Текст книги "Соколиная охота"

Глава 4
Мятежники

Граф Раймон Лиможский был вне себя от ярости. Все надо было вершить самому, а не поручать столь важное дело надутому индюку Руальду Неверскому. Этот вечно пьяный и непутевый зять благородного Адаларда упустил не только мальчишку Олегаста, но, что еще важнее, и девчонку, за которую Раймону теперь придется держать ответ перед монсеньором Николаем. А ведь у этого дурака под рукой было вдесятеро больше мечников, чем у Гарольда.

– Но ведь коннетабль убит, – шмыгнул посиневшим на морозе носом граф Неверский. – И графиня Хирменгарда тоже.

– Поздравляю тебя со столь блистательной победой, благородный Руальд, – презрительно хмыкнул Эд Орлеанский. – Теперь ты нажил столько врагов, что тебе не хватит одной жизни, чтобы с ними расплатиться.

Раймон поморщился. За пролитую кровь им придется расплачиваться всем, но Хирменгарду действительно убивать не стоило. Все-таки она дочь коннетабля Виллельма, которого уважали не только благородные сеньоры, но и простые франки. Впрочем, крови мятежникам еще предстоит пролить немало. И какой крови! Если удастся устранить королеву Тинбергу и юного Людовика, то о смерти Хирменгарды никто, пожалуй, уже не вспомнит.

– Этот мальчишка – оборотень, – продолжал бубнить Руальд. – Мои мечники слышали, как он ревел медведем.

Эд Орлеанский выругался, Раймон презрительно сплюнул. Таких, как этот Олегаст, следует убивать еще в младенчестве, во избежание больших хлопот в будущем. Оборотень он или нет, но наследственность у юного графа Анжерского дурная, и если ему удастся уцелеть в эту ночь, то хлопот он своим врагам доставит немало.

Впрочем, сейчас сеньорам было не до резвого Олега. Королевский замок не был взят. Хотя мятежникам удалось захватить мост и внешние стены, донжон еще держался. Мечники королевы успели все-таки закрыть его окованные железом двери и сейчас осыпали нападающих стрелами из окон и бойниц огромной каменной башни, которая сама по себе являлась очень крепким орешком. Да и защитников в донжоне насчитывалась никак не меньше трех сотен человек.

– Рано или поздно им придется сдаться, – сказал Роберт Турский, подходя к озабоченным сеньорам, стоявшим на верхней площадке приворотной башенки. – Какое счастье, что нам все-таки удалось захватить внешние стены.

Благородный Роберт был прав. Королевский замок представлял собой очень мощное оборонительное сооружение. Семь лет назад, во время набега нурманов, граф Адалард Парижский в течение месяца удерживал замок, не позволив осаждающим взобраться на его стены. Викинги, разграбив город, вынуждены были уйти, а королевская сокровищница осталась неприкосновенной. К счастью, королева Тинберга не почувствовала надвигающейся опасности. Мост был опущен, ворота распахнуты настежь, и мечникам Роберта Турского не составило труда ворваться в замок на исходе дня.

Здесь, правда, дело застопорилось. Защитникам замка удалось удержать донжон и нанести немалый урон нападающим. Мятежники потеряли во дворе королевского замка более сотни своих дружинников, распластанные тела которых сейчас разглядывали сеньоры с приворотной башенки. Граф Роберт считал, что без тяжелого тарана двери донжона открыть не удастся, но устанавливать его, да еще на виду у неприятеля – дело довольно хлопотное. Весь двор простреливался из бойниц донжона, и нападающим приходилось с этим считаться.

– До этих дверей еще добраться надо, – заметил Эд Орлеанский. – Настил они успели сбросить.

Дверь, ведущая в донжон королевского замка, была расположена на уровне второго этажа, тогда как на первом этаже не было ни окон, ни бойниц. Здесь хранился запас продуктов, которого защитникам замка хватило бы на многие месяцы осады. Воспользоваться подземным ходом не могли ни обороняющиеся, ни нападающие, ибо и те и другие заблокировали его с обеих сторон. Королеве Тинберге оставалось только ждать и надеяться на то, что король Карл либо один из преданных сеньоров придет ей на помощь.

