Текст книги "От Садового кольца до границ Москвы. История окраин, шедевры зодчества, памятные места, людские судьбы"

Вскоре за «порцелиновым» сервизом и «априкосовыми» деревьями с плодами и без оных в продажу пошла и вся усадьба. Часть ее купила за 25 тысяч рублей в августе 1777 г. Коллегия экономии и разместила в ней приют для неимущих отставных офицеров. В начале XIX в. было решено превратить офицерский приют в женское учебное заведение, ибо выяснилось, что «образование девиц столь же полезно, как и образование мужчин». Императрица Мария Федоровна приобрела инвалидный дом, подарила его новому училищу и сама составила проект «заведения для малолетних благородных девиц». Новое учебное заведение назвали Училищем ордена Святой Екатерины и открыли его 10 февраля 1803 г.

Перестраивал старые салтыковские палаты архитектор Джованни Батиста (или, как его называли в Москве, Иван Дементьевич) Жилярди: с 1804 по 1808 г. с обеих сторон здания делались пристройки. После 1812 г. решили училище расширить, прикупили у тайной советницы Прасковьи Мятлевой большой участок «с растущим в нем лесом, с прудами и находящеюся в них рыбою» и стали переделывать главный дом по проекту сына Ивана Жилярди Доменико (или Дементия) с участием А.Г. Григорьева. Здание, законченное в 1819 г., приобрело новые черты, свойственные несколько суровому стилю ампир: в центре торжественный портик с десятью дорическими колоннами и красивым фризом, более сдержанная декоративная обработка. В 1827–1830 гг. пристроили боковые корпуса. Интерьеры были заново отделаны – славились два больших торжественных зала в этом здании и церковь, внутреннее убранство которой было перенесено из Пречистенского дворца, выстроенного для Екатерины II архитектором М.Ф. Казаковым.

Но на площади доминирует не этот шедевр русской архитектуры, а совсем другое здание, выстроенное в виде… пятиконечной звезды, да еще и так, что форму его можно увидеть разве что с самолета. Это произведение архитекторов К.С. Алабяна и В.Н. Симбирцева, построенное в 1934–1940 гг. с благословения знатока искусств Ворошилова для армейского театра. В программе конкурса было записано основное требование: «В архитектуре театра отразить Красную армию».

И «отразили». Как писали авторы проекта, они «хотели передать идейную целеустремленность нашей Красной армии». Очевидно, с этой целью в проекте намеревались поставить наверху здания огромную фигуру красноармейца с винтовкой и со звездой из самоцветов, на пилонах по углам театра водрузить скульптурные группы, долженствовавшие изобразить все роды войск: «пехоту, авиацию, кавалерию, моточасти». Можно себе вообразить нависающие над посетителем театра моточасти с кавалерией… Над входом же проектировалась «скульптурная группа, символизирующая единение трудящихся». Но и без этих символов театр, оконченный в 1940 г., получился неудобным, залы с плохой акустикой, фасады его, обращенные в противоположную от площади сторону, угрюмы и скучны. Как писал восторженный критик в журнале «Архитектура СССР», здание театра «целиком принадлежит эпохе социализма, создавшей новую армию – стража свободного социалистического труда, стража мира». Поучительный пример подчинения искусства идеологии…

Екатерининская площадь за советское время приобрела какой-то милитаристский характер: кроме военного театра – рядом военный музей, у Самотечного бульвара – памятник полководцу Суворову (скульптор О.К. Комов, архитектор В.А. Нестеров), на самом бульваре – бюсты дважды героев Советского Союза летчика В.И. Попкова и маршала Ф.И. Толбухина, а Екатерининское училище стало армейским клубом, перед которым стоит бюст военачальника М.В. Фрунзе. В 1925 г. вышло такое постановление РВС (то есть Революционного военного совета, председателем которого был К.Е. Ворошилов): «Увековечить память тов. Фрунзе Михаила Васильевича постройкой в Москве Центрального дома Красной армии имени товарища Фрунзе Михаила Васильевича». Со временем решили, что на постройку нового здания тратиться не стоит, а можно приспособить здание Екатерининского института, и с 1928 г. здесь обосновался Дом Красной армии, ставший мощным пропагандистским военным центром.

