Текст книги "От Садового кольца до границ Москвы. История окраин, шедевры зодчества, памятные места, людские судьбы"

По проекту вышеупомянутых архитекторов площадь должна была быть вся перестроена, да и на Старой Басманной только «дом В.Л. Пушкина» оставлялся, как «свидетель московской старины», как будто бы сносимые дома не были этими самыми свидетелями. Теперь перекресток обеих Басманных улиц являет собой печальное зрелище: пустыри, слепые брандмауэры оставшихся домов…

На правой стороне Новой Басманной первое здание, которое начинает ее – то, что сумел сделать маститый архитектор И.И. Фомин из вполне добропорядочного сооружения прошлого века, которое называлось «Институт для благородных девиц имени императора Александра III в память императрицы Екатерины II». Такое сложное название имело учебное заведение, основанное в ознаменование столетней годовщины жалованной грамоты, данной Екатериной II дворянству, и того внимания, которое уделил Александр III учреждению института. «Отцы и матери да потщатся воспитывать детей своих, будущий род Российского дворянства в духе веры, воспитавшей и утвердившей Россию, в правилах чести, в простых обычаях жизни, в неизменной преданности Престолу и истинному благу отечества» – так определял император задачи учебного заведения. Обучение и содержание воспитанниц было платным: без обучения музыке 300 рублей в год, а с обучением музыке платили больше, причем если учителем была женщина, то только на 10 рублей, а если мужчина – на 60. Особое внимание обращалось на физическую культуру – на «правильное физическое воспитание». Тех воспитанниц, которых родители не могли отправлять за город на летние каникулы, брал к себе в Остафьево член правления института граф С.Д. Шереметев. Дворцовое ведомство предоставило институту старинное здание, которое начало перестраиваться архитектором А.Ф. Мейснером в 1902 г., а осенью 1906 г. занятия в нем уже начались.

Судя по планам местности первой трети XVIII в., здесь находилось деревянное здание Житного (или Запасного) двора. По сведениям москвоведа А.А. Мартынова, в Житном дворе с 1753 г. находилась Главная Дворцовая канцелярия и там же приготовлялись разные припасы – варили мед, делали квас, производилось «сидение» водки и спирта, «дело восковых свеч, факелов и прядей, устройство провесной рыбы, печение хлебов ситных и басманов». Тогда оно уже было каменным с двумя башнями по сторонам. Сохранилась акварель мастерской художника Ф.Я. Алексеева, где изображено здание Запасного двора, типичное строение середины XVIII столетия, судя по его декоративной обработке. Центр протяженного двухэтажного фасада выделялся еще одним – третьим этажом с церковным куполом над ним: в здании была не одна, а даже две церкви – во имя св. мученика Севастиана и дружины его и св. мученика Януария. Выбор святых и дружин объясняется тем, что память первого празднуется 18 декабря, то есть в день рождения императрицы Елизаветы Петровны, а второго – 21 апреля, в день рождения Екатерины II. В первой половине XIX в. здание Запасного двора было значительно переделано, большая перестройка происходила в начале XX в., а вот в советское время бывший Запасный двор преобразился неузнаваемо. Благородным девицам пришлось покинуть институт, занятый новыми советскими чиновниками, которые предложили архитектору И.И. Фомину совсем перестроить здание, что он и сделал в 1932 г., и так, что только внимательный и знающий глаз может различить под конструктивистскими одеждами старинный образец.

Интересно отметить, что знаменитый историк И.Е. Забелин в 1850-х гг. жил в помещении Запасного двора, когда он работал в Оружейной палате.

Далее по Новой Басманной – несколько памятных зданий, связанных со славной фамилией князей Куракиных. Рядом с Запасным двором был расположен замечательный ансамбль из двух невысоких строений и стройной башни церкви, расположенной посередине обширного двора. Это ансамбль Куракинской богадельни, первой в ряду многочисленных московских благотворительных учреждений. Ее основал князь Борис Куракин, человек незаурядный, близкий сотрудник Петра Великого, один из самых образованных людей его царствования, оставивший нам любопытное литературное наследство.

