помню…

– Значит, возможно, и ты?

– Я не знаю!!! Говорю честно, не знаю!!!

Женщина и мужчина переглянулись.

– А я-то все же полагала, что это сделал Григорянц, – сказала она задумчиво. – А выходит, что это, возможно, и ты…

– Возможно, но я не помню!!! – буквально голосил Женя.

– Одевайся, – приказала женщина, и он стал одеваться. Покорно, словно зомбированный.

– Так-то вот, девушка красивая, – сказала мне женщина. – Такие вот дела порой происходят на этой грешной земле…

Я, насмерть перепуганная, ушла.

Перед тем, как уйти я ещё раз поглядела на Женю. Он отвернулся в сторону…

В самой двери меня остановил мужчина со шрамом и сказал:

– Не дай тебе Бог проболтаться про нас… Ему же хуже будет.

Я заплакала и убежала.

А потом… Значит… Выходит…, – лепетала она со слезами на глазах.

– Что потом было, я не знаю, – сказал Костя. – И никто об этом не знает…

– Так он в самом деле убийца? – с какой-то робкой надеждой в голосе спросила Надя.

– Хотел бы ответить вам отрицательно, Надюша, только не могу – правда мне дороже всего. В какой-то степени, непременно да. В этом я абсолютно уверен.

– А тогда… А тогда, – заплакала она. – И не занимайтесь его розысками…

– Найти его живого или мертвого – мой долг, – ответил Костя.

Уже в дверях она дотронулась до его плеча и прошептала:

– Найдите его, Константин Дмитриевич…

10.

– Знаешь что, Федор, – сказала Ирина Малиновская, пристально глядя на него. – Устала я ото всего этого. Я просто выдыхаюсь, и не чувствую больше ничего, кроме этой жуткой усталости – ни удовлетворения, ничего… Давай подводить эту историю к логическому концу…

– Скоро сказка сказывается, Ирка, – покачал головой Федор. – Дело делается не так быстро.

– Оно не просто делается долго, – возразила она. – Оно делается не так, как бы нам того хотелось. В наши планы постоянно вмешиваются то посторонние люди, а то и просто какие-то потусторонние силы…

– Какие там посторонние силы? – хмыкнул Федор. – Это яростного и неукротимого Борьку Чугаева ты называешь посторонней силой? Откуда мы могли предполагать, что он решит действовать одновременно с нами?

– Одновременно с нами, но своими методами, – добавила Ирина. – Разве бы нам пришло в голову совершать этот наезд на ни в чем не повинную женщину? А подумают, безусловно, на нас. Впрочем, и так думают…

– Пусть думают…

– Нет не пусть! – крикнула Ирина. – Ты прекрасно помнишь, чего мы хотели. Собрать их всех троих, запереть их в надежном месте, потом привезти туда же следователя Курбыко и адвоката Григорянца. И послушать, что они нам скажут в интимной, так сказать, обстановке. А что вышло? Хлипкий этот алкоголик Прокофьев, рассказав нам все в подробностях, отягощенный страшными воспоминаниями, не выдержал даже одной ночи взаперти и повесился, Чугаев организовал убийство жены Григорянца, к которому мы не имеем никакого отношения, сам Григорянц торопит события, мобилизуя всевозможные, самые разнообразные силы… Плохо все сделано, Федор, плохо, топорно, и все это начинает вызывать у меня чувство какой-то досады…

– Но зато какова мысль запереть Левушкина в одной комнате с трупом? – возразил ей Федор. – Это ли не святая месть? Когда я сегодня утром говорил с ним, то понял, что он полностью потерял лицо и совершенно упал духом. А вскоре мы с тобой поедем туда вместе и посмотрим, что он скажет, глядя тебе в лицо.

– То же, что и тебе. Скажет, что был пьян и ничего не помнит… Григорянца надо брать, и пусть они поглядят друг другу в глаза.

– Его взять не так-то просто без шума. Тут нужно выждать момент. Как ты это себе представляешь – он постоянно на людях, при двух телохранителях, он подстраховался частным детективом, по всем делам ведется следствие…

– Короче, мы находимся в заколдованном кругу. Ты это хочешь сказать?