В советское время, когда увлекались наглядной агитацией, на здании училища поставили доску с такими словами: «Я вижу всюду заговор богачей, ищущих своей собственной выгоды под именем и предлогом блага». Она, как и многие десятки подобных ей по всему городу, уже в 30-е гг. куда-то подевалась.

Теперь мы покинем площадь и пойдем на Новую Божедомку, которая с 1940 г. называется улицей Достоевского. На ней совсем рядом стоят два замечательных архитектурных памятника. Справа, под № 2, – здание Мариинской больницы, названной по имени своей основательницы императрицы Марии Федоровны, занявшейся благотворительностью после насильственной смерти мужа, императора Павла I. В 1802 г. она решила употребить часть доходов воспитательных домов, достигших к тому времени громадной суммы, 28 миллионов рублей, для устройства благотворительных заведений в Петербурге и Москве.

На окраине города у ямщиков Переяславской слободы приобрели участок земли и на нем в 1804 г. заложили здание больницы по проекту архитектора И. Жилярди. Законченное здание было освящено 1 июля 1806 г.

Любопытно отметить, что в Петербурге на Литейном проспекте находится очень похожее на московскую Мариинскую больницу строение. Это тоже больница и тоже Мариинская, здание которой было выстроено по проекту архитектора Д. Кваренги в 1803–1805 гг. Возможно, что Жилярди просто повторил проект именитого петербургского зодчего.

После кончины императрицы Марии Федоровны московской больнице официально присвоили наименование Мариинской и на фронтоне сделали надпись из ярких вызолоченных букв. В 1806 г. при ее мужском отделении освятили церковь Петра и Павла, в 1807 г. при женском отделении – храм во имя иконы Тихвинской Божьей Матери; несколько позднее – в 1807–1813 гг. – были построены северный и южный флигели. В середине XIX в. больница стала расширяться: архитектор М.Д. Быковский пристроил симметричные крылья и примерно тогда же флигели надстроили третьим этажом. Во дворе больницы на пожертвования купца Н.В. Лепешкина в 1856–1857 гг. выстроили церковь в память Успения Анны Праведной.

Мариинская больница оказывала бесплатную помощь «всякого состояния, пола и возраста и всякой нации бедным и неимущим людям». Как писала сама Мария Федоровна, «бедность есть первое право» на принятие в больницу.

Мариинская больница для бедных служила примером для подражания, ибо постановка дела была образцовой. В 1870-х гг. при ней основали Мариинское благотворительное общество, которое заботилось о выходящих из больницы – одевало их и приискивало им работу. Здесь же открыли бесплатную школу, устроили приют для неизлечимых больных и училище для фельдшериц. В больнице использовались последние достижения техники: в 1875 г. к каждой кровати провели электрический звонок. «Пуговки звонков, – говорилось в описании больницы, – находятся на стенах около каждой кровати, и от них проведены снурки к больному, так что больному не нужно даже подниматься на постели для того, чтобы позвать прислугу».

В 1821 г. в Мариинскую больницу «на вакансию лекаря при отделении для приходящих больных женского пола» был определен Михаил Андреевич Достоевский. Ему дали казенную квартиру в правом флигеле. В этой квартире 30 октября того же года в семье Достоевских родился второй ребенок, названный Федором. В 1823 г. семья переехала в другую квартиру, находившуюся в левом флигеле, где Достоевские жили до 1837 г.

