Текст книги "Соколиная охота"

– Она не согласится, – покачала головой Анхельма.

– Даже ради спасения собственной жизни?

– Тинберга слишком верит в свое предназначение и никогда не склонит головы перед обстоятельствами. Не для того эта женщина припадала к груди Чернобога, чтобы испугаться в решающий момент.

В Реймсе Тинберга вела себя как истинная королева. Она не стала прятаться за стенами замка, а поселилась в роскошном дворце, двери которого были распахнуты для гостей. Вряд ли сотня мечников сумела бы защитить свою королеву, вздумай ее враги предпринять очередную попытку свести с ней счеты. Но королеву, кажется, не очень волновала уязвимость собственного положения, и она вела себя так, словно была окружена всеобщей любовью. Тинберга, чудом вырвавшись из Парижа, будто помолодела на десять лет и без стеснения отдавалась охватившему ее чувству к юному графу Анжерскому. Эта странная связь, шокировавшая как доброжелателей королевы, так и ее врагов, просто не могла не дать обильную пищу для слухов. Они становились смертельно опасными не только для королевы, но и для юного Олегаста.

– Тебе известно, государыня, что твои враги объявили графа Олега дьяволом, явившимся в облике прекрасного юноши, чтобы ублажать распутную королеву?

– Ты шутишь, ярл? – удивленно вскинула брови Тинберга, жестом приглашая боготура садиться.

– Насколько я знаю, у сплетников есть все основания для подобных предположений. Если не кровь дьявола, то кровь Чернобога в жилах этого мальчика точно есть.

– Кровь Чернобога течет и в твоих жилах, ярл Драгутин, – нахмурилась Тинберга.

– Я от своих родовичей не отказываюсь, – усмехнулся боготур. – Но если Эду Орлеанскому удастся доказать, что твой сын Людовик и твой юный любовник Олегаст были зачаты в ночь Белтайн, то тебя сожгут на костре, прекрасная Тинберга.

– Мне уже не раз грозили смертью, благородный Драгутин. Первый раз это было в замке Баракс. Второй раз меня пытались убить в Париже пятнадцать лет тому назад. Потом еще и еще. Последний раз это было совсем недавно, но каждый раз он приходил ко мне на помощь.

– Кто он? – ошалело глянул на королеву Драгутин.

– Возможно, сам Нудд Среброрукий или Велес, как вы его называете, а возможно, его земное воплощение, которого я так любила.

– Ты имеешь в виду Лихаря Урса?

– Да, ярл. Он приходит ко мне во сне. Он приходит ко мне наяву, правда, в разных обличьях. Это он вырвал меня из рук озверевших сеньоров в замке Баракс, это он спас меня и моего мужа в Париже. И наконец, это он прислал тебя на помощь, когда меня пытались убить в очередной раз.

– Но ведь не всякий сон вещий? – попробовал возразить боготур.

– Я могла ошибиться один раз, Драгутин, ну два. Но нельзя же отрицать очевидного. Пока я жива, он всегда будет со мной. А пока он со мной, я неуязвима. Юный Олег – всего лишь одно из его воплощений, именно поэтому я так привязалась к нему. Он спасет меня и в этот раз.

– Кто спасет? Олег?

– Бог Велес, воплотившийся в нем.

Драгутин был потрясен. Будучи язычником до мозга костей, он тем не менее считал себя здравомыслящим человеком и в жизни привык полагаться на собственный меч, а не на расположение богов. А сейчас перед ним сидела женщина-христианка, которая истово верила в помощь Чернобога, не понимая его тройственной, а временами и коварной сути. Даже ближники Велеса держались со своим богом настороже, ибо прекрасный юноша и мудрый старец мог в мгновение ока обернуться драконом, полновластным хозяином навьего мира. И тогда излишне доверчивая душа могла навеки затеряться в стране забвения.

– Бог Велес – всего лишь одна из ипостасей создателя, но даже и малой части божественной силы мне хватит, чтобы победить своих врагов, – спокойно сказала Тинберга. – Я бросила им вызов, ярл Драгутин, и они не посмеют от него уклониться.