– Положение наше действительно довольно сложное, Ирка. Но я вовсе не хочу сказать, что мы на этом остановимся. Справиться с жалкими Левушкиным и Прокофьевым дело нехитрое, и особой чести не делает.

– Не чести мне надо, мне надо, чтобы убийца ответил за смерть моего сына…

– Частично они уже ответили. Кстати, Чугаев имеет такое же право на месть, как и мы, – заметил Федор. – И отнять у него этого права мы не можем. Побеседовать с ним можем, и его ищут…

– Что значит ищут? Его ведь уже догнали твои ребята. И говорили с ним. И он честно признался, что лично сидел за рулем и задавил жену Григорянца.

– Да, наши люди с ним говорили. Но не могли же они хватать его среди бела дня, скручивать, тащить куда-то, применять к нему силу? Тем более, что все это произошло так неожиданно, да и наверняка по его горячим следам уже была организована погоня… Да и не хотели они его задерживать. Напротив, ему помогли уйти, отвезя на безопасное расстояние… Он был благодарен, поклялся никого не подставлять и обещал скоро зарисоваться и поделиться своими планами… Один из ребят оставил ему номер своего телефона.

Раздался телефонный звонок. Подошел Федор.

– Алло. Здравствуйте. Савельев? Ах вот оно что… Забавно… Да, разумеется, я удивлен. И не просто удивлен. Мы вам все рассказали, вы в курсе всех событий… У нас вырывают добычу прямо из рук… Ладно, спасибо за информацию…

Он тяжело вздохнул, глядя в глаза Ирине.

– Долго жить будет Борька Чугаев, очень долго… Отчаянная голова… Пока мы думаем и прикидываем, он действует. И действует дерзко и отважно. Сегодня среди бела дня на виллу Григорянца явился какой-то человек, якобы проверить газ, нет ли утечки. Так что он сделал? Вытащил пистолет, уложил на пол телохранителей Григорянца, как котят, вывел его из дачи, усадил в какую-то машину и увез в неизвестном направлении. Догадываешься, кто это был?

– Вот сволочь-то, – с досадой махнула рукой Ирина. – Напортит только все… Сколько я ждала своего часа, и вот – перебежал дорогу… Устроит кровавую баню вместо планомерной утонченной мести… Сделает все грязно и отвратительно, да и наследит к тому же выше всех возможных пределов. А отвечать за все это придется нам с тобой… Что нам теперь делать прикажешь?

– Полагаю, ждать дальнейшего развития событий. Другого не остается…

– Да, Феденька, один крутой отморозок может сделать больше, чем люди твоего сурового брата.

– У всех свои методы, – досадливо произнес Федор. – Однако, разыскать его не помешает…

– К брату снова будешь обращаться?

– Нет, не стану. Его нет в Москве, и никто не знает, где он. Когда я обратился к нему за помощью, он дал мне надежных людей, однако попросил, чтобы я его больше с этим вопросом не беспокоил. Он вообще уговаривает меня уехать в Германию, обещает купить там дом. Я наверное так и сделаю после всего этого. И ты поедешь со мной…

– А моего согласия ты не спросил?

– Спрашиваю вот…

– Так вот, Федор, я против, – резко сказала она, но потом поглядела в его печальные голубые глаза и добавила гораздо мягче. – Поглядим… Потом… как ты говоришь, после всего этого…

– Так что брат нам тут помочь не сможет. А поможет нам, знаешь кто?

– Кажется, догадываюсь, – глаза Малиновской как-то посветлели.

– Да, Ирка, поможет нам именно тот, кто нам об этом сообщил. Ты знаешь, он мне понравился с первого взгляда… Отличный мужик, вызывает такое доверие… И главное, о нем прекрасно отзываются весьма серьезные люди – Жерех, например. Он, например, рассказывал, что Савельев помог Роману Дергачу спасти из рук маньяка его любимую женщину. А Романа уважает даже мой брат, хоть они и принадлежат, так сказать, к разным группировкам. Нет, Савельеву можно доверять, это очень порядочный человек, и очень смелый, порой, даже слишком…

Федор перезвонил Косте, но того уже не было дома… Не отвечал и его мобильный телефон.

– Что будем делать? – спросила Малиновская.

