Текст книги "От Садового кольца до границ Москвы. История окраин, шедевры зодчества, памятные места, людские судьбы"

Напрудная слобода

Напрудная слобода находилась на северо-востоке Москвы, на берегах речки Напрудной. Она брала начало в районе нынешнего Рижского вокзала, далее протекала вдоль Екатерининской улицы и по территории сада Екатерининского училища, где было несколько прудов, богатых рыбой (отсюда, вероятно, и названия этой речки – Напрудная и Рыбная), проходила по Самарскому переулку и впадала в реку Неглинную.

Слобода стояла на землях древнего села Напрудского, существовавшего, возможно, еще в XII–XIII вв. Первый раз оно упоминается в старинной духовной грамоте (завещании) московского князя Ивана Калиты в 1339 г.: «Се дал юсмь сыну своему болшему Семену… село Напрудское у города». Примерно через сто лет село, по сути дела, вошло в состав города – в духовной (или, как он пишет, в «грамоте душевной») великий князь Василий Васильевич уже упоминает об этом селе вместе с городскими дворами: «А из Московских сел даю своей княгине Напрудское у города и з дворы з городскими».

Напрудная слобода принадлежала дворцу и была небольшой: в 1632 г. в ней насчитывалось 17, а в 1638 г. – 20 дворов.

Надо думать, что в слободе издавна стояла деревянная приходская церковь, освященная во имя св. Трифона. С постройкой ее связан рассказ о царе Иване Васильевиче Грозном, охотившемся вместе с большой свитой в этих краях, болотистых и богатых дичью. В свите был и князь Трифон Патрикеев, державший любимого царева сокола и как на грех упустившего его во время охоты. Не миновать бы князю Патрикееву царского гнева, не сносить бы ему головы. Горячо молился князь перед небесными заступниками, прося помочь ему, и святой Трифон указал ему место, где найти сокола. Князь с торжеством возвратил сокола царю, а на том месте, где нашел его, соорудил храм во имя святого.

В окрестностях села Напрудного действительно было много дичи, о чем свидетельствовал большой любитель соколиной охоты царь Алексей Михайлович, охотившийся в этих краях, «промеж Сущова и рощи, что к Напрудному».

Ранее на наружной стене церкви находилась очень любопытная фреска, изображавшая всадника на коне, держащего в вытянутой руке сокола. По преданию, она изображала святого Трифона, но в житии его, однако, ничего не говорится о том, что он увлекался охотой.

Первые достоверные указания на существование церкви в селе находятся в документах Патриаршего приказа за 1625 и 1626 гг., а в 1646 г. она упоминается уже как каменная: «Дворцовое Напрудное село, за Сретенскими вороты, на Переславльской дороге, подле Москвы, а в селе церковь мученика Трифона каменная». Однако есть сведения, что церковь была построена значительно раньше первых упоминаний о ней: при обследовании церкви в 1936 г. реставратор П.Д. Барановский обнаружил на южной стене надпись, которая может датироваться 1492 г., а по словам историка Москвы И.М. Снегирева, в церкви находились надгробия 1570 г. Судя же по документам и натурным обследованиям, церковь была сложена из тесаного камня в первой половине XVI в. и имела раннее покрытие по трехчастному своду, восстановленное уже в наши дни.

В XIX в. приход увеличивается, и церковь начинает перестраиваться: в 1825 г. с юга к церкви пристраивается придел Св. Николая, в 1839 г. – строится колокольня, в 1861 г. – северный придел во имя св. Филарета милостивого, а в 1890–1895 гг. архитектор П.П. Зыков возводит высокую колокольню и обширную трапезную с приделами Св. Николая Чудотворца и Св. Филиппа Митрополита (освященные в ноябре 1896 г. и сентябре 1898 г.).