– Какой еще вызов?

– Устами Олегаста и Людовика я потребовала божьего суда для своих хулителей, Эда Орлеанского и Руальда Неверского. И ни один епископ не посмеет мне в этом отказать.

Эта женщина была безумной, во всяком случае, у Драгутина были все основания так полагать. Здравомыслящий ярл всегда жил в соответствии с истиной, известной если не всем, то многим: не поможет бог, если сам будешь плох. У двух пятнадцатилетних мальчишек нет никаких шансов устоять против двух зрелых бойцов, имеющих за плечами множество битв и кровавых поединков. Мало получить божественную силу, нужно еще суметь пронести ее по жизни с достоинством. В конце концов, с какой стати бог Велес станет помогать отрокам, не достигшим совершеннолетия и не прошедшим обряда посвящения?!

– Они его прошли, – возразила ярлу Тинберга. – Брак с ведуньями Великой Матери превращает отрока в мужчину вне зависимости от количества прожитых лет. Я не сомневаюсь в победе, ярл Драгутин, а потому никуда из этого города не уеду, во всяком случае, по воле своих врагов.

Спорить с Тинбергой было бесполезно. Своей неистовой верой она если и не убедила Драгутина, то заставила его усомниться в правильности собственных рассуждений.

Ярл отыскал во дворце сеньоров Людовика и Олегаста и предложил им помериться силой. Герцог и граф его дружеский вызов приняли и обрушились на него с двух сторон. Увы, в своем юношеском запале они не приняли в расчет, что имеют дело с одним из лучших бойцов ойкумены. А у Драгутина появилась еще одна возможность утвердиться в собственном мнении по поводу божественного вмешательства в дела простых смертных.

Нет слов, оба его юных противника со временем могли бы стать весьма искушенными бойцами. Для этого у них имелись все данные. Но, к сожалению, королева Тинберга не оставила этим юным сеньорам времени для взросления. Им суждено было пасть в поединке, где у них изначально не имелось ни единого шанса на победу. Разве что сам Перун придет на помощь отпрыскам ближников Велеса и метнет из-за туч огненные стрелы в их противников. Во всяком случае, Драгутину не потребовалось чрезмерных усилий, чтобы выбить мечи из рук самоуверенных юнцов. Все это происходило на глазах Тинберги, спокойно взирающей на возню с открытой террасы.

– Прежде чем бросать вызов, сеньоры, следует трезво оценить собственные шансы на победу.

– Это не простой поединок, – обиженно пропыхтел Олегаст. – Это божий суд. И мы одолеем своих врагов, ибо правда на нашей стороне.

Олегаст был очень похож на старшего брата Драгутина, княжича Яромира, так что у боготура не было практически никаких сомнений в своем отцовстве. Что же касается Людовика, то это был вылитый Лихарь Урс в пору взросления. Этот мальчишка так же, чуть на отлете, держал меч и так же исподлобья смотрел на своих врагов. Поражение в дружеском поединке он переживал острее, чем легкомысленный Олегаст.

– Ты должен научить нас драться, ярл Драгутин, – сказал Людовик. – Время для этого у тебя еще есть.

Владеть мечом можно научить даже смерда, но никому не дано обмануть природу и за несколько месяцев превратить неокрепших юнцов в мужчин. К сожалению, судьба и королева Тинберга не оставили Драгутину выбора. Либо он научит Людовика и Олегаста всему, что знает сам, либо они станут легкой добычей франкских коршунов.

Глава 6
Сговор

Людовик Тевтон вторгся в пределы Западного франкского королевства на исходе лета. Захватив города Шалон, Сане и Аттиньи, он остановился неподалеку от Реймса и словно бы ждал чего-то. В Септимани вновь объявился Пипин с двумя тысячами всадников. Нейстрия почти целиком находилась в руках мятежных сеньоров. За королем Карлом осталась Франкония и часть Аквитании. Причем аквитанцы косо посматривали на короля и на графа Лиможского, сохранившего ему верность. На их преданность Карл вряд ли мог рассчитывать.