Будучи послом в Париже, Куракин, конечно, видел Дворец инвалидов, и, возможно, поэтому он завещал выстроить подобное учреждение в Москве, посвятив его Николаю-угоднику. Его сын выполнил завет и в 1742–1745 гг. построил богадельню для призрения увечных воинов с церковью при ней. Возможно, что проект зданий был сделан французским архитектором. Богадельня существовала много лет, она была предназначена, как написано в московском справочнике, для того, чтобы «доставить постоянный приют неимущим средств к существованию лицам мужского пола из классных нижних чинов, состоявших на службе по военному или гражданскому ведомствам».

В 1935 г. ансамбль лишился его доминанты – разрушили высокую башню Никольского храма, но двухэтажные строения богадельни (№ 4) остались. Далее – собственный дом Куракиных – прекрасно сохранившаяся изящная постройка 90-х гг. XVIII столетия в стиле классицизма. Возводил его Степан Борисович Куракин, занимавший тогда пост начальника экспедиции Кремлевского строения и располагавший возможностью пригласить лучших архитекторов.

Спокойные и торжественные формы, удачно найденные пропорции пилястрового портика, легкие кронштейны под небольшими портиками на боковых частях, скульптура на фасаде дома – все это делают здание незаурядным. В тимпане, в окружении военных атрибутов и геральдических фигур герб князей Куракиных, составными частями которого являются новгородский, польский и литовский гербы. Во дворе сохранились два флигеля, одновременных дому, а в нем самом – большой зал с барельефами.

Вестник нового времени на старой улице – большой жилой дом сразу же за мостом через железную дорогу (№ 10), выстроенный в 1913 г. по проекту инженера А.Н. Зелигсона, с несколько дробным, но живописным фасадом с резными ограждениями балконов, острыми завершениями и двухцветной раскраской.

Дом этот – самый богатый на Новой Басманной, предназначенный для весьма состоятельных жильцов: в подъездах висели дорогие люстры, квартиры были шикарно отделаны, и каждая имела индивидуальную планировку.

С левой стороны от основного входа в здание висит мемориальная доска: «В этом доме с 1921 по 1926 год жил и работал венгерский писатель-интернационалист Матэ Залка». Чем только он, причисленный к этому особому виду пишущей братии, не занимался, попав в русский плен в 1916 г. и оставшись в России: партизанил в Сибири, стрелял в голодных русских крестьян, ездил дипкурьером, под именем генерала Лукача воевал в Испании, где и погиб, избегнув сталинских тюремных пыток, а вот здесь, на Басманной, он, оказывается, – помните Швондера из «Собачьего сердца»? – подвизался в качестве коменданта дома.

Дом № 12 – архитектурный памятник, также сочтенный М.Ф. Казаковым достойным включения в «Альбом». Его выстроили после 1797 г. для директора Воспитательного дома Г.Г. Гогеля, но обычно он называется «домом Плещеева», так как от Гогеля усадьба вскоре перешла к статс-секретарю С.И. Плещееву, любимцу императора Павла I. Почти через сто лет внешность дома была несколько изменена: исчез фронтон, сделан новый лепной декор, изменилась форма окон.

С этим архитектурным памятником соседствует еще один (№ 14), также помещенный в списки памятников, охраняемых государством, и, как ни странно, это отнюдь не старинные палаты или произведение Казакова или Баженова, а работа почти неизвестного ныне архитектора и, более того, типичная эклектика, столь нелюбимая искусствоведами, не признававшими за ней права на существование и старавшимися вообще не замечать целый период в русской архитектуре, охвативший большую часть XIX в. Отрадно, что этот особняк признан памятником архитектуры, хотя и внешне он не производит большого впечатления, так как распределение масс, фронтальная постановка двухэтажного дома с выделенным центром, довольно стандартный набор декоративных деталей суховатого неоклассицизма не говорят о его оригинальности. Однако очень интересны его богатые интерьеры – это ценнейший памятник прикладного искусства: комнаты особняка отделаны в мавританском, готическом, барочном стилях десятками видов ценного дерева, естественного камня, мрамора.