Раймон Лиможский был уверен в том, что таковых не найдется. Тем не менее мятежникам следовало завершить начатое дело, дабы развязать себе руки. Вряд ли король Карл будет спокойно смотреть, как в Нейстрии хозяйничают сеньоры, бросившие ему открытый вызов. Правда, если он и соберется с силами, то никак не раньше весны.

– Время у нас еще есть, – обнадежил соратников Роберт Турский. – Я бы оставил, сеньоры, все как есть до утра. А утром можно будет обложить донжон дровами и попробовать выкурить его защитников. Надеюсь, дорогой Раймон, ты приютишь нас на ночь в своем доме?

Предложение графа Роберта было разумным, а потому никто из сеньоров ему не возразил. В сущности, королеве Тинберге и ее сыну деваться было некуда, а донжон обязательно будет взят если не завтра, так через неделю.

Однако епископ Венелон был на этот счет другого мнения и не замедлил высказать его сеньорам, когда те собрались за столом на исходе ночи.

– Сена еще не покрылась льдом, следовательно, ничто не сможет помешать варягам Воислава Рерика доплыть до Парижа.

– Потребуется по меньшей мере недели две, прежде чем до графа Ютландского дойдут вести о тяжком положении королевы Тинберги, – попробовал возразить епископу Руальд Неверский. – К тому же у варяга и без чужих жен хватает забот. Ему нужно укрепиться в Фрисландии, из которой его того и гляди выбьют лотарингские сеньоры, озабоченные, надо полагать, столь неожиданным соседством.

Граф Руальд в этот раз рассудил вполне здраво. Раймон тоже считал, что варяг не станет вмешиваться в чужие дела в ближайшие месяцы. Что же касается Сены, то не пройдет и нескольких дней, как река встанет, наглухо закрыв варяжским ладьям дорогу к Парижу.

Граф Раймон уже собирался поднять прощальный кубок и отправиться спать, когда в зал, где сидели сеньоры, ворвался сир Туан, капитан мечников Адаларда Парижского.

– Нас атакуют, сеньоры!

– Какого черта! – взревел граф Роберт, подхватываясь на ноги. – Где они?

– Викинги ударили в спину нашим мечникам и ворвались во двор королевского замка.

– А откуда в Париже взялись викинги? – ошалело спросил Руальд Неверский, щурясь на соратников по мятежу испуганными глазами.

Вопрос был задан по существу, но, к сожалению, отвечать на него было некому. Сеньоры, отяжелевшие после обильных возлияний, вынуждены были вновь браться за мечи и вести своих утомленных дружинников на подмогу осаждающим, которые в один миг превратились в осажденных.

– Сколько их? – спросил граф Лиможский, выходя на крыльцо.

– Сотни две, может, больше, – отозвался Труан, прикрываясь ладонью от колючего снега, летящего в лицо.

К утру явно похолодало, и Раймон невольно поежился под наброшенным на плечи меховым плащом. Слуги подвели графу коня, и он легко прыгнул в седло. Сеньоры последовали его примеру, криком сзывая своих мечников, заполнивших все щели небольшой усадьбы Рюэргов и окрестные дома. В темноте трудно было пересчитать всадников, собравшихся по тревоге, но все же их было не меньше пяти-шести сотен.

Граф Лиможский взмахнул факелом, призывая всех следовать за собой, и первым поскакал по притихшим улочкам Парижа к королевскому замку, откуда доносился шум нешуточной битвы. Как вскоре выяснилось, это было опрометчивое решение. То ли викингов оказалось много больше, чем полагал капитан Труан, то ли они успели соединиться с защитниками замка, но навстречу сеньорам вдруг выплеснула из темноты лавина всадников.