К счастью, королю удалось избавиться от нурманов, и он смог наконец, не боясь удара с тыла, заняться делами своего почти распавшегося королевства. Поднявшись вверх по реке Луаре во главе пятитысячного войска, король занял Орлеан, сюда же подошел и граф Лиможский с тремя тысячами всадников. Однако ситуация для Карла по-прежнему оставалась тревожной. Даже объединившись с графом Раймоном и призвав под свои знамена вассалов, сохранивших верность королю, Карл Лысый не смог собрать более десяти тысяч человек, тогда как армия его противников насчитывала по меньшей мере втрое больше отборных бойцов. Атаковать при таких условиях Людовика Тевтона было бы безумием, а потому Карл Лысый выжидал, надеясь, скорее всего, только на чудо.

Граф Раймон застал короля в замке Лорж близ Орлеана, который тот занял всего несколько дней назад. Видимо, Карл не был уверен в преданности орлеанцев, а потому и не рискнул обосноваться в городе. Вполне разумная предосторожность, учитывая его нынешнее незавидное положение.

Раймона Карл встретил приветливо и взмахом руки предложил ему занять кресло напротив.

– Похоже, удача, которую моя матушка Юдифь вымолила для меня у неба, изрядно выдохлась, – произнес Карл с кривой усмешкой.

На месте короля граф Лиможский не стал бы так шутить, тем более в нынешней непростой ситуации, когда не только Тинбергу, но и самого Карла вот-вот обвинят в ереси.

– Людовик Тевтон собирает сейм в Реймсе, – сказал Раймон. – Тебе, государь, об этом, должно быть, уже известно.

– Тевтон решил прибрать к рукам мои земли без больших усилий. Он надеется, что все сеньоры Западного королевства, как светские, так и духовные, добровольно присягнут ему. Надо признать, эти надежды вполне обоснованы. Особенно если божий суд закончится не в пользу Тинберги.

– Какой еще божий суд? – удивился Раймон.

– Мой сын герцог Людовик и граф Олегаст Анжерский бросили вызов графам Эду Орлеанскому и Руальду Неверскому, обвинившим королеву Тинбергу в ереси. Ты разве ничего не слышал об этом?

– Нет. Но это же безумие, государь!

– Кто бы спорил, – вздохнул Карл. – Эта шлюха поставила судьбу моего королевства в зависимость от двух молокососов. Немудрено, что епископ Венелон, монсеньор Николай и Людовик Тевтон сразу же ухватились за эту предоставленную им возможность одним махом решить все свои проблемы. Победа Орлеанского и Неверского на божьем суде будет решающим доводом в процессе, организованном против королевы, и произведет неизгладимое впечатление на сейм. Обвинения будут предъявлены не только королеве, но и мне. Не исключено, что граф Эд Орлеанский вспомнит и о тебе, дорогой Раймон. Ты ведь тоже был участником мистерии Белтайн. Кстати, ты в курсе, что твоя жена Радегунда согласилась дать показания против Тинберги? Если она расскажет епископам о превращениях любовника королевы в медведя, то это будет последним гвоздем, загнанным в гроб Западного франкского королевства.

Раймон очень хорошо понимал, что в данном случае движет Радегундой. Младшая дочь покойного коннетабля Виллельма никак не могла простить своему мужу многолетнюю связь с прекрасной Изабеллой Труан и, ослепленная ревностью, готова не только бросить тень на имя умершей сестры, но и погубить своего племянника Олегаста.

– Выходит, все потеряно? – поднял глаза на короля Раймон.

Карл провел широкой ладонью по облысевшему черепу, словно отгонял наваждение.

– Мы с тобой не раз попадали в сложные ситуации, Раймон, и всегда находили из них выход. Иногда мне даже казалось, что моя мать была права, когда обратилась за помощью к силам, которые так ненавистны нашим епископам.

– Ты богохульствуешь, государь, – остерег его Раймон. – В нашем положении это неразумно.

– Согласен, – усмехнулся Карл. – Но ситуация такова, что рассчитывать нам приходится только на помощь темных сил. Тебя это пугает, граф Раймон?

– Пугает, государь.

– Выходит, ты признаешь за языческими богами если не величие, то хотя бы способность влиять на ситуацию.

