Текст книги "От Садового кольца до границ Москвы. История окраин, шедевры зодчества, памятные места, людские судьбы"

Сергей Константинович Романюк
От Садового кольца до границ Москвы
История окраин, шедевры зодчества, памятные места, людские судьбы

© Ашмарин Б.В., 2024

© «Центрполиграф», 2024

Часть первая
Между Садовым кольцом и Камер-Коллежским валом

Введение

Еще на заре истории Москвы вокруг небольшой крепости с деревянными стенами, стоявшей среди густых лесов, на высоком мысу у впадения Неглинной в Москву-реку, находилось несколько сел, о которых рассказывает повесть о начале Москвы. Князь Юрий Долгорукий, «…прииде наместо, идеже ныне царьствующий град Москва, обо полы Москвы реки села красные… взыде на гору и обозрев с нея очима своима семо и овамо по обе страны Москвы реки и за Неглинною, и возлюби села оныя…».

Эти села, известия о которых дошли до нас из седой древности, по мере роста и развития Москвы соединялись с городом, становясь его неотъемлемыми и неразличимыми частями. Но город увеличивался не только за счет окружавших его сел. Москва росла, привлекая к себе охочий люд со всех концов государства. Тут они могли найти защиту себе и своей семье, тут же они находили и сбыт продуктам своего труда. Князья, бояре, монастырь стремились привлечь как можно больше трудолюбивых ремесленников в свой город: ведь чем больше их было, чем зажиточнее жили ремесленники, тем богаче становились они. Ремесленники селились вместе – кузнецы к кузнецам, кожевенники к кожевенникам. Обитателям слобод давались определенные привилегии, и в том числе самая главная – освобождение от налогов. Отсюда и само слово «слобода» или «свобода».

Так образовывались многочисленные московские слободы. Самыми старыми из них были ремесленные – кузнецов, плотников, кожевенников, серебряников. С увеличением потребностей княжеского двора и ростом города появлялись слободы пекарей, поваров, кислошников, иконников, а также слободы военные – стрельцов, воротников, пушкарей, бронников. Вот так – селами и слободами – и прирастала Москва.

При взгляде на современную карту Москвы сразу бросается в глаза то, что она похожа на срез ствола дерева с его кругами: первый – это Кремль, самая древняя часть города, откуда он и начал расти; второй – Китай-город, бывший торговый и ремесленный городской посад, ограниченный мощной крепостной стеной, выстроенной всем московским народом в 1535–1538 гг.; потом на линии бульваров – Белый город, стена которого заслонила от врагов жилые кварталы города; за ним Скородом, высокая деревянная крепость на земляном валу и рвом перед ним; и, наконец, линия Камер-Коллежского вала, бывшая в продолжение более чем ста лет границей города.

По линии Скородома или Земляного вала прошли современные Садовые улицы, а Камер-Коллежский вал можно проследить по современным московским улицам, в названиях которых есть слово «вал»: Преображенский, Рогожский, Пресненский, Грузинский и другие.

В части города, заключенной между двумя городскими кольцами, двумя валами – Земляным и Камер-Коллежским, где находились многие старинные московские села – Сущево, Елохово, Кудрино, где располагались слободы – Хамовники, Кожевники, Сыромятники, Мещанская, Басманная, Немецкая, ныне осталось много зримых следов московской истории – архитектурных и исторических памятников. Этому и посвящена первая часть книги. Вторая часть будет описывать местности за Камер-Коллежским валом и современной границей города.

Изучение и описание Москвы насчитывает много лет – первый путеводитель по городу вышел более 200 лет тому назад, и с тех пор москвоведческая литература стала поистине необозримой. Однако, как ни странно это может показаться, в ней не нашлось еще подробного описания местностей за Садовым кольцом.

Книга рассказывает об истории этих мест, о шедеврах зодчества и известных памятных местах, о зданиях, которые не столь на виду, о людях забытых, но славных в истории нашего города. В книге, по необходимости, затрагивается и современное состояние и изменение облика города за последнее время.

