Текст книги "Сын Чернобога"

Глава 13
СМЕРТЬ КНЯЗЯ

Осташ торопил великого князя. Время текло неумолимо – если не сейчас, то когда же?

Самому кудеснику Велеса уже перевалило за восемьдесят, и годы потихоньку брали свое. Глубокие морщины избороздили когда-то красивое лицо, белая как снег борода достигала пояса, а такие же белые волосы закрывали спину, все более горбившуюся с годами. Воислав Рерик был моложе Осташа почти на десять лет, но и ему уже исполнилось семьдесят пять. Он похоронил младших братьев Трувара и Сивара, и скоро должен был наступить его черед.

Кудесник и великий князь сидели друг против друга за столом в только что отстроенном детинце Великого Новгорода и вели неспешный разговор-Кубки, наполненные вином, стояли перед ними, но ни тот ни другой к ним даже не притронулся.

– Стар я, кудесник, для великих дел, – вздохнул Рерик, поглаживая бритый подбородок. – Мне бы еще лет пять протянуть, пока Ингер твердо встанет на ноги.

– Вижу я, что ты не молодеешь с годами, – усмехнулся Осташ. – Но не в возрасте дело, Воислав.

– А в чем же? – удивился Рерик.

– Ты перемен боишься, – пристально глянул в глаза князя кудесник. – Нельзя без конца оглядываться на родовых старейшин и племенное вече. У тебя была возможность прижать ладожанам хвосты после смерти Вадимира, но ты ее упустил. Ты мог бы подмять под себя кривицкие земли, но предпочел посадить в Смоленске малолетнего сына Градимира, за которого судят и рядят местные бояре. Ты мог бы давно согнать с киевского стола Аскольда, но не спешишь этого делать. Даже в Ростове и Муроме, взятых тобой на щит, по-прежнему сидят местные князьки, готовые предать тебя в любую минуту.

– Я ведь ротарий, Осташ, – нахмурился Рерик. – Я дал клятву Световиду хранить правду, заповеданную им. А по этой правде вечевое слово стоит выше слова князя.

– Вам не удержать мир в равновесии, – рассердился Осташ. – Волхвы Белобога, пытаясь сохранить древний ряд, обрекают славянский мир на поражение. Неужели ты этого не понимаешь, Воислав?

– Я тебя понимаю, кудесник, но ломать людей через колено не могу. Все и так твердят, что Воислав Рерик не ротарий, что он забыл клятву, данную Световиду. И разве не ты говорил мне, что человек не вправе менять мир по своему почину?

– А разве я предлагаю тебе изменить своей клятве, ротарий, или призываю отречься от правды наших богов? Нас утесняют со всех сторон иудеи, христиане, мусульмане, и остановить их мы сможем, лишь объединив усилия всех славянских племен. Наша сила не только в правде, но и в единстве. И всякий, кто ставит свой личный интерес выше интереса общего, – враг.

– Тебе нужен другой человек, Осташ, и он у тебя есть, – спокойно сказал Рерик. – Этого новизной не испугаешь. Олегаст рожден с кровью Белеса, он жаждет перемен.

Кудесник усмехнулся, отпил пару глотков из серебряного кубка и вытер алые капли с седых усов.

– Зачем ты принял участие в том таинстве, Воислав?

– Спроси что-нибудь полегче, Осташ. Я мог бы сослаться на ведуний Макоши и на долг ротария, но это не вся правда, как ты понимаешь. Будем считать, что я выполнил волю богов.

– И разрушил империю франков?

– Скажем так, я приложил руку к ее разрушению, ибо она несла угрозу славянскому миру. Но боги смотрели дальше, чем я. Ты, кудесник, знаешь об этом больше.

– Олегаст должен стать князем раньше, чем мы с тобой уйдем из этого мира, Воислав.

– Ты хочешь, чтобы я сделал его своим соправителем, Осташ?

– Во всяком случае, до той поры, пока подрастет твой сын.

– Человек, взявший власть в руки, никогда не отдаст ее добровольно. Я не желаю обрекать своего сына на долгую борьбу.

– А власть без борьбы не дается, Рерик, – усмехнулся Осташ. – Слабому нечего делать на великом столе, а помощников у княжича Ингера будет с избытком. И ты знаешь почему. Перемены рано или поздно заканчиваются, и тот, кто их затеял, уходит в небытие. Велеса сменяет Световид, несущий равновесие и успокоение. Но полного покоя не будет никогда. Рано или поздно эпоха Велеса наступит вновь. Но это будет уже не наша с тобой забота.