– Дьявол многолик, – поморщился Раймон.

– Возможно. Но моя матушка была уверена в том, что, обращаясь к этим силам, она не рискует своей душой. Хотел бы я знать, на чем покоилась эта ее уверенность.

Раймон удивленно посмотрел на короля. Для него не было секретом, что Карл был привязан к своей матери. Однако король вздохнул почти с облегчением, когда узнал о ее смерти. Возможно, Карл считал, что шашни Юдифи с языческими богами и их ближниками погубят не только ее, но и его душу.

– Но ведь это будет божий суд, Раймон. Его признали таковым все франкские епископы. Следовательно, никто потом не в силах будет отменить его результаты.

– Я не понимаю тебя, государь! – воскликнул почти с испугом граф Лиможский.

– Ты согласен, что победа двух юнцов над испытанными бойцами возможна только благодаря чуду?

– Допустим.

– Божьему чуду, Раймон, а не дьявольскому наваждению. Если дьявол явится на божий суд, объявленный епископами, то, значит, грош цена таким служителям церкви. Значит, все обвинения в адрес меня, моей матери, моей жены, моего сына – не более чем происки врагов, не только моих, но и всей христианской церкви. Бог сам рассудил, кто ему ближе – Эд с Руальдом или Людовик с Олегастом. И тогда я смогу с чистым сердцем сказать, что она права, и не волноваться больше за свою бессмертную душу.

– Кто она? – не понял Раймон.

– Моя матушка Юдифь.

– Так ты считаешь, государь, что божий суд может стать для нас отпущением всех прошлых грехов? – дошло наконец до графа Лиможского.

– Да, Раймон. После чуда, явленного самим богом, никто не вправе будет бросить тень на имя моей матери, на имя моей жены, на имя моего сына, на мое и на твое имя. Даже слово папы ничто против слова вседержителя, не говоря уже о кознях епископов и королей. Это будет не только прощением всех прошлых грехов, но и оправданием будущих. Теперь ты понял, что нужно сделать?

– Надо помочь чуду состояться, – неуверенно усмехнулся Раймон.

– Ты ловишь мои мысли на лету, граф Лиможский. До сих пор у меня еще не было столь сообразительного коннетабля. Ты отправишься в Реймс, граф Раймон. У тебя там будут союзники. Прежде всего это ярл Драгутин, которого не без основания считают отцом графа Олегаста. Затем Воислав Рерик, ныне граф Ютландский. Ну и наконец, король Лотарь, которому усиление дяди Людовика станет поперек горла. Я не жду от тебя чуда, Раймон, но очень надеюсь, что ты помешаешь нашим врагам исказить волю создателя.

Что и говорить, задача, поставленная королем Карлом перед графом Лиможским, была не из самых легких. Правда, Карл за усилия, потраченные на решение этой задачи, заплатил вперед. Другое дело, что дарованное им звание коннетабля может легко обратиться в усмешку дьявола, если два юных сеньора падут на божьем суде. А такой вариант как раз и был наиболее вероятен.

Эду Орлеанскому едва перевалило за сорок. Это был очень опытный рубака, и кому как не Раймону Рюэргу, не раз бившемуся с ним плечом к плечу, было это знать. Еще более искусным бойцом был тридцатилетний Руальд Неверский. Господь не наградил его выдающимся умом, зато компенсировал этот недостаток силой и ловкостью. Даже сам Раймон не рискнул бы встретиться лицом к лицу на ристалище с этим бешеным быком, а у юного Олегаста и вовсе нет ни единого шанса.

Карлу легко рассуждать, сидя в замке Лорж, а каково будет Раймону Рюэргу противостоять могущественным врагам. Ведь за спиной у Эда и Руальда два самых умных и хитрых в империи человека, король Людовик Тевтон и монсеньор Николай. Уж эти-то точно не упустят шанс, который им по глупости предоставила королева Тинберга. Конечно, Раймон мог бы переметнуться на их сторону, но вряд ли это спасет ему жизнь, не говоря уже о положении. Графство Лиможское – слишком лакомый кусок, чтобы его оставили потомку Меровея Венделика. И Тевтон, и будущий папа сделают все возможное, чтобы отправить на костер или на виселицу одного из последних представителей царственного рода. Значит, Раймону остается только одно – спасать себя, спасать Тинбергу, спасать короля Карла, опираясь при этом на помощь людей, которые еще недавно были самыми лютыми его врагами.