По словам Андрея Михайловича Достоевского, младшего брата писателя, «отец наш, уже семейный человек, имевший в то время 4–5 человек детей, пользуясь штаб-офицерским чином, занимал квартиру, состоящую собственно из двух чистых комнат, кроме передней и кухни… Впоследствии, уже в 30-х годах, когда семейство родителей еще увеличилось, была прибавлена к этой квартире еще одна комната с тремя окнами на задний двор…». В этой квартире прошло детство и юность Федора Михайловича, в ней в возрасте тридцати шести лет умерла от туберкулеза его мать. После ее кончины все переменилось, братья Михаил и Федор уехали учиться в Петербург, а ушедший в отставку отец покинул казенную квартиру.

Теперь здесь музей великого писателя, открытый в 1928 г. Перед основным зданием больницы стоит памятник Достоевскому, одна из ранних работ скульптора С.Д. Меркурова, находившаяся раньше на Цветном бульваре. Памятник перенесли в скверик перед зданием в 1936 г., а в 1956 г., в 75-ю годовщину со дня смерти писателя, статую, стоявшую прямо на земле, поставили на высокий постамент (архитектор И.А. Француз).

В декабре 1903 г. с диагнозом «двустороннее воспаление легких» в Мариинскую больницу был положен Николай Федорович Федоров, оригинальный русский мыслитель и многолетний библиотекарь Румянцевской библиотеки, о котором с признательностью отзывалось множество ее читателей – он был, как тогда говорили, «идеальным библиотекарем». Н.Ф. Федоров скончался здесь 15 декабря 1903 г.

Здание Александровского института (№ 4) рядом с Мариинской больницей сначала было предназначено для Вдовьего дома, основанного императрицей Марией Федоровной. По указу от 5 февраля 1809 г. была начата его постройка по проекту И. Жилярди. Летом 1811 г. на окраине Москвы среди полей и огородов поднялось великолепное здание с выразительным восьми-колонным портиком, высоко поднятым на арочный цокольный этаж. Но вскоре Вдовьему дому передали строение на Кудринской площади, а на Божедомке разместили новое учебное заведение – «для детей неимущих дворян и разночинцев», названное в честь императора Александровским училищем (институтом оно стало в 1892 г.).

Напротив Александровского института, на углу с 2-м Мариинским переулком (с 1924 г. пер. Чернышевского), находится небольшое здание – произведение плодовитого московского архитектора Н.И. Жерихова, много строившего в районе Арбата и Пречистенки. Здание это находится на большом земельном участке Александровского училища, который сдавал его по частям в долгосрочную аренду. На одной из них арендатор, некий И.М. Мануйлов, в 1912 г. и выстроил этот особняк; отличительной чертой работ автора этого проекта было почти обязательное использование скульптуры в декоративном оформлении – и здесь можно увидеть лепной барельеф над входом с левой стороны здания.

Сам переулок, даже несмотря на то, что многие здания в нем исчезли, все-таки похож на небольшой архитектурный заповедник. Переулок был проложен в конце 1880-х гг. по обширному участку купца Карла Фугельзанга, который он разделил на девять меньших и распродал в разные руки. В начале 1890-х гг. на них появились очаровательные деревянные дома – резные, с украшениями, похожие на сказочные избушки. Один из них, к счастью, сохранился – он стоит на изломе переулка. Стоит обратить внимание на необычные формы наличников его окон – в них чувствуется влияние наступающей эпохи модерна в Москве. Дом был спроектирован архитектором Н.Д. Морозовым в 1893 г. для коллежского советника Ю.Д. Москатиньева. Авторство других деревянных домов, которые, к сожалению, не сохранились, принадлежало архитектору Т.И. Семенову.

Автором нескольких небольших зданий в этом переулке был архитектор Максим Карлович Геппенер, который много работал в Москве – в числе его построек были в основном приюты, училища, гимназии, пожарные части и пр. Здесь, во 2-м Мариинском переулке, почти у пересечения переулка с Новой Божедомкой, он выстроил особняк (№ 18) для себя, с эркером, выходящим во двор.