– Ты готовишь для Олегаста участь дракона, кудесник?

– Не знаю, князь. Чтобы понять замысел бога, нужно встать вровень с ним, а мне это не под силу. Пусть будет то, что будет.

– Хорошо, – кивнул Воислав. – Олегаст станет князем. Что еще?

– Каган-бек Вениамин нацелился на Ростов и Муром. Я приехал, чтобы предупредить тебя. В его войске наемники, хазары, печенеги и угры – всего около тридцати тысяч человек.

– Много, – спокойно сказал Рерик.

– Могло быть и больше, но асы отказали Вениамину в поддержке. Тем не менее внук Ицхака Жучина полон желания сбросить тебя в Варяжское море. Я привел тебе пятьдесят боготуров и тысячу мечников, во главе с Драгутином. Это, к сожалению, все, чем могут тебе помочь радимичи. Молодой князь Богдан связан по рукам и ногам вечевым приговором и робостью родовых старейшин. О вятичах говорить не приходится, их князья и бояре едят с рук Вениамина. Если и кривичи откажут тебе в поддержке, то ты потеряешь и Муром, и Ростов.

Драгутин с большим интересом разглядывал новый город, построенный Воиславом Рериком за короткий срок. Особенно поразил боготура новгородский торг, где звучала франкская, ромейская, скандинавская и арабская речь, хотя преобладала, конечно, славянская. Пожалуй, богатству этого торга могли бы позавидовать и Париж, и Волынь, и Итиль.

Взяв под свой контроль верховья Волги, Воислав Рерик перекрыл рахдонитам северный путь в Европу. Смириться с таким положением дел они, конечно, не могли. Переворот, совершенный в Итиле каган-беком Вениамином, когда были убиты каган Ханука и его сыновья, обеспечил всевластие сефардов в столице Хазарии. Тюркские, славянские, асскне и скифские ганы, некогда составлявшие блестящую свиту кагана, ныне были перебиты, а уцелевшие – отодвинуты в тень рахдонитами, воспрянувшими духом под крылышком нового каган-бека. Именно на их деньги снаряжалось разноплеменное войско, которое двинулось водой и сушей из Итиля в верховья Волги.

Но, похоже, в Новгороде Вениамина ждали. Во всяком случае, обилие варяжских мечников на улицах столицы княжества сразу бросалось в глаза. Не зря Воислав Рерик плавал в славянские и фряжские земли. Варяжские князья и каган Мстивой оказали ему мощную поддержку. Уж им-то была прямая выгода прищемить хвост вечным своим конкурентам. Именно варяжские купцы занимали господствующее положение в Новгороде, что вызывало раздражение местных торговцев и родовых старейшин. Однако это раздражение не перерастало в открытый бунт. Видимо, ильменские словене хорошо запомнили урок, преподнесенный им в Ладоге Воиславом Рериком.

В детинце Великого Новгорода радимицкого боготура приняли как родного. В старшей дружине великого князя еще остались викинги, ходившие вместе с Драгутином во фряжские и арабские земли, хотя с каждым годом их становилось все меньше и меньше, а их места занимали сыновья и внуки тех, кто в далекие и уже почти легендарные времена связал свою судьбу с юными княжичами Рериками.

Князь Воислав, заметно постаревший за последние годы, крепко стиснул в объятиях старого соратника. Драгутин с удивлением отметил, что князь в силе, несмотря на немалые годы, и способен еще вынуть меч из ножен на поле брани.

– Война – удел молодых, – вздохнул Воислав, разглядывая спутников старого боготура. – Это кто же такие?

– Княжич Вузлев, сын Яромира, – назвал себя старший из двух молодцов.

– Лихарь, сын Драгутина, – представился второй, совсем юный, со светлым пухом над верхней губой.

– Не рано ли ведешь сына на рать? – покачал головой князь.

– Я в его годы уже дрался с хазарами, – пожал плечами Драгутин. – Лучше раньше начать да позже кончить. А Олег в Новгороде?

– Жду его с ратью кривичей сегодня к вечеру.