Работы по исследованию и восстановлению первоначального облика памятника начались еще в 1920 г. Д.П. Суховым, потом они были продолжены П.Д. Барановским, С.А. Тороповым и Л.А. Давидом, который в тяжелые дни осени 1941 г. произвел обмер здания церкви. Сейчас ни колокольни, ни трапезной уже нет, осталась лишь изящная церковь (Трифоновская ул., 38), восстановленная полностью (гипотетична лишь форма звонницы) в 1948–1953 гг. и в 1970–1975 гг.

В церкви хранилась икона, в которой были заключены несколько частиц от мощей св. Трифона, которые сохранялись в сербском городе Которе. В начале XIX в. мастер-серебряник Трифон Добряков пожертвовал туда серебряную раку, а в ответ сербский митрополит Петр Негош прислал ему три частицы мощей святого, которые мастер подарил императору Александру I; впоследствии они были вложены в икону, находившуюся в Трифоновской церкви. Теперь эта икона находится в церкви Знамения, «что в Переяславской слободе» (2-й Крестовский пер., 17).

Недалеко от Трифоновской улицы расположены строения одной из самых крупных московских больниц, известной под аббревиатурой МОНИКИ, что означает Московский областной научно-исследовательский клинический институт (ул. Щепкина, 61/2, ранее 3-я Мещанская). Больница была основана в 1776 г. по указу Екатерины II, почему долгое время и носила ее имя.

В 1771 г. в Москве появилась вселявшая страх азиатская гостья – чума, и тысячи москвичей стали ее жертвой. Рядом с Напрудной слободой устроили карантин, находившийся у Троицкой (или Крестовской) заставы, стоявшей на дороге на Переславль, Ростов и Ярославль. По указу Екатерины II в деревянных зданиях открылась больница: «Усмотря, что в числе скитающихся по миру и просящих милостыни в здешнем городе есть престарелые и увечные больные, которые трудами своими кормиться не в состоянии, а также и никому не принадлежащие люди, о коих никто попечения не имеет, заблагорассудили мы по природному нашему человеколюбию учредить под ведомством здешней полиции особую больницу…» Но так как после эпидемии, по словам указа, «оказываются в здешнем городе множество молодых ленивцев, приобыкших лучше праздно шататься, прося милостыни, нежели получать пропитание работою», Екатерина, «дабы прекратить им средства к развратной праздности», указала учредить при больнице у заставы работный дом и «содержать там мужского пола ленивцев, употребляя оных для пиления дикого камня». Для «ленивцев» женского пола употребили здания бывшего Андреевского монастыря около Калужской заставы.

Однако в скором времени работный дом упразднили и все помещения отдали Екатерининской больнице, предназначенной в основном для простого люда: «Больница принимает больных всякого рода, как в отношении их звания, так и в отношении их пола, возраста и болезней». В 1812 г. в ней лежали как русские, так и французские больные и раненые. После того, как в 1828 г. в доме князя Н.С. Гагарина у Петровских ворот открыли филиал больницы, получивший имя Ново-Екатерининской, больница у Крестовской заставы стала называться Старой.

В 1840-х гг. Старо-Екатерининской больницей заведовал знаменитый врач Ф. Гааз, усердно благоустраивавший ее, в ней появились водопровод, души и модные тогда в Европе серные ванны.

Первым каменным зданием Старо-Екатерининской больницы стал корпус для персонала и прислуги, выстроенный в 1898 г., а вторым – храм в память восшествия на престол и бракосочетания Николая II, освященный 3 ноября 1899 г. (архитектор В.П. Десятов; ул. Щепкина, 16). Эта церковь была сооружена на средства благотворителя больницы А.П. Каверина, пожертвовавшего более 100 тысяч рублей. Как сообщала газета «Московские церковные ведомости», «внутри храм поражает великолепием и красотою; широкий купол поддерживается четырьмя столпами; святые иконы писаны в древнем стиле по вызолоченному фону; стены храма украшены живописью и орнаментами в древнем стиле; ко дню освящения храмоздателем сооружена драгоценная утварь работы Г. Хлебникова и облачения».

Почти все здания, выстроенные до советского времени, возводились на частные средства – на пожертвования врачей или таких филантропов, как Каверины, Морозовы или Крестовниковы.