Этому же архитектору принадлежит проект особняка (№ 4), построенного в 1894 г. и выкрашенного сейчас в яркие белый и красный цвета. На их фоне выделяется вензель из двух букв – «С» и «М». Местные жители гордо утверждают, что они обозначают имя владельца – Саввы Морозова, «того самого». Но знаменитый меценат не имел никакого отношения к этому особняку: оказывается, он принадлежал не ему, а Константину Мейеру, торговцу резиновыми изделиями; вензель же составлен из первых букв его имени и фамилии в латинском начертании.

С правой стороны в глубине участка – тоже любопытный дом, переделанный Геппенером из хозяйственной постройки на территории усадьбы Мейера.

Далее можно по Новой Божедомке выйти на Бахметьевскую улицу, названную по домовладельцу XVIII в. С 1949 г. это улица Образцова, крупнейшего специалиста в области железнодорожного транспорта, отца более известного публике актера-кукольника. Академик В.Н. Образцов жил на этой улице в доме № 12 и долгое время преподавал в Институте инженеров железнодорожного транспорта (здания его находятся напротив того дома, в котором он жил).

Институт был основан в 1896 г. и первые 17 лет назывался Московским инженерным училищем. В нем готовили инженеров-строителей, которым после дополнительного испытания в Петербургском институте инженеров путей сообщения присваивалось звание инженеров-путейцев. Сперва институт не имел собственного помещения и находился на Тверской в том самом доме, который впоследствии переоборудовали под роскошный магазин Елисеева. Уже в конце 1896 г. был приобретен участок земли на Бахметьевской улице, и по проекту петербургского архитектора И.С. Китнера началось строительство учебных зданий, занятия в которых, еще не полностью отделанных, начались 20 сентября 1898 г. С первых же лет училище завоевало популярность и уважение – организованная первым его директором Ф.Е. Максименко гидравлическая лаборатория была уникальной, в училище преподавали такие маститые ученые, как химик И.А. Каблуков, физик А.А. Эйхенвальд, математики С.А. Чаплыгин и Н.Е. Жуковский.

Учеба была весьма напряженной – достаточно сказать, что студент был обязан выполнить не один, а три дипломных проекта: по мостам, железным дорогам и водным сообщениям. В 1913 г. училище преобразовали в Институт инженеров путей сообщения и назвали именем императора Николая II. В 1924 г. институт стал называться по имени уже не императора, а главаря чекистов, ответственного по совместительству за железнодорожный транспорт, Ф.Э. Дзержинского. Институт несколько раз «сливался» с другими учреждениями, потом «разливался», носил имя самого «вождя народов», и сейчас, уже значительно расширенный, называется Институтом инженеров железнодорожного транспорта.

Недалеко от института, на Бахметьевской же улице (№ 19а), стоят здания гаража – одна из этапных работ архитектора К.С. Мельникова, – построенные в 1928 г. (металлические перекрытия гаража разработаны знаменитым инженером В.Г. Шуховым) для выписанных из Англии автобусов фирмы «Лейланд». Это была новаторская (как и многие другие произведения архитектора) постройка: в рецензии на эту работу отмечалось, что благодаря новому принципу планировки были достигнуты «значительные эксплуатационные преимущества». Мельников сумел так спланировать внутренние помещения, что при въезде и выезде автобусов исключалось применение заднего хода, что значительно упрощало и ускоряло работу. Это строительство дало толчок работе над многими другими проектами Мельникова – как писал он: «…отсюда взвился мой ЗОЛОТОЙ СЕЗОН».

Божедомский переулок по величине превосходит одноименные улицы: он тянется от Садового кольца до Самотечной улицы, длина его составляет более 640 метров. В 1940 г. переулок назвали Делегатской улицей (различного рода делегаты останавливались в так называемом 3-м Доме Советов, здание которого находится в начале переулка). В Москве после Октябрьского переворота, как грибы, стали расти различные «Дома» – то Советов, то ЦИКов, то Союзов. Под эти названия маскировались либо жилые дома для новых хозяев, либо учреждения новой власти. Из гостиниц повыгоняли постояльцев и вселили новую бюрократию – лучшие здания города отдали бесчисленным учреждениям. Таким же образом конфисковали здание Духовной семинарии и устроили там еще один Дом Советов, где заседали делегаты многочисленных съездов.