– Что делать? Пока нам делать нечего, кроме, как ехать навещать нашего друга Левушкина. А то как бы он там с ума не сошел рядом с трупом… Не переборщить бы, как с Прокофьевым, больно уж они слабенькие оказались…

– Поехали, – махнула рукой Ирина.

А тем временем Константин Савельев уже находился на полпути к Петровке 38, где он хотел разузнать максимум возможного про некого господина Чугаева, осужденного в свое время за соучастие в убийстве Алексея Малиновского.

Переговорив с Федором и почувствовав в его голосе искреннее удивление, он сразу же понял, что тот не имеет никакого отношения к похищению Григорянца, о котором сообщил ему по телефону майор Молодцов. И сразу же припомнился странный взгляд Малиновской, когда он задал вопрос о судьбе Чугаева. И он направился в Уголовный розыск.

– Чугаев-то? – улыбнулся майор Молодцов. – Наслышан, как же? Отморозок, крутая личность, совершенно не признающая никаких правил. Отсидел в свое время три года, погулял с годик, опять сел… Освободился в последний раз только под Новый Год… Где он теперь, никто толком не знает…

– Приблизительно о его местонахождении знаю я, – возразил Костя. – Я полагаю, что он находится здесь, в Москве, либо в ближайшем Подмосковье. И в очень интересной компании.

– А ну-ка, ну-ка…, – заинтересовался Молодцов.

– В компании того человека, который вместе со своим папашей засадили и его, и его друга Шилкина за решетку за преступление, которого они не совершали…

– Григорянца?!

– Именно. Полагаю, что именно он, представившись газовиком, проник на виллу Григорянца, застращал телохранителей и похитил хозяина.

– Группа уже давно выехала на место происшествия, – сообщил Молодцов. Ведется розыск. – А ты уже догадался, кто именно его похитил… Оперативно работаешь…

– Эх, – вздохнул Костя. – Догадаться, это не значит найти. А где искать такого человека, который действует практически в одиночку, знает лишь всевышний. Полагаю, сделать это будет крайне непросто. А пока найдем, Чугаев наверняка успеет порвать этого Григорянца на куски. Судя по всему, личность это весьма необузданная и дикая. Да и правда, честно говоря, на его стороне.

– Признаешь самосуд?

– А как же? Закон-то не сумел защитить ни права пострадавших, ни права невинно осужденных. Вот люди и взяли восстановление справедливости в свои руки. Что им ещё оставалось делать?

– То есть, ты хочешь сказать, что и убийство Татьяны Григорянц и исчезновение Левушкина и Прокофьева, все это дело рук Чугаева?

– Тут сложнее, Геннадий, тут сложнее…, – уклончиво говорил Костя, ему не хотелось в этих стенах упоминать имена Ирины Малиновской и её друга Федора. – Понимаешь, один тот августовский день девяносто первого года переломал судьбы многим людям… И теперь они за свои судьбы готовы мстить… Воистину, не буди лихо, покуда тихо…

– И что же ты намереваешься делать?

– Что делать? Искать, искать, искать… И Чугаева, и Григорянца, и Левушкина, и Прокофьева. А уж сколько займет времени этот процесс, не знаю… Полагаю только одно, спасти эту троицу от самосуда будет очень сложно…

11.

– Вылазь, – пробасил Григорянцу человек, представившийся газовиком, толкая его из проржавленного «Москвича».

– Ты куда меня привез? – пробормотал Эдуард, одетый по-домашнему, в спортивный костюм и пробковые тапочки.

– А ты мне не тычь, я те не Иван Кузьмич, – буркнул «газовик», схватил за грудки Григорянца и с недюжинной силой вытолкнул его из машины на снег. Григорянц еле удержался на ногах.

– Что вам от меня надо? – перешел на «вы» насмерть перепуганный бизнесмен. – Вы от Малиновской, я понимаю… Где она? Я готов ей все рассказать…

– Какой такой Малиновской? Не знаю я никакой Малиновской. Пошел вперед!

«Газовик» вытащил из кармана пистолет Макарова и погнал Григорянца в лес.

– Чего, примерз, крутой? Ничего, не так ещё замерзнешь, – пообещал он. – Мы в зоне мерзли, теперь твоя очередь.