Особняк построил сибирский чаеторговец Н.Д. Стахеев, переехавший в Москву и вложивший средства в самые разные предприятия – добычу угля в Донбассе, нефти на Эмбе и в недвижимость в Москве. Проект собственного дома Стахеев заказал архитектору М.Ф. Бугровскому, который выстроил его в 1898–1899 гг., пригласив для отделки скульптора В.Г. Гладкова. Перед домом еще сохранился фонтан, сделанный в Париже, – чугунная женская фигура, держащая фонарь. Позади дома пристроено помещение галереи, а с правой стороны от дома находится здание конторы.

Есть сведения, что Стахеев разорился, по крайней мере, известно, что особняк его перед взятием власти коммунистами занимала вдова Саввы Морозова, вышедшая замуж после его смерти за московского градоначальника, переменившего фамилию после начала войны с Германией с Рейнбота на Резвого.

После переворота октября 1917 г. особняк национализировали и передали железнодорожникам, и там в разное время находились различные учреждения – Клуб железнодорожников имени Дзержинского, Деловой клуб транспортников и учреждение с таинственной аббревиатурой ВОЛТ, вывеска которого видна на фотографии дома начала 30-х годов (это оказалось некое «всесоюзное объединение лесной и деревообрабатывающей промышленности на транспорте»). В 1940 г. дом отдали под Клуб детей железнодорожников, где он и был до последнего времени.

Часть сада позади особняка Стахеева застроена жилыми домами, и в том числе корпусами, нелепо пристроенными вплотную к заднему фасаду особняка, а другая вошла в сад имени Баумана, вход в который находится между участками № 14 и 16.

Созданный в 1920 г., он составился из садов нескольких соседних усадеб. Сначала сад назывался имени 1-го Мая, а с 1922 г. ему дали имя революционера Н.Э. Баумана. Это настоящий оазис среди каменных строений московского центра, редкий зеленый островок, любимый окрестными, да и не только окрестными жителями. Когда-то он процветал, в его театре выступали известные актеры, работал кинотеатр и различные увеселения, но в последнее время он, к сожалению, все более и более приходит в упадок.

Сад усадьбы № 16 также вошел составной частью в сад имени Баумана. Усадьба эта в 50—70-х гг. XVIII в. принадлежала В.И. Чулкову, одному из тех, кто попал «в случай» при императрице Елизавете Петровне; «своим возвышением он обязан не красоте, как другие, он был мал ростом и безобразен; но у него был чуткий сон, какой только можно себе представить, и это составило его счастье. Елизавета была, как все узурпаторы, труслива. Она боялась каких-либо переворотов, на какие могли бы решиться ночью… Можно сказать, что она не провела без него (Чулкова. – Авт.) ни одной ночи – каждую ночь он был обязан дремать на кресле в ее комнате», – рассказывает историк. За эту оригинальную службу бывший истопник сделался камергером, генерал-аншефом и андреевским кавалером. После него усадьба перешла к племяннику его вдовы «придворному танцмейстеру» Семену Брюхову. Каменный двухэтажный дом сгорел в 1812 г. и через три года заново отстроен – это был представительный красивый особняк с шестиколонным портиком. В 1838 г. усадьбу покупает жена знаменитого московского губернатора Е.П. Ростопчина. Летом 1858 г. этот дом посетил Александр Дюма, когда он был в Москве проездом из Петербурга на Кавказ. Тут же зимой 1863/64 г. жил писатель А.Ф. Писемский.

В 1870 г. новый владелец, первогильдейский купец из Нарвы Иван Прове, переделывает классический особняк по новой моде: архитектор Р.А. Гедике убирает такой немодный тогда портик с колоннами и украшает фасад мелкими декоративными деталями. Примерно с этого времени семейство Прове прочно поселяется на Басманных улицах, перестраивая старые особняки и строя новые.

