Текст книги "От Садового кольца до границ Москвы. История окраин, шедевры зодчества, памятные места, людские судьбы"

К проектированию и строительству здания Щукин подошел очень скрупулезно, внимательно знакомясь с образцами русской архитектуры XVII в., просматривая старинные рукописи, орнаменты. С известным тогда архитектором Б.В. Фрейденбергом они ездили в Ярославль, осматривали старинные постройки, зарисовывали детали декоративного убранства. Проект дома выставлялся в Петербурге и привлек внимание императора Александра III. Строительство началось в мае 1892 г., а в сентябре 1893 г. музейное здание, стоявшее в глубине участка, уже было готово – оригинальный дом с острыми щипцами на кровлях, расписанных «в шахмат», украшенный резьбой и поливной керамикой (производства заводов М.С. Кузнецова). Внутри же были роспись на стенах и потолках, скопированная из подлинных документов, красочные изразцовые печи, скобяные изделия, сделанные вручную по аналогам различных построек второй половины XVII столетия – все соответствовало назначению здания.

В новом музее с конца 1893 г. стали размещать щукинские коллекции, однако места все равно не хватало, и Щукин решил строить еще один дом, проект которого он заказал архитектору А.Э. Эрихсону. По красной линии Малой Грузинской улицы в 1898 г. возвели еще один «терем», но более строгий и не так связанный с русскими образцами XVII в. Оба здания соединялись тридцатиметровым подземным туннелем, а во дворе, слева от основных музейных зданий, осенью 1905 г. построили одноэтажное помещение для архива по проекту архитектора Ф.Н. Кольбе.

В 1905 г. Щукин подарил свое собрание вместе с домами и земельным участком государству. Сам же остался хранителем музея, оплачивая в то же время его содержание и пополнение.

Москвичи по достоинству оценили деятельность мецената: «Владелец музея с просвещенной любезностью допускает в него любителей древности… Скромно, без всякой шумихи, в отдаленной части города возникло и множится это достопочтенное хранилище для новых успехов Русского самосознания, на славу родной Москве». В музее Щукина работали Аполлинарий Васнецов, Василий Суриков, Валентин Серов, многие историки.

При коммунистах о сохранении цельности коллекции и уважении прав собирателя даже и не думали – коллекции были расформированы и переданы в Исторический музей, а здесь в 20-е и 30-е гг. находился музей Центрально-промышленной области, потом областной Музей Московского края и с конца 30-х гг. – Биологический музей.

Миусы. Ямская Тверская слобода

В Москве до сих пор сохраняется большое число интересных и много говорящих пытливому уму имен: Патриаршие пруды, Божедомка, Хамовники и другие. Некоторые из них сравнительно легко могут быть объяснены, если знать московскую историю, но другие упорно хранят тайну своего происхождения, и попытки объяснить их остаются только попытками. Так обстоит дело, скажем, со знаменитыми московскими «Курьими ножками», и также не поддается вразумительному объяснению название «Миусы», относящееся к местности, лежащей между Тверскими-Ямскими улицами и Новослободской.

Еще в прошлом веке в печати появилось несколько объяснений этого названия, но все они не выдерживают критики. Так, например, говорили, что в войске Степана Разина был казак по прозвищу Миуска, которого казнили здесь. В царской грамоте 1675 г. сообщалось о нем, что «…назвался будто тот вор нашим Великого Государя нашего Царского Величества сыном… Симеоном». Его поймали и пытали, но где он был казнен, известий не сохранилось. Вспоминали о реке Миус недалеко от Азова, и поскольку немалую роль во взятии Азова играл новый российский флот, то предполагали, что склад леса для флота находился на этой московской площади, чему также нет подтверждения. Ссылались на значение слова «миус» в тюркских языках: «угол», «мыс», но что за угол или мыс был здесь – неясно. Так Миусы и остались без объяснения.

Длительное время тут находилось пустое поле, подходившее на западе к незатейливым постройкам и огородам Тверской слободы ямщиков, на востоке к домам Новой Дмитровской слободы, на юге к избам слободы оружейных мастеров, а на севере к Камер-Коллежскому валу. На первом плане Москвы 1739 г., снятом с помощью геодезических инструментов, так называемом Мичуринском (по фамилии руководителя работ архитектора Ивана Федоровича Мичурина), на этом месте показано большое поле, использовавшееся частью, вероятно, для выпаса скота слобожан, а частью под пашню.