Сам он был одет в теплую дутую куртку синего цвета и в пушистую собачью ушанку. На ногах были меховые сапоги. Лицо его показалось Григорянцу странно знакомым, как будто он когда-то давно видел его. Но где именно видел, он никак не мог вспомнить…

– Чего, глазами стал слабнуть? – презрительно фыркнул «газовик». Смотришь, щуришься и ни хрена не видишь… У, паскудина позорная…

Григорянц пошел по тропинке первым. Сзади, толкая его дулом пистолета в спину, шагал «газовик», постоянно бубня себе под нос грязные проклятия в адрес своего подконвойного.

Они прошли так около километра и вышли на другую дорогу. Там, на обочине стоял «Жигуленок», не менее ржавый, чем тот «Москвич». Но, в отличие от «Москвича» у него были номера. В машине сидел какой-то человек.

– Пересаживайся, Бердяшка! – скомандовал «газовик».

– Достал-таки, Чудо? – подивился Бердяшка, увидев перед собой такое странное явление, как человек в спортивном костюме, тапочках и роговых очках среди заснеженного февральского леса.

– Кто ищет, тот всегда найдет, – мрачно констатировал Чудо. – А кто весел тот что? – обратился он к Григорянцу. – Тот что, говорю, творит, падло очкастое?

– Тот смеется, – пролепетал Григорянц.

На эти слова Бердяшка и Чудо позволили себе расхохотаться.

– Вот мы и смеемся, в натуре, – констатировал Чудо. – А ты что не смеешься, волчара позорная? – схватил он его за грудки и сильно толкнул. – Не весело тебе с нами, что ли?

Григорянц смолчал. Ему и впрямь было не весело. А наоборот, мерзко до невозможности. Оба его собеседника представляли собой настоящих маргиналов, безо всякого понятия, однако, как видно, далеко не робкого десятка…

– Не весело, так садись в тачку, поехали кататься, глядишь, развеселю, – пообещал Чудо. – Только ты поедешь без удобств, в багажнике поедешь… Ничего, там просторно, я всякую срань оттуда повытащил давеча, глядишь, не усохнешь… А и усохнешь, невелика потеря… Козлятина драная…

Он открыл багажник и велел Григорянцу лезть туда. Чтобы тот поторопился, подталкивал его дулом пистолета. Бердяшка тем временем мочился на снег и постоянно отхаркивался.

Багажник захлопнулся, и они поехали какими-то проселочными дорогами, судя по тряске, которую испытывал Григорянц, съежившись в вонючем багажнике «Жигуленка». Ехали довольно долго. Порой останавливались, возможно, на заправке, судя по жуткому запаху бензина, проникшему в багажник. Кричать Григорянц побоялся, он видел, что оба маргинала настроены весьма агрессивно и ничего не боятся. Нажать на курок пистолета им бы ничего не стоило…

Потом снова ехали, трясясь на российских заснеженных дорогах…

Григорянц чувствовал, что просто подыхает в этом вонючем грязном багажнике, подыхает от недостатка кислорода и от парализовавшего его чувства ужаса…

Когда машина снова остановилась, он почти потерял сознание…

– Выходи! – заорал Чудо, ткнув скорчившегося Григорянца в спину. – Чего, прикемарил малость? То-то, это тебе не «Мерседес-Бенц». Вылазь, чмо болотное!!!

Эдуард открыл глаза и стал с трудом вылезать из багажника. Руки и ноги его затекли, и когда ему удалось-таки выбраться наружу, он кувырнулся в снег.

– Экой ты хлипкий, – проворчал Чудо. – Вставай, падло, простудишься и подохнешь раньше времени. Штаны-то ещё не обделал, бизнесмен хренов? Вроде нет, – принюхался он. – Ничего, ещё обделаешься, – успокоил и его и самого себя.

– Что вам от меня надо? Я выполню все ваши условия, – лепетал Григорянц.

– Какие такие условия, дуболом? Нет у нас никаких условий, – продолжал ворчать Чудо своим прокуренным и пропитым басом. – Подохнешь тут, как скотина в снегу, вот и все наши условия…

Машина снова стояла на какой-то проселочной дороге. Григорянц нашел в себе силы подняться, стал продирать слепнущие от яркого солнца глаза, и тут с ужасом понял, что он прекрасно знает эти места… Выражение его лица быстро уловил Чудо.