Въезд Людовика Тевтона в Реймс был обставлен с невероятной пышностью, и хотя в город въезжал не победитель, а гость, почти все нейстрийские и аквитанские сеньоры, прибывшие на сейм, поспешили засвидетельствовать ему свое почтению. Уже по этому рвению вассалов короля Карла можно было почти безошибочно предсказать решение грядущего съезда франкской знати. Правда, сейму должен был предшествовать божий суд, но никто из сеньоров практически не сомневался в его исходе. Похоже, это был просто жест отчаяния со стороны похотливой ведьмы Тинберги, которая в страстном желании спасти свою никчемную жизнь готова была пожертвовать и сыном Людовиком, и юным любовником Олегастом, которого в Реймсе уже открыто называли сыном дьявола. Многие даже считали, что божий суд – слишком большое снисхождение для ведьмы, в виновности которой никто уже практически не сомневался, но в данном случае сеньорам приходилось считаться как с древним обычаем, так и с позицией, занятой графом Реймским и епископом Гинкмаром.

Король Людовик Тевтон был столь любезен, что лично навестил монсеньора Николая, остановившегося в одном из самых красивых домов Реймса, принадлежащем богатому здешнему торговцу.

– Рад видеть вас в добром здравии, монсеньор, – вежливо склонил голову Людовик перед будущим папой.

Секретарь папской курии в долгу не остался и воздал внуку Карла Великого почести, достойные императора. В сущности, сделка между ними уже состоялась, осталось обговорить кое-какие мелкие детали, одновременно продемонстрировав окружающим крепость союза, возникающего на развалинах Западного франкского королевства. Людовик Тевтон многие годы, не спеша и не суетясь, продвигался к титулу императора и теперь благодаря соглашению с монсеньором Николаем ему осталось только руку протянуть к вожделенной короне. Монсеньор Николай тоже не оставался в накладе. По мнению многих, папская тиара вполне заслуженно увенчала бы путь великого труженика и борца с ересью, положившего тридцать лет жизни ради торжества христианской религии.

– Я надеюсь, монсеньор Николай, что сюрпризов не будет.

Людовик Тевтон говорил тихо, не повышая голоса, и всем присутствующим приходилось напрягаться, чтобы не пропустить ни единого слова из речи будущего императора. Внук Карла Великого чисто внешне сильно проигрывал своему деду, которого многие присутствующие, люди далеко уже не молодые, помнили очень хорошо. И осанка, и рост, и выражение лица Людовика Тевтона выдавали в нем человека заурядного. Спасали положение разве что глаза, почти бесцветные, но неожиданно цепкие и властные. Людовик был на двадцать лет старше своего брата Карла, ему уже давно перевалило за пятьдесят, но в его худощавой фигуре еще чувствовалась сила. Монсеньору Николаю очень хотелось надеяться на то, что длинные пальцы Тевтона, которые сейчас вцепились в наполненный до краев серебряный кубок, сумеют удержать и императорскую корону.

– Мы уже предприняли все необходимые меры, государь.

– Когда состоится божий суд?

– Через два дня.

Людовик задумчиво кивнул и поднялся с кресла. Монсеньор Николай с интересом наблюдал с террасы, как будущий император спускается по лестнице во двор и как суетятся вокруг него сеньоры. Людовик Тевтон уверенным шагом продвигался к своему величию, но, садясь в седло подведенного слугами коня, не попал ногой в стремя и едва не опрокинулся на спину. Упасть ему не позволили сеньоры, но монсеньор Николай посчитал эту оплошность Тевтона дурным предзнаменованием.

– Епископ Венелон уже прибыл в Реймс? – спросил Николай у падре Джованни, скромно стоящего в стороне.

– Да, монсеньор. Епископ хотел бы поговорить с вами наедине.