Также переделан фасад соседнего (№ 18) двухэтажного особняка. Этот дом с отделкой второй половины XIX в., возможно, сохранил стены весьма старые – по крайней мере, он показан на плане усадьбы аптекаря Христиана Рихтера 1803 г. Перед коммунистическим переворотом особняк принадлежал шталмейстеру императорского двора князю Сергею Михайловичу Голицыну, а в советское время здесь располагались различные учреждения: отдел труда Моссовета вместе с музеем, были и квартиры, а сейчас ЗАГС.

Новая Басманная в 30—50-х гг. XIX в. была той улицей, которую посещал почти каждый сколько-нибудь важный визитер: все они бывали у нечиновного и небогатого обитателя ее, которого так и прозвали – «басманный философ». Петр Яковлевич Чаадаев всегда был заметен в обществе острым критическим умом, своей внешностью, выразительным лицом, манерой поведения, а после опубликования «Философического» письма его, вызвавшего столько толков и в Москве и в Петербурге, и особенно после приказа коронованного самодура Николая I, объявившего автора сумасшедшим, он превратился не только в московскую, но и российскую знаменитость.

Чаадаев был одинок, он не имел собственного дома, и его друзья Левашовы предложили ему снимать флигель в их большой усадьбе на Новой Басманной (№ 20). Чаадаев переехал к ним и прожил здесь до самой смерти. Он твердо держался раз усвоенных им привычек и не любил их менять: ему было хорошо у Левашовых, и он так и не собрался переменить место жительства и, более того, даже ни разу не выезжал из своего добровольного заточения, – нельзя было и отремонтировать флигель, в котором он жил.

Д.Н. Свербеев вспоминал, как «в обветшалой своей квартире из трех небольших комнат принимал он у себя еженедельно своих многочисленных знакомых… Вся Москва, выражаясь фигурально, знала, любила, уважала Чаадаева, снисходила его слабостям, даже ласкала в нем эти слабости… Обыкновенно Чаадаев бывал самым ласковым и внимательным хозяином своих гостей и у себя давал более говорить и рассуждать посетителям, нежели говорил и спорил сам, хотя был очень словоохотен и по временам жаркий спорщик».

А.И. Дельвиг, женатый на дочери Левашовых, писал, что у Чаадаева «в его маленьком флигеле» регулярно по понедельникам собиралось «большое общество из наиболее замечательных москвичей: А.С. Хомякова, братьев Киреевских, Аксаковых и многих других и из лиц, проезжавших через Москву, в том числе многих высокопоставленных в служебной иерархии».

Где же находился «чаадаевский» флигель? Во всех работах всегда положительно утверждалось – «флигель не сохранился», хотя было не ясно, на основании чего авторы делали столь категоричный вывод. Можно думать, что Чаадаев жил в одном из двух флигелей, стоящих и теперь по сторонам от главного дома на территории владения № 20 (возможно, в правом), но также весьма вероятно, что флигель действительно не сохранился, ибо на обширной территории усадьбы находилось несколько отдельных жилых зданий, где мог жить Чаадаев.

Левашовы продали усадьбу аптекарю П. Шульцу, тому самому, который владел огромной усадьбой Петровское на севере Москвы, потом на Новой Басманной поселились купцы Прохоровы, построившие мрачноватый флигель, выходящий торцом на улицу у самой границы с соседним участком. В 1904 г., после того, как усадьба перешла к Александровскому коммерческому училищу, архитектор С.У. Соловьев строит на месте старого дома (показанного в усадьбе графини Е.И. Шуваловой еще на плане 1782 г.) трехэтажное здание для женского отделения училища. В советское время здесь находилась Промышленная академия, где началась стремительная карьера Хрущева, бывшего там секретарем партячейки: студенткой академии была жена Сталина, который, вероятно, узнал от нее о Хрущеве. В последнее время дом занимал сильно секретный «почтовый ящик», недавно объявивший себя на вывеске около входа: «ЦНИ радиотехнический институт».