Интересно, что одно время больница называлась Американской – в начале 1920-х гг. Комитет медицинской помощи США взял, в сущности, на себя ее снабжение медикаментами и прочими нужными вещами, но вскоре большевики отказались от помощи из-за границы. Больницу переименовали в Московский клинический институт; потом, правда, вернули ей название Екатерининской больницы, но уже имени профессора А.И. Бабухина (известного гистолога); ныне же это опять институт, носящий имя М.Ф. Владимирского, медика по образованию, но большевика, умудрившегося безнаказанно для себя пробыть в продолжение почти четверти века – с 1927 по 1951 г. – на посту председателя Центральной ревизионной комиссии большевистской партии.

У Трифоновской улицы находилось первое московское городское кладбище, основанное в 1748 г. Императрица Елизавета Петровна на пути из Кремля в свою резиденцию в Лефортове проезжала мимо многочисленных церквей и кладбищ при них. Убоявшись заразы и убегая печального вида их, императрица соизволила запретить хоронить при этих церквах и повелела отвести для кладбища приличное место подальше от пути ее следования. Архитектор Д.В. Ухтомский нашел такое недалеко от старинного иноземного кладбища среди полей у Трифоновской церкви, где в 1748–1750 гг. устроили новое: огородили его забором, поставили ворота и соорудили небольшую деревянную церковь во имя Лазаря, отчего кладбище получило название Лазаревского.

Каменное здание церкви (2-й Лазаревский пер., 2, ул. Советской армии) строилось в конце XVIII в. на средства, пожертвованные богатой купеческой семьей Долговых. Глава семьи – Лука Иванович Долгов – был одним из самых богатых московских купцов. Прибыв в Москву из Калуги, он почти сразу стал первогильдейским купцом, а за пожертвования, сделанные им во время чумы 1771 г., получил чин титулярного советника и дворянство. От двух браков у него было 14 детей, его дочери сделали прекрасные партии: одна из них вышла замуж за князя Горчакова, другая – за гвардейца Колычева, третья – за профессора университета врача Зыбелина, четвертая – за архитектора Баженова, пятая – за Назарова, тоже архитектора.

Ему-то, своему зятю Елизвою Семеновичу Назарову, и поручил купец выполнить богоугодное дело – постройку новой церкви на Лазаревском кладбище. В 1783 г. Л.И. Долгов просил дозволения выстроить церковь «каменную о трех престолах и при ней в особливом отделении несколько каменных же жилых покоев для пребывания бедных». Церковь строилась в 1784–1787 гг. – это была небольшая ротонда с трапезной, украшенной с запада двумя башенками для колокольного звона, и портиком между ними. В 1902–1904 гг. по проекту архитектора С.Ф. Воскресенского трапезную построили заново: сделали ее значительно шире и длиннее, сохранив и портик, и обе колоколенки. В трапезной находились два придельных храма – Воскрешения Лазаря и евангелиста Луки, главный же престол был освящен во имя Сошествия Св. Духа.

В советское время почти полностью уничтожили внутреннее убранство – в церкви устроили общежитие, тогда же исчезла и доска с эпитафией храмоздателю, в которой рассказывалось о самом Луке Ивановиче Долгове: «Тут погребено тело Луки Ивановича Долгова. Родился 1722 года октября 10 дня. День ангела 18 октября. Скончался 1783 года апреля 19 дня. Был по выборам Гражданства Президентом Московского магистрата, во время заразительной болезни в Москве членом Предохранительной комиссии. За сии усердные труды имянным указом пожалован титулярным советником. В жизнь свою расположась на сем месте создать храм Сошествия Св. Духа с двумя приделами – Луки евангелиста и Воскресения праведного Лазаря, в последний год своей жизни оный расположил по плану и фасад, согласно своему намерению, проектированному затем его зятем Статским советником и Правительствующего Сената архитектором Елизвоем Семеновичем Назаровым, предназначена в исполнение привести по кончине его. Вследствие чего сия святая церковь и сооружена оставшими по нем».