Труан был прав, в первых рядах этой лавины действительно находились варяги, которые уже успели сесть на коней. Ведь говорил же Раймон графу Орлеанскому, чтобы он вывел лошадей из замковых конюшен, но тот отложил столь важное дело до утра. Впрочем, сейчас графу Лиможскому было не до претензий к оплошавшим соратникам. Удар варяжского меча едва не выбросил его из седла на обледенелую парижскую мостовую. Спасли Раймона щит и кольчуга, однако на какое-то время он потерял возможность действовать левой рукой и вынужден был отступить за спины своих мечников, а потом и вовсе свернуть в ближайший переулок. Натиск викингов был настолько неожиданным и сильным, что они протаранили сбившуюся в клубок конницу нейстрийцев и раскидали мечников по сторонам.

– Они прорываются к воротам! – услышал Раймон сквозь рев битвы голос графа Орлеанского.

Судя по всему, благородный Эд был прав. Викингов было слишком мало, чтобы удержать город, где сейчас находилось никак не меньше трех тысяч мечников союзных сеньоров. Граф Адалард Парижский вполне мог достойно встретить беглецов у городских ворот, которые ему поручено было охранять. Правда, тогда никто не мог предположить, что удар по этим воротам будет нанесен не снаружи, а изнутри.

– Это ярл Драгутин, – сказал Орлеанский, подъезжая к Раймону. – Я его опознал. А с ним королева и Людовик.

– Ничего, – процедил сквозь зубы граф Лиможский. – Еще не все потеряно. Собирай уцелевших людей, благородный Эд. Попробуем ударить им в тыл.

Наступивший рассвет значительно облегчил задачу графу Орлеанскому и позволил сеньорам сориентироваться в обстановке. К сожалению, удар варягов был настолько страшен, что поверг наземь едва ли не половину нейстрийских всадников, слишком опрометчиво ринувшихся на подмогу своим товарищам, осаждавшим королевский замок. Конечно, в городе оставалось еще немало боеспособных мечников, но требовалось время, чтобы их собрать.

Граф Руальд поскакал в усадьбу коннетабля, чтобы поднять своих застрявших там людей, а Эд Орлеанский и Роберт Турский повели уцелевших к воротам. Граф Лиможский тоже поехал туда, но неспешным шагом, ибо толку от него в предстоящем сражении не было никакого. Он по-прежнему не мог пошевелить левой рукой и вынужден был держать поводья правой.

Впрочем, как ни спешили графы Орлеанский и Турский на помощь благородному Адаларду, они все равно опоздали. Ворота уже были распахнуты настежь, а беглецы скрылись в снежной круговерти, оставив после себя гору трупов. Граф Парижский попытался остановить варягов, но, к сожалению, нападение было слишком неожиданным, и его люди просто растерялись, увидев перед собой невесть откуда взявшихся врагов. Адалард, чудом уцелевший в короткой, но кровопролитной схватке, укоризненно смотрел на своих оплошавших соратников.

– Откуда в городе взялись викинги? – строго спросил он у графа Орлеанского.

– Ты, вероятно, забыл, благородный Адалард, что это твой город и что это тебе было поручено охранять ворота, – не остался в долгу Эд, разъяренный неудачей.

В закипающую ссору вмешался Раймон Лиможский, ибо время для выяснения отношений было выбрано не самое подходящее. Следовало подобрать убитых и раненых и выслать за беглецами погоню. К сожалению, быстро организовать преследование не удалось. Помешали разгулявшаяся непогода и упадок духа в рядах мятежников. Все-таки варяги нанесли им большой урон в суматошном ночном бою. Только во дворе королевского замка пали более сотни мечников, захваченных врасплох викингами ярла Драгутина, выросшими словно из-под земли.

Всего на узких улочках Парижа сеньоры потеряли более трехсот дружинников. Был среди них и капитан Труан, сраженный мечом варяга. О нем больше всех скорбел Адалард Парижский, а Раймону эта неожиданная смерть доставила массу хлопот, ибо именно ему предстояло позаботиться о вдове покойного и его детях.

Впрочем, эти хлопоты не шли ни в какое сравнение с теми, которые предстояли мятежным сеньорам в свете неудачно сложившейся ситуации. Бегство королевы Тинберги и герцога Людовика сильно осложняло их положение в Нейстрии и сулило в будущем массу неприятностей.