Последний на углу Бабушкина переулка – особняк (№ 22) со сложным сочетанием различных по размерам объемов, соединенных в одно целое общей декоративной обработкой большим рустом и раскраской в два цвета. Он как бы состоит из двух почти одинаковых частей, имеющих два отдельных входа: над левым вензель «ФП», над правым – «АК». Что скрывается за этими буквами? В архиве выяснилось, что владельцем особняка, построенного архитектором К.В. Трейманом в 1895 г., был тот же И.К. Прове (см. дом № 16), построивший его для детей – сына Федора и дочери Адель, в замужестве носившей фамилию Калиш, почему и были помещены эти вензели над входами в особняк.

После переворота октября 1917 г. и до сих пор в особняке находится противотуберкулезный диспансер.

Еще один особняк Прове – в Бабушкином переулке (ул. Лукьянова) – дом № 5, построенный для еще одной дочери И.К. Прове Эмилии Миндер архитектором А.Э. Эрихсоном в характерном для него суховатом варианте неоклассицизма. За ним стоит гранитный бюст Ленина с галстуком, поставленный здесь потому, что в бывшем особняке находился райком комсомола.

За Бабушкиным переулком – одна из самых больших усадеб (№ 26) на Новой Басманной улице. История ее начинается в то время, когда граф Н.А. Головин скупает несколько участков и строит себе деревянные хоромы – это все происходило в 1755–1756 гг. От него усадьба, выходившая и на Новую, и на Старую Басманные, переходит в конце XVIII в. к внуку знаменитого Акинфия Демидова Никите Никитичу; он, вероятно, и строит по красной линии Новой Басманной большой дворец с двумя каменными флигелями, купленный в 1805 г. князем Михаилом Петровичем Голицыным, продавшим перед тем сравнительно небольшой дом на Старой Басманной (№ 15). Ему, вельможе, шталмейстеру, а потом и действительному камергеру, нужно было соответствующее статусу помещение. Современники писали о «великолепном доме» князя и его «славной картинной галерее», о которой говорили, что ее «можно назвать музеем или московским Эрмитажем в малом виде: то же разнообразие предметов, тот же вкус ко всему изящному и то же искусство в размещении их».

После 1812 г. дом Голицына в Москве получил прозвище «несгораемого» – он чудом уцелел среди погоревших домов по всей Новой Басманной. В 1831 г. Голицын расстался с домом, который уже не мог содержать, и через три года его приобрел «Попечительный совет о заведениях общественного призрения» для Сиротского училища. Переустройство бывшего княжеского дворца включало и строительство домовой церкви, апсиду которой можно видеть с левого восточного торца здания; в 1837 г. ее освятили во имя Успения святой Анны. Сейчас в этом здании больница, ведущая свою родословную от так называемой Басманной больницы для чернорабочих, которая в начале 70-х годов XIX века стала работать здесь. В советское время в больнице работали такие выдающиеся медики, как М.С. Вовси, Е.М. Тареев, В.Э. Салищев.

Последний дом на правой стороне, отделанный керамическим кирпичом – № 28, с двумя большими эркерами, красивым рисунком балконов и неожиданно мрачными, с опущенными уголками губ, женскими масками. Его построили для купца М.А. Мальцева (отсюда и вензель «М» наверху) по проекту Н.И. Жерихова в 1905 г.

Елохово

К Немецкой слободе с северо-запада примыкало село, называвшееся Елох, Елохово или Ехалово. Все эти названия, как полагают, являются искажением слова «ольха», которое, по уверению словаря Даля, произносилось как «ело-ха». В этих местах протекал ручей Ольховец, берега которого, вероятно, поросли ольхой, ольшаником. Но И.Е. Забелин писал, что «ольхой» называлось и мокрое, болотистое место и такие названия «в этом смысле, а не в значении леса, служат обозначением некоторых местностей Москвы».