Большое Лазаревское кладбище, когда-то бывшее за городской границей, в XIX в., оказалось внутри города. На памятниках кладбища можно было прочесть многие и многие дорогие и памятные нам имена. Анна Григорьевна Достоевская вспоминала, как во время приезда в Москву в 1867 г. «в одно ясное утро» Федор Михайлович повез ее на Лазаревское кладбище, «где погребена его мать, Мария Федоровна Достоевская, к памяти которой он относился с сердечной нежностью. Мы были очень довольны, что еще застали священника в церкви, и он мог совершить панихиду на ее могиле».

На Лазаревском кладбище были похоронены известные люди: среди них юрист Н.Н. Сандунов, его брат артист С.Н. Сандунов, филолог Р.Ф. Тимковский, медики С.И. Зыбелин и А.И. Кикин, ботаник П.Ф. Маевский, богослов А.П. Смирнов. Там же были и могилы архитекторов Е.С. Назарова и П.Е. Баева, поэта Ф.Б. Миллера, профессора Московского университета, отца известного историка Москвы М.М. Снегирева, москвоведов С.М. Любецкого и Н.А. Скворцова.

Большевистские хозяева Москвы, ничтоже сумняшеся, решили превратить кладбище в… детский парк. Все надгробия были вывезены, могилы разровнены, и на костях предков заиграли счастливые дети Страны Советов.

Как тут не вспомнить бессмертные слова Пушкина: «Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности…»

Мещанская слобода

Мещанской слободе повезло в истории Москвы: хотя она и просуществовала менее чем многие другие московские слободы, но была исследована тщательнее их. Так получилось потому, что, во-первых, сохранился целый комплекс документальных источников по Мещанской слободе, а во-вторых, разработкой этого архива занялся крупнейший историк Сергей Константинович Богоявленский. Его исследование по истории Мещанской слободы при жизни (он умер в 1947 г.) не было опубликовано и только сравнительно недавно увидело свет.

Откуда же произошло такое название – Мещанская? Во время русско-польских войн второй половины XVII в. жители многих пограничных городов, местечек и деревень, оказавшиеся в зоне военных действий, либо выражали желание переехать в Россию, либо были насильственно переселены туда. В число последних входили не только военнопленные, но и мирные граждане, захваченные русскими и обращенные ими в холопство. После Андрусовского перемирия, заключенного в 1667 г., многие вернулись в родные места, но некоторые решили остаться в России. В Москве их стали расселять в особой слободе, названной Мещанской, от польского слова mieszczanin, то есть горожанин.

Официально слобода была учреждена в конце 1670 г. или в начале 1671 г. Всеми делами ее заведовал Посольский приказ, во главе которого стоял всесильный боярин Артамон Матвеев, пользовавшийся неограниченным доверием царя Алексея Михайловича. Для слободы отвели за Сретенскими воротами Земляного города выгонную городскую, а также полевую землю, взятую у соседних Напрудной и Троицкой слобод, и несколько загородных частных дворов. Нормой наделения мещан землей был участок в 10 саженей поперек и 20 саженей в длину (1 сажень = 2,13 м), но многим, особенно тем, кто жил ближе к городу, давались участки и 5 саженей в поперечнике. Так как землей обитатели слободы наделялись от государства бесплатно, то при всяких спорах считалось, что в слободе «ценят и отдают хоромное строение, а земель никому не отдают для того, что те земли мещанам даные», следовательно, слобожане могли продать или завещать только строения на участке.

В планировке Москвы до сих пор остались следы этой слободы: несколько длинных, параллельных друг другу улиц, до недавнего времени сохранявших название Мещанских. Главная улица бывшей слободы, 1-я Мещанская, в 1957 г. в связи с проходившим тогда в Москве Всемирным фестивалем молодежи была переименована в проспект Мира (после Октябрьского переворота она короткое время называлась 1-й Гражданской); 2-я Мещанская в 1966 г. стала улицей Гиляровского, 3-я в 1962 г. – улицей Щепкина, а 4-я – сохранила свое имя, превратившись в 1966 г. просто в Мещанскую улицу.