Появление в гридне великой княгини Ефанды с сыном вызвало оживление среди воевод, собравшихся здесь для пира и совета по зову Рерика. Княжичу Ингеру уже исполнилось десять лет, и он старался хранить на лице достоинство, приличествующее высокому положению. Сходство княжича с отцом было слишком разительным, чтобы у людей, знавших Воислава в молодые годы, возникла хотя бы тень сомнения в их кровном родстве. Драгутин, наслушавшийся на этот счет немало сплетен, с облегчением вздохнул и подмигнул юному княжичу.

Княгиня Ефанда узнала боготура и слегка склонила голову, приветствуя старого знакомца. Драгутин, воспользовавшись случаем, представил ей сына и братичада.

Ефанда с годами все более походила на свою мать, графиню Хирменгарду, и старый боготур даже испытал легкое волнение, разговаривая с ней. C течением времени Драгутин не только не забыл женщину, которую любил в молодости, но чем дальше, тем больше испытывал сожаление, что их связь была столь кратковременной. Впрочем, сына она ему родила. Видимо, сходство княжича Торусы с воеводой Олегом, которое подмечали многие, удивило княгиню Ефанду, во всяком случае, она разглядывала его дольше, чем этого требовали приличия.

– Это мой братичад, – пояснил Драгутин княгине, которая наконец опомнилась и с готовностью закивала.

Никто не обратил внимания на возникшую заминку, и боготур успокоился. Княгиня Ефанда пробыла на пиру недолго и, поклонившись мужу и гостям, ушла вместе с сыном.

– За здоровье княжича Ингера, – поднял было кубок боярин Карислав, чем вызвал замешательство среди воевод и старейшин.

Пить-то сначала надо было за здоровье великого князя.

– Быть по сему, – усмехнулся в седеющие усы Рерик и поднял свой кубок.

– За великого князя и весь его славный род, – успел вставить свое слово боготур Драгутин и тем снял возникшую неловкость.

Воислав в этот день был спокоен и даже улыбчив, что с ним случалось крайне редко. Обычно великий князь хранил суровость на челе, но сегодня, судя по всему, он хотел вселить уверенность в приунывших бояр и воевод. Битва-то предстояла нешуточная. Тридцать тысяч хазар подступали к Мурому, и поражение в войне с каган-беком Вениамином могло аукнуться по всем славянским землям, а для Воислава Рерика оно обернулось бы бесславным концом всех его великих начинаний.

Это понимали многие, а потому и не спешили с советами. Великому князю, побывавшему во многих сражениях, все было ясно и без советчиков. Тень набежала на лицо Воислава только тогда, когда приказный объявил о прибытии воеводы Олега с кривицкими боярами.

Драгутин так и не понял, чем было вызвано беспокойство князя, еще более удивило его появление у пиршественного стола кудесника Осташа. Волхвы садились за пиршественный стол только в редких случаях, когда случалось нечто важное, выходящее из общего ряда.

Взоры воевод и бояр обратились на Олега, которого столь пристальное внимание присутствующих слегка удивило, и он в недоумении остановился посреди зала.

– Садись, князь, – спокойно проговорил Рерик, и эти его слова вызвали гул в огромном зале.

Воислав выждал, пока гости обретут утерянное равновесие, а потом заговорил, почти не повышая голоса:

– Годы мои немолодые, бояре, а война нам предстоит нешуточная. Все может случиться и со мной, и с вами. Я не хочу, чтобы наша земля оставалась без головы. Князь Олегаст станет моим соправителем, бояре, с вашего согласия и по вечевому приговору. Я хочу, чтобы с лобного места прозвучало только одно мнение, дабы не вводить в соблазн простолюдинов. Несогласных прошу говорить здесь.

Бояре и воеводы переглядывались, но вслух великому князю пока никто не возразил. Конечно, князь вправе отдать наказ перед решающей битвой и родному сыну, и земле, признавшей его власть. И имя соправителя он вправе назвать сам. Вот только при чем тут франк Олегаст? Неужели среди ближников князя мало достойных людей из славян?

– Достойных людей среди вас много, бояре, – продолжил свою речь великий князь. – Но мало быть достойным, надо быть избранным. А на воеводу Олегаста устами своего кудесника указал сам бог Beлес. Вправе ли мы спорить с богом, бояре?