Ручей Ольховец был правым притоком речки Чечёра, впадавшей в Яузу. Мемуарист XIX века писал, что «еще на нашей памяти старожилы припоминали, как они ловили в ней (в Чечёре. – Авт.) для домашнего обихода разную рыбу мелких сортов». Притоком Чечёры, но с левой ее стороны, был ручей Кукуй, ограничивавший с запада территорию Немецкой слободы. Через Чечёру был перекинут мост, называвшийся так же, как и улица, шедшая по нему, Елоховским, а в просторечии Ехаловым. Он существовал до 1873 г., после чего был разобран.

В 1919 г. Елоховскую улицу, хранившую память о старинном селе, почему-то переименовали в Спартаковскую, но не в честь известной теперь футбольной команды, как думают некоторые, а по названию немецкой революционной организации «Спартак», ставшей ядром будущей компартии Германии.

Еще во второй половине прошлого века Елоховская более походила на захолустную улицу небольшого уездного городка, чем на столичную магистраль. По словам московского бытописателя, она оживлялась только вечером и утром, «…когда население Семеновского, Преображенского, Черкизова, Измайлова и других пригородных селений спешит через всю ее шестиверстную ленту утром – в город, вечером – из города, кто на конке, а кто и на своих двоих. В эти часы дня ее тротуары бывают переполнены пешеходами, линеечные клячи несутся словно на скачках, а конки скрипят под тяжестью каждая свыше чем полсотни пассажиров, сидящих и на империале, и друг на дружке, стоящих и внутри вагонов, и на их площадках, и на их ступеньках. Но минуют эти часы, и вся улица, как бы утомленная только что испытанным нервическим возбуждением, впадает в обычное забытье, погружаясь в какое-то сонливое настроение, нарушаемое изредка проезжающим экипажем или через силу плетущеюся из города с двумя-тремя пассажирами линейкой, с тем, чтобы снова с наступлением сумерек испытать тот же непродолжительный, но лихорадочный припадок возбуждения и оживления».

Село Елох знаменито тем, что это родина святого Василия Блаженного, Христа ради юродивого и чудотворца, не боявшегося обличать даже самого царя Ивана Грозного. Родился юродивый в 1469 г., а умер в глубокой старости, 83 лет, в 1552 г. Погребение его совершалось с большими почестями, царь Иван Васильевич с боярами нес гроб, а обряд погребения совершал митрополит Макарий. Похоронили святого у Троицкой церкви на Красной площади, и по открытии мощей его, над погребением возвели в 1588 г. придельный храм. С тех пор Троицкую церковь часто называют собором Василия Блаженного.

Надо думать, что еще тогда, когда здесь было подгородное село, в нем стояла приходская сельская церковь, перестроенная в 1720-х гг. на средства царевны Прасковьи Ивановны. Здание ее, претерпевшее много перестроек, сохранилось и находится на Елоховской (Спартаковской) улице (№ 15). Первоначально деревянная, она в известии 1694 г. называется «новопостроенной», а в 1717 г. каменной с одним Благовещенским приделом.

В состав прихода церкви Богоявления входили не только те прихожане, которые жили на землях бывшего села, но и православные, поселившиеся в отдалении – на землях Немецкой слободы. С течением времени, с постепенным исчезновением замкнутой иноземной слободы, их становилось все больше и больше, и тесная Богоявленская церковь уже не вмещала всех молящихся. В 1792–1793 гг. к ней пристроили обширную трапезную, куда перенесли и старый Благовещенский придел, а также освятили новый – во имя св. Николая Чудотворца. Тогда же начали постройку новой колокольни.

В XIX в. церковный приход продолжал увеличиваться и богатеть, и храм опять перестраивается. Причт и прихожане обращаются к одному из самых видных московских архитекторов Евграфу Дмитриевичу Тюрину, и он представляет проект новой огромной, величественной церкви, которая строится, примыкая к старой трапезной, в 1835–1845 гг.