Об этом прямо заявил графам епископ Венелон, когда те собрались на вечерний совет в опустевшем королевском замке.

Сеньоры успели отоспаться за день и смотрелись значительно бодрее, чем утром. К ним даже вернулась способность здраво оценивать ситуацию. Во всяком случае, все сошлись на том, что ничего катастрофического пока что не случилось. Викинги прибыли на трех ладьях, которые были обнаружены сегодня днем неподалеку от замка Вик. Причем одна из этих ладей была франкской, из чего Раймон Лиможский сделал вывод, что, скорее всего, она принадлежит капитану Венцелину, отправленному Тинбергой к Воиславу Рерику.

– А почему они не использовали ладьи для бегства? – спросил епископ Венелон.

– Так ведь Сена покрылась льдом, – пояснил Эд. – Им вряд ли удалось бы пробиться к морю.

– Следовательно, варягов в Нейстрии сейчас не более сотни? – спросил Адалард Парижский.

– Да, – охотно подтвердил граф Орлеанский. – Ничего еще не потеряно, сеньоры. Скорее всего, ярл Драгутин увел беглецов к замку Вельпон, где они могут попросить защиты у престарелого отца покойной Юдифи. Замок Вельпон неплохо укреплен, но при желании его можно взять. Сил у нас для этого достаточно. А вот осажденным помочь будет некому, во всяком случае до весны.

– Остается выяснить, как варяги проникли в Париж, – епископ Венелон обвел собравшихся строгими серыми глазами.

– В домике некой Сенегонды есть подземный ход, ведущий к тайному языческому храму, – нехотя отозвался Эд Орлеанский. – Ярл Драгутин однажды уже воспользовался им, когда пятнадцать лет назад вырвал у нас из рук короля Карла.

– Так почему вы не разрушили этот дом и этот храм, не говоря уже о подземном ходе? – рассердился епископ Венелон.

– Прежде чем разрушить подземный ход, его надо найти, – мрачно усмехнулся граф Орлеанский. – К тому же я не уверен, что этот ход ведет только к домику Сенегонды. Возможно, от него идут ответвления и к другим домам. Вы слишком много от нас хотите, монсеньор. После смерти ведьмы Сенегонды этот домик находился в собственности королевы Тинберги, и проникнуть туда никому не удавалось. А пускаться на откровенный разбой мы не решились.

Граф Орлеанский не сказал главного. Почти все последние пятнадцать лет у него не было причин для ссоры с Тинбергой и королем Карлом, но собравшиеся в королевском замке сеньоры были настолько деликатны, что не стали напоминать ему об этом. Теперь уже поздно было искать виноватых, следовало решить, что делать дальше.

– Мы должны разрушить замок Вельпон до весны, – сказал граф Роберт Турский. – И послать гонца за поддержкой к Людовику Тевтону. Только встав под его руку, мы сможем сохранить свои головы и свои земли.

– А как же Карл? – нахмурился граф Лиможский.

– Карлу останется Франкия, – пожал плечами Эд Орлеанский. – Мы вновь объединим империю, сеньоры, но уже на других условиях. Мы готовы стать вассалами императора, но наши вассалы будут служить только нам.

– А Людовик согласится на такие условия? – в задумчивости покачал головой граф Адалард.

– Так ведь он получит под свою руку не только Нейстрию, но и Лотарингию, не говоря уже о короне императора. Сын Лотаря Людовик Итальянский не сможет противостоять Тевтону и благородным сеньорам, объединившимся вокруг него.

– А что скажет по этому поводу папа Григорий? – спросил Руальд Неверский и покосился при этом на Венелона.

– Папа стар и слаб, – отозвался с кривой усмешкой епископ. – Но мы можем заручиться согласием монсеньора Николая, пообещав ему свою поддержку, когда встанет вопрос о преемнике Григория. Но не забывайте, сеньоры, что пока жив Людовик Заика, именно он является герцогом Нейстрии, а мы все его вассалы. Боюсь, борьба еще далеко не закончена.