– Так ведь и волхвы, случается, ошибаются, – неуверенно проговорил воевода Фрелав, кося глазами на Осташа, стоящего за спиной князя.

– Все бывает, – не стал спорить Воислав. – Но для того старейшинам и дан разум, чтобы исправить ошибку волхвов.

– Так ведь избранным всякого можно назвать, – проговорил с усмешкой боярин Карислав. – А где доказательства этой избранности? Какого рода этот Олегаст и чем его род славен на наших землях?

– Охолонись, боярин, – негромко произнес княжич Вузлев, сидящий рядом с Кариславом. – Олегаст – родной брат великой княгини Ефанды.

– Не учи меня, княжич, – отмахнулся от непрошеного советчика Карислав. – Зелен еще. Все знают, что отец великой княгини происходит из рода Меровингов, которые правили и правят не только франками, но и славянами. А кто отец сего молодца, мне неведомо. Может, он достойный человек, но кто тому будет порукой?

– Тебе моей поруки мало? – вперил гневный взор в боярина Воислав Рерик.

Однако Карислав княжьего гнева не убоялся, он чувствовал за собой поддержку воевод. Да и дело решалось нешуточное, здесь нельзя было рубить с плеча. Этак любой полезет в князья, оттирая плечами куда более родовитых людей. Нет слов, воевода Олегаст – муж достойный, отличавшийся и на поле брани, и в совете, но для соправителя великого князя самой богатой из славянских земель этого маловато будет.

– Пусть докажет свою избранность, – поддержал Карислава молодой боярин Велемудр. – А решать просто так, далее со слов кудесника и великого князя, тяжко и старейшинам, и простолюдинам.

– Покажи, – строго приказал воеводу Олегу кудесник Осташ.

Бояре Карислав и Велемудр даже с места приподнялись, чтобы лучше видеть, воеводы вытянули шеи. Любопытный Лихарь, которого за стол пустили только из уважения к отцу, едва не опрокинул свой кубок на колени соседу, а увидеть ничего толком не смог. Ну, разве что странное пятно на груди воеводы Олега, похожее на трилистник.

– Трувер Меровингов, – хрипло сказал воевода Фрелав, обладающий острым зрением.

О трувере Меровингов слышали все, многие видели его на груди князя Воислава, но никому и в голову не приходило, что безродный воевода Олег носит точно такой же знак на своем теле. Если верить волхвам, то такую отметину ставит на теле избранных сам бог Род во славу своих божественных сыновей. Бывают труверы – в честь Белобога, бывают в честь Чернобога, но чем они друг от друга отличаются, знают только кудесники. Если учесть, что за спиной великого князя Рерика стоит сейчас первый ближник Белеса, то с большой долей уверенности можно предположить, какому богу служит воевода Олегаст.

– Ну, коли Род сказал свое слово, то нам, бояре, остается сказать «люб!» вслед за великим князем, – развел руками Карислав. – За здоровье князя Олегаста, и да будет он твердым защитником правды славянских богов.

Каган-бек Вениамин хорошо понимал, что предпринятый им поход в верховья Волги таит в себе серьезную опасность. Так далеко на север хазары еще не проникали. До сих пор сфера влияния каганов ограничивалась землями вятичей и булгар Племена мери и муромы никогда дани Итилю не платили, а их вожди наотрез отказывались от покровительства высокомерных беков.

Положение изменилось с приходом в земли приильменских словен варягов во главе с Рериком. Великий князь Воислав, захватив Ростов и Муром, вышел к границам Вятского княжества, чем ввел в соблазн тамошних старейшин, хорошо помнивших о своем родстве с венедами южной Балтии. Появилась реальная угроза возникновения на границах Хазарии мощного союза племен, куда кроме ильменских словен и кривичей вошли бы вятичи и радимичи. А это означало бы, что торговые пути, ведущие из Хазарии в Северную Европу, попадали под их контроль.

К сожалению, каган-бек Ицхак Жучин, дед Вениамина, не сумел предотвратить опасность, хотя и правильно оценил ее. Причиной тому были слишком тесные отношения славянских и скифских беков со своими сородичами, живущими на северных землях. Именно славяне и скифы, принявшие иудаизм, но не забывшие родной язык и обычаи, стали серьезным препятствием расширению влияния Итиля на северных землях. Недалек уже был тот час, когда приазовские и кубанские славяне, объединившись с тюркскими и кавказскими ганами, продиктовали бы свою волю рахдонитам.

