Текст книги "Соколиная охота"

– А если этот мальчишка одержим дьяволом, Бернард?

Граф Септиманский вдруг вспомнил страшную смерть Герарда Вьенского, задушенного Лихарем Урсом, практически уже мертвым, и содрогнулся. Благородному Герарду не помог даже крест, которым отмахивался от нечистой силы отец Теодульф. Будь этот Драгутин простым варягом, Бернард махнул бы рукой на его угрозы и выставил бы Рюэрга за дверь. Но в данной ситуации любой союзник, пусть даже такой ненадежный, как Раймон, пожалуй, не будет лишним.

– Что ты потребуешь от меня взамен?

– Я уже назвал цену – графский титул.

– Но разве ты его не получил от короля Карла? – криво усмехнулся граф Септиманский.

– Я хочу, чтобы это было оговорено отдельным пунктом в договоре, который рано или поздно подпишет Карл. Лимож ведь находится в Аквитании, дорогой Бернард.

– Ты, вероятно, забыл, сеньор, что этой цветущей провинцией сейчас владеет не граф Бернард, а герцог Пипин.

– В таком случае тебе придется убедить Пипина в моей полезности и преданности лично ему.

– Это каким же образом, дорогой Раймон?

– Мы с тобой, граф Бернард, раскроем заговор, который подготовили императрица Юдифь и Воислав Рерик с целью отстранить от власти короля Карла, а заодно и герцога Пипина. По-моему, такая услуга стоит графского титула, как ты считаешь?

– Но ведь Юдифь в монастыре, под надежной охраной.

– Тем проще нам будет действовать, дорогой Бернард. Я пошлю к императрице Сенегонду. Ты, вероятно, слышал о ней?

– Допустим.

– Сенегонда возьмет у Юдифи письмо к Воиславу Рерику, в нем будет изложена просьба о встрече. А я перешлю его в Нант.

– А ты уверен, что варяг откликнется на зов Юдифи?

– Разумеется, нет. Кто поймет душу язычника. Но я не исключаю, что он пришлет ей на подмогу сотни две варягов во главе с ярлом Драгутином, которому я пообещаю твою голову, граф Бернард. Кроме того, у нас на руках будет письмо, которое мы покажем епископу Эброину и графам Орлеанскому и Парижскому. Это послужит еще одним доказательством измены Юдифи как своему сыну, так и христианской вере.

– А если ярл Воислав согласится на встречу? – спросил заинтересованный Бернард.

– Тогда мы позволим ярлу Драгутину освободить императрицу Юдифь и доставить ее в нужное место. Вряд ли варяг потащит за собой в Нейстрию всю дружину, и у нас появится шанс посчитаться с ним за все, что он натворил на нашей земле.

План, предложенный Рюэргом, был хорош, с какой стороны ни посмотри. В нем был только один изъян – сам благородный Раймон. Поверить этому человеку на слово мог только законченный глупец. С другой стороны, не было никаких оснований подозревать Рюэрга в чрезмерной преданности Юдифи или королю Карлу. Раймон уже не раз доказывал, что собственный интерес для него дороже любого другого. Граф Септиманский сам был таким, а потому ему даже в голову не пришло бы осуждать за врожденный эгоизм благородного сеньора. К тому же и приз в этой игре для Раймона был слишком велик – графский титул и прилагавшиеся к нему земли.

Что же касается самого Бернарда, то, кроме услуги, которую он окажет племяннику Пипину, в случае успеха предприятия он может рассчитывать еще и на благодарность бека Карочея, выражающуюся в очень приличной сумме. Сто пятьдесят тысяч денариев с лихвой покроют все издержки, которые понес граф Септиманский, служа папскому престолу и императору. Надо полагать, и Лотарь, и папа Евгений также оценят рвение благородного Бернарда. Что же касается Раймона, то у Бернарда хватит соглядатаев, чтобы следить за каждым его шагом.

– Хорошо, Раймон. Я согласен.

Глава 8
Сенегонда

Для Юдифи предательство сына явилось крушением всех надежд. Какое-то время она надеялась, что Карл опомнится и вернет мать в Париж, но дни шли, а в ее незавидной судьбе ничего не менялось. Казалось, о ней все забыли, разве что кроме аббатисы Аделаиды, настоятельницы монастыря Девы Марии, которая пыталась вернуть грешницу в лоно матери церкви.