Монсеньор Венелон был прав. Сеньорам следовало поторопиться, ибо весной ситуация могла измениться самым кардинальным образом и далеко не в лучшую для мятежников сторону.

Раймон Лиможский уже почти пожалел о том, что согласился участвовать в столь сомнительном деле, скорее всего, обреченном на провал. Его графство находилось за пределами Нейстрии, и он вовсе не собирался присягать новоявленному императору Людовику Тевтону, равным образом его не устраивал и Пипин в качестве герцога Аквитанского. Одно дело – поднять мятеж против сына короля Людовика Заики, нелюбимого отцом, и совсем другое – перекраивать худо-бедно устоявшиеся границы королевств, возникших после развала империи. Графа Раймона вполне устраивал в качестве короля Карл Лысый, а его младший сын Карл Юный – в качестве герцога Аквитанского. Со смертью Гарольда у Раймона Рюэрга появился шанс стать коннетаблем Западного франкского королевства и получить в свои руки управление армией и немалыми средствами, выделяемыми на ее содержание. Правда, пока жива Тинберга, честолюбивым планам Раймона вряд ли суждено сбыться, а потому эта женщина должна умереть как можно скорее.

Для осады замка Вельпон сеньорам удалось собрать почти четыре тысячи мечников. Но когда конница прибыла под его стены, вдруг выяснилось, что никто не собирается противостоять объединенным силам, ибо старый граф находится при смерти и никого из посторонних за стенами нет. В этом графы убедились собственными глазами, когда навестили престарелого отца покойной Юдифи. Им оставалось только недоуменно разводить руками да спрашивать себя, куда же могли исчезнуть из Нейстрии сто викингов и более двух сотен мечников герцога Людовика.

К счастью, а может быть, и к сожалению, следы королевы Тинберги и ее сына отыскались довольно быстро. Беглецам дал приют граф Эгленбард Реймский, решивший в непростой ситуации сохранить верность королю. Удивляться поведению сеньора Эгленбарда не приходилось, ибо он был женат на дочери Тьерри Вьенского, которой королева Тинберга доводилась родной теткой.

Увы, мятеж захлебнулся, едва начавшись, и сеньорам оставалось лишь подсчитывать грядущие убытки, ибо о том, чтобы осаждать Реймс, один из самых укрепленных городов Нейстрии, не могло быть и речи. Сохранялась, правда, робкая надежда на то, что король Людовик откликнется на призыв нейстрийских мятежников и окажет им вооруженную поддержку. На это уповали и Адалард Парижский, и Роберт Турский и даже далеко не глупый Эд Орлеанский. Что же касается Раймона Лиможского, то он решил, что пора возвращаться в Аквитанию, где климат мягче и не так отчетливо пахнет кровью и смертью.

– Это похоже на предательство, дорогой Раймон, – упрекнул его граф Орлеанский.

– Ты не прав, благородный Эд, – возразил ему Рюэрг. – Вы преследовали в этом мятеже свои цели, я – свои. К сожалению, ни мне, ни вам не удалось добиться успеха. В отличие от тебя, я не считаю Карла Лысого своим врагом, чего не могу сказать о Людовике Тевтоне.

– Мне бежать некуда, – нахмурился Орлеанский. – Я буду держаться за свои земли до конца.

– Я от души желаю тебе успеха, Эд, но имей в виду, королева Тинберга не из тех женщин, которые прощают своих врагов.

– Я это знаю, граф Раймон, – резко развернулся на каблуках Орлеанский. – Счастливого пути.

Раймон не боялся гнева короля Карла. В Париж он приехал с малой дружиной и уже хотя бы по этой причине не мог существенно повлиять на ход событий, происходивших там. Во всяком случае, граф Лиможский мог смело это утверждать, не боясь быть уличенным во лжи, ибо уличать его в сущности было некому. Не станет же Карл слушать мятежников. Впрочем, и мятежники не смогут утверждать, что мечники Раймона участвовали в осаде королевского замка и разгроме усадьбы коннетабля. Всю грязную работу граф Лиможский передоверил другим и теперь с полным основанием мог рассчитывать на то, что сумеет выйти сухим из воды.