– Узнал? Вижу… Узнал…, – лыбился прокуренными зубами Чудо. – Ну, хорошую экскурсию я тебе организовал? По местам былых сражений… Вспомнил молодость…

Григорянц вспомнил не только молодость, вспомнил он и своего мучителя. Перед глазами встали события десятилетней давности, пивной ларек около станции, около которого постоянно толкались и матюгались несколько парней. А верховодили ими двое – Шилкин и Чугаев, местная шпана. Шилкину было под тридцать, Чугаеву примерно столько же, сколько и Эдику – едва за двадцать. И именно Шилкин и Чугаев шли тогда по лесной дорожке, когда они с Левушкиным и Прокофьевым поджидали там Алексея Малиновского. И именно Шилкин и Чугаев ответили за несовершенное ими преступление…

– М-м-м…, – застонал Григорянц, холодея уже не от февральского мороза, а от всеобъемлющего чувства страха, проникшего во все его органы…

– Узнал, слы, Бердяшка, узнал! – хохотал Чугаев. – Узнал он меня, наконец… А там, на своей дачке глядел сквозь очки, как на вошь, когда я в его газовых котлах возился… А теперь узнал… Ну, пешую экскурсию творить станем или ноги пожалеем? Я на второй ходке ногу сломал на лесоповале, срослась неправильно, болит, падла…, – апеллировал он к товарищу, а потом снова повернулся к Григорянцу. – Тут недалече до того местечка, где вы с корешками парня ухандокали… Пойдем на место твоего злодейства, или тут расколешься?

– Что вы хотите?! – завопил Григорянц, чувствуя, как подгибаются его колени.

– Греб твою бабушку, экой ты, – развел ручищами Чудо. – Правды хотим, истины… Хотим, чтобы ты, паскудина, признание тут нам с Бердяшкой сотворил. Признание в злодействе своем… Колись, падло, один хрен, тебе не жить, – улыбнулся он большими желтыми зубами, а потом сладко зевнул. – На тебя помимо меня зуб имеет кое-кто. Так что, от нас улизнешь – к ним попадешь… Не…, – махнул он рукой своему товарищу. – Он не жилец на этом свете, не жилец… Давай, брат, Бердяшка, порвем его тут, в лесочке, не в кайф мне туда, к тому месту канать, стремно, к тому же, среди бела-то дня… Доставай инструмент, кончать его будем…

– Не надо!!! – завопил Григорянц, и тут же его рот прикрыла огромная, пропахшая бензином и мочой рука Чуда.

– Молчи, чего голосишь, как бикса? Молчи, заморыш, задавлю…, – шипел Чудо, надавливая ему на рот.

– Не надо, – зашептал Григорянц. – Я расскажу все, все расскажу…

– Ну лады, – кивнул головой Чудо. – Послушать интересно, садись в тачку, холодно что-то стало… Дубор…, – поежился он.

Они забрались на заднее сидение машины, а Григорянца посадили посередине.

– Базарь, – скомандовал Чудо.

– Я признаю, мы это сделали. Только не я. Мы били этого парня. А потом один из наших… Андрюха Левушкин, пьяный, пырнул его ножом. Я видел, я не успел вмешаться, хоть и в крови весь перепачкался. А потом, сами понимаете, решил я его выгородить. И его отмазали от статьи… А вас мы не подставляли, другие свидетели были… Девушка, к которой вы приставали, тетка ещё какая-то прохожая…

– Вот брешет, тварь! – подивился его наглости Чудо. – Вот горбатого лепит… Ты что, меня за полного придурка считаешь? А ну, вылазь отсюда! Не подставляли, он говорит! Знали, падлы, что невинных людей на долгие годы в цугундер прячут, так затаились… Взятку следаку дали и затаились… Ты что, думаешь, народ совсем тупой и ничего не знает? Все все знают, понял? Только никто ничего не говорит… Давить тебя буду, как клопа, кровью твоей напьюсь за годы, проведенные у хозяина, за горькую свою вьюность… И до Левушкина твоего тоже доберусь, дай срок…

– Да, да, не признались мы! – кричал Григорянц. – А ты бы на моем месте признался?!!! И не я убивал этого парня, не я!!! Не за мое преступление вы сели…

– А вот твою жинку, Григорянц, я убил, – вдруг спокойно, с веселой улыбочкой на круглом лице признался Чудо. – Видел гнилую тачку около своего подъезда?… Так это я в ней сидел, я, братан, мастер вождения, люблю это дело, понятие в нем имею… Клево я её переехал, самому гордо, слы, Бердяшка!