Впрочем, Юдифь исправно посещала все службы и горячо молилась перед святыми ликами о ниспослании благодати как на сына Карла, так и на всю империю франков, раздираемую ныне междоусобными войнами. Такое рвение удивило аббатису, ибо слухи об императрице ходили разные, в том числе и бросающие зловещую тень на ее репутацию. Да что там слухи, коли сам епископ Драгон назвал Юдифь великой грешницей, покинувшей лоно церкви для трижды греховной связи с язычником. Епископ намекнул перепуганной аббатисе, что императрица не чужда темным культам и порой общается с такими существами, о которых истинной христианке даже думать грех.

Увы, монсеньор Драгон, разбудив любопытство Аделаиды, не стал пускаться в подробности, и для настоятельницы так и осталось загадкой, за какое страшное преступление всесильную совсем еще недавно императрицу изгнали из Парижа, пригрозив ей отлучением и судом. Что же касается Юдифи, то она в ответ на все призывы аббатисы облегчить душу признанием лишь равнодушно пожимала плечами. Впрочем, от общения с Аделаидой она не уклонялась и охотно принимала ее в своей келье, обставленной с претензией на роскошь. Будь на месте Юдифи простая послушница, аббатиса давно бы уже призвала ее к порядку, но, во-первых, императрица еще не приняла постриг, а во-вторых, столь знатная сеньора имела, конечно, право на послабления, не предусмотренные строгим монастырским уставом.

Обычно Юдифь принимала Аделаиду после вечерней молитвы, когда сестры, утомленные дневной суетой, расходились по своим кельям и в монастыре воцарялась благочестивая тишина. Императрица возлежала на ложе, а аббатиса скромно сидела в кресле, опустив очи долу, дабы не смущать душу плотью, которую Юдифь слишком уж бесцеремонно выставляла напоказ. Поначалу они говорили лишь о вере, но с течением времени их беседы приняли куда менее благочестивый характер. Аделаиде исполнилось тридцать лет, но почти половину своей жизни она провела в монастыре, приняв постриг в шестнадцать лет.

Стоит отметить, что годы, проведенные в обители, не притушили ее интерес к мирской жизни. Аббатиса, надо отдать ей должное, неплохо разбиралась в хитросплетениях политической жизни и довольно здраво судила о событиях, происходивших за стенами монастыря. От нее Юдифь узнала о поражении Карла и торжестве Пипина Аквитанского.

Для Юдифи не было секретом, кто подталкивал в спину легкомысленного внука Людовика Благочестивого и какой катастрофой обернется лично для нее проигранная битва при Даксе. Если в лице Драгона она имела судью строгого, но справедливого, то рассчитывать на снисхождение епископа Эброина ей не приходилось. Этот человек сделает все от него зависящее, чтобы отправить императрицу Юдифь на плаху или на костер. В этом ему активно будут помогать епископы Венелон из Санса, Эббон из Реймса и Агобард из Лиона, три ее давних недруга.

Виновной себя Юдифь не считала. Если бы не ее самоотверженность, то судьба Карла была бы решена еще в битве при Фонтенуа, возможно, эта битва вообще бы не состоялась. Благородные нейстрийские сеньоры могли убить ее сына еще раньше, выслуживаясь перед императором Лотарем и папой Евгением. Она спасла его тогда и, если бы не коварство врагов, разлучивших ее с сыном, спасла бы и сейчас. Епископ Драгон оказался самодовольным болваном, который, вырвав сына из рук матери, не только сам сгинул без пользы, но и погубил своего короля.

– Епископ Эброин сказал, что наследником короля Карла отныне будет Пипин Аквитанский, ибо плод, который носит ныне под сердцем королева Тинберга, сгнил еще до зачатья.

– Когда ты виделась с епископом, Аделаида?

– Вчера в замке Вик, сеньора. Монсеньор Эброин приказал удвоить охрану монастыря. Теперь в замке будут постоянно находиться пятьсот мечников. И еще он сказал центенарию Гуго, что вас ждет суд, отлучение от церкви и плаха, если Карл не подпишет договор.