Здание, в котором был этот самый «3-й Дом Советов» – московский дворец, один из замечательных архитектурных памятников. В XVIII в. тут находилось большое имение, принадлежавшее Стрешневым. Возможно, что и ранее им владел кто-либо из представителей этого рода, выдвинувшегося при царе Михаиле Федоровиче после того, как в 1626 г. царицей и великой государыней стала Евдокия, дочь незнатного дворянина Лукьяна Степановича Стрешнева.

Первый брак царя Михаила (в 1624 г.) был неудачен. Молодая жена его, княжна Марья Долгорукая, умерла почти сразу же после свадьбы, и царь Михаил Федорович долгое время не соглашался выбрать себе новую царицу, но после долгих уговоров матери и отца, патриарха Филарета, он наконец уступил. В 1626 г. в Москву свезли 60 самых пригожих девиц, но царю неожиданно понравилась незнатная девушка, бывшая в прислугах у боярышни Шереметевой. Повторилась история Золушки – Евдокия Стрешнева, к удивлению и зависти многих, стала новой царицей. Если о первой жене царя летописец утверждал, что ее «испортили», то про вторую жену этого сказать никак нельзя: от нее у царя Михаила родились семь дочерей и трое сыновей (в их числе царь Алексей Тишайший, отец великого Петра).

В Москве род Стрешневых владел городской усадьбой с каменными палатами на Большой Дмитровке (№ 7) и загородным имением тут, за Земляным городом. Возможно, что его владельцем первоначально был сам царский тесть – после его смерти здесь долгое время был огород, называвшийся «Стрешневым». В конце XVII в. участок принадлежал дальнему родственнику царицы Евдокии, боярину Родиону Матвеевичу Стрешневу, умершему в 1687 г., а потом его сыну. Последним же владельцем из рода Стрешневых был тайный советник и сенатор Василий Иванович Стрешнев. В 1773 г. он заложил усадьбу за 20 тысяч рублей своему родственнику графу Ивану Андреевичу Остерману, к которому она и перешла.

Его отец, Генрих Иоганн Фридрих, или, как его звали в России, Андрей Иванович Остерман, был государственным деятелем петровского царствования. Дотоле незнатный и неизвестный, он был замечен Петром, стал дипломатом, получил титул барона, занимал высшие посты в государстве, но, не поддержав «дщерь Петрову» Елизавету в ее борьбе за трон, был сослан в Березов, где и умер. Его жена, Марфа Ивановна, урожденная Стрешнева, разделившая с ним ссылку, вернулась в Москву и поселилась здесь. Их сын, Иван Андреевич Остерман, также разжалованный и лишенный вместе с отцом всех орденов и бывший в ссылке, достиг потом немалых чинов: стал государственным канцлером и президентом Коллегии иностранных дел. Выйдя в отставку в 1798 г., он зажил большим барином в своей усадьбе в Москве, где, по словам Пушкина, «пребывало богатое неслужащее боярство, вельможи, оставившие двор, люди независимые, беспечные, страстные к безвредному злоречию и к дешевому хлебосольству». На Иване Андреевиче прекратилась мужская линия Остерманов, но через его сестру Анну, вышедшую замуж за графа И.М. Толстого, фамилия перешла к внуку – графу Александру Ивановичу Толстому, ставшему Остерманом-Толстым, героем Отечественной войны 1812 г., отличившимся в битвах при Бауцене и Кульме.