До сих пор мы можем любоваться ее прекрасными выразительными формами в перспективе улицы, ее торжественными входами, оформленными наподобие триумфальных арок, и монументальным пятиглавием, в котором особенное внимание обращает на себя главный купол. В нем, по мнению В.В. Згуры, первого исследователя творчества Тюрина, неоспоримо сказывается влияние римского собора Святого Петра, его купола – творения знаменитого Микеланджело Буонарроти.

В истории московской архитектуры Богоявленская церковь, по наблюдению того же В.В. Згуры, «последний памятник великой художественной эпопеи. Ею можно заканчивать историю московского Empir’a, а вместе с тем и всего русского классического строительства вообще». Любопытно отметить, что капители сдвоенных колонн центральной главы так и остались неоконченными (их доделали только во время последнего ремонта в 1990 г.). В октябре 1846 г. прихожане обратились в Синод за разрешением «украсить внутренность ново-сооруженного храма священными изображениями греко-фряжского стиля». Отделка затянулась надолго, и окончательно Богоявленская церковь была освящена только 18 октября 1853 г.

Церковь памятна тем, что в ней, еще не перестроенной тогда, 8 июня 1799 г. происходил обряд крещения А.С. Пушкина, будущего великого русского поэта, о чем в то время, естественно, никто и не подозревал. Младенец был наречен в честь дяди Александром, а восприемниками его при крещении были бабушка Ольга Сергеевна, урожденная Чичерина, и граф Артемий Иванович Воронцов – внук знаменитого кабинет-министра Артемия Волынского, погибшего от козней Бирона при Анне Иоанновне.

Граф А.И. Воронцов, надо думать, часто приезжал в Немецкую слободу и бывал в доме своего зятя (на Малой Почтовой ул., 2) графа Дмитрия Петровича Бутурлина, а семья Пушкиных жила тогда совсем недалеко от бутурлинского дворца, напротив, через улицу, на углу Госпитального переулка и Малой Почтовой улицы (№ 4/1—3) и, конечно, бывала у соседей: ведь Д.П. Бутурлин был женат на дочери Воронцова Анне Артемьевне, хорошей знакомой матери маленького Пушкина Надежды Осиповны. Да тут было не только знакомство, но и родство, правда, дальнее: мать Анны Артемьевны Прасковья Федоровна Квашнина-Самарина приходилась двоюродной сестрой Марии Алексеевне Ганнибал.

Славился Богоявленский приход не только богатством и многолюдием (несмотря на то что новая церковь стала одной из самых поместительных в Москве, она во время больших церковных праздников все равно бывала переполнена), но и благотворительностью: при церкви действовало Елоховское Богоявленское братство, обязанное своим возникновением прихожанам – купеческому семейству Щаповых, имевшему особняк на Немецкой улице. Как писал один из бытописателей Москвы в конце прошлого века: «Богоявленское попечительство, если не ошибаемся, занимает в ряду московских приходских попечительств едва ли не первое место, как по размерам своих средств, так и по удачной организации своих действий, а следовательно, и по сумме пользы, приносимой им своему приходу».

В наше время церковь стала кафедральным патриаршим собором. В нем происходили напрестолования (интронизации) патриархов Сергия (в 1943 г.), Алексия I (в 1945 г.), Пимена (в 1971 г.) и Алексия II (в 1990 г.). В Богоявленском храме хранится святыня православного христианства: мощи святого Алексия, митрополита Московского, знаменитого духовного и государственного деятеля. Ранее они покоились в Кремле, в Чудовом монастыре. После разрушения монастыря в 1928 г. мощи были помещены в Архангельском соборе, а в связи с празднованием 800-летия Москвы были перенесены сюда, в церковь Богоявления в Елохове. В иконостасе, слева от Царских врат, – икона Казанской Божией Матери, одна из замечательных реликвий русской истории, связанная с борьбой с польско-литовскими интервентами в 1612 г., а также несколько других чтимых икон – Божьей Матери «Взыскание погибших», Тихвинской Божьей Матери, святителя Николая Мирликийского.