– Пригласи его. Немедленно.

Из Рима шли обнадеживающие вести. Папа Григорий был совсем плох. Близился час возвышения Николая, и, наверное, поэтому монсеньор нервничал. У него появился шанс не просто занять папский престол, но и восстановить империю. Помехой в этом благом начинании были два юнца, чьи жизни почти ничего не стоили на фоне грядущих в Европе грандиозных перемен. Карла Лысого Николай не боялся. Этот слабый и нерешительный человек не посмеет выступить против дружного приговора сеньоров империи. Чудо, что этот на редкость избалованный сын умной и решительной матери вообще стал королем. И еще большим чудом было то, что он им оставался на протяжении вот уже пятнадцати лет. Правда, все эти годы за ним стояла Юдифь.

Монсеньор Николай невольно поморщился, вспоминая эту женщину. Все могло решиться еще пятнадцать лет назад. Старший сын Людовика Благочестивого Лотарь мог бы стать истинным императором, и Рим избежал бы очередного осквернения варварами, теперь уже южными. Все могло бы сложиться по-иному и для самого Николая, ибо поражение при Фонтенуа аукнулось не только Лотарю. Монсеньор Николай так и не стал преемником папы Евгения, уступив дорогу ничем не примечательному Григорию. Папский клир не простил ему оглушительного поражения. Теперь у Николая появилась возможность взять реванш, и он сделает все от него зависящее, чтобы этот реванш состоялся.

Епископ Венелон так внезапно возник на пороге, что Николай даже вздрогнул. Венелон был хитрой бестией, это надо признать, однако доверия секретарь папской курии к нему не испытывал. Этот человек мог решить все вопросы еще в Париже, но самым бездарным образом упустил Тинбергу из осажденного королевского замка. Впрочем, сейчас не время чинить с него за это спрос.

– Я вас напугал, монсеньор?

– Нет, – равнодушно махнул рукой Николай. – Все в порядке.

– Монсеньор знает, что в Реймс приехал молодой король Лотарь? – бросил на собеседника настороженный взгляд Венелон.

– Знаю, – кивнул головой Николая, жестом приглашая Венелона садиться.

Епископ занял то самое кресло, в котором еще совсем недавно сидел Людовик Тевтон, и это почему-то не понравилось монсеньору.

– В свите Лотаря находится и новоиспеченный маркграф Ютландский.

– И что с того? – нахмурился Николай.

– У нас могут возникнуть проблемы, монсеньор, если божий суд закончится не так, как мы ожидаем.

– Чушь, – отмахнулся Николай. – Разве могут два юнца устоять против лучших бойцов империи.

– Все бывает, монсеньор, – вздохнул Венелон. – Какая-нибудь случайность…

– Случайностей быть не должно, – строго сказал Николай.

– Именно поэтому я настоятельно прошу вас, монсеньор, поговорить с Лотарем. Под рукой у короля Карла армия в десять тысяч человек. Если на его стороне выступят маркграф Ютландский и Лотарь, то наше положение в Нейстрии сразу же станет весьма шатким.

Монсеньор Николай едва не выругался, что, бесспорно, уронило бы его авторитет в глазах епископа Венелона. Этот худенький невзрачный человек с желтыми кошачьими глазами вызывал у Николая раздражение, хотя отмахиваться от его слов было бы глупо. Далеко не все сеньоры Западного франкского королевства поддерживают Людовика Тевтона. Многие колеблются. И если ситуация повернется в неблагоприятную сторону, то они, чего доброго, переметнутся на сторону сына Юдифи.

– Карл Лысый собирается в Реймс?

– Пока нет, монсеньор. Но он прислал сюда графа Лиможского, очень опасного интригана, смею вас уверить. Раймон Рюэрг уже развил кипучую деятельность. Судя по всему, он не испытывает недостатка в средствах, а золото способно поколебать позиции даже очень стойких людей.

– Откуда у графа Лиможского столько денег?

– Вероятно, он получил их от Воислава Рерика. Этот викинг баснословно богат.