К сожалению, ему не удалось сдержать слово, данное сначала беку Карочею, а потом монсеньору Николаю, но тут уж не его вина. Граф Раймон сделал все, что в человеческих силах, в остальном – воля божья.

Глава 5
Вызов

Пожалуй, только в Реймсе Олегаст осознал всю тяжесть понесенной потери. Отца своего он не знал, но был очень привязан к матери, да и смерть отчима юный граф Анжерский не мог оставить безнаказанной. Граф Руальд Неверский должен был умереть, чтобы Олегаст мог спать спокойно. Сложность была в том, что у Олега не было собственной дружины, чтобы покарать предателей. Графом Анжерским он числился только номинально, ибо Анжером и прилегающими к городу землями до сих пор твердой рукой управлял коннетабль Гарольд. Теперь город и графство находились в руках мятежников, а его население не спешило выразить сеньору Олегасту свою преданность, ибо многие родственники графа Гонселина, прежнего сеньора города Анжера, не видели в юном Олегасте наследника славных дел своего отца.

Виной тому был человек, который сейчас сидел за пиршественным столом в замке графа Эгленбарда Реймского и спокойно пил из серебряного кубка красное вино. Этот человек был сказочно богат, а его дружина насчитывала не менее пятисот викингов, много чего повидавших. Пожалуй, только он мог помочь Олегасту свести счеты со своими врагами. Однако юный граф не рискнул напрямую обратиться за помощью к ярлу Драгутину, а решил использовать в качестве посредника сеньору Анхельму. Она была женой майордома Геррика, погибшего при обороне королевского замка, и уж конечно, хотела, чтобы смерть ее мужа не осталась безнаказанной.

– Но ведь это невозможно, граф Олегаст, – нахмурилась Анхельма. – Тебе едва исполнилось пятнадцать лет, твои враги – могущественные сеньоры, бросившие вызов королю. Ты что же, собираешься взять штурмом Париж?

– А ты полагаешь, что это невозможно? – прищурился Олег. – Я не прошу у ярла Драгутина армию, мне нужно всего лишь пятьдесят мечников, чтобы посчитаться со своим главным врагом, Руальдом Неверским.

Анхельма с удивлением и даже испугом глянула на юного графа. Этот мальчик слишком рано стал взрослым, и виной тому не только обстоятельства, но и старания королевы Тинберги, которой не терпелось узнать волю богов. Что ж, боги дали ответ, вот только Анхельма не была уверена в его правильном толковании. За пятнадцать лет дочь центенария Гуго прошла немалый путь в постижении истины, но и ведуньи самого высокого ранга посвящения могут ошибаться в своих пророчествах.

– Ты хочешь сказать, что этот отрок – сын Велеса? – удивленно глянул на сеньору варяг.

Драгутин помнил Анхельму юной и жадной до любовных утех, а сейчас перед ним стояла женщина, умудренная жизненным опытом. Она должна понимать, что подобными пророчествами не бросаются и что непосильная ноша, взваленная на плечи отрока, может сломать его раньше, чем он станет мужчиной.

– А разве не эту цель ставили Сенегонда и Юдифь, когда принуждали Хирменгарду и Тинбергу к соитию с ближниками Чернобога?

– Положим, они их не слишком принуждали, – усмехнулся Драгутин.

– Я удивлена твоему легкомыслию, боготур, – обиделась Анхельма. – Ты принял участие в таинстве, не думая о его последствиях.

Вероятно, ведунья была права в своих претензиях к Драгутину. Но это было так давно, что многое из происходившего тогда уже выпало из его памяти. В конце концов, боготур служил Велесу мечом и толкование воли богов не входило в круг его обязанностей. Пусть этим занимаются волхвы и кудесники.

– Я полагал, что этот мальчик – мой сын, – пожал плечами Драгутин.

– А разве ты не носишь в себе силу бога?

– Но не всякий сын боготура, даже зачатый во время таинства, является сыном бога. Ты слишком торопишься, Анхельма. Пока этот отрок не совершил ничего, что дало бы повод считать его избранником богов.

Для Драгутина семья и дети были понятиями отвлеченными. Вот уже почти два десятка лет он не выпускал из рук оружия. Его стихиями стали море и битва. Он повидал много стран и уже почти забыл свою родину. Бог Велес ни разу не покинул его в бою, но сам боготур обращался к нему крайне редко. В этом просто не было необходимости. Все, что ему нужно было в этом мире, ярл Драгутин добывал сам. Ему уже исполнилось тридцать семь лет, но до сегодняшнего дня он ни разу не задумывался о том, какой след оставит после себя на земле и можно ли считать его жизнь достойной того высокого звания, которое ему даровал Велес. Юный Олегаст мог стать ответом на этот вопрос, а мог и не стать. Это могло решить только время, и Драгутин вовсе не собирался его подгонять.

Весна уже вступила в свои права. И хотя дороги пока что были мало проходимы, в империи франков вновь готовились к войне. Граф Эгленбард Реймский призвал ярла Драгутина для совета. По слухам, дошедшим до графа, мятежные сеньоры все-таки успели заручиться поддержкой Людовика Тевтона. Уже к началу лета можно было ждать возобновления военных действий с участием баварцев. Неясной пока оставалась позиция молодого Лотаря. Он мог сохранить нейтралитет или выступить на стороне одного из своих дядьев. Молчал и Рим, похоже, папскому клиру было сейчас не до Нейстрии, где в ближайшее время должна была решиться судьба империи.

– А что король Карл? – нахмурился Драгутин.

– Карл пока не торопится на помощь жене и сыну, – вздохнул граф Эгленбард. – Отчасти это объясняется активностью нурманов на побережье, но есть и другие мнения на этот счет.

– Например? – пристально глянул в глаза собеседнику ярл Драгутин.

Графу Эгленбарду было уже за пятьдесят. Это был умный и много чего повидавший на своем веку человек. Худое лицо его хранило на себе печать пережитого, а седина, обильно проступившая в когда-то черных волосах, яснее ясного говорила о том, что жизненный путь графа не был усыпан розами. И тем не менее он смутился.

– Воля твоя, ярл, но мне кажется, что королева Тинберга слишком многое себе позволяет. Или, точнее, король Карл многое позволяет своей жене. Это обязательно вызовет пересуды, не слишком лестные для обоих. Пока королева Тинберга одаривала своим вниманием Эда Орлеанского и капитана Венцелина, это еще как-то можно было понять. Но ее связь с юным графом Анжерским, это, по-моему, слишком. Я уже имел по этому поводу разговор с епископом Гинкмаром, который шокирован столь вольным поведением королевы. Но дело здесь не только в Гинкмаре, который душой и телом предан королю Карлу, но и в епископе Венелоне и монсеньоре Николае. Именно эти двое настраивают как светских, так и церковных сеньоров против Тинберги, обвиняя ее в ереси. Для епископа Венелона это, кроме всего прочего, еще и возможность оправдаться за участие в мятеже. Ибо, что там ни говори, а сеньоры Нейстрии бросили вызов не только королю Карлу, но и всем иерархам империи, которые на своем соборе объявили битву под Фонтенуа божьим судом. Верденский договор о разделе империи стал лишь законодательным закреплением этого решения.

– Выходит, претензии Людовика Тевтона на Нейстрию и императорскую корону входят в противоречие как с Верденским договором, так и с решением епископов?

– Вне всякого сомнения, – кивнул головой граф Реймский. – Именно поэтому для Тевтона так важно бросить тень на королеву Тинбергу, ее сына Людовика и в конечном итоге на короля Карла. Если обвинения в ереси, выдвинутые против королевы Тинберги, подтвердятся, то это обернется большой бедой для ее сына Людовика, которого объявят незаконнорожденным, возможно, и сыном дьявола. К сожалению, мальчик заикается, а это может послужить лишним аргументом против него. Как утверждают сведущие люди, дьявол всегда оставляет своим детям метку.

– Но ведь все это пустые разговоры, благородный Эгленбард.