Описание начинается с местности в излучине Москвы-реки, с Хамовной слободы, и продолжается по часовой стрелке, заканчиваясь Калужской дорогой. В книге, как правило, используются исторические названия улиц и переулков, но приводятся и измененные в советское время.

За последние годы Москва стремительно меняется, книга могла и не поспеть за этими изменениями – внимательный читатель может найти в ней уже устарелые описания. Однако автор отнюдь не сетует на такие оплошности, а, наоборот, радуется им, радуется тому, что за последнее время город начинает преображаться – возрождаются старые дома, строятся новые, радующие глаз современной архитектурой и добротной отделкой.

Эта книга не могла бы быть написана, если бы не внимательная и бескорыстная помощь многих моих друзей. Приношу глубокую благодарность сотрудникам архивов, библиотек, музеев, без помощи которых написать эту книгу было бы невозможно. Но работать в архивах и библиотеках и писать книгу, да и вообще посвятить себя любимому делу, я не мог бы без помощи, поддержки, внимания моего друга и жены Галины Ивановны Овчинниковой.

Сбор материала для книги в архивах продолжался много лет, части книги печатались в периодической печати, они привлекли внимание читателей, многие из которых написали мне. Я очень благодарен им и надеюсь на дальнейшее сотрудничество, – несмотря на тщательность работы, в книге могут быть пропуски и неточности.

Следуя старинному писателю, я обращаюсь к читателям:

ОТЦЫ И БРАТИЯ,

еже где худо описал, или переписал, или не дописал,

чтите, исправляя Бога для, а не кляните.

Хамовники

С обрывистого холмистого правого берега Москвы-реки – Воробьевых гор – далеко видно низменное пространство по левому берегу, заключенное в большой излучине, покрытой когда-то лугами, заливаемыми при половодьях. Появление слободского населения на плодородной пойменной равнине относится к довольно позднему времени – вероятно, к концу XVI – началу XVII в.

Как писал исследователь истории московских слобод С.К. Богоявленский, в первой половине XVII в. за линией Земляного города в двух московских урочищах в речной излучине – Лужниках и Хамовниках, «отмечался глубокий клин поселений». На юге виднелись избы слободы Малые Лужники, имевшей 27 дворов в 1653 г.; западнее, ближе к Новодевичьему монастырю, находилась его монастырская слобода (132 двора в 1638 г. и 93 – в 1678 г.), рядом патриаршая Саввинская (35 дворов в 1638 г.), и к северо-востоку от нее, за большим полем, получившим название Девичьего, у Земляного вала стояла новая Конюшенная слобода. Недалеко от Крымского брода находилась слободка Чудова монастыря, в которой в 1638 г. насчитывалось всего 8 дворов. С ней граничила с запада дворцовая Хамовная слобода, по которой и весь район стал называться Хамовниками. Все эти слободы отделялись друг от друга огородами, садами, полями, пашнями и лугами.

Откуда же произошло это несколько странное для современного уха название – «хамовники»? Происхождение слова не совсем ясно: его якобы связывают с финским словом «hame» («юбка»), заимствованным из германского и готского «hamr» – «одевать», или с древнерусским словом «хам» («полотно»), встречающимся в русских текстах весьма рано. Так, в найденной в Новгороде берестяной грамоте, получившей № 288 и относящейся к XIV в., было написано о том, что «хаму 3 локти» нужно было выбелить и расшить разноцветными шелками. В сравнительно недавно обнаруженной грамоте (№ 644, 1985 г.), датируемой началом XII в., автор письма, женщина по имени Нежка, обращаясь к своим братьям Завиду и Нежате, употребляет слово «хамець», то есть уменьшительное от слова «хам» – «полотнишко». «А водале еси ми хамече (ты дал мне полотнишко)».