Будь он трижды проклят, этот удачливый морской разбойник. Недаром же его прозвали язвой христианства. В который уже раз он становится на пути Николая, мешая достижению столь желанной цели.

– По городу поползли слухи о колдовстве, о том, что на стороне Людовика и Олегаста стоят языческие боги, которые уже не раз помогали Карлу и Тинберге в самых критических ситуациях. Люди вспоминают императрицу Юдифь, которая с помощью магии отхватила для своего сына изрядный кусок франкской империи. И еще говорят, что королева Тинберга унаследовала от свекрови ее темный, но тем не менее очень ценный дар.

– Но ведь эти слухи распускают наши люди! – в раздражении воскликнул Николай. – Вы, видимо, забыли, сеньор, что после божьего суда нас ожидает суд епископов, который вынесет еретичке Тинберге приговор, давно ею заслуженный.

– Увы, монсеньор, не все так тверды в христианской вере, как мы с вами. Многие искренние наши сторонники еще подвержены суевериям. Многие задаются вопросом, каким образом Карлу удалось получить и так долго удерживать на голове королевскую корону при наличии могущественнейших врагов.

Монсеньор Николай неожиданно побурел, то ли от гнева, то ли от неловкости ситуации. Ведь он сам только что задавался именно этим вопросом и не нашел на него ответа. Любой другой на месте Карла Лысого давно бы уже потерял не только корону, но и жизнь, а этот даже не счел нужным приехать в Реймс, чтобы выступить на сейме с речью в свою защиту. Неужели он так уверен в себе?

– К сожалению, сомнения проникли и в душу графа Неверского, – продолжал со вздохом епископ Венелон. – Граф Руальд – человек простоватый и легковерный, и слухи, ползущие по городу, не могут его не волновать.

– Так укрепите его дух молитвой, епископ Венелон.

– Я делаю все, что в моих силах, монсеньор, – развел руками хитрый нейстриец. – Но мне кажется, что для укрепления духа сеньоров молитвы будет мало. Почему бы Людовику Тевтону не пообещать Руальду графство Анжерское? Да и Эд Орлеанский, я думаю, не откажется от лишнего куска нейстрийской земли.

– Не слишком ли жирно будет платить такую цену за смерть безусых мальчишек? – насмешливо спросил Николай.

Монсеньор наконец постиг ход мыслей епископа Венелона и почувствовал облегчение. Нейстрийские сеньоры просто шантажировали своего будущего сюзерена, и, к слову сказать, они имели на это некоторые права. Во всяком случае, их поведение не стало неожиданностью для монсеньора Николая. За все в этой жизни приходится платить, а за императорскую корону и папскую тиару – тем более.

– Графы Эд и Руальд слишком хорошо понимают, что будущее империи сейчас зависит именно от их доблести, – негромко произнес Венелон. – А вокруг сплошные соблазны. Я не знаю, сколько предлагал им граф Лиможский, но боюсь, что немало.

– Епископ, сколько, по-вашему, нужно денег, чтобы снять все вопросы?

– Я думаю, двухсот тысяч денариев будет достаточно, монсеньор.

У Николая появилось горячее желание запустить в постную рожу Венелона тяжелый серебряный кубок, который он сейчас сжимал в руке, однако монсеньор сдержался. Двести тысяч денариев – не такая уж большая цена за спокойствие в единой империи.

Для графа Раймона разговор с женой выдался нелегким. Благородная Радегунда с годами становилась все более фанатичной в своей искренней вере. Возможно, виной тому была преждевременно подкравшаяся старость, возможно, ревность, съедающая это высохшее тело словно ржа. А ведь годами она была не старше Изабеллы и на несколько лет моложе Тинберги. Но сеньоры Тинберга и Изабелла с годами расцветали все краше, радуя пышными формами окружающих мужчин, а Радегунда все больше напоминала рыбу, высохшую под лучами безжалостного солнца. Почти чудом было то, что она до последнего времени исправно рожала здоровых сыновей, которых у графа Раймона было уже шестеро.

– Ненависть к Тинберге ослепляет тебя, сеньора, и ты забыла не только о своем муже, но и о детях.

– Очень трудно сохранить память о муже, который все свободное время проводит в постелях потаскух.