– А если подпишет?

– Тогда вас казнят позже, сеньора.

Юдифь подхватилась с ложа и заметалась по узкой келье, не обращая внимания на зардевшуюся аббатису. Ее охватил страх, вместе с которым вернулось желание жить и бороться и за себя, и за сына, которого после ее смерти ждет страшное будущее. Эти негодяи убьют Карла, чтобы водрузить корону на голову ничтожного Пипина. Сын Людовика Благочестивого, потомок Меровея Венделика будет гнить в земле, а на его костях восторжествует узурпатор. И неважно, кто это будет, Пипин, Лотарь или Людовик. В их жилах нет ни капли истинной царской крови, а значит, вся Европа погрузится во тьму невежества и нескончаемых усобиц. Все они самозванцы! Все! И только ее сын имеет право на власть. Это право он получил от бога вместе с кровью Меровеев, и никто, даже папа, не смеет оспаривать волю Всевышнего.

– Почему епископ назвал вас Белой Кобылицей, сеньора?

– Что?

Императрица резко обернулась и глянула прямо в испуганные глаза Аделаиды. Юдифь, прожившая в монастыре почти три месяца, без труда нашла осведомителей, готовых выдать все здешние тайны за одно ласковое слово императрицы. Слухи об Аделаиде она пропускала мимо ушей, хотя благочестивые монашки и намекали ей, что настоятельница зачастила к ней неспроста. Но теперь, глядя в испуганные и смущенные глаза аббатисы, Юдифь вдруг поняла, что далеко не все в этих слухах было наветом.

– Кто был вашей наставницей, милая моя?

– Какой наставницей? – испуганная Аделаида подхватилась с места и бросила взгляд на двери.

Юдифь схватила ее за руку и притянула к себе.

– От кого ты слышала о Белой Кобылице?

– От епископа Эброина.

– Лжешь, – зло выдохнула ей прямо в лицо Юдифь. – Мне поискать тайные знаки на твоем теле или ты покажешь мне их сама?

– Не губите меня, сеньора, умоляю вас! – Аделаида рухнула на колени и обхватила руками бедра Юдифи.

– Как звали ту, что тебя просветила?

– Сенегонда, сеньора, – тихо произнесла аббатиса. – Я была тогда совсем девочкой и не ведала, что творю.

– Именно поэтому тебя отправили в монастырь?

– Да, сеньора. И я надеюсь, что отмолила свой нечаянный грех.

– Это не грех, Аделаида, это удача, которая выпадает на долю далеко не каждой женщины. Ты поддерживаешь связь с Сенегондой?

– Мы изредка встречаемся, сеньора.

– Что тебе нужно от Белой Кобылицы?

– Удачи для своего рода и своих братьев, сеньора. Я хочу искупить свою вину перед ними.

– Ты получишь от меня то, чего так жаждешь, Аделаида. А потом ты приведешь сюда Сенегонду. Поняла?

– Да, сеньора. Я сделаю все, что вы пожелаете.

Для Юдифи эта нежданно обретенная союзница стала воистину даром небес. А ведь она думала, что все отвернулись от нее в несчастье, даже Великая Мать, которой она столь преданно служила. Но все оказалось не так, небеса вновь протягивали ей руку помощи, когда, казалось бы, все уже кончено и для нее самой, и для сына Карла.

Аделаида оказалась расторопной помощницей. Не прошло и трех дней, как Сенегонда, облаченная в одеяние послушницы, появилась в монастыре. Впрочем, разговор императрицы с кудесницей получился непростым. Им было что предъявить друг другу. Ведь это именно Сенегонда обещала Юдифи, что удача отныне будет всегда сопутствовать и ей, и ее сыну, но не прошло и нескольких месяцев, как все рухнуло. Императрица оказалась в узилище под присмотром тюремщиков, а король Карл потерял власть.

– А разве ты не своей волей разорвала связь с богами? – спокойно отозвалась Сенегонда, присаживаясь в кресло, предложенное Юдифью.

– Каким образом?