К счастью, рабби Иегуда и его соратники вовремя заметили опасность, что и позволило Вениамину принять упреждающие меры. Каган Ханука, этот выродок с нечистой кровью, вокруг которого и кучковались заговорщики, был устранен руками истинных сефардов, положивших конец бесчинствам варваров в Итиле.

Устранив угрозу в сердце каганата, Вениамин решил, что пришла пора свести счеты с варягами, бесчинствующими на речных путях. В этом его поддержали и ученые рабби во главе с уважаемым Иегудой, и беки из старых сефардских родов, сумевших сохранить чистоту крови даже в окружении представителей племен, чуждых богу Яхве.

Именно чистота крови отныне должна стать мерилом знатности итильских беков, иначе сефарды просто растворятся среди враждебных им гоев. Странно, что далеко не глупый дед Вениамина каган-бек Ицхак этого не понимал и не только не пресекал, но и всячески поощрял браки между сефардами и хазарскими ганами из тюрков, скифов и славян. Какое счастье, что у Ицхака все-таки хватило ума призвать из Византии носителей истинной веры. Именно эти подвижники и стали вдохновителями похода на север, который возглавил каган-бек Вениамин, ныне единоличный правитель Хазарии, сделавший когда-то всевластного кагана просто забавной куклой, которая успокаивала чернь.

Каган-бек Вениамин ехал по чужой земле в сопровождении свиты из беков и в окружении исламских гвардейцев, закованных в стальные доспехи. Хазарские ганы, по преимуществу тюрки, во главе своих дружин пылили следом. Печенежские и угорские наездники, не обремененные защитным снаряжением, составляли авангард. Их вождям были заплачены большие деньги и обещана изрядная доля в захваченной добыче, а в случае поражения их ждала неминуемая смерть.

Каган-бек Вениамин решил возродить почти забытый закон кагана Обадии, грозивший казнью всем, кто дрогнет на поле битвы. Это должно было поднять боевой дух не только печенегов и угров, но и хазарских ганов, недовольных переменами в Итиле, которые ныне косо посматривали на беков.

Всего же войско Вениамина насчитывало тридцать тысяч человек. Сила вполне достаточная, чтобы пройтись огнем и мечом по землям приильменских словен и навсегда отбить у варягов охоту вмешиваться в дела каганата.

Беком правого крыла Вениамин назначил уважаемого Песаха, близкого к рабби Иегуде человека, для которого не было тайн в воинском деле. Песах служил еще византийскому императору Михаилу и одержал для него немало побед. Беком левого крыла стал уважаемый Моше, жаждущий превзойти воинской славой героев древности. Исламскую гвардию каган-бек оставил под своей рукой.

Именно этим людям, закованным в сталь, предстояло в случае нужды истребить бегущих и нанести решающий удар по варягам Воислава Рерика. Гвардейцы составляли треть войска Вениамина, и их доблесть, не раз проверенная в битвах, не оставляла сомнений в том, что и в этот раз они выполнят свой долг до конца.

– Дозорные обнаружили варягов у стен Мурома, – доложил подскакавший бек Борух, назначенный Вениамином присматривать за печенегами.

Каган-бек поморщился от досады. Конечно, местные ганы вряд ли могли оказать серьезную поддержку хазарскому войску, но в предстоящей битве сгодились бы и ржавые мечи.

– Сколько их?

– Не менее двадцати тысяч. Приблизительно треть из них – пехотинцы.

В хазарском войске пехоты не было. Ее можно было бы перебросить по воде, но Вениамин посчитал это излишним. На марше пехотинцы мешали бы быстрому продвижению конницы, а в битве, скорее всего, стали бы легкой добычей врага. К тому же план предстоящего сражения, разработанный беком Песахом, не предусматривал участия в нем пешей фаланги.

К Мурому хазарское войско вышло на исходе дня. Варяги, стоявшие у стен чужого города, уже зажигали костры, рассчитывая, видимо, скоротать ночь в чистом поле.

Вениамин покосился на Песаха, но бек правого крыла лишь пожал плечами. Атаковать противника ночью было бы слишком опрометчиво. Следовало дождаться утра, чтобы нанести удар наверняка и избежать нелепых случайностей, способных повлиять на ход сражения.