– Увы, ярл. Сеньоры Эд Орлеанский и Руальд Неверский выступили с публичными обвинениями против королевы Тинберги, графини Хирменгарды и их сыновей. Благородных Эда и Руальда готова поддержать и графиня Радегунда Лиможская, весьма уважаемая дама. Как видишь, наши враги не дремали этой зимой. Теперь ты понимаешь, благородный Драгутин, чем могут обернуться для королевы Тинберги обвинения в ереси и связи с оборотнем.

– Каким оборотнем? – не понял Драгутин.

– Я имею в виду Олегаста Анжерского. Руальд Неверский утверждает, что мальчишка на его глазах превратился в медведя и задрал более десятка мечников.

– Но это же глупость, благородный Эгленбард.

– Если эти обвинения будут повторены перед синклитом франкских епископов, то я не дам и денария за жизнь королевы и этих двух юных сеньоров. Слишком много людей заинтересованы в том, чтобы сжить их со свету.

– И что ты предлагаешь, граф?

– Не знаю, ярл. Но если королева Тинберга чувствует себя хоть в чем-то виноватой, то ей лучше покинуть империю, пока еще для этого имеется возможность.

Драгутин и подумать не мог, что его участие в мистерии, состоявшейся пятнадцать лет назад, обернется такими проблемами для королевы Тинберги, ее сына Людовика и юного Олегаста. Он достаточно долго прожил в империи франков, чтобы собственными глазами убедиться в живучести древних культов. А уж мистерии Белтайн проводились здесь каждый год, и многие знатные сеньоры принимали в них участие, не говоря уже о простонародье. Почему же именно та мистерия, породила столько слухов и сомнений? Если Драгутину не изменяла память, то ничего из ряда вон выходящего там не происходило. Если, конечно, не считать рождения двух юных сеньоров, Людовика и Олегаста, вдруг ставших вещественным доказательством греховности их матерей.

Однако Анхельма, к которой Драгутин обратился за советом, пришла в ужас. В отличие от боготура, она очень хорошо понимала, чем может обернуться не только для Тинберги, но и для нее самой суд фанатиков христианской веры в лице франкских епископов.

– Эд Орлеанский видел все, ярл Драгутин, – прошептала Анхельма. – Во всяком случае, он видел достаточно, чтобы его показаниям поверили епископы. А если Радегунда повторит перед судом то, что она уже однажды рассказала епископу Драгону на исповеди, то наша участь будет решена. Более того, решена будет и участь короля Карла, ибо он тоже тайно присутствовал на мистерии. Об этом знали Эд Орлеанский, Бернард Септиманский, Раймон Рюэрг и епископ Драгон. Раймон Рюэрг, скорее всего, будет молчать. Граф Бернард и епископ Драгон уже отошли в мир иной. Остается Эд Орлеанский, а он пойдет на все, чтобы опорочить Тинбергу.

– Но ведь и Орлеанский может умереть.

– Нет, ярл Драгутин. Его гибель только ухудшит наше положение. Мертвому даже больше веры, чем живому. А граф Эд наверняка рассказал обо всем епископу Венелону.

Положим, умереть мог и Венелон, но Анхельма была права. Гибель свидетелей накануне суда послужит почти неопровержимым доказательством вины королевы Тинберги. Надо полагать, ее враги сумеют и чужую смерть обернуть себе на пользу.

– Ты отвезешь Ефанду в Фрисландию, к ярлу Воиславу, и останешься там, Анхельма. Твое присутствие здесь явно лишнее.

– Ты что же, не доверяешь мне, боготур? – надменно вскинула голову Анхельма. – Я ведунья высокого ранга посвящения!

– И ведуньям высокого ранга развязывают языки, когда в этом возникает насущная потребность, – криво усмехнулся Драгутин. – С тобой не будут церемониться, Анхельма, а у меня под рукой слишком мало людей, чтобы тебя защитить. Эгленбард Реймский дал ясно понять, что не станет противиться решению епископов, и настоятельно советовал королеве Тинберге бежать из франкской империи.