– Для того чтобы стоял мир, мало одной удачи, нужны еще мудрость и терпение. Если все годы будут урожайными, это приведет к избытку земных благ, следовательно, к оглуплению людей. Мудрость люди получают от Нуда-Велеса, следовательно, год Гвидона должен обязательно сменяться годом Нуда. Правление твоего сына Карла будет удачным только в том случае, если его наследником станет человек, рожденный под дланью Нуда-Велеса, стараниями его первых ближников. Такова была воля богов. Так зачем же ты, Юдифь, нарушила договор, заключенный с небом? Разве не твоим попустительством был убит Лихарь Урс, прямой потомок Велеса? Разве не с твоего согласия была согнана с королевского ложа Тинберга, носящая под сердцем плод божественной любви? Никому не дано обмануть богов, Юдифь, никому не удастся взять у неба больше, чем он способен унести. Никому удача не будет дарована просто так. За все в этом мире приходится платить.

– Выходит, все потеряно, Сенегонда? – спросила упавшим голосом Юдифь.

– Теперь все зависит от ярла Воислава. Нужна искупительная жертва богу Нуду-Велесу.

– И кто будет этой жертвой?

– Это будут те, кто нарушил равновесие, дарованное небом после битвы при Фонтенуа. По-моему, они заслужили свою жалкую участь.

– А ярл Воислав услышит мой зов?

– Если на то будет воля Белобога.

Раймон Рюэрг с интересом пробежал глазами послание императрицы Юдифи своему любовнику. Он так и не понял, связывало ли этих людей что-то еще, кроме греховного пристрастия к языческим культам. Во всяком случае, обратись любая женщина с таким посланием к Раймону, он бы в ответ только плечами пожал. Интересно, почему это Юдифь решила, что удача Воислава Рерика напрямую связана с удачей Карла, и с какой же стати варяг должен в это поверить? О какой новой империи идет речь в этом письме? Выходит, правы были те, кто подозревал Рерика и императрицу в подготовке мятежа. Но неужели эти люди не понимают, что язычнику в наше время уже не стать императором? А если судить по этому письму, то дочь графа Вельпона и ее любовник не собираются отрекаться от своих греховных заблуждений. Расположения языческих богов они жаждут куда больше, чем милостей Христа.

– Ты уверена, что варяг станет помогать, Юдифи? – покосился Раймон на Сенегонду, сидевшую в задумчивости на ложе.

– Уверена, – холодно ответила та.

Да будет проклят тот день, когда Раймон связался с этой женщиной. Вот уж воистину ведьма. У Сенегонды было только одно бесспорное достоинство – умение любить. В постели этой женщине не было равных, хотя расплатой за наслаждение, получаемое на ложе, вполне мог стать пропуск в ад. Рано или поздно Раймон избавится от Сенегонды, но пока она ему нужна. Нужна настолько, что он готов рискнуть если не жизнью, то душою.

Проводив Сенегонду, Раймон направился в королевский замок, но не к королю Карлу, а к Бернарду Септиманскому, который чувствовал себя здесь полным хозяином. Дабы подчеркнуть это, он занял покои, где еще недавно обитал отец Юдифи, граф Вельпон.

Граф Бернард был не один. Кроме хозяина, в зале присутствовали еще два человека, Адалард Парижский и епископ Эброин.

– Это то самое письмо? – спросил епископ, беря в руки бумагу, положенную на стол Рюэргом.

– То самое, – подтвердил Раймон.

– Ужасно, – вздохнул Эброин и передал письмо Юдифи графу Адаларду. – Ересь разъедает Нейстрию. Ведьмы проникают даже в монастыри, вводя в соблазн неокрепшие души.

Камешек был брошен в огород графа Парижского, ибо аббатиса Аделаида доводилась ему племянницей. Именно по настоятельной просьбе Адаларда епископ Драгон возвысил монашку, согрешившую в юности, до уровня настоятельницы, но, видимо, ошибся в выборе.

– Юдифь наверняка пустила в ход свои колдовские чары, – попробовал защитить свою племянницу граф Адалард.

– Мы знаем, что это за чары, – буркнул Эброин. – До сих пор она использовала их только против мужчин, но теперь под них подпала и женщина, более того, аббатиса монастыря Девы Марии. Я не могу оставаться безучастным к разврату, сеньоры. Наказать грешниц – это мой долг.

– Я бы на вашем месте не торопился, монсеньор, – покачал головой Септиманский. – Охотясь за горлицами, мы рискуем упустить сокола.

– Ты собираешься отправить письмо по назначению? – спросил Эброин у Рюэрга.

– Да, монсеньор. Ловушка уже приготовлена, и если в нее попадется не сокол, а бык, мы все равно не останемся в накладе.

– Пожалуй, – не стал спорить епископ. – Но я надеюсь, сеньоры, что вы запомните содержание этого письма, дабы огласить его на суде.

– Можете на нас рассчитывать, монсеньор, – вежливо отозвался Бернард Септиманский, чуть скосив при этом глаза на графа Парижского, который остался невозмутимым, словно и не слышал угроз, далеко не пустых, к слову говоря, по адресу своей племянницы.

– Кого ты собираешься отправить с письмом к ярлу Воиславу? – повернулся Эброин к Раймону.

– Своего брата Гарольда.

– А где он сейчас?

– В подземелье замка Вик. Он был брошен туда по приказу короля Карла.

– Странный выбор, – нахмурился Эброин.

– Он единственный человек, которому Рерик поверит, – пожал плечами Раймон.

– А Гарольд согласится?

– Так ведь свобода лучше неволи, – засмеялся граф Септиманский.

– Как бы нам ни накликать большую беду на свою голову, сеньоры, – покачал головой граф Адалард. – А что если варяг подойдет к стенам Парижа со всей своей дружиной? Что мы будем делать тогда? У Воислава Рерика более тысячи викингов, готовых на все.

– Надо быть готовым к отпору, – поддержал графа Парижского Раймон Рюэрг. – У меня нет уверенности в том, что королева Юдифь написала варягу только одно письмо. Этих писем может быть и два, и три. В этом случае инициатива будет в руках Рерика, и мы не сможем проконтролировать ситуацию.

– Выходит, Юдифь тебе не доверяет? – спросил Бернард.

– Императрица слишком умна, чтобы вверить свою жизнь одному, пусть и очень надежному человеку.

Коварную Юдифь побаивались все сеньоры, сидевшие за столом. От этой женщины можно было ожидать чего угодно, но тем ценнее будет победа, одержанная над ней. Бернарда Септиманского, похоже, уже охватил азарт охотника, и он лично вызвался проводить Раймона в замок Вик, где сейчас хозяйничали его люди. Рюэрг не возражал, хотя и попросил графа не попадаться на глаза Гарольду.

Осень уже вступила в свои права, но день выдался на редкость солнечным, и сеньоры ехали не торопясь, наслаждаясь теплом и покоем земли, впадающей в дрему. Нынешний год выдался на редкость урожайным, а отсутствие усобиц позволило земледельцам без помех воспользоваться плодами своих трудов и спокойно дожидаться зимы.

– А ведь Аделаида могла бы стать моей женой, – задумчиво проговорил граф Септиманский, оглядываясь по сторонам.

– И что же помешало вашему браку?

– Слухи, дорогой Раймон. Я был тогда еще слишком молод, чтобы равнодушно внимать распускаемым сплетням. Возможно, виной тому была любовь.

– Не смеши меня, Бернард, – Рюэрг действительно рассмеялся. – Ты и любовь – понятия несовместимые.

– И тем не менее, Раймон, я буду очень опечален, если с Аделаидой что-нибудь случится, и еще более огорчится граф Адалард. На наш взгляд, епископ Эброин слишком уж рьяно взялся за искоренение ереси. Одна Юдифь, это еще куда ни шло, но если епископы начнут решать судьбу знатных франкских родов, обвиняя их представителей в ереси, то это будет уже слишком. Ты согласен со мной, сеньор Рюэрг?

– Пожалуй.

– Я знал, что найду в тебе человека разумного и не склонного к фанатизму. Епископ Эброин не понимает того, что очень хорошо понимал Драгон. Нельзя обрывать связи с чернью. Там, где бессильна истинная церковь, на помощь приходят древние культы. И наши грехи, и наше распутство – это плата сервам за их лояльность к своим сеньорам.

– А что ты хочешь от меня, граф Септиманский?

– Юдифь не должна дожить до суда, Раймон.

– Ты взвалил на меня неподъемную ношу, Бернард.

– Возможно, эта ноша непосильна для капитана Рюэрга, но она вполне по плечу графу Лиможскому. И еще одно условие, Раймон. Сенегонда должна умереть. Эта женщина слишком много знает. Если Эброину удастся развязать ей язык, то плохо будет и тебе, и всем нам.

– Я не наемный убийца, Бернард, – зло процедил сквозь зубы Раймон.

– На этот счет у меня нет никаких сомнений, сеньор Рюэрг. Поэтому Сенегонду я беру на себя. Скажи мне только, у кого она остановилась.

Раймон молчал довольно долго, но Бернард его не торопил. Рюэргу надо было привыкнуть к мысли о неизбежной потере. В конце концов, эта Сенегонда – редкой красоты женщина. Жалко, что порченая, иначе граф Бернард и сам не устоял бы против ее чар.

– Она прячется в доме Хирменгарды.

– Спасибо за услугу, граф Лиможский. Твоя преданность общему делу никогда не будет забыта сеньорами Нейстрии и Аквитании.

Глава 9
Бой с тенью

Тинберга была удивлена приглашением Хирменгарды, но охотно откликнулась на ее зов. Свежевыпавший снег захрустел под сапожками королевы, когда она, выбравшись из возка, направилась к крыльцу. Прежде чем открыть дверь, Тинберга огляделась по сторонам. Во дворе не было никого кроме двух сопровождавших ее мечников и слуг, выскочивших из пристройки, чтобы придержать лошадей. В окружающем мире царил такой покой, что Тинберге стало не по себе.

Именно здесь, на этих ступеньках, две недели назад стрелой из лука была убита Сенегонда. Это было тяжким ударом и для Тинберги, и для Юдифи, ибо с уходом этой очень влиятельной в Нейстрии женщины обрывались многие нити, связывающие их с людьми знатными и с людьми почти незаметными, но весьма полезными в той беспрерывной борьбе, которую им приходилось вести за место под солнцем в этом весьма негостеприимном мире.

Хирменгарда была не одна, это Тинберга уловила, как только вошла, хотя и не сразу обнаружила в полутемном зале гостя старшей дочери покойного коннетабля. Мужчина сидел в кресле спиной к двери, и Тинберга с трудом сумела разглядеть в неярком свете, падающем из полузакрытых окон, его затылок, заросший рыжими волосами. Но она ни на секунду не усомнилась в том, что такую обворожительную улыбку на лице Хирменгарды мог вызвать только один человек, и вздохнула с облегчением.

Ярл, затянутый в куртку из буйволовой кожи и опоясанный мечом, поднялся навстречу королеве.

– Рад видеть тебя, сеньора, в добром здравии.

Тинберга, переваливаясь, словно утица, добралась до лавки и со вздохом на нее опустилась. Пожалуй, в ее положении не следовало разъезжать по гостям. Но, к сожалению или к счастью, Хирменгарда могла бы сказать о себе то же самое, ибо ее живот, выпирающий из-под платья, не уступал размерами животу королевы. И той и другой до срока оставалось чуть больше месяца. Надо признать, ярл Драгутин выбрал для себя никуда негодных помощниц.

– Он приедет? – спросила Тинберга.

– Нет, – покачал головой Драгутин. – Но об этом никто не должен знать, кроме нас с вами.

– Даже Раймон Рюэрг? – удивилась Хирменгарда.

– Раймону я расскажу обо всем сам, – отозвался боготур.

Тинберга была разочарована. Ярл Воислав – это глыба, которую не смог бы столкнуть с места даже ураган, а Драгутин, по мнению женщины, был слишком легкомысленным человеком для той роли, которую подрядился играть. Чтобы противостоять Бернарду Септиманскому и епископу Эброину, нужен изощренный ум, а не мальчишеское бахвальство. Нет слов, ярл Драгутин – очень красивый молодой человек с зелеными дерзкими глазами, и по тому, как млеет подле его плеча Хирменгарда, можно догадаться, что он удал не только в битве, но и в постели. К сожалению, всех этих качеств мало, чтобы помочь Карлу удержать корону на голове.

– Сколько людей у вас под рукой, ярл Драгутин? – спросила Тинберга.

– Двести, сеньора. Я думаю, этого будет достаточно, чтобы посчитаться со всеми нашими врагами.

Двести человек! Тинберга едва не застонала от огорчения. А под рукой у мятежных сеньоров здесь, в Париже, и в окрестных замках – не менее пяти тысяч. С малым числом воинов не стоит даже пытаться бросать вызов сильным мира сего.

– А где же все-таки ярл Воислав?

– В Аквитании, – спокойно отозвался Драгутин.

– А почему не в Нанте? – удивленно вскинула глаза Тинберга.

– Потому что в Тулузе он нужнее, – улыбнулся Драгутин, показав два ряда великолепных зубов.

Тинберга наконец все поняла. Ярл Воислав нашел слабое место в плотных рядах врагов короля Карла и ударил именно туда. Теперь, когда у Пипина возникли большие трудности в Аквитании, ему некогда будет интриговать в Нейстрии. А его неудачи сразу же отрезвят вассалов Карла, особенно если Юдифи удастся вырваться из заточения и собрать вокруг себя преданных королю людей.

Выходит, Тинберга напрасно сомневалась в словах Сенегонды. Ведунья правильно истолковала волю неба. Если бы король Карл не вмешался в ход событий, предопределенных богами, то ярлу Воиславу не пришлось бы сейчас расхлебывать заваренную им кашу. Оставалось надеяться, что нынешнее падение послужит Карлу хорошим уроком, и он наконец поймет, что за удачу надо платить, а этой платой будет сын Тинберги, в чьих жилах течет кровь древнего бога.

Тинберга не считала себя ни язычницей, ни грешницей, она почитала Христа, искупившего своими страданиями на кресте людские грехи, но культ Великой Матери никак, по ее мнению, не противоречил христианской вере. Разве Дева Мария не Великая Мать, разве сама Тинберга не носит часть той же силы, позволяющей рожать как богов, так и королей? Разве короли не должны быть порождением той божественной силы, которая правит миром со дня творения? Эта сила меняет обличия и имена, но ведь не в них дело. Кто может с уверенностью сказать, что знает имя бога? Надо обладать большими знаниями, чтобы с уверенностью предсказать волю богов и ход предстоящих событий, ибо боги не менее изменчивы в своих желаниях, чем люди.

Сенегонда этим даром обладала. Тинберга же пока еще только стремилась к знаниям, и встреча с Лихарем Урсом на многое открыла ей глаза. Теперь она тоже видит, пусть и не всегда отчетливо, но ее вовремя открывшийся третий глаз уже указал королю Карлу верный путь к спасению. Существовала надежда на то, что этот дар, пришедший к ней вместе с беременностью, в будущем будет только совершенствоваться.

– Я буду тебе очень благодарен, сеньора, если ты пришлешь ко мне одну даму из своей свиты, – мягко улыбнулся Тинберге Драгутин. – Я имею в виду Анхельму, дочь центенария Гуго.

– Но ведь она предана всей душой Бернарду Септиманскому, – удивилась Тинберга.

Драгутин засмеялся.

– Не прими за обиду, сеньора, но если женщины и бывают кому-то преданы, то только своим любовникам, да и то не всегда. Ярл Сивар хочет ее видеть.

– Он тоже здесь?

– Да. Ты окажешь нам большую услугу, сеньора, если в разговоре с одним из сторонников Пипина Аквитанского случайно обронишь, что Воислав Рерик лично прибыл на встречу с императрицей Юдифью.

– Зачем?

– Пусть наши враги думают, что охотятся на очень крупную дичь. Так нам будет проще освободить из монастыря императрицу.

– Хорошо, – усмехнулась Тинберга. – Будь по-твоему, ярл Драгутин.

Бернард Септиманский был настолько взволнован вестями, принесенными преданным центенарием Гуго, что не смог усидеть на месте и заметался по залу, смахнув при этом со стола серебряный кубок, принадлежащий некогда графу Вельпону. Гуго успел подхватить кубок, но часть его содержимого пролилась на пол в виде кроваво-красного пятна, что граф Септиманский посчитал дурным предзнаменованием.

Неужели Раймон Рюэрг решил предать своих благодетелей? Интересно, на что он рассчитывает? В конце концов, король Карл не сказочная птица феникс, способная восстать из пепла, даже с помощью ярла Воислава. Да и не мог Варяжский Сокол незаметно привести к стенам Парижа свою многочисленную дружину. Варяги не птицы, чтобы летать по воздуху, а все земные и водные пути перекрыты заставами сеньоров, участвующих в заговоре против короля.

– Так ты говоришь, Гуго, что девчонка видела ярла Воислава собственными глазами?

– Да, сеньор. В доме покойного коннетабля.

В смелости этому человеку не откажешь. Впрочем, Париж достаточно велик, чтобы здесь мог затеряться один варяг, даже известный многим. Другое дело, что так может рисковать только авантюрист, задумавший сорвать крупный куш. Таким кушем для безземельного ярла может стать по меньшей мере Нейстрия, заметно ослабленная смутой, а то и вся франкская империя.

– Зачем ему понадобилась Анхельма?

– Анхельму пригласил ярл Сивар. Она должна предупредить императрицу Юдифь о готовящемся нападении на монастырь. Ярла Воислава она увидела случайно и не совсем уверена, что это был именно он.

– Что еще?

– Вчера Хирменгарду посетили королева Тинберга и посол императора Византии архиепископ Константин.

Бернард едва не подпрыгнул на месте от такого известия. Так вот для чего прибыл в Париж Воислав Рерик, рискуя головой. Не любовь распутной Юдифи ему нужна, а поддержка императора Византии. Ведь пускаться в поход за императорской короной без поддержки Константинополя было бы большой глупостью. Папа никогда не благословил бы власть потомка Меровея Венделика, а вот патриарх сделает это с большим удовольствием. Любое ущемление римской церкви неизбежно идет на пользу церкви константинопольской.

Бернард всегда подозревал, что вокруг Воислава Рерика ведется очень крупная игра, но, к сожалению, ни покойный епископ Драгон, ни ныне здравствующий епископ Эброин не захотели прислушаться к его предостережениям. Им почему-то и в голову не пришло полюбопытствовать, за каким чертом сидит в Париже посланец всесильного императора Феофила. Станет Воислав Рерик императором или не станет, но утопить в крови междоусобицы франкскую державу он вполне способен, что, конечно, будет на руку византийцам.

– А Раймон Рюэрг был у Хирменгарды?

– Нет, сеньор. Мы следим за каждым его шагом.

Зря, выходит, Бернард заподозрил Раймона в предательстве. Все гораздо проще. Ярл Воислав не настолько глуп, чтобы довериться хитроумному Рюэргу, однажды уже подставившему его. Равным образом он не станет вести переговоры с Карлом, ибо юный король пусть и не значительная, но все же помеха на его пути к власти. Но с Юдифью он обязательно попытается встретиться, для чего ему придется напасть на монастырь. Конечно, монастырские стены не представляют для него серьезного препятствия, но рядом с обителью расположен замок Вик с весьма значительным гарнизоном.

– Кого еще видела Анхельма в доме коннетабля?

– Ярла Драгутина, сеньор.

И этот здесь! Бернард зябко передернул плечами. Конечно, бек Карочей мог и преувеличить опасность, исходящую от ведуна Чернобога, но и собственный нюх подсказывал Бернарду, что следует держаться настороже. Графу Септиманскому вовсе не улыбалось разделить участь несчастных сеньоров Гонселина Анжерского и Герарда Вьенского.

– Мне нужен отец Теодульф, – обернулся к центенарию Бернард. – Найди его.

– Увы, сеньор, это невозможно. Отец Теодульф убит сегодня утром. Его голова была брошена во двор дома епископа Эброина, а перед воротами, на снегу, кровью был начертан вот такой знак, – Гуго протянул графу кусок пергамента.

Бернард узнал его с первого взгляда. Нечто подобное ему показывал бек Карочей. Если верить ему, то эта извилистая черта означала ползущую змею.

– Откуда это у тебя?

– Я снял пергамент с вашей двери, сеньор. Он был пришпилен к ней кинжалом. Вот этим.