На другом плане Москвы, снятом примерно через 30 лет (так называемом Горихвостовском 1763 г.), в окружении слобод также показано пустое место. Возможно, только в конце XVIII в. этот пустырь был приспособлен под продажу лесных материалов – в «Историческом и топографическом описании Москвы» 1787 г. упоминается «торговая площадь, на которой торгуют разным лесом, в коей лавок деревянных 38». В продолжение почти всего XIX в. использование этой площади не менялось – так, путеводитель И.Г. Гурьянова 1831 г. писал о Миусской площади, как о «собственно для лесной продажи назначенной». То же мы видим на самом подробном московском атласе, так называемом «Атласе Хотева», изданном в 1852–1853 гг. На одном из его листов изображена Миусская площадь, в южной части которой находится «лесной ряд», в центре – «лесной рынок, что под вязками», а рядом с ним – небольшой «Миусский пруд».

Издавна вся эта местность была неблагоустроенной. Московский бытописатель Д.И. Никифоров рассказывает, как он в 1830 г. ездил на Миусскую площадь покупать лес для стройки: «Слабый свет фонарей едва мерцал, внизу у нас была пятая стихия, то есть грязь по ступицу, а сверху обдавал нас дождь. Мы ехали по безбрежному морю грязи. Наконец лошади остановились, выбившись из сил… Грязь на Миусской площади существовала даже в 1856 г. В коронацию Александра II я ехал с теперешней Долгоруковской улицы в павильон Ходынского лагеря, пересекая Миусскую площадь, и экипаж мой застрял в трясине Миусской площади, так что созванные ночью рабочие вытаскивали его рычагами».

Еще в середине XIX в., «обращая внимание на постепенное при перестройках домов в Москве исправление улиц», предпринимались попытки придать площади более цивилизованный характер. «Миюзская лесная площадь, – отмечали городские власти, – состоящая в Сущевской части, при неправильной своей фигуре, имеет размер весьма велик в сравнении оказывающейся в том надобности». Тогда с согласия генерал-губернатора А.А. Закревского часть земли, оставшаяся после урегулирования, поступила в собственность местных владельцев.

К концу XIX в. город решил отдать обширную площадь, расположенную так удобно – недалеко от его центра, под застройку, и в 1890-х гг. городские землемеры распланировали ее, проложив несколько улиц и переулков, которые стали называться Миусскими под различными номерами, оставив лишь в центре небольшую площадку для сквера. Но застраивать Миусское поле начали еще ранее утверждения планировки площади, и первыми на северной окраине обширного поля появились здания парка конно-железных дорог, получившего название Миусского.

На протяжении сотен лет москвичи в основном пользовались услугами извозчиков, число которых в XIX в. доходило до нескольких десятков тысяч. Среди них были и шикарные «лихачи», возившие седоков на лакированных экипажах с мягкими рессорами и надувными шинами, и «ваньки» – крестьяне окрестных селений, промышлявшие зимой в городе на своем доморощенном транспорте. Московские власти издавна пытались привести эту извозчичью рать в относительный порядок, издавая строгие предписания, прообраз современных правил уличного движения.

Как и сейчас, так и много лет назад «водители» превышали скорость и не отличались вежливостью. Еще в 1744 г. отмечалось, что «Его Императорскому Величеству известно учинилось, что в Москве на лошадях ездят весьма скоро, от чего попадающих навстречу людей не точию бьют верховые плетью, но и лошадьми топчут безо всякого рассуждения и сожаления, и скверно бранятся».

С увеличением размеров города и числа его населения все сильнее ощущалась необходимость в развитии транспорта. Так, в 1847 г. двое предпринимателей образовали компанию конных линеек. Это были экипажи, похожие на две лавки, составленные вместе спинками, на каждой сидело по 5–6 пассажиров, которые прикрывались большим фартуком от грязи. Несмотря на неприглядность (в газетах о них так и писали: «известные своим безобразием линейки») и малую скорость, новшество москвичам понравилось. В 1863 г. известный предприниматель и богач В.А. Кокорев предложил Думе проект устройства конно-железных дорог, но тогда он не прошел, так как, отметила Дума, Кокорев хотел «обратить предприятие общественного значения в личное торговое дело».