Григорянц побледнел, стиснул зубы, а Чудо неторопливым движением вытащил из кармана пачку «Парламента», щелкнул зажигалкой и пыхнул дымом прямо в лицо Григорянцу.

– Ну что, топчи меня теперь, фраер сытый, – ощерился Чудо. – Ить никак я твой кровный вражина… Ты вот, оказывается, никого не убивал, а я на мокруху пошел… Вылазь из тачки, давай выйдем с тобой гребень на гребень. Помочимся, фраер, пусть судьбина скажет, кто из нас двоих круче. Без волын и фуценов твоих гнилых, которые на пол попадали, когда я шмалять начал поверх их голов…

Григорянц молчал, а Чудо продолжал пускать клубы дыма ему в лицо.

– За что ты ее? – прошептал еле слышно Григорянц. – Она-то что тебе сделала?

– А, озлился, червь навозный? – вскрикнул Чудо и выскочил из машины. – Вылазь, паскуда, я тебя сейчас голыми руками мочить стану… Вылазь, говорю…

На сей раз Григорянца уговаривать не пришлось. Он медленно вылез из машины и стал ждать, что будет дальше.

– Сюда пошел! – кричал Чудо, суча корявыми кулачищами и указывая своему врагу в сторону леса. – За что, говорит! А за что ты со своим папашей упрятали меня и Шило за решетку? А за что Шило там шесть лет оттрубил? За что он чахотку подцепил? За что он сдох там, как собака, я тебя спрашиваю, фраер сытый? За то, чтобы ты виллы за кордоном покупал? За то, чтобы на мерсах разъезжал и фигли-мигли всякие жрал? Конечно, нас, темных, дремучих, можно и в зону, крепче станем, убивали мы, нет ли, какая разница, все одно – грязь под ногами? А ну, пошел вперед!…

Они прошли вглубь леса и оказались на небольшой протоптанной опушке. Чудо встал напротив Григорянца и сделал боксерскую стойку.

– Пошел на меня, фраер, пошел…, – призывал он, сверкая глазами.

Григорянц вспомнил, что тоже занимался когда-то боксом и тоже встал в стойку.

– Погляди на него, Бердяшка! Ишь ты, кулачья сучит, вампир! Ну, иди, иди сюда, я тебя сейчас встречу!

Григорянц сделал выпад, но Чудо ловко увернулся, и тот чуть с разгона не упал лицом в снег. Плюс ко всему ему было очень неудобно драться в своих тапочках… Удержался, однако. Чудо тут же нанес ему сильный удар в лицо, но он удержался и на этот раз. И изловчившись, ударил Чудо кулаком в челюсть. Тот пошатнулся, и тут же получил очередной удар. Эдик вспомнил свою покойную жену, которую задавил этот озверевший дебил, вспомнил двухлетнюю осиротевшую дочку, и эти мысли придали ему сил.

Озлобился от пропущенных ударов и Чудо. Он стал готовиться к сокрушительному удару, отступая и выбирая позицию. Стоявший поодаль Бердяшка насторожился. Не ожидали они такой прыти от растерявшегося было Григорянца в роговых очках и пробковых тапочках…

Чудо попытался нанести сопернику апперкот снизу, но тот снова увернулся, а затем неожиданно ударил Чудо ногой в пах. Тот согнулся и застонал от боли. Григорянц ударил его кулаком снизу в челюсть, и Чудо грохнулся на затылок. Григорянц бросился на него, замахнулся ногой, с которой слетел пробковый тапок, но Чудо успел из последних сил схватить его за ногу и дернуть на себя. Затем они сцепились на снегу в остервенелом клубке. Катались, пытаясь схватить друг друга за горло. Бердяшка не знал, как ему вести себя, он-то был уверен, что Чудо справится с этим фраером одной левой.