В 1935 г. районные власти задумали было открыть большой кинотеатр в Богоявленском соборе, но так как, по мнению вышестоящих организаций, его надо было вообще снести, то эту затею оставили, и собор уцелел.

Напротив западного входа в Богоявленскую церковь стоит небольшое здание (№ 13), выстроенное между 1774 и 1793 гг. специально для «Богоявленского народного училища», которое находилось в этом здании в продолжение всего XIX в. Уже после 1812 г. оно было несколько переделано: на торцах появились фронтоны с крупными полуциркульными окнами.

Вернемся отсюда в самое начало Елоховской улицы. Ее открывают два первоклассных архитектурных памятника. С левой стороны находится небольшой дом (№ 3) с классическим портиком в центре. Точное время его постройки, несмотря на поиски в архивах, так и осталось неизвестным. Он уже существовал к концу XVIII в., когда принадлежал премьер-майору Г.Н. Савину. Тогда главный дом усадьбы фланкировался с обеих сторон флигелями, которые, возможно, в начале XIX в. были переделаны в стиле классицизма. В 1817 г. владельцем усадьбы был гвардии прапорщик П.Г. Савин, а в 1862 г. она принадлежит графу А.А. Закревскому, знаменитому в летописях Москвы генерал-губернатору, считавшему себя выше закона и делавшему с обитателями столицы все, что он считал нужным. Как писал его современник, он «установил свой собственный порядок разбирательства дел, короткий, как бог на душу положит, более при помощи отеческих внушений, острастки, угроз выслать из Москвы административным порядком, не ленясь применять эту угрозу и на деле… Ему все известно, что делается в семействах, при помощи шпионов и распечатанных писем… лакейство перед ним доходило до отвращения. Ни одного независимого, громкого голоса; если говорили против него, то шепотом, оглядываясь, нет ли доносчиков».

Он был откровенным противником освобождения крестьян и поэтому сделался неугоден высшей власти, задумавшей крупные реформы, но непосредственной причиной его отставки было то, что он разрешил своей дочери выйти замуж, еще не разведясь официально с первым мужем. Закревского уволили в отставку, он уехал за границу, где и умер в 1865 г.

Дом, принадлежавший ему, в последующем переходит в другие руки и капитально переделывается, к нему добавляются с обоих торцов каменные пристройки. Перед коммунистическим переворотом владельцем этого дома был инженер Н.П. Зимин. Умный, энергичный, знающий, он в течение 30 лет был главой московского водопроводного хозяйства и много сделал для его развития: переустроил Мытищинский водопровод, создал первую речную Рублевскую водопроводную систему. В доме Зимина поместилась при своем основании в 1894 г. Иверская община сестер милосердия, через два года купившая на пожертвования Е.С. Ляминой, М.Ф. Морозовой и других благотворителей участок в Замоскворечье.

Рядом с этой усадьбой – длинный, не очень-то казистый дом (№ 5), похожий на длинный ящик. Он находится на территории усадьбы, которой в конце XVIII в. владела полковница Марфа Соковнина. Большая часть усадьбы была занята тремя прудами и речкой Чечёрой, которая протекала под Елоховским мостом; дом стоял почти на парапете этого моста. После пожара в 1874 г. владелец бывшей усадьбы потомственный почетный гражданин И.И. Карзинкин строит на его месте новый дом по проекту архитектора Яковлева. Здесь, недалеко от Разгуляя, было оживленное место: за домом находились популярные среди окрестного населения Елоховские бани. В 1888 г. наследники Карзинкина предложили безвозмездно отдать городу часть своего владения с тем, чтобы по нему был проложен новый проезд с Елоховской на Ольховскую улицу – это было бы, как они писали в своем прошении, «не только полезно в отношении оживления Ольховской улицы, но и для увеличения городских доходов». Новая улица – нынешняя Ново-Рязанская – прошла по прудам и речке Чечёре, которые были засыпаны на средства города.