Во время Политехнической выставки 1872 г. военное ведомство выстроило конно-железную линию, и в том же году компания, основанная В.К. Деллавос, Н.Ф. Крузе и А.С. Уваровым, получила концессию на создание «на собственный счет и страх» целой сети конно-железных дорог. Они получили у города большой участок в Миусах и начали устраивать здесь парк – мастерские, кузницы, конюшни. Строительство продолжалось и в 80-е и в 90-е гг. В 1895 г., когда конку по Долгоруковской улице в виде опыта перевели на электрическую тягу, выяснилось, что доходность ее увеличилась в 2 раза, и, таким образом, введение электрического трамвая было предрешено. В 1907–1909 гг. в Миусском парке выстроили большое здание на 214 трамвайных вагонов. В начале 1900-х гг. в городе стали возводиться электрические подстанции, и одной из первых была Миусская – ее живописное здание находится на 2-й Миусской улице (№ 7). Надо сказать, что прежде к созданию образа производственных зданий подходили творчески, их рассматривали как произведение искусства, и тут, конечно же, напрашивается сравнение отнюдь не в пользу унылых советских заводских строений.

На той же 2-й Миусской улице, на которую выходит Миусский парк, есть еще интересное сооружение, о котором необходимо рассказать. Так, в начале улицы стоит здание (№ 1/10) родильного дома, выстроенное на средства А.А. Абрикосовой. Ее наследники оставили городу 100 тысяч рублей для строительства бесплатного родильного дома (или, как тогда говорили, приюта) с тем только условием, чтобы новое медицинское учреждение было названо именем А.А. Абрикосовой. Город с благодарностью принял щедрый дар, выделил участок земли на бывшем Миусском поле, и в 1903 г. городская дума одобрила проект, автором которого был архитектор И.А. Иванов-Шиц. В 1906 г. родильный приют был выстроен. Наверху здания были выложены две надписи: слева – «городской родильный дом», а справа – «имени А.А. Абрикосовой». Сейчас, правда, вместо имени жертвовательницы красуется фамилия супруги Ленина: «имени Н.К. Крупской», которая никакого отношения к этому зданию не имела.

Середину Миусской площади занимает здание, предназначенное для районного Дома пионеров (1960 г., архитектор Ю. Шевердяев и другие), однако создается впечатление, что авторы явно не понимали, для кого они строят. Ведь это дом для детей, тут нужны выдумка, неожиданность, фантазия, сказка, а выстроено что-то сухое, чиновничье, в котором может поселиться и контора, и райсовет, и какое-нибудь проектное бюро – все, что угодно, но не дети. Перед Домом пионеров – памятник писателю А.А. Фадееву (1972 г., скульптор В. Федоров), композиция, представляющая писателя в окружении героев его произведений: слева из романа «Разгром», а справа – из «Молодой гвардии».

Если встать лицом к Дому пионеров, то слева первым будет комплекс зданий, занимающий почти весь квартал между 2-ми Миусскими: улицей и переулком и улицей Александра Невского (Миусская площадь, 3). Много лет он реконструируется, и на нем нет вывески, но ранее его занимала организация под туманным названием «министерство общего машиностроения».

До большевистского переворота при планировании Миусской площади городские власти предполагали отдать этот квартал для Археологического института, 11-й мужской гимназии и «Дома имени Пирогова», медико-просветительского учреждения, которое «содействовало развитию русской медицины, гигиены и педагогики». Успели выстроить только институт (о котором расскажем позже), а новая «народная» власть коммунистов стала строить очередную бюрократическую контору – для Главсахара и Главспирта. В 1930-х гг. тут воздвигли мрачновато-серое здание с внушительным четырехколонным портиком и гигантскими квадратными колоннами. В 1956 г. министерство надстроило сахарно-спиртовой дом и поменяло фасад, сделав его еще более помпезным.

Северо-восточная часть этого же квартала, выходящая на Миусский переулок, была застроена еще до переворота 1917 г.: Московская городская дума отдала участок для Императорского Археологического института имени Николая II.

Здание института возводилось в основном на пожертвования С.П. Рябушинского по проекту архитектора В.Д. Адамовича. Закладка здания происходила 24 мая 1913 г., в дни празднования 300-летия дома Романовых. Во время торжественной церемонии император Николай II обратил особое внимание на то, что «здесь работают из любви к искусству и делу», и действительно, сотрудники института не получали никаких привилегий, связанных с государственной службой, и даже не выслуживали пенсии, работая в институте. Это было «высшее учебное заведение и ученая корпорация, основанная группой лиц, преданных изучению родной старины».

К концу ноября 1913 г. здание института, в котором находились пять больших аудиторий, библиотека, научные кабинеты, было закончено вчерне, а на следующий год там уже начались занятия.

Учрежденный на частные пожертвования, институт ставил целью «научную разработку археологии, археографии и русской истории с ее вспомогательными дисциплинами», но он был не только научным, но еще и образовательным учреждением – студентами его становились те, кто уже имел высшее образование (могли, правда, поступить и без него, но только вольнослушателями). Обучение продолжалось три года, причем последний год полностью посвящался практическим занятиям – археологическим раскопкам и работе в архивах.

Педагоги в институте были словно на подбор – знаток московской топографии и истории московских церквей Н.А. Скворцов, лучший специалист по русской генеалогии Л.М. Савелов, филолог С.И. Соболевский, историки Н.Н. Ардашев и Н.Н. Фирсов, геральдик Ю.В. Арсеньев, искусствоведы В.К. Мальмберг и Н.И. Романов, археолог В.А. Городцов. Деятельность института была исключительно успешной: за несколько предреволюционных лет были изданы 11 томов «Записок», собирались съезды, сделаны важные археологические раскопки, проведены ученые экспедиции в России и за рубежом, подготавливался к открытию Русский археологический институт в Риме, но… в советское время институт прекратил свое существование.

На другой стороне Миусского переулка – жилое здание (№ 5), выстроенное в 1960 г. для преподавателей и сотрудников Высшей партийной школы при ЦК КПСС, которая находилась неподалеку – на противоположной стороне Миусской площади. В этом же квартале, выходя на бывший 1-й Миусский переулок, стоит здание (№ 7, архитектор А.И. Рооп) городского начального училища имени Николая II. Строить его начали в 1911 г., но приостановили после того, как в аналогичном здании в Бутырках обвалились перекрытия системы инженера Серебровского. После переделок училище было закончено и торжественно освящено 15 сентября 1913 г. Газеты, отмечая это событие, писали: «Учебные помещения устроены согласно последним требованиям гигиены и прекрасно обставлены школьными принадлежностями… Во всех помещениях масса света и много простора».

К северной стороне Миусской площади выходит большой участок, на котором в разное время были построены несколько учебных заведений. Первым здесь возвели здание шелапутинского ремесленного училища (архитектор Р.И. Клейн), главный фасад которого смотрит на 1-ю Миусскую улицу (№ 3).

В досоветской Москве был хорошо известен Павел Григорьевич Шелапутин – многие школы, училища, институты носили его имя. Купеческая старообрядческая семья Шелапутиных появилась в Москве в конце XVIII в. – известно, что они торговали в городских рядах еще в 1792 г. Довольно быстро Шелапутины вышли в первые ряды московского купечества: один из них – коммерции советник Прокофий Шелапутин – в 1811–1813 гг. был городским головой, но самым известным в этой семье стал П.Г. Шелапутин, который в 1874 г. основал Товарищество Балашихинской мануфактуры, оснастил фабрику новой техникой, и она превратилась в одну из самых крупных в России – в 1903 г. на ней работало более трех тысяч человек, а тканей тогда произвели почти на 3 миллиона рублей.

Но богатство не принесло Шелапутину счастья: трое взрослых горячо любимых сыновей – Анатолий, Григорий и Борис – умерли, и он остался одиноким. П.Г. Шелапутин решил отдать нажитое на строительство и поддержание общественно-полезных учреждений. На Девичьем поле выстроили гимназию и педагогический институт, рядом – здание гинекологического института. Полмиллиона он выделил на сооружение женской учительской семинарии, жертвовал значительные суммы на ремесленные училища, дом призрения, богадельню, дом дешевых квартир. В Филях (где у него было имение) он отдал землю для постройки двухклассного училища, предоставил средства для одного из залов Музея изящных искусств. Поток пожертвований прекратился только с его смертью: Павел Григорьевич Шелапутин скончался 23 мая 1914 г. в возрасте 67 лет и похоронен на Рогожском кладбище. Еще тогда пытались оценить величину отданных им обществу средств: говорили о пяти или шести миллионах рублей. Было бы справедливо, если бы Москва вспомнила о нем и хотя бы некоторые его постройки отметили мемориальными досками.

Ремесленному училищу в 1-м Миусском переулке жертвователь дал имя одного из своих рано умерших сыновей – Григория. За пять лет училище подготавливало «сведущих ремесленников», знающих слесарное, токарное и кузнечное дело, причем наибольшее внимание уделялось художественному образованию учеников. Выпускники получали звание подмастерья, а успешно проработав не менее трех лет в одной мастерской, удостаивались звания мастера.

Перед шелапутинским ремесленным училищем, выходя на угол 2-й Миусской ул. (№ 10), стоит нарядный дом городских училищ имени императора Александра II, выстроенный по проекту архитектора М.К. Геппенера. Открытие дома, рассчитанного на 600 учащихся, состоялось 30 августа 1900 г.

Рядом с ним, с правой стороны находится (надстроенное в советское время двумя этажами) старое здание Химико-технологического института имени Д.И. Менделеева (Миусская п., 9), построенное на средства города для Московского промышленного училища в память 25-летия царствования императора Александра II, готовившее техников по механическим и химическим специальностям. Срок обучения составлял девять лет, из которых пять лет были равны курсу реального училища и еще четыре года технических классов.

Самым значительным учреждением, находящимся на правой, юго-восточной части Миусской площади (№ 6), является сейчас Российский гуманитарный университет, занявший здание Народного университета Шанявского.

Историю его надо начинать с рассказа об основателях – генерал-майоре Альфонсе Леоновиче Шанявском и его жене Лидии Алексеевне.

У А.Л. Шанявского (1837–1905) интересная и необычная судьба: мальчик, взятый девяти лет в рекрутский набор, отдан в кадетский корпус, вдали от родных мест польской Седлецкой губернии, вдали от родового поместья «Шанявы»; отличный ученик, выпущенный офицером в гвардию; первым окончивший труднейшую Академию Генерального штаба, он уезжает из Петербурга в Восточную Сибирь, в только что присоединенный Амурский край. Там встречает свою будущую жену, ставшую ему преданным другом, сотрудником, а потом, когда он серьезно заболел, и сиделкой. Он уходит с военной службы, находит золото и становится богатым. Покинув Сибирь, он отдает свою энергию и средства на становление народного образования.

Шанявский сформировался в то время, когда Россия жила ожиданием больших перемен – освобождения от крепостного права, реформ буквально во всех областях жизни, оживления общественной деятельности, свободы печати. Характерны для Шанявского, как и для многих других людей из его поколения, вера в науку, знания, твердое убеждение в том, что истинный прогресс возможен только в условиях свободы, а свобода может быть достигнута только образованными людьми. Еще в Сибири он жертвует 30 тысяч рублей на гимназию в Благовещенске, 1000 десятин земли на сельскохозяйственную школу, а уехав оттуда, передает 300 тысяч рублей на Петербургский женский медицинский институт. В 1901 г. Шанявский тяжело заболел – у него была аневризма аорты, и в любой момент, от малейшего напряжения, случайного кашля, могло случиться непоправимое: разрыв аорты – и мгновенная смерть. Только благодаря неустанной заботе Лидии Алексеевны жизнь его удалось продлить на четыре года: она окружила мужа постоянной заботой – никто не мог войти к нему без ее ведома, она подготавливала переговоры, все, могущее возбудить больного, было исключено – сняли звонок у парадного, мостовую перед домом застлали соломой.

Сознавая, что осталось жить совсем немного, Шанявский решил должным образом распорядиться своим состоянием. Его мечтой была организация вольного, независимого от властей университета, в который мог поступить каждый, невзирая на национальность, религиозные убеждения или уровень образования. После консультации со специалистами в вопросах образования он решает пожертвовать большие средства на будущий университет в Москве и 3 октября 1905 г. подписывает завещание.

Умер Л.А. Шанявский 7 ноября того же года – в день оформления нотариального акта на передачу в собственность городу дома на Арбате, доходы от которого предназначались на содержание университета. Согласно его воле, университет должен был открыться ровно через три года после подписания завещания, то есть не позже 3 октября 1908 г., в противном случае все средства должны пойти для Петербургского женского института. Казалось бы, срок вполне достаточный, но российская бюрократия противилась, как могла: Министерство народного образования желало взять под свой контроль новый университет, требовало его подотчетности, права ревизии учебных курсов и состава преподавателей. Дело решалось даже в Государственной думе и в конце концов закончилось благополучно: открытие университета состоялось ровно за один день до «рокового» срока – профессор А.Ф. Фортунатов прочел первую лекцию 2 октября 1908 г.

Новый университет приобрел большую популярность. Известный историк, профессор А.А. Кизеветтер писал о нем, будучи в эмиграции: «Московский городской народный университет, просуществовавший в Москве более десяти лет и насильственно умерщвленный в самом расцвете своей живой и плодотворной работы, представлял собою удивительное явление в истории русской культурной общественности…»

В первые годы университет ютился в разных зданиях – в Политехническом музее, реальном училище Мазинга, в бывшем голицынском доме на Волхонке, в Александровском коммерческом училище и в других помещениях, пока, наконец, на Миусской площади не поднялся его собственный дом.

Сделалось это возможным, в частности, благодаря исключительно щедрому дару – 225 тысячам рублей, – поступившему в 1910 г. с условием, что он идет на строительство университетского здания, обязательно с химической лабораторией при нем, и с тем, чтобы постройка началась весной 1911 г. Дар этот передало Думе «неизвестное лицо», но многие знали, что им была жена Шанявского Лидия Алексеевна, предпочитавшая не афишировать своих благодеяний. Земляные работы на участке, отведенном Думой, где раньше находился склад для камня, действительно начались весной 1911 г., в июне того же года московский градоначальник утвердил проектные чертежи, а 24 июля состоялась закладка здания. Авторами проекта были профессор А.А. Эйхенвальд – он составлял планы здания, проектировал аудитории, научные лаборатории, учебные кабинеты, и архитектор И.А. Иванов-Шиц – фасад, вестибюль, главную лестницу и фойе.

В октябре 1912 г. занятия начались уже в новом здании. Центральным ядром университета было академическое отделение, на котором слушатели получали основные знания по избранной специальности, а также особые курсы, отвечавшие запросам дня. Кроме того, существовал так называемый «маленький Шанявский», как прозвали подготовительное отделение университета.

Московский университет Шанявского был известен всей стране. Преподавать в нем считали за честь виднейшие ученые, а на студенческих вечерах в его аудиториях выступали известнейшие артисты. «Шанявцы» – так называли себя студенты и выпускники университета – устроили при нем библиотеку, столовую, бюро трудоустройства, общество взаимопомощи, театральное бюро.

Университет Шанявского, имевший такие благородные просветительские традиции, работал, жил полной жизнью и приносил пользу России, но большевики его закрыли. В его здании поселился новый хозяин – Коммунистический университет имени Свердлова. Этому пропагандистскому центру руководители большевиков придавали большое значение: многие из них преподавали в нем, а некоторые, в том числе Сталин, Бухарин, Троцкий, выступали перед слушателями. В 1932 г. университет стал называться сельскохозяйственным, потом школой пропагандистов, а с 1939 г. тут поселилась ВПШ, то есть Высшая партийная школа, прямой наследник так называемых «ленинских школ» и «коммунистических университетов», подготавливавший партработников для всего мира.

Естественно, что со временем этим пропагандистским учреждениям здесь стало тесно: участок рядом, слева от основного здания, заняли новые просторные помещения, выстроенные в 1934 г., а после войны по 3-й Тверской-Ямской (переименованную сначала в улицу Готвальда, а потом в улицу Чаянова) построили помпезное здание по проекту К.С. Алабяна и В.Я. Брыкина.

Пустовавший участок (Миусская пл., 4) через улицу от здания университета Шанявского городская дума отдала так называемому «Обществу Научного института в память 19 февраля 1861 г.» для постройки на нем физического института (1914 г., архитектор А.Н. Соколов). После коммунистического переворота здесь находился Институт биологической физики, возглавлявшийся академиком П.П. Лазаревым. Сюда привезли В.И. Ленина после покушения на него в августе 1918 г., чтобы сделать рентгеновский снимок. Это здание – свидетель трагических событий в жизни знаменитого ученого: Лазарев жил в помещении института и там его арестовали чекисты, а жена его покончила жизнь самоубийством – повесилась… После ареста Лазарева институт расформировали и сюда вселился некий авантюрист от физики, организовавший «институт спецзаданий». При переводе Академии наук из Ленинграда в Москву здание передали основанному С.И. Вавиловым физическому институту. Оно было надстроено И.В. Жолтовским в 1946 г. Теперь здание занято Институтом прикладной математики имени М.В. Келдыша.

Интересно отметить, что не только физический институт на Миусской площади был связан с памятью о реформе 1861 г. В честь этой реформы была названа улица, прилегающая к Миусской площади – улица имени 19 февраля 1861 г., имя которой в советское время просто исчезло – улицу включили в саму площадь.

Одно из самых знаменательных событий в русской истории – отмена крепостного права. Необходимость этого шага сознавали все, начиная с самых верхов и кончая низами, но приступить к нему вплотную смогли лишь с началом царствования императора Александра II. Крепостное право стояло непреодолимой преградой на пути развития страны, выхода ее из серьезного экономического, политического и нравственного кризиса. Как писал известный тогда публицист К.Д. Кавелин, крепостничество – это «неиссякаемый источник насилий, безнравственности, невежества, праздности, тунеядства и всех проистекающих отсюда пороков и даже преступлений».

Отмена крепостного права положила начало целой серии реформ и глубоких преобразований полуфеодальной страны. Все подверглось переменам: центральное и местное управление, финансы, военное дело, система народного просвещения, деятельность печати, суд… Вся страна была буквально перевернута, и результаты были впечатляющие: Россия на полной скорости стала выходить вперед, в ряды наиболее передовых стран, и в начале XX в. она далеко опережала по темпам роста и Соединенные Штаты, и Германию, и Францию – самые развитые страны Запада.

Началось же все с манифеста об отмене крепостного права, подписанного императором Александром II 19 февраля 1861 г. Почти сразу после его обнародования возникла мысль о сооружении храма в память этого выдающегося события. Она высказывалась в разных кругах: об этом говорили и известный историк М.П. Погодин, и безвестные оброчные крестьяне. Уже 5 июня 1861 г. создали комитет по сбору пожертвований и стали собирать по всей России деньги на строительство, но только к концу 90-х гг. выяснилась реальная возможность сооружения храма. Проект поручили академику архитектуры А.Н. Померанцеву: это был огромный, высотой 32 сажени (почти 70 метров), бесстолпный храм, увенчанный двадцатью одной главой. Внутри по всему храму должна была проходить надпись, объясняющая причину его возведения. Освятить его предполагали во имя св. князя Александра Невского, небесного покровителя императора-освободителя.

Город предоставил место для строительства на Миусской площади, которое долгое время было пустым – прямо напротив переулка Александра Невского. Закладка храма, на которой присутствовала великая княгиня Елизавета Федоровна, происходила 22 сентября 1913 г. Митрополит Московский Макарий подчеркнул в своей речи, что закладывается не обычная церковь, а как повелось издавна на святой Руси, храм-памятник, повествующий о важном событии в жизни государства.

Ко времени закладки был уже выведен первый этаж, и вскоре, несмотря на трудности военного времени, строительство храма вчерне было почти закончено: возвели стены и главы и 16 ноября 1915 г. успели даже освятить небольшую церковь во имя св. Тихона Задонского в подвальном помещении, но внутренняя отделка еще только предстояла.

Конечно, после большевистского переворота о продолжении строительства нечего было и думать. Вскоре недостроенный храм стали приспосабливать для разных нужд: то устроили склад, то Дом пионеров, то хотели сделать фабрику-кухню, радиодворец или некий «Дом химии» имени Менделеева.

В газетах время от времени появлялись заметки под заглавием «Как использовать Миусский собор?». Вот одна из них: «Недостроенное здание колоссального храма во имя Александра Невского на Миусской площади, с порыжевшими от времени куполами, с черными, длинными щелями незастекленных окон, давно уже поставило вопрос о способах использования здания собора. Еще в 1925 г. возник проект для использования его под первый московский крематорий, но его пришлось отклонить ввиду нерентабельности. Стены собора сложены весьма прочно на цементном растворе, и разборка их не дала бы большого количества годного кирпича». Так и простояло грандиозное здание храма до послевоенных лет, когда остов его разобрали. Теперь же ничто тут не напоминает о нем.