– Если я провожу все время в постелях потаскух, то от кого ты зачала своих детей, сеньора Радегунда?

– Ты меня оскорбляешь, сир, – надменно вскинула голову дочь коннетабля Виллельма.

– Нет, я просто намекаю на твою забывчивость. Что будет с нашими детьми, если моя голова отлетит на плахе? Или ты полагаешь, что истинный Каролинг Людовик Тевтон пощадит потомков Меровея?

Лицо Радегунды посерело. Как бы она ни относилась к своему неверному мужу, но над рожденными от него сыновьями она тряслась как наседка над цыплятами. На этом Раймон и решил сыграть, благо ему не пришлось даже кривить душой.

– Епископ Венелон обещал мне защиту церкви! – почти выкрикнула Радегунда.

– Старый лицемер, – процедил сквозь зубы Раймон. – Я ненавижу Тинбергу ничуть не меньше, чем ты, Радегунда, и если бы этот осел Венелон устранил ее в Париже, то я бы с радостью поставил в храме свечку за спасение ее черной души. Но суд над ней здесь, в Реймсе, погубит и меня, и тебя, и наших детей. Не худо бы тебе, сеньора, вспомнить и о своем племяннике Олегасте. Ты подумала, какая участь его ждет?

– Порочный мальчишка, – едва слышно прошептала Радегунда.

– Так молись за спасение его души, сеньора. Он сын твоей сестры. Если его объявят исчадьем ада и сыном дьявола, то черная тень падет на всех его родных, на всех потомков Меровея. В том числе и на тебя, благородная Радегунда. Тело твоей родной сестры Хирменгарды будет вынесено из склепа, предано поруганию и выброшено на свалку. Ты этого добиваешься, сеньора?

– Но ведь это ты убил ее, Раймон.

Граф Лиможский даже отшатнулся под взглядом неожиданно вспыхнувших глаз Радегунды. В этой тихой женщине таилась сила, непостижимая для Раймона, а потому пугающая. И если дочь коннетабля Виллельма будет уверена в своей правоте, то она пройдет свой путь до конца, несмотря ни на какие жертвы.

– Я не убивал Хирменгарду, – хмуро бросил Раймон. – Ее гибель была случайностью. Но я действительно хотел остановить Гарольда.

– Даже во вред своему королю? – в почти черных глазах Радегунды промелькнула насмешка.

– Я не только вассал, сеньора, но и христианин. Ты знаешь, кому предназначал маленькую Ефанду ее глупый отец.

– Я не одобряла этого, Раймон.

– Но и не противилась. Ты женщина, Радегунда, и в данном случае я тебя не виню. Но я мужчина, и с меня совсем другой спрос. В Париже я действовал по поручению монсеньора Николая.

– Он приказал тебе убить Ефанду? – вскричала Радегунда.

– Почему же сразу убить, – пожал плечами Раймон. – Девочку поместили бы в монастырь, где ее душе ничто не угрожало бы. К сожалению, наше благое начинание закончилось неудачей. Не по моей вине, Радегунда. Ты можешь обвинять меня в чем угодно, даже в братоубийстве, хотя Гарольда я не убивал, но я христианин и не хочу, чтобы меня казнили на глазах глумящейся толпы как язычника. Это ляжет тяжким бременем не столько на мою, сколько на твою душу.

– А почему я должна верить тебе, Раймон? – тихо спросила Радегунда.

– Не хочешь верить мне, так поверь богу, сеньора, – отрезал Рюэрг.

– Что ты имеешь в виду?

– Божий суд, Радегунда. Если Людовик и Олегаст падут, то ты можешь делать все, что пожелаешь, но если они одержат победу – ты должна молчать, ибо простые смертные не вправе обсуждать волю Всевышнего.

– Хорошо, Раймон, это я тебе обещаю.

Граф Лиможский был удовлетворен разговором с женой, но слово, данное Радегундой, не решало всех его проблем. Графы Орлеанский и Неверский неожиданно проявили редкостное упорство, которое не смог поколебать даже золотой дождь, который Рюэрг обещал пролить на их головы.