По крайней мере, в XVII в. слово «хамовник» не вызывало никаких вопросов – оно означало ткача. Сюда, в излучину Москвы-реки, в конце XVI в. переселили ткачей из деревни Константиновки близ Твери, и Хамовная слобода в Москве стала называться Тверской Константиновской, а вся местность Хамовниками. Слобода была не маленькой: в 1638 г. в ней насчитывалось 38 дворов, а в 1653 г. – уже 90.

В Хамовники можно попасть по двум основным городским магистралям – с Пречистенки по Большой Пироговской улице (бывшей Большой Царицынской) и с Остоженки по Комсомольскому проспекту (часть его, ближайшая к Садовому кольцу, носила название Чудовка).

Чудовка начиналась от Крымской площади и продолжалась до Хамовнического плаца напротив одноименных казарм. Ее название произошло от подворья кремлевского Чудова монастыря – с левой стороны улицы, выходя к берегу Москвы-реки, находился его большой участок («дворовая и огородная земля» для подворья была отдана Чудову монастырю в 1613 г.), на котором стояли два каменных и несколько деревянных строений. Уже в нашем столетии монастырь выстроил на части подворья доходный четырехэтажный дом по проекту архитектора И.П. Машкова (№ 3, 1909 г.). За ним, тоже на бывшем участке Чудовского подворья, в советское время построили жилой дом № 5 (1951–1952 гг., архитектор Г.К. Яковлев).

За Теплым переулком (с 1965 г. ул. Тимура Фрунзе) начинается, возможно, наиболее интересная часть Комсомольского проспекта, и тут сразу же обращает на себя внимание одна из самых красивых московских церквей: Святителя Николая, что в Хамовнической слободе, горкой кокошников поднимающаяся к сиянию золотых крестов. Она была приходской для ткацкой слободы и называлась «что в Хамовниках», а иногда «что у митрополичьих конюшен» – церковь стояла среди полей и лугов, продолжавших обширное Остожье, на которых паслись стада лошадей. Впервые церковь упоминается как деревянная в 1625 г., а в 1657 г. она значится в документах уже каменной. Современное живописное здание церкви заложили 21 мая 1679 г. несколько в стороне от существовавшего исстари и через три года – летом 1682 г. – освятили законченное и украшенное здание. Трапезная с приделами и колокольня были выстроены позднее, а настенная роспись относится к 1845 г. В церкви два придела: южный – святителя Алексия, митрополита Московского (1694 г.), и северный (1757 г.), занимающий часть трапезной, престол которого до 1872 г. был освящен в память святителя Дмитрия Ростовского, а сейчас в честь чтимой иконы Богоматери «Споручницы» (то есть поручительницы за грешных), прославившейся в 1844 г. в Никольском Одрине монастыре. Эта небольшая икона находится почти прямо против входа в храм.

Особенно привлекает внимание откровенная декоративность церкви, ее яркая контрастная раскраска – она похожа на детскую расписную игрушку.

Прекрасна щедро украшенная изразцами шатровая колокольня церкви с ее 32 «слухами». Любопытно, что она в некотором смысле наша «Пизанская башня», но, правда, не так сильно наклонившаяся, как ее итальянская «сестра».

За Долгим (Большим) Хамовническим переулком (с 1920 г. ул. Льва Толстого) начинался Хамовнический плац – обширное незастроенное пространство, предназначенное для строевых упражнений войск, расквартированных в Хамовнических казармах – комплексе зданий, занявшем почти весь квартал между Большим Трубецким (с 1939 г. пер. Хользунова) и Ксеньинским переулками. До конца XVIII в. войска в Москве размещались в частных домах: существовала так называемая «постойная повинность», ложившаяся тяжелым бременем на обывателей, и в особенности на небогатых; если состоятельные домовладельцы строили где-то подальше от своих жилищ или даже на отдельных участках избы для воинского постоя, то бедные были вынуждены мириться с присутствием воинских команд прямо у себя дома. В конце XVIII в. власти решили, что будет и дешевле и лучше для воинской дисциплины соорудить отдельные казармы, и поэтому начали взимать налог на их постройку. В 1790-х – начале 1800-х гг. в разных местах Москвы – и в центре и на окраинах – появились монументальные здания, еще и сейчас украшающие наш город: Покровские казармы около одноименных ворот Бульварного кольца, Красные казармы в Лефортове и Хамовнические казармы.

Хамовнические казармы находятся на месте текстильной фабрики, стоявшей здесь в начале XVIII в. Заботясь о развитии отечественной промышленности, и особенно тех ее отраслей, которые работали непосредственно на военные нужды, Петр I, в числе прочих, основал казенную полотняную фабрику в Хамовниках в той местности, где уже имелись готовые рабочие кадры для нее. Для фабрики передали конфискованные дворы у попавших в опалу Лопухиных, как в самом городе, так и на окраине. В 1707 г. в Хамовниках устроили прядильное отделение, но через некоторое время, убедившись, что под казенным управлением фабрика прозябает (работа «производилась чрез многие годы великим казенным убытком»), и, справедливо полагая, что частный хозяин не позволит ей захиреть, Петр в 1718 г. отдает фабрику «компанейщикам» во главе с Иваном Тамесом, с тем, чтобы на ней производились «полотна, и скатерти, и салфетки, и тики добротой против заморских». Компанейщикам давались немалые привилегии: они не служили, освобождались от постойной повинности, торговали первые пять лет беспошлинно, и Петр указывал «всем чинитъ всякое вспоможение, чтоб к тому вступающие люди вящую охоту имели и деньгу в ту компанию вкладывали без опасения».

О происхождении Ивана Павловича Тамеса известно немногое. Он, вероятно, был сыном гравера Павла Тамеса, одного из тех иноземцев, которых в большом количестве пригласил Петр из Западной Европы во время Великого посольства в 1697–1698 гг. Достоверно известно, что у Ивана Павловича был сын Иван, называвший себя голландским купцом (однако на его могиле на Введенском кладбище значилось «John Tames, Esq.», что заставляет предполагать его английское происхождение).

Об Иване Павловиче Тамесе сохранились воспоминания известного писателя XVIII в. П.И. Рычкова, отданного к нему в детстве для обучения языкам, бухгалтерии и коммерции: «Сей господин Тамес был муж великого сведения не только в коммерции, но и во многих других делах, и за его разум и многие полезные проекты к заведению и распространению в России разных мануфактур находился в особливой милости у его Величества, высокославные памяти государя императора Петра Великого».

Полотняная фабрика Тамеса на протяжении нескольких десятков лет была самой крупной в Москве: вначале, в 1720 г., на ней работали 841 рабочий и имелось 443 стана, расположенные в разных местах Москвы. Так, ткацкое ее отделение, контора и склад помещались в Белом городе, в Малом Знаменском переулке, а в Хамовниках находилось прядильное отделение. Здесь в 1720 г. к уже немалому своему участку Тамес прикупил еще несколько соседних владений (вдовы П. Сафоновой, капитана флота И.П. Шереметева, учителя Н. Вяземского) и с 1725 г. стал единоличным владельцем фабрики. В 1729 г. И.П. Тамес умер, и фабрикой стал управлять его сын Иван, который еще более увеличил ее: так, в 1752–1753 гг. он купил в Хамовниках 11 смежных владений. В межевой книге 1755 г. значится «двор с каменным и деревянным строением Ивана Иванова сына Тамеса», а «во оном дворе 8 десятин 441 квадратная сажень». Но кроме этого участка, на котором в основном находились производственные строения, ему по улице Чудовке принадлежал «двор с садом и прудом» общей площадью более 5 десятин. В 1775 г. ни одна из четырех имевшихся тогда в Москве полотняных фабрик даже и примерно не могла сравниться с тамесовской: так, если у Тамеса было тогда 259 станов, на которых работало 283 рабочих, то на второй по мощности фабрике Афанасия Гончарова у Яузских ворот было всего 10 станов с девятью (!) рабочими.

Но в конце XVIII в. полотняная фабрика разоряется. Наследники продают ее другим владельцам, и в конце концов ее участок, фабрику, станки и оборудование, а вместе с ними и крепостных крестьян, приписанных к фабрике, приобретает в 1802 г. казна. Оборудование и крестьян потом продали за ненадобностью купцам Колокольникову и Грачеву (они имели фабрики неподалеку), а тамесовский дом предположили «чрез выстройку его сделать удобным ко вмещению войск».

Хамовнические казармы, комплекс которых состоит из трех одинаково решенных корпусов, предназначенных для трех батальонов, строили в 1807–1809 гг. (на фасаде здания две даты: 1807 и 1926; первая относится к началу строительства, а вторая – к реставрации), и, как предположили исследователи, автором их был архитектор Луиджи Руска, чей проект практически воплощал сын выдающегося зодчего М.Ф. Казакова – Михаил Матвеевич.

Летом 1812 г. в казармах формировались отряды Московского ополчения. В 1863 г. здесь устроили две полковые церкви – во имя апостолов Петра и Павла при Перновском и Несвижском полках, а в XX столетии напротив казарм сложили деревянную, прихотливо украшенную церковь (проект архитектора И.И. Бони) Сумского гусарского полка, освященную в честь св. Георгия Победоносца 5 декабря 1910 г. Она не сохранилась: вероятно, была разобрана в годы Гражданской войны. При советской власти здания Хамовнических казарм также использовались по своему назначению – в них находились казармы имени Л.Д. Троцкого, позже имени М.В. Фрунзе.

С правой стороны от них, почти вплотную, стоит здание бывшей полицейской части (№ 16), построенное, вероятно, после пожара 1812 г. Здание, как ни странно это может показаться, было одним из культурных центров Москвы, сюда приходили почти все знаменитые русские писатели и художники того времени: в квартире на втором этаже жил критик и полицейский врач Сергей Сергеевич Голоушев (писательский псевдоним Глаголь), равным образом близкий и к медицине и к искусству. В комнатах, – как вспоминал Б.К. Зайцев, – смесь акушерства с литературой и этюдами Левитана».

Комплексу Хамовнических казарм принадлежал и великолепный «Шефский дом», прекрасный классический особняк с красивой формы портиком и пандусами въездов (Комсомольский просп., 13). Шефским этот дом назывался потому, что предназначался для шефа полка – в то время у каждого крупного воинского соединения был не только непосредственный начальник, но и свой шеф, часто крупный сановник или же член императорской фамилии.

Дом известен в истории декабристского движения тем, что, вероятно, в нем в 1817 г. проходили совещания офицеров гвардейских полков, прибывших в Москву для участия в церемониях открытия памятника Минину и Пожарскому и закладки храма Христа Спасителя. В собраниях у полковника А.Н. Муравьева, начальника штаба сводного гвардейского отряда, участвовали будущие декабристы И.Д. Якушкин, М.А. Фонвизин, С.И. и М.И. Муравьевы-Апостолы, М.С. Лунин, Ф.П. Шаховской и другие.

В результате встреч и обсуждений они образовали «Военное общество», собрания которого стали весьма многолюдны. «У многих из молодежи, – вспоминал И.Д. Якушкин, – было столько избытка жизни при тогдашней ее ничтожной обстановке, что увидеть перед собой прямую и высокую цель почиталось уже блаженством, и потому немудрено, что все порядочные люди из молодежи, бывшей тогда в Москве, или поступили в Военное общество, или по единомыслию сочувствовали членам его». На одном из совещаний Якушкин предложил убить императора Александра, но его товарищи после обсуждения отвергли столь крайнюю меру.

«Шефский дом» был перестроен из более старого здания, возможно, каменных палат, стоявших на территории большого владения, принадлежавшего в начале XVIII в. А.Ф. Лопухину, дяде царицы Евдокии. Но в конце XVIII в. полотняная фабрика разоряется и ее участок продают казне, которая строит Хамовнические казармы, а старый дом Тамесов становится «Шефским домом». Когда дом приобрел современный вид и кто делал эту перестройку, остается неизвестным – возможно, это произошло на рубеже XVIII и XIX вв. Рядом с «Шефским домом» – еще два строения середины XIX в., связанные с воинскими казармами: это манеж (№ 17) и гауптвахта (№ 19а), стоящие в глубине, позади жилых зданий.

За комплексом зданий Хамовнических казарм до линии Окружной железной дороги идет новая застройка, из которой выделяется так называемый дворец молодежи, построенный в 1988 г. по проекту Я.Б. Белопольского – один из тех образцов советской архитектуры, которые заполонили наши города, с ее монотонными и обязательными формами пилонов, отделкой белым бетоном и керамическими иллюстрациями «достижений».

В одном из новых домов, недалеко от Комсомольского проспекта, на улице Ефремова (№ 13) жил и там скончался в 1993 г. известный москвовед, автор прекрасных книг о Москве – «Москва в кольце Садовых», «Чайковский в родном городе» и других – Юрий Александрович Федосюк.

Однако новая жилая застройка в Хамовниках в советское время появилась не на Комсомольском проспекте, открытом для движения в 1958 г., а на Хамовнической набережной, где уже в 1923 г. заселили рабочими бывшей Сытинской типографии один из первых домов, введенных в эксплуатацию после тяжелой разрухи. Это было здание в русском стиле, начатое в 1912 г. и почти законченное до большевистского переворота для Чудовского подворья (№ 10). Затем был выстроен в 1926–1928 гг. ближайший к Крымскому мосту жилой дом № 2, а между этими двумя постройками два жилых дома (№ 6 и 8) образуют некий ансамбль – фасады их «украшены» приставными колоннадами на четыре этажа и картинами наверху, которые должны отображать счастливую жизнь. На угол улицы Т. Фрунзе выходит большое жилое здание (№ 12), с рустом на двух нижних этажах и частым ритмом эркеров (1951–1952 гг., архитектор Г.К. Яковлев).

За переулком выделяется монументальное здание (№ 22) ведомства, о принадлежности к которому можно догадаться по милитаристским эмблемам на нем – это Генеральный штаб, здание-колосс которого начали строить в 1940 г., но закончили после войны в 1951 г. (архитекторы Л.В. Руднев, В.О. Мунц и другие).

В 1950–1953 гг. построили дом № 24 (авторы С.П. Тургенев и Б.С. Мезенцев), украшенный башней, шпилем и многими затеями; далее – № 28–34, один из ранних здесь комплексов домов, выстроенных еще в 1939 г. по проекту архитектора А.Г. Мордвинова, впервые воплощенному на Большой Калужской улице (с 1959 г. Ленинский просп.). Такое же повторное использование (1955–1956 гг., Я.Б. Белопольский и Е.Н. Стамо) проекта «Дома преподавателя МГУ» на Ломоносовском проспекте произошло и при строительстве дома № 50, стоящего далеко в глубине квартала, за зданиями № 46–48 по набережной, выстроенными по проекту архитекторов Н.Н. Селиванова и В.П. Сергеева. В доме № 50 до глубокой старости жил Лазарь Каганович, когда-то всесильный московский сатрап, стоявший у истоков разрушения Москвы.

Последний дом на Хамовнической набережной (с 1936 г. Фрунзенская наб.) – № 52–54, построенный в 1936 г. (авторы Н.Г. Антонцев и А.Г. Волков).

К западу от Комсомольского проспекта отходят несколько переулков, соединяющихся с другой магистралью – Большой Царицынской (с 1919 г. Б. Пироговской) улицей. Так, ближе всего к Садовому кольцу, на окраине Хамовников, проходит Теплый переулок, названный, по уверению справочника «Имена московских улиц», по неким теплым баням, якобы находившимся там (а есть ли «холодные» бани?), и ручья Теплого (хотя о его существовании ничего не известно). В 1965 г. переулок назвали улицей Тимура Фрунзе, в память летчика, погибшего в 1942 г.

В начале переулка, недалеко от Комсомольского проспекта, стоит внешне совсем не примечательное трехэтажное здание (№ 3) с парадным бельэтажем, которое выделено высокими окнами с полукруглыми завершениями – это первое благотворительное учреждение в Хамовниках, так называемый Ахлебаевский странноприимный дом.

Характерной чертой русского быта были странники, ходившие по Руси и собиравшие доброхотные даяния на храмы и монастыри. Если некоторые получали кров у сердобольных горожан, то многим часто негде было преклонить голову, и вот для таких-то горемык и задумал создать странноприимный дом отставной секунд-майор Афанасий Алексеевич Ахлебаев, отдавший и земельный участок, и капитал на благое дело. В 1849–1850 гг. по проекту архитектора М.Д. Быковского выстроили дом приюта; в главном здании на верхнем этаже устроили церковь во славу Воскресения Христова, освященную 22 августа 1851 г., в среднем находились столовая, приемная, больница и контора, а странников поселяли на первом этаже, где находились помещения на 34 места: они могли пользоваться ночлегом и пищей от одного до трех (а иногда и более) дней. Ахлебаевский странноприимный дом пользовался популярностью – так, в 1911 г. в нем перебывало 1012 человек.

В соседнем Долгом или Большом Хамовническом переулке (ул. Льва Толстого) можно увидеть единственное здание, оставшееся от старинной Хамов-ной слободы, – реставраторы освободили от позднейших наслоений и восстановили незаурядный памятник гражданской архитектуры конца XVII в., названный ими «палатами Хамовного двора» (№ 10). Это строгий куб, почти ничем не украшенный, за исключением пилястр, пояса поребрика и небольших нишек вокруг окон. При раскопках нашли предметы, подтверждающие принадлежность палат к ткацкому делу – доски для набоек, детали деревянных ткацких станков, железные иглы.

На том же участке, рядом со старинными палатами, дожил до нашего времени дом, характерный для отдаленных от центра частей города, имеющий два деревянных этажа над каменным первым, – все это было выстроено в 1843 г. титулярной советницей Анисьей Лукиной. Еще несколько деревянных домов сохранилось в этом переулке – это № 2 и № 22 (на углу Божениновского пер., с 1961 г. ул. Россолимо) и рядом в Теплом переулке (ул. Тимура Фрунзе) дом № 32. Справа от участка бывших палат постройки более позднего времени – № 8 и 12 – появились во второй половине XIX в.

Так получилось, что район Теплого и Долгого Хамовнического переулков со временем превратился в скопление промышленных предприятий, обосновавшихся на участках, принадлежавших в XVII–XVIII вв. знатным фамилиям. Большой квартал между двумя переулками заняла фабрика «Красная Роза», название которой напоминает что-то парфюмерное, но «Роза» – это немецкая коммунистка Роза Люксембург, именем которой назвали текстильную фабрику.

Участком, который сейчас заполнили неприглядные корпуса текстильной фабрики, с первой половины XVIII в. и до 1840 г., то есть более ста лет, владел дворянский род Всеволожских. Известным его представителем был Николай Сергеевич Всеволожский, крупный чиновник, писатель и путешественник, основавший самую большую и, возможно, самую лучшую типографию Москвы в начале XIX в. Он затратил на ее оборудование колоссальную сумму – 150 тысяч рублей, закупив во Франции прекрасные шрифты на нескольких языках. Во время наполеоновского нашествия типография Всеволожского, счастливо избегнувшая, как и все окружающие здания, московского пожара, стала «Императорской типографией Великой армии», печатавшей бюллетени и воззвания Наполеона. После освобождения Москвы типография так и не оправилась, и только в 1817 г. Всеволожскому удалось продать ее казне.

Старый барский деревянный дом Всеволожских, построенный, вероятно, в конце XVIII в., сохранился – он находится как раз напротив главного входа на фабрику, за памятником Ленину, стоящему в этакой вальяжной позе на невысоком пьедестале.

Большой участок Всеволожских разделился на несколько частей; одна из них (ближе к углу с Божениновским переулком) перешла в 1850-х гг. во владение «Общества калетовских свеч», устроившего фабрику для производства тогдашней технической новинки – свечей, сделанных из стеарина, дававших значительно больше света, чем сальные или восковые. Назывались они по фамилии владельца, открывшего несколько фабрик стеариновых свечей в Европе. Позднее же в фабричных помещениях устроилось парфюмерное производство А. Ралле.

Другая часть перешла к московскому первой гильдии купцу Клоду-Мари Жиро, владельцу шелкоткацкой фабрики, постепенно расширившему свое производство и застроившему оба участка в основном в 1870—1880-х гг. производственными корпусами по проектам архитекторов П.С. Кампиони, О. Дидио и Р.И. Клейна.

Об этой фабрике писал Л.Н. Толстой в статье «Рабство нашего времени»: «против дома, в котором я живу, – фабрика шелковых изделий… Я сейчас, сидя у себя, слышу неперестающий грохот и знаю, потому что был там, что значит этот грохот. 3000 женщин стоят в продолжение 12 часов над станками среди оглушающего шума… Десятки тысяч молодых здоровых женщин-матерей губили и теперь продолжают губить свои жизни и жизни своих детей для того, чтобы изготавливать бархатные и шелковые материи».

Л.Н. Толстой жил в Долго-Хамовническом переулке (в 1920 г. переименованном в ул. Л. Толстого), шедшем параллельно Теплому. Хотя он и не любил жизнь больших городов, но все же был вынужден переселиться в Москву – переговоры с книгопродавцами и типографщиками, встречи с интересующими его людьми, работа в архивах и библиотеках заставляли его жить в городе, но самое главное – подрастали дети и необходимо было думать об их образовании. Сергей хотел поступать в университет, Татьяна – серьезно заняться живописью, Илья и Лев должны были идти в гимназию.

Весной 1882 г. Толстые нашли дом, который более или менее удовлетворял их требованиям: не в центре города, достаточно большой, с садом, и сравнительно недорого – они заплатили 27 тысяч рублей в рассрочку. Дядя Софьи Андреевны К.А. Иславин, осмотрев предполагаемую покупку, писал Толстому: «Я опять любовался садом: роз больше, чем в садах Гафиза; клубники и крыжовника – бездна. Яблонь дерев с десять, вишен будет штук 30; 2–3 сливы, много кустов малины и даже несколько барбариса. Вода – тут же, чуть ли не лучше мытищинской! А воздух, а тишина! И это посреди столичного столпотворения. Нельзя не купить».

Правда, о какой тишине можно было тогда говорить, если совсем рядом работали несколько фабрик – текстильная Жиро, Хамовнический пивоваренный завод и парфюмерная Ралле. «Я живу среди фабрик, – писал Л.Н. Толстой. – Каждое утро в 5 часов слышен один свисток, другой, третий, десятый, дальше и дальше. Это значит, что началась работа женщин, детей, стариков. В 8 часов утра другой свисток – это полчаса передышки; в 12 третий – это час на обед, и в 8 часов четвертый – это шабаш…»

В купленной усадьбе – дети назвали ее «Арнаутовкой», по фамилии бывшего владельца, стоял дом, довольно старый, переживший пожар 1812 г., требовавший не только ремонта, но еще и перестройки, ибо семья Толстого была не малой: только детей было 8 человек – от старшего Сергея, 19 лет, до младшего, годовалого Алексея. В продолжение осени 1882 г. по проекту и под наблюдением архитектора М.И. Никифорова производился ремонт и пристройка еще нескольких комнат. После окончания ремонта Толстые 8 октября 1882 г. переехали сюда и прожили до 1901 г., часто уезжая на лето в Ясную Поляну.