Неудивительно, что именно 1-я Мещанская стала главной улицей всей слободы – ведь улица была значительно старше ее: по 1-й Мещанской проходила одна из главных сухопутных дорог, соединившая центры нескольких княжеств: Москву, Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль. По улице тянулись обозы купцов, сновали экипажи, со времени основания Троицкой обители брели богомольцы. С XVI в. по улице шли из Архангельска торговые обозы иноземных купцов.

Сравнительно плотная застройка находилась лишь с левой стороны улицы, с правой же, за лентой строений, простирались обширные поля и выгоны ямщиков Переславской ямской слободы.

Сама улица долгое время была относительно спокойной, с неширокими тротуарами и небольшими домиками, за палисадниками с деревьями и кустами сирени. Изменяться улица стала в начале нашего столетия, особенно после открытия движения по Московско-Виндавской дороге, когда постепенно на ней стали появляться большие дома и магазины. Но наибольшие перемены наступили в конце 1930-х гг. – улица стала парадным подъездом к сельскохозяйственной выставке, и потребовалось соответствующее оформление ее.

Первые признаки такого парадного оформления встречают нас в самом начале: небольшие и неказистые дома «украшены» двумя башенками с одинаковыми барельефами на них, изображающими этаких бодрых селян с огромными снопами в высоко поднятых руках; под правым барельефом сохранились цифры: «1954».

В XVIII в. в начале 1-й Мещанской с ее левой стороны находилось несколько больших и богатых усадеб, от которых еще остались немые свидетели. Так, если войти во двор дома под № 3 (выстроенного по проекту академика архитектуры В.П. Загорского в 1893 г.), то можно увидеть трехэтажный дом с остатками классического декора. Он и сейчас кажется немаленьким, но можно представить себе, каким огромным он выглядел в окружении одноэтажных строений вокруг.

В конце XVII в. несколько дворов тяглецов Мещанской слободы были здесь скуплены богатым купцом Матвеем Евреиновым, когда-то бедным еврейским мальчиком, взятым в плен во время русско-польской войны, привезенным в Москву и проданным торговцу. По царскому указу его уже юношей освободили и поселили в Мещанской слободе, где он стал торговать сам и со временем превратился в богатого и уважаемого купца первой гильдии, учредителя первой в Москве шелковой фабрики (строения ее находились на Ильинке на бывшем Посольском дворе и здесь, на Мещанской). После его смерти усадьба перешла к сыну, а потом – внуку Матвею Андреевичу Евреинову. На плане его участка на 1-й Мещанской, датированном 1779 г., уже тогда были показаны каменные палаты, которые сохранились до нашего времени во дворе дома № 3. В конце XVIII – начале XIX в. палаты, как и вся усадьба, принадлежали тайному советнику (один из высших чинов российской Табели о рангах) Николаю Семеновичу Лаптеву.

В одной из квартир дворового корпуса происходили собрания «нечаевцев», кружка студентов Петровской академии «Народная расправа», подпавших под влияние фанатика, некоего Нечаева, не брезговавшего ради выполнения своих целей самыми грязными методами: подозревая в предательстве члена кружка студента Иванова, он решил убить его. Вот здесь, на Мещанской, осенью 1869 г. и разрабатывался план убийства: Иванова поздно ночью завлекли в грот в парке Петровской академии и убили. Преступление, взволновавшее всю Россию, было раскрыто, сообщников Нечаева арестовали и судили. Сам же Нечаев бежал за границу, но позднее его выдали России как уголовника и заключили в Петропавловскую крепость, где он, по-видимому, покончил с собой.