Когда же был построен главный дом? Возможно, что сам граф Иван Андреевич Остерман выстроил во второй половине 1780-х гг. дошедшее до наших дней здание дворца, включившее в себя и старинные боярские палаты Стрешневых. Однако знаток Москвы Иван Михайлович Снегирев считал, что «построил здесь огромный и великолепный дом, который почитается одним из первых в Москве», еще Василий Иванович Стрешнев. По плану, снятому в 1792 г., в глубине участка стоял главный дом, соединенный переходами с двумя флигелями; между ним и улицей «у вала» (современного Садового кольца) находились два небольших пруда, а за зданиями усадьбы по Божедомскому переулку тянулся большой сад. Остатки его сохранились позади главного здания – теперь там детский парк, имеющий почему-то № 2.

В 1812 г. усадьба сгорела и очень долго не отстраивалась, пока ее не присмотрели для Московской духовной семинарии, которая ютилась прежде в Заиконоспасском монастыре на Никольской. Там было очень тесно, места для общежития не было, и студентам приходилось путешествовать в Китай-город со всей Москвы. Усадьба Остерманов оказалась довольно удобной для семинарии: немалый земельный участок, обширные здания, большой липовый парк. Старая усадьба была куплена 23 ноября 1834 г., и с того времени в уцелевших домах ее поселились студенты и преподаватели семинарии. Главное здание приспособили для нужд нового учреждения (возможно, по проекту М.Д. Быковского) только в 1844 г., и 1 ноября того же года начались занятия. Для новых жильцов устроили аудитории, светлые классы, теплые спальни для пансионеров, столовую, пища в которую доставлялась специальным лифтом, и, как писал современник при открытии семинарии, «здесь придумано все необходимое и приличное с благоразумной расчетливостью, без прихоти и излишества» (очевидно, лифт для подачи кушаний семинаристам не почитался тогда излишеством). При семинарии была и домовая церковь, освященная митрополитом Филаретом во имя святителя Николая.

Семинария давала широкое образование: кроме тех предметов, которые обычно преподавались в духовных учебных заведениях, сообщались сведения по естествознанию, сельскому хозяйству и народной медицине. Она была известна хорошим уровнем преподавания, и один из учеников писал, что программа по гуманитарным предметам в ней «была даже шире программа светских учебных заведений». Учеником этим был известный впоследствии артист МХАТ Б.Г. Добронравов – некоторые семинаристы избрали для себя отнюдь не благонравную карьеру священнослужителей, а беспокойную судьбу служителей подмостков. Кроме Добронравова семинарию окончил еще один известный актер – М.Н. Кедров.

Во время событий октября – ноября 1917 г. в семинарии жили члены церковного собора, съехавшиеся со всей России в Москву для выборов первого за почти двести лет синодального правления патриарха. В начале следующего года стало трудно с продовольствием, да и вообще наступили смутные времена, и семинарское начальство решило до поры до времени распустить семинаристов, однако, как было объявлено, «задавши воспитанникам на дом уроки». Ответить эти уроки было им не суждено: пришедшие к власти большевики семинарию закрыли.

В этом здании в 1918 и 1920 гг. трижды выступал В.И. Ленин. Он то убеждал делегатов более энергично поддерживать самого себя и свое правительство, то подавлял попытки кооператоров быть независимыми от новой власти, то выступал на очередном продовольственном совещании, окольным образом признавая крах своей политики насилия над крестьянством. Тут же, под крылом новой власти, в 1918 г. родилась коммунистическая партия Финляндии. В мае 1923 г. в доме проходил обновленческий собор, низложивший патриарха Тихона.

До 1981 г. в здании находился российский Совет министров, а после переезда его на Краснопресненскую набережную дворец отдали Музею декоративно-прикладного народного искусства.