За ночь дозорные несколько раз пытались приблизиться к варяжскому стану, но, встретив дружный отпор, неизменно откатывались назад. К сожалению, лазутчикам так и не удалось точно установить численность войска новгородского князя. Это обстоятельство вызвало беспокойство Вениамина, но в любом случае отступать от намеченной цели он не собирался.

С первыми же лучами солнца войска выстроились друг против друга. Каган-бек Вениамин занял Удобную позицию на холме, с которого можно было спокойно наблюдать за передвижениями как своих, так и чужих ратников. Значительную часть варяжского войска составляла пехота, ощетинившаяся длинными копьями. По мнению бека Моше, расколоть этот крепкий орешек будет не так просто. Русы умели биться в пешем строю.

Однако Песах, которому Вениамин доверил руководство предстоящим сражением, остался глух к предостережениям как молодого бека, так и опытного хазарского гана Гзака, едва ли не единственного скифа в свите повелителя Хазарии. Ган Гзак участвовал в знаменитом сражении при Матархе, где хазарам ценой больших усилий и немалых жертв удалось одержать верх над русами.

– Наша победа была бы полной, если бы мы не прозевали удар засадной дружины, которой командовал Рерик, – вздохнул скиф.

– И где, по-твоему, могла бы находиться теперь эта засадная дружина, уважаемый ган? – насмешливо спросил бек Борух. – Ведь поблизости нет ни лесочка, ни даже кустика, где можно было затаиться на время.

Борух был прав. Город Муром стоял посреди обширной поляны, а до ближайшего леса было по меньшей мере три версты. Расстояние для конницы невесть какое, но о внезапности удара в данном случае не могло быть и речи.

– Значит, они появятся из-под земли, – пробурчал упрямый скиф, чем вызвал смех молодых беков.

Варяжская рать отошла от города. Судя по всему, Рерик был уверен в своих силах и не собирался прятаться за стены, довольно хлипкие, надо признать. Муром вообще был невелик по размерам и насчитывал не более пяти тысяч жителей. Тем не менее его окружал довольно внушительный ров, и в случае крайней нужды город мог бы послужить варягам, проигравшим сражение, временным убежищем.

Бек Песах вяло махнул рукой, и первая волна атакующих покатилась в сторону варягов. В основном это были печенеги и угры, которым надлежало сковать силы неприятеля до подхода главных сил и лишить их конницу возможности маневра. Атакующие подняли такой крик, что у Вениамина заложило уши. Каган-бек нисколько не сомневался в том, что это визжащая ватага, столкнувшись с варяжской ратью, разлетится мелкими брызгами.

Он вопросительно посмотрел на невозмутимого Песаха.

– И что дальше?

– Я назвал эту волну «Утром псового лая», – спокойно ответил бек.

– Очень точное название, – хмыкнул Моше.

– Следом пойдет «Полдень помощи», – Песах взмахом руки бросил на варягов еще одну волну всадников, которую составляли хазарские ганы и их отборные мечники.

Эти атаковали без визга и ора, но под копытами их коней дрожала земля. Пехота, стоящая в центре, прогнулась под ударом железных всадников и подалась назад. Строй варягов распался. Конные дружины, расположенные по бокам, попытались ударить атакующим хазарам во фланг, но не смогли выскользнуть из вязких объятий печенегов и угров, которые, надо признать, проявили себя в этой битве с самой лучшей стороны.

– А где сейчас находится князь Воислав? – спросил Вениамин.

– Вон его дружина, – воскликнул бек Борух. – За спинами пехотинцев.

Фаланга разделилась на две части, и навстречу торжествующим хазарам ринулись всадники, вооруженные длинными копьями. Их появление было столь неожиданным, что смутило не только ганов, находящихся на поле битвы, но и беков, расположившихся на холме.

– Я же говорил, что они вырастут из-под земли, – процедил сквозь зубы ган Гзак.

Вениамин в чудеса не верил, но признал, что варягам хитрость удалась. Судя по всему, они просто уложили коней на землю, чтобы атакующие не увидели их за спинами пехотинцев. Вторая волна захлебнулась, и хазары, не выдержав натиска конных варягов, уже стали поворачивать коней.

– Ну вот и наступил черед «Вечера победы», – торжественно произнес Песах, обнажая меч. – Я сам поведу гвардию, каган-бек.