Рядом с этой немалой усадьбой находилась еще более обширная, образованная покупкой восьми дворов сыновьями М.Г. Евреинова Петром и Яковом. Последний был самым видным из братьев Евреиновых: он находился в числе тех, кого Петр послал за границу обучиться цивилизованным методам ведения купеческого и мануфактурного дела, затем его назначили российским консулом в Испании, потом советником Мануфактур-коллегии и, наконец, президентом Коммерц-коллегии. На плане его участка, снятом в 1778 г., показаны каменные палаты. Позже владельцем их был действительный тайный советник Михаил Федорович Соймонов, старший сын Ф.И. Соймонова, исследователя Каспийского моря.

М.Ф. Соймонов родился в Москве и учился в артиллерийской школе, находившейся недалеко отсюда, на Земляном валу. Он был одним из крупных деятелей на ниве русского образования и горной промышленности: основал Горный институт в Петербурге, руководил Берг-коллегией и монетным департаментом. В 1781 г. М.Ф. Соймонов вышел в отставку и переехал в Москву, где и скончался в 1804 г.

Усадьба его протянулась на 65 саженей (около 130 метров) по улице и выходила на соседнюю 2-ю Мещанскую. В правой ее части находился двухэтажный каменный господский дом, по обеим сторонам которого стояли флигели, образующие полукруглый парадный двор – курдонер. Если войти со 2-й Мещанской во двор дома № 7–9, то еще можно увидеть остатки дворового флигеля и барского дома бывшей усадьбы М.Ф. Соймонова.

В начале XIX в. соймоновскую усадьбу купил подполковник Иван Родионович Кошелев, прадед которого Родион Кошелев разбогател и сделал хорошую карьеру, ему, возможно, помогла женитьба на дочери пастора Глюка, служанкой которого была будущая императрица Екатерина I. Родион Кошелев имел большой дом на Девичьем поле (он сохранился в перестроенном виде; см. главу «Девичье поле»), жил широко, нерасчетливо тратя свое состояние, так что наследникам осталось не так уж и много. И.Р. Кошелев дослужился до чина подполковника, но во время павловского царствования почел за лучшее выйти в отставку и уехать в Москву, приобретя усадьбу на 1-й Мещанской, где жил тихо и скромно, занимаясь науками, и в особенности историей.

Его сын Александр Иванович Кошелев стал известным деятелем славянофильского движения, издателем журнала «Русская беседа», автором мемуаров. Он родился в этом доме на Мещанской 9 мая 1806 г., получил хорошее домашнее образование под руководством профессоров Московского университета, в числе которых были X. Шлецер и А.Ф. Морошкин. У них учился и живший рядом Иван Киреевский, будущий издатель запрещенного с первого номера журнала «Европеец», философ и убежденный славянофил.

В 30-х гг. XIX в. эта дворянская усадьба перешла к чаеторговцам братьям Василию и Ивану Алексеевичам Перловым. Чай в России появился в 1638 г., когда монгольский хан прислал четыре пуда его в подарок царю Михаилу Федоровичу, а с XVIII в. он стал национальным напитком. Чай, особенно в центральных губерниях России, был настолько распространен, что перед Первой мировой войной Россия занимала второе после Англии место по его потреблению, и чайная торговля была весьма прибыльной.

Перловы были одними из самых крупных чаеторговцев в России. Основатель фирмы, некий Алексей Иванович, открыл в 1787 г. торговлю в рядах на Красной площади и принял в 1806 г. фамилию Перлов. Сын его Василий (1784–1869) купил в 1836 г. дом Кошелевых на 1-й Мещанской улице и открыл тут чайный магазин. Его потомки разделились на две ветви: внук Семен Васильевич (1821–1879) и правнук Василий Семенович (1841–1892) продолжали жить и торговать на 1-й Мещанской под фирмой «В. Перлов с сыновьями», а другой внук, Сергей Васильевич (1836–1911), обосновался на Мясницкой улице. Он приобрел там участок (под № 19) и построил по проекту Р.И. Клейна жилой дом с магазином на первом этаже. Причудливый «китайский» вид дом на Мясницкой получил в 1896 г., когда в связи с ожидаемым приездом видного китайского сановника С.В. Перлов решил переделать фасад своего дома, однако сановник посетил другого Перлова на 1-й Мещанской.