С большой усадьбой Стрешневых граничила еще большая – Пушкиных. Да-да, тех самых Пушкиных: это было владение Льва Александровича Пушкина, деда поэта. Возможно, что этим участком владел еще прапрадед А.С. Пушкина стольник Федор Петрович Пушкин. Он остался бездетным и, как сообщается, оставил все свое имение племяннику, Александру Петровичу Пушкину. Правда, в этом утверждении сохраняются некие сомнения: дело в том, что в переписной книге города Москвы начала 1740-х гг. сообщалось, что этим участком владели «по крепости», что означает – участок был приобретен, а не получен по наследству. Документов на это имение не сохранилось, так как «данная» сгорела в огромный пожар 1737 г., что было подтверждено при межевании, произведенном в силу указа императрицы Елизаветы Петровны «о межевании земель во всем государстве» в 1758 г.

Площадь поместья составляла около 6 гектаров. Примерно напротив нынешнего 2-го Волконского переулка, несколько в глубине, стояло деревянное главное здание с двумя также деревянными флигелями по сторонам, образовавшими парадный двор. Позади жилой части усадьбы находился сад с оранжереями, спускавшийся по склону к запруженной Неглинной. В 1781 г. Пушкины прикупили к этому, и так обширному, участку еще один, и тоже немалый – князя Б.А. Голицына.

Внук Льва Александровича Пушкина считал, что во время переворота, совершенного Екатериной в 1762 г., его дед —

 
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин…
 

Но, как выяснилось, Л.А. Пушкин никакого участия в судьбе своего законного государя Петра III не принимал, в крепости не сидел, во время переворота спокойно жил в своем московском доме и, более того, в числе виднейших московских дворян участвовал в церемонии «вшествия» Екатерины в Первопрестольную перед торжественной коронацией ее в сентябре 1762 г.

В том же году Л.А. Пушкин в чине подполковника артиллерии вышел в отставку и продолжал жить в своем доме до самой кончины в 1791 г. Его вдова Ольга Васильевна, урожденная Чичерина, прожила тут, на Божедомке, вместе с детьми – сыновьями Сергеем и Василием и дочерьми Анной и Елизаветой – еще шесть лет, а потом решила переехать. Летом 1797 г. она продала «свой московский двор со всяким в нем каменным и деревянным строением, с садом, оранжереями и во оных со всякими деревьями, с прудом и во оном с рыбою», и приобрела в том же году более скромную усадьбу поближе к центру города, в приходе церкви Харитония, что в Огородной слободе.

Новым владельцем поместья на Божедомке стал сенатор Василий Иванович Нелидов, и для него известный архитектор В.П. Стасов построил очаровательный небольшой деревянный павильон над Неглинным прудом, рисунок фасада которого включен в альбом лучших московских зданий, собранный М.Ф. Казаковым.

Сын Нелидова в 1817 г. продал участок главе московской администрации генералу А.П. Тормасову, который сделал усадьбу своей летней резиденцией, где украсил сад статуями и беседками, вырыл еще один пруд и посадил дубовую аллею. От Тормасова усадьба перешла к екатерининскому вельможе И.Н. Римскому-Корсакову, бывшему фавориту любвеобильной императрицы, которая не на шутку увлеклась им. «Нетерпеливость велика видеть лучшее для меня Божеское сотворение, по нем грущу более сутки уже, на встречу выезжала. Буде скоро не возвратишься, сбегу отселе и понесусь искать по всему городу», – писала она Ивану Корсакову. Екатерина буквально осыпала фаворита драгоценными камнями: «алмазное видение» – называла его англичанка Вильмот. К концу своего «случая» он получил два с половиной миллиона рублей и четыре тысячи крепостных. Главными чертами его характера были, по словам современников, легкомыслие и добросердечность, а об умственных способностях можно судить по такому рассказу: при заказе книг для библиотеки книгопродавец спросил его, какая область знания его интересует. «Об этом я не забочусь, это ваше дело, важно, чтобы внизу стояли книги большие, а наверху поменьше, точно так, как у императрицы», – ответил «книголюб».

В огромный сад своей усадьбы на Божедомке новый владелец позволял по воскресеньям входить всякому прилично одетому, и «Корсаков сад» стал популярным гуляньем москвичей. Лучший московский путеводитель начала XIX в., написанный И.Г. Гурьяновым, так отзывался о нем: «Приятность вечера, темнота аллей, чистота проспектов, иллюминация, звуки музыки, мелодические тоны песенников и разнообразие лиц и нарядов делают гулянье сие превосходным».

Примерно с середины XIX в. сад превратился в открытое увеселительное заведение и стал называться «Эрмитажем» – при входе в него (против нынешнего дома № 20) стояла хижина, в которой находилась статуя сидящего старца-отшельника («Эрмитаж» по-французски – жилище отшельника, «ermite» – отшельник; в переносном смысле слово «Эрмитаж» означало уединенное, пустынное место, хотя московский Эрмитаж уж никак нельзя было представить таким).

В то время сад был, наверное, самым популярным в Москве, чему немало способствовали изобретательность и выдумка его содержателей Борегара, Педотти, Мореля, Парадиза и, в особенности, знаменитого Лентовского. «Чего только не было в этом саду! – вспоминал К.С. Станиславский. – Катанье на лодках по пруду и невероятный по богатству и разнообразию водяной фейерверк со сражениями броненосцев и потоплением их, хождением по канату через пруд, водяные праздники с гондолами, иллюминированными лодками; купающиеся нимфы в пруду, балет на берегу и в воде… Два театра – один огромный, на несколько тысяч человек, для оперетки, другой – на открытом воздухе для мелодрамы и феерий, называемый „Антей“, устроенный в виде греческих развалин (проект архитектора Ф.О. Шехтеля. – Авт.). В обоих театрах были великолепные по тому времени постановки, с несколькими оркестрами, балетом, хорами и прекрасными артистическими силами. А наряду с театрами – эстрада, громадный цирковой амфитеатр под открытым небом… Семейная публика, простой народ, аристократы, кокотки, кутящая молодежь, деловые люди – все по вечерам бежали в „Эрмитаж“… вся Москва и приезжавшие в нее иностранцы посещали знаменитый сад».

Весной 1894 г. сад «Эрмитаж» был закрыт, огромный его участок владельцы решили разделить на множество мелких и отдать под застройку. На рубеже веков здесь, в четырех Самотечных переулках, выросли новые жилые кварталы, и ничто сейчас тут не напоминает о шумной славе московского «Эрмитажа».

Еще одно театральное место находилось в Божедомском переулке: на углу его и «проезда около Земляного вала», противоположном усадьбе Стрешнева-Остермана (Садовая-Самотечная ул., 3) стояла большая усадьба князя Михаила Петровича Волконского. Здесь, на сцене частного театра, после того, как осенью 1805 г. сгорел Петровский театр, играла труппа Императорского театра. «Театрик хоть куда: помещается 300 человек», – записал театральный завсегдатай С.П. Жихарев в дневнике. Первый спектакль – «Беглый солдат» – давали 12 ноября 1805 г., и тот же Жихарев отметил, что «пьеса шла не очень удачно». В декабре театр был переведен отсюда в дом В.А. Пашкова на углу Большой Никитской и Моховой.

В Божедомском переулке мы не увидим интересных построек, за исключением, может быть, здания на углу 2-го Волконского переулка (№ 20/1) – его первые два этажа обращают на себя внимание замковыми камнями над окнами: это явный XIX в., поздний ампир. Здесь находился участок коммерции советника А.П. Петрова, приобретенный в 1824 г. для ремесленной богадельни, то есть для благотворительного учреждения, в которое принимались исключительно представители ремесленного сословия (в Москве существовали сословные – дворянские, мещанские, купеческие, ремесленные – богадельни, приюты, больницы и прочие учреждения). Сейчас в надстроенном в советское время здании находится Стоматологический институт. Зайдя в переулок, можно увидеть апсиды домовой церкви, освященной в 1845 г. во имя Рождества Богородицы.