Лава всадников в блестящих доспехах хлынула с холма, сметая с пути своих и чужих. Зрелище было потрясающим. Третья атакующая волна катилась по траве, оставляя за собой трупы людей и лошадей, казалось, не найдется силы, способной ее остановить. Беки из свиты Вениамина уже праздновали победу, да и сам каган-бек не удержался от возгласа восхищения. Непобедимый Рерик, убийца кагана Обадии, был раздавлен в прах всадниками бека Песаха. Итиль торжествовал над Новгородом, которому не суждено было стать Великим.

Всадники появились ниоткуда, каган-беку показалось, что в этот раз они действительно вынырнули из-под земли. Никак иначе объяснить их появление на поле битвы, уже выигранной хазарами, он просто не мог. Ворота города Мурома были закрыты наглухо, стены стояли непоколебимо, но конница катилась именно с этой стороны, заходя в тыл исламским гвардейцам бека Песаха.

– Навья рать! – воскликнул потрясенный бек Барух и, возможно, попал в точку.

Вениамин собственными глазами видел рога на шлемах многих из них, а на иных и вовсе были звериные шкуры.

– Боготуры и Белые Волки, – спокойно пояснил ган Гзак. – Они прятались в муромском рву. Тебе лучше покинуть этот холм, уважаемый каган-бек.

Князь Олег выбрал верное время для нанесения сокрушительного удара. Исламские гвардейцы, не ожидавшие натиска с тыла, стали разворачивать коней и отходить влево, мешаясь с растерявшимися уграми. Пешая фаланга вновь сомкнула свои ряды и почти бегом бросилась на конных хазар, умело орудуя длинными копьями. Из-за их спин на хазар обрушился град стрел искусных словенских лучников.

Победа была уже не за горами, но Драгутин не испытывал радости. Он опоздал всего на миг, однако хазарскому гану этого хватило, чтобы нанести роковой удар. Сулица, брошенная им с близкого расстояния, угодила князю Воиславу точно в шею, оборвав жизнь самого великого человека из тех, которых Драгутин встречал на своем пути.

Упасть Соколу не дали. Он и сейчас мертвым сидел в седле, поддерживаемый с двух сторон княжичем Вузлевом и боярином Кариславом, в ожидании вести о своем торжестве. А его щит, увенчанный трувером, Лихарь, сын Драгутина, держал над навечно поникшей головой Рерика.

– Победа, великий князь, – крикнул в полный голос подскакавший Олег.

– Победа, воевода, – в тон ему отозвался Драгутин и, обернувшись к пешим ротариям, крикнул: – Сомкнуть щиты.

Тело великого князя сняли с коня и на щитах пронесли мимо воинов, обнаживших головы, на вершину холма, ближе к богу, которому он служил. Соколу предстоял последний полет к небу, где найдет успокоение его душа.

Печально затрубили рожки, обнаженные мечи глухо звякнули о деревянные щиты, окованные железом. Варяги и словене, кривичи и радимичи сомкнули вокруг холма три круга. Тысячи сапог одновременно ударили в землю, содрогнувшуюся от горя.

Тризна по великому князю Воиславу Рерику началась здесь же, на месте битвы, в которой он одержал свою последнюю победу, а продолжилась ударами била по всем городам и весям обширных славянских земель. Князь уходил не один, вместе с ним отлетели к небу огненными стрелами души трех тысяч воинов, павших за славянскую правду. Никто даже на миг не усомнился в том, что Варяжский Сокол приведет свою дружину именно туда, где и надлежит пребывать после смерти доблестным витязям и ротариям – в страну света. И да пребудут они там веки вечные, освещая путь тем, кто еще не свершил всех дел, заповеданных им богами в этом мире.

Через месяц щиты, вознесшие тело Воислава Рерика на погребальный холм, вновь взметнулись над обнаженными головами, но в этот раз они явили миру и небу не мертвого, а живого князя. Ингер, сын Воислава, в десять лет взвалил на плечи груз, непосильный и для зрелого мужа.

Но такова была воля богов, выраженная в народном слове, произнесенном перед новгородским детинцем:

– Люб!

Люб новгородцам великий князь Ингер сын Воислава, значит, люб он и всей русской земле.

– Да здравствует великий князь Ингер! Да здравствует его соправитель князь Олег!