«Мещанские» Перловы весьма успешно торговали: если до 1857 г. у них был только один чайный магазин на 1-й Мещанской, то с 1858 по 1897 г. число магазинов выросло до 88, и не только по всей России, но и за границей – в Австрии, Германии и Франции. На 1-й Мещанской Перловы выстроили по проекту архитектора Р.И. Клейна пятиэтажное доходное здание (№ 5).

За ним советские постройки, которыми стали оформлять эту магистраль с конца 1930-х гг. Несколько странные декоративные украшения, похожие на вставленные в стену дома заклепки, и худосочные колонки лоджий отнюдь не способствуют созданию монументального образа дома (№ 7–9), к которому явно стремился автор, архитектор Д.Д. Булгаков, так как предполагалось, что дом будет стоять по красной линии нового магистрального проезда, который должен был пересекать 1-ю Мещанскую. Если зайти справа за угол дома, то можно увидеть его парадный фасад: в центре дома устроен проезд во двор, над которым автор поместил повторяющиеся изображения молотов и серпов с продетыми через серпы свитками. Дом этот сразу после его окончания подвергся уничтожающей критике: журнал «Архитектура СССР» отметил, что «весь фасад представляет собою образчик фальшивой, насквозь ложной декорации».

Дом строился для министерства связи с весны 1937 г. и достраивался уже во время войны, его окончили в декабре 1944 г. В архиве сохранилась любопытная переписка министра связи некоего Пересыпкина с архитектурным надзором по поводу министерского требования изменить внутреннюю планировку дома для того, чтобы вставитъ туда большую квартиру для самого себя. Надзор возражал, так как перепланировка изменяла уже одобренный фасад здания, а министр настаивал, присылая письма с лично подписанными планами своей квартиры.

Как раз на месте левого угла этого здания находились апсиды слободской церкви Свв. Адриана и Натальи. В 1672 г., почти сразу после основания слободы, мещане выстроили деревянную церковь, богато ими украшенную: в 1674 г. воры, проникнув в нее, смогли унести драгоценных предметов на огромную тогда сумму в 160 рублей. Каменное здание церкви начали строить после пожара 1688 г., но мещане, однако, не смогли оплатить всю постройку и обратились с просьбой к казне о вспомоществовании. Откликнувшись на просьбу, великие государи Иван и Петр Алексеевичи повелели «в ту новопостроенную церковь к дверям и к окнам на затворы дать двести досок железа ис того, которое собрано с кровли государственного Посольского приказа и положено на Посольском дворе в анбары».

Внутри церкви над иконостасом и снаружи вокруг колокольни на изразцовом поясе находилась надпись, повествующая о построении церкви: «Лета 7194 июня повелением великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича и великия государыни благоверныя царевны и великия княжны Софии Алексеевны… зачата бысть сия церковь… и совершена в лето 7196 июня в 24 день».

Церковь получилась великолепная, украшенная богатыми изразцами: тут уж постарались мещане, мастера ценинного дела, выходцы из белорусских городов. Со стороны Мещанской церковный участок ограждала изящного рисунка решетка, поставленная в середине XVIII в. Главный престол посвящался апостолам Петру и Павлу, но москвичам церковь была более известна по имени придела свв. Адриана и Натальи. В этой церкви в 1897 г. отпевали знаменитого врача Григория Антоновича Захарьина, а в 1926 г. художника Виктора Михайловича Васнецова. Церковь сломали в 1936 г., когда было решено превратить 1-ю Мещанскую в улицу-витрину, ведущую к выставке достижений социалистического сельского хозяйства.

Через небольшой сад – здание (№ 13), выстроенное в 1912 г. архитектором Г.А. Гельрихом для «Московского общества призрения, воспитания и обучения слепых детей» с церковью Марии Магдалины. В конце XVIII в. здесь было владение содержателя скипидарной и канифольной фабрики А.Ф. Евреинова с каменными палатами. В 1812–1825 гг. двором владел С.А. Норов, отец декабриста.

За жилым семиэтажным зданием, предназначавшимся для «общежития рядового состава Управления милиции гор. Москвы» (1939 г., архитектор К.И. Джус), находится строение, вызывающее недоуменный вопрос: почему это на нем изображено «№ 8»? Оказывается, что оно было выстроено для восьмой электроподстанции московского трамвая. Вполне утилитарные постройки, производственные сооружения трамвайного хозяйства, сделаны были с выдумкой, со вкусом и поистине красили город. Особенно хороша была эта Мещанская подстанция, выстроенная к концу 1911 г., украшенная московским гербом, двумя башенками и декорацией в стиле русского модерна, но ее теперь так изуродовали, что прежней красоты и не предположишь.

На углах перекрестка 1-й Мещанской с улицей Дурова два совершенно разных строения: правое (№ 19), с дробным орнаментом, «надетым» на кирпичный конструктивный остов, выстроено в 1903 г. (архитектор Н.П. Матвеев), слева современное (1981 г.) уродливое строение из стандартных бетонных плит, где находятся Дом моды и салон-магазин «Слава Зайцев».

На той же левой стороне улицы особняк (№ 25), принадлежавший до 1917 г. текстильному фабриканту С.П. Моргунову; однако построен он был не для него, а для купчихи второй гильдии С.Ф. Циммерман в 1902 г., когда архитектор А.С. Гребенщиков значительно переделал старый дом надворной советницы Е.А. Свечиной еще первой трети XIX в. Далее опять парадное советское здание (№ 27, 1951 г., архитекторы П.И. Скокан, Г.С. Дукельский), отягощенное непомерным грузом пышных декораций; за ним два дома: № 29 (1902 г., архитектор М.Г. Пиотрович, надстроен в 30-е гг. двумя этажами) и № 31 (1914 г., архитектор Л.А. Херсонский).

На участке дома № 27, принадлежавшем статскому советнику А.Г. Оппелю, в начале XIX в. жил «московский купец Николай Алексеев сын Полевой», тот самый Полевой, который в продолжение многих лет был кумиром молодежи, издавал популярный журнал «Московский телеграф», буквально произведший переворот в русской журналистике. Полевой понял, что в издательской деятельности надо ориентироваться на более широкие массы читателей, а не на очень тонкий слой высокообразованных людей. В продолжение 10 лет «Московский телеграф» был самым популярным журналом, и современная молодежь зачитывалась им. «У тогдашнего молодого поколения, – писал Аполлон Григорьев, – есть предводитель, есть живой орган, на лету подхватывающий все, что носится в воздухе, даровитый до гениальности самоучка, легко усвояющий, ясно и страстно передающий все веяния жизни, увлекающийся сам и увлекающий за собою других… „купчишка Полевой“, как с пеной у рта зовут его, с одной стороны, бессильные старцы, а с другой – литературные аристократы».

На этом участке, выходившем и на 2-ю Мещанскую, стояли несколько строений каменных и деревянных. Здесь же находился водочный завод, и можно представить насмешки «литературных аристократов», когда они узнавали, что издатель знаменитого журнала был не только купцом, но и – о ужас! – содержал водочный завод.

Полевой пригласил участвовать в журнале П.А. Вяземского, на страницах его печатались А.С. Пушкин, Е.А. Баратынский, В.А. Жуковский, А.Ф. Вельтман, И.И. Лажечников и многие другие известные литераторы. Журнал Полевого писал об успехах промышленности и торговли, отмечал значение купеческого сословия в России. Но… обычная судьба мало-мальски талантливого начинания в тоталитарном государстве: журнал Полевого взял да и запретил император Николай. Полевой отрицательно отозвался о патриотической пьесе поэта Н.В. Кукольника «Рука Всевышнего Отечество спасла», так понравившейся коронованному самодуру, и «Московский телеграф» погиб. Тогда по рукам ходило такое стихотворение: