Текст книги "Реинкарнатор"

Глава 11

Вот и обрел ты некоторую власть над человеческими душами. И что же? Призрачна оказалась эта самая власть, потому что все в мире суета сует. Скука. Страшная скука. Ты думал, что Бог, но ты не Бог, ты всего лишь администратор. Вроде апостола Петра. Открывать и закрывать райские ворота целую вечность… Дали тебе право переселять души из одного тела в другое. С тоски можно сдохнуть от такого предназначения! Работа реинкарнатора, несмотря на ее кажущуюся божественную сущность, оказалась заурядным и нудным делом. Где-то купил душу, в чье-то тело ее пристроил. Если говорить откровенно, то городской реинкарнатор ничем не отличался от торговца, который пытается всучить жителям того же города какой-нибудь товар. Там купил подешевле, здесь продал подороже. Разницу положил в карман. Если говорить в двух словах, коммерческая романтика.

Даосов нахлебался этой романтики до тошноты. А тут еще какие-то конкуренты объявились. То ли охотники за чужой прибылью, то ли вообще хотели у Даосова весь его бизнес оттяпать. Трудно было в происходящем разобраться. Весь романтический флер пропадает, когда о душе начинает думать как о товаре, а вокруг неизвестные силы суетятся, и главная цель этой суеты в том, чтобы помешать тебе. этот товар реализовывать. А суета вокруг него шла, Борис Романович это всей шкурой своей чувствовал.

Поэтому проснулся Борис Романович без особого настроения. И на работу ему идти не хотелось. Тем более что еще уе совсем ясно, дойдешь ли ты до своего рабочего места благополучно, или что-нибудь, как это зачастую бывает, случится.

Правда, выспался Борис Романович великолепно. То ли запретительные мантры свое воздействие оказали, то ли просто Бородуля за ночь не нашел вертолета или завалящей пожарной машины, но Даосову всю ночь никто не мешал. Хмуро оглядев себя в зеркало, Борис Романович умылся, побрился, почистил зубы и позавтракал. Это только замордованный начальством и окружающей действительностью советский служащий вскакивал поутру и в панике мчался на работу, боясь опоздать к началу рабочего дня. У Даосова было частное предприятие, а частная собственность развивает в человеке ба-а-а-льшое чувство собственного достоинства и осознание личной значимости. Но главное – позволяет не особенно торопиться по утрам на свое рабочее место.

Заперев за собой дверь в квартиру, Даосов направился к лестнице. Враждебные силы, если они и были, себя ничем не оказывали. В подъезде все было спокойно, и даже Бородуля засады на реинкарнатора этим утром не устроил.

Негромко насвистывая, Даосов принялся спускаться по лестнице. Навстречу ему поднималась девушка, жившая этажом выше. Девушка вела на поводке крупного розовомордо-го бультерьера, который при виде Бориса Романовича вздыбил короткую шерсть на загривке и неприятно оскалился. А скалиться бультерьеру было чем! Девушка наклонилась, успокаивая питомца и давая Даосову пройти. Бультерьер продолжал рычать и скалиться.

– Хорошая псина, – протянул Борис Романович, протискиваясь между девушкой и железными перилами. – Хорошая…

Бультерьера он знал не первый день и, называя его хорошим, грешил против истины. Бывший хулиган Федька Обмылок и в прежней жизни симпатий у населения микрорайона не вызывал. Трезвым его никто не видел, а напившись, Обмылок качал права по любому поводу, задирался на всех, кого считал достойным своего внимания, и ненормативная лексика у него была вместо родного языка. Так вот он и прорычал на людей свою недолгую жизнь, пока не отравился в компании таких же оболтусов метиловым спиртом. Собутыльников откачали,, а Федька по жадности своей выпил столько, что врачи в районной больнице лишь бессильно развели руками. Даосову эта душа досталась случайно и так же случайно была вселена Борисом Романовичем, согласно карме, в бультерьера. Заплатить-то за изменение кармы Обмылка никто не мог, а скорее всего и не хотел. После переселения в бультерьера душа Феди особых изменений не претерпела – он все так же хрипло облаивал любого прохожего, грызся с дворовыми собаками, на команды своей хозяйки особого внимания не обращал и жрал любую падаль, которую только находил во время выгуливаний. Видно было, что и в новой своей ипостаси Обмылок протянет не особенно долго.

День был солнечным, и у подъезда кружились несколько кошек, которые при виде Даосова испуганно порскнули в разные стороны, но одна – самая изодранная и наглая – долго бежала следом, укоризненно мяукая, и отстала лишь вблизи проезжей части, где можно было угодить под машину. Была она черной и с белыми подпалинами на мордочке и на лапках, но чья душа в нее вселилась. Борис Романович вспомнить никак не мог. Да и в самом деле, мыслимое ли это дело каждую прости-господи помнить?

Путь на работу шел мимо трехэтажной школы из красного кирпича. Около школы на асфальте ворковали голуби и кружились дети. Судя по поведению, дети не испытывали особого желания идти в школу, и Даосов всей своей широкой душой пожалел детвору. Тоскливо было в этот погожий день сидеть в классе и заучивать какой-нибудь закон Ньютона или спрягать что-нибудь.

Все-таки в солнечное утро настроение само собой улуч-. шается. В голову приходят хорошие и добрые мысли. Если, .конечно, Обмылок какой тебя с утра не облает или какому-нибудь Бородуле в голову очередная гениальная мысль не придет.

Нет, не к добру вспомнился ему Бородуля! Рядом с домом, где располагался офис ТОО «Мистерия жизни», прогуливались крепкие мордастые парни с короткими стрижками и низкими лбами, на которых выделялись глубокие толстые морщины. Мордовороты поглядывали по сторонам и сличали прохожих с имевшимися у них фотографиями. Но на этих фотографиях Даосов был в черном свитере, а сегодня он надел светлый летний костюм, да и прическа на фотографии у него была не в пример короче, чем в действительности. А мысль о том, что реинкарнатор, которого они так старательно пасли, мог сменить одежду или отрастить волосы, мордоворотам даже в голову не приходила. Некуда мыслям было приходить. Была у мордоворотов в мозгах только одна извилина, да и та спрямленная.

Поэтому Борис Романович без особой опаски постоял рядом с соглядатаями и даже послушал ленивые разговоры братков. Да и чего ему было бояться, если рядом по тротуару неторопливо разгуливали трое милиционеров, лениво поигрывая резиновыми дубинками, которые в народе уже метко прозвали демократизаторами и ускорителями перестройки.

– Он что, должник? – недоуменно спросил один из братков.

– Он хуже, – отозвался второй, который был поинфор-мированнее. – Он, Колян, такое может, Кио рядом с ним не стоял!

– Ну, ты удивил, – флегматично отозвался первый. – Наш Киквидзон похлеще всякого Кио будет. Его уже четыре раза У БОП забирало, и каждый раз ментам извиняться перед ним приходилось.

– Ты, Колян, сравнишь хрен с пальцем! – возмутился его собеседник. – Какого-то Киквидзона с карначом равняешь. Ты Вову Виноградова из Уникомбанка знаешь?

– Банкира-то? – засмеялся первый бандит. – Знаю, конечно. Два раза из его банка людям проценты вышибал!

– И кто он сейчас?

– Как это кто? – удивился бандит. – Покойник, конечно! Его кадинцы еще по весне в Сарепте завалили!

– А этот его… эта… ре-ин-кар-ни-ровал, – едва не сломал язык собеседник и даже загордился, что вот эдак, без запиночки, произнес сложное и мудреное слово. – Хомяк он теперь!

– Тебе-то откуда знать? – недоверчиво прищурился товарищ.

– Оттуда! Мне баба, что с этим карначом работает, сказала, понял? Меня еще Абрамчик на нее нацелил, давай, Вован, слепи девочку. Я на нее в кабаках столько шампуни извел, залиться можно! Ух, жаркая цыпочка! Вот она-то мне и сказала. Иди, говорит, на рынок, там мужик в синей куртке хомяками торгует. Там, говорит, ты своего Виноградова и найдешь. Борькой, говорит, его теперь зовут! Прихожу на базар, точно – мужик суслаками торгует, и Виноград у него в клетке прыгает. Понял?

– Подумаешь! – засомневался собеседник. – Обыкновенная животина. Ты с чего взял, что это Виноградов?

– Узнал я его, – веско сказал рассказчик. – Вылитый Вован! И глазки так же бегают, и пузечко розовое. А когда я ему рубль металлический сунул, окончательно убедился. Он его обнюхал и рыло скривил. Ты ж помнишь, Вован к баксам привык, когда ему рублями платили, с ним приступы бешенства случались. Но жадный был, иной раз выпаивать из него деньги приходилось. Без паяльника он с братвой и разговаривать не хотел! Вот и в этот раз, на базаре, посидел схарей недовольной, покривился чуть, видит, что баксов не будет, хвать рубль лапкой и за щеку!

– И где же он теперь?

Бандит радостно и победно заулыбался, сверкая фиксой:

– Купил я его! Теперь он у меня в клетке живет. Гнездо, подлюга, баксами выстелил, пшеницу только твердых сортов жрет, а рис ему только индийский подавай, длинненький такой. Вечерами приду домой, возьму клетку на колени, он на меня из-за решетки глядит и попискивает. А я ему и говорю: «Что, Вован, несладко на шконке? Не, братила, от зоны так просто не уйдешь!»

– А на фиг он тебе? – удивился собеседник. – Ты что, хомяков разводить собрался? Бандит пожал плечами.

– Не знаю. А все-таки приятно иметь ручного банкира, братан.

Борис Романович, независимо помахивая купленной в киоске газетой, прошел мимо них.

– Не он? – проявил бдительность владелец хомяка из банкиров.

Его напарник сверился с фотографией.

– Не, братан, у этого волосы длиннее и нос немного не такой. И одет этот в другие шмотки.

Спрятав фотографию, браток попытался как можно умильнее и нежнее улыбнуться приближающимся милиционерам, словно собирался заговорить с ними о погоде, рыбалке и прочих прелестях жизни. Дверь в офис была приоткрыта. Леночка, сосредоточенно выпятив губки, подрисовывала их специальным карандашом. «Ох разберусь я с тобой, – подумал Даосов. – Ладно, что спишь с бандюками, профессиональные тайны зачем им выкладывать?!»

Леночка словно почувствовала, что «мудрый сенекс» не в духе, и благоразумно убрала карандаш и зеркальце в сумочку.

– А вам уже звонили, – сообщила она. – Давид Абрамович по поводу тещи, из приемной мэра и этот… – она заглянула в блокнотик, – Бородуля. Грозил, что вы ему за сломанный палец по полной ставке заплатите. Вы что, действительно ему палец сломали?

– Несчастный случай на производстве, – отшутился Борис Романович. – Этот Бородуля, милая Леночка, работник ножа и топора. Романтик, понимаете ли, с большой дороги. Кстати, там, у входа, его товарищи вахту несут. Выгляньте, нет ли среди них ваших знакомых, милое дитя.

– У меня среди бандитов друзей нет, – гордо сказала Леночка, но в коридор все-таки вышла. Вернулась она смущенная и притихшая. На Даосова верная сподвижница старалась не смотреть.

– Ты сказала, что из мэрии звонили? – поинтересовался Борис Романович. – Не сказали, чего хотели? А то ведь слышал я, что с ребенком у нашего мэра не все в порядке. И Неплавный мне на его супругу жаловался. Чересчур боевитая, говорит, все зеркала ему в доме побила.

– Не знаю, – дернула плечиками Леночка. – Про ребенка никто ничего не говорил, а вот референт мэра в одиннадцать заедет. Они сначала вас хотели вызвать, но я им сказала, что у нас приемный день. А референт этот сказал, что тогда он в одиннадцать заедет.

– Охохонюшки. – Даосов встал и прошелся по кабинету. – Вот так-то, девонька, любовников тоже надо выбирать умеючи!

Верная сподвижница густо покраснела.

– Один раз всего и было, – кусая губки, сказала она. – В «Окопе» Дома офицеров. Не надо мне, дуре, было «Кровавого Мартина» после шампанского заказывать!

– А откровенничать тем более, – добил сподвижницу Даосов. – А этот… который теще тепленькое место заказывал, не появлялся?

– Даже не звонил! – откровенно обрадовалась смене темы Леночка. – А он правда ей теплое местечко заказывал? Или вы это в саркастическом плане, Борис Романович?

А вот это, – Даосов мимоходом нажал указательным пальцем на нежный курносый носик, – это, милая, уже коммерческая тайна!

– Не понимаю, – дернула плечиками Елена. – Почему мужики так своих тещ ненавидят? Ведь среди них и хорошие попадаются!

– Вот повзрослеешь, на собственном опыте узнаешь, – рассеянно сказал Борис Романович, погружаясь в чтение рекламных объявлений. Читать их было просто необходимо – вдруг конкуренты незваные объявились? Тем более что события последних дней заставляли думать именно так.

Нет, не зря его сердце с утра чуяло что-то недоброе. В черной рамочке, выделяющей его из общего текста, на третьей странице газеты «Все для Вас» было напечатано объявление:

Скуплю души. Дорого. Телефон 34-11-32.

Вот так. Черным по белому. Борис Романович посидел над газетой, подперев щеку кулаком, подумал немного и потянулся к трубке, чтобы набрать номер. Но телефон его опередил, взорвавшись неожиданным звонком.

Леночка еще трубку не подняла, а Даосов уже знал, кто звонит.

И не ошибся.

– Это Бородуля, – с некоторым испугом сказала компаньонка.

Брать трубку не хотелось, но Даосов понимал, что поговорить с Бородулей все-таки придется. Тем более что при ночном падении он, если верить Леночке, палец сломал и винил в этой своей травме только реинкарнатора. Можно подумать, что Даосов его ногами в люльку заталкивал.

– Романыч? – Бородуля был зол, пьян и решителен, а оттого многословен. – Здравствуй, карнач ты наш ясный! Что же ты со мной так? Даже дверь, сучок, не открыл, «скорой помощи» пострадавшему не вызвал! Из-за тебя ведь пострадал! Не стыдно? Теперь тебе, гаду, мой больничный придется оплачивать, братва так решила. А может, миром разойдемся, Романыч? Ты мне ксиву нужную выпишешь, я претензию по поводу сломанного пальца сниму. Что молчишь-то, Романыч? Ты уж меня извини, – со слезливым надрывом покаялся Бородуля. – Может, я, в натуре, слишком настойчив. Но и ты меня, карнач, пойми: тридцать семь мне завтра стукнет. Хочешь, я тебя на день рождения позову? Мы в «Рассвете» гудеть будем. Ты ж, Романыч, пойми, трудно мне в мои годы горб перед каким-нибудь сопляком гнуть. А тут Дракончик в паханы лезет, Славка Совенок масть качает. Ты бы меня справкой своей знаешь как выручил бы? Мамой клянусь, Романыч, дашь справку, я навсегда из твоей жизни исчезну! Зуб тебе даю! – Бородуля хитро и выжидательно посопел в трубку. – Ты меня слушаешь?

– Слушаю, – собираясь с мыслями, сказал Даосов.

– Я понимаю, Романыч, ты человек занятой, так ведь сколько его, того времени, нужно, чтобы под справочкой готовой черкануть да на печать подышать? Когда тебе справочку подвезти?

– Достал ты меня, – устало сказал Даосов. – Я тебя дорогой мой, выслушал, теперь ты меня послушай. Не обижайся, родимый, мой черед пришел карты сдавать.

– Банкуй, братила, – с готовностью согласился Бородуля. – Хорошего человека грех не выслушать.

– Если ты мне еще раз позвонишь, – сказал Даосов, – пеняй на себя. Сразу беги в церковь свечки ставить. Ты меня понял?

– Ну что ты, Романыч, в бутылку лезешь? – искренне удивился Бородуля. – У тебя свой бизнес, а у нас свой. Ну, попугали по дурости малость, извини, если что не так. Зачем грозить-то? За что ты нас так не любишь?

– Да вот за этот самый бизнес ваш, – сказал Даосов и положил трубку.

Вошла Леночка, целомудренно одергивая мини-юбку.

– Там к вам посетитель, – сказала она. – Референт мэра, который утром звонил.

В кабинет вошел молодой еще, но уже полноватый мужчина в строгом черном костюме, белоснежной сорочке и в модных австрийских туфлях. Галстук был подобран в тон рубашке и поражал безукоризненной правильностью узла. Было ему чуть больше тридцати, но все портила обширная лысина, которая уже отвоевала у волос большую часть головы. От мужчины на расстоянии пахло хорошим одеколоном. Пухлые щечки были хорошо выбриты, а глаза казались пустыми и потерянными.

– Здравствуйте, – сказал он, с бесцеремонностью знающего себе цену человека усаживаясь в кресло рядом со столом. – Если гора не идет к Магомету… Моя фамилия – Терентьев. Вам передавали, что я утром звонил?

– Слушаю вас, Станислав Андреевич, – сказал Даосов.

– А мы разве знакомы? – чуть растерял уверенности посетитель.

– Работа у нас такая, – сообщил Даосов и предложил: – Чашечку кофе? А может быть, коньячку?

– Лучше коньячку, – сказал Терентьев, нервно приглаживая остатки волос на голове.

– Леночка, – позвал хозяин. – Мне – двойной кофе, господину Терентьеву – коньячок и лимончик. Вы ведь лимончиком закусывать любите? Так что там с Мишей Брюсовым, Станислав Андреевич?

– Ну да, – сказал посетитель. – Меня же предупреждали…

Леночка принесла заказ на подносике, расписанном под Палех. Терентьев взял позолоченную рюмку, сделал маленький глоток и растерянным взглядом зашарил по столу.

– Курить-то у вас можно?

– Курите, – разрешил Даосов и пододвинул к Терентьеву черную чугунную пепельницу в виде негритянки с развратно вывороченными губами.

Референт мэра прикурил сигарету, нервно помял ее пальцами.

– Так вот, я к вам по поручению мэра. Вы не могли бы посетить его завтра часиков в десять?

– Почему не могу, – сказал Борис Романович. – Это же моя работа, Станислав Андреевич. Насколько я понял, Валерию Яковлевичу требуется моя помощь?

– Я не знаю, – нервно сказал референт мэра. – Меня попросили передать приглашение, я его передаю. Что мне сказать Валерию Яковлевичу?

– Передайте ему, что я принимаю приглашение и буду согласно договоренности. Если вы, конечно, оставите адресок.

Референт побагровел и полез в нагрудный карман за визиткой мэра с приглашением. Почерк у мэра был затейливый и стремительный, сразу выдающий делового, но несколько самоуверенного и суетливого человека.

– Охрану на входе предупредят, – сказал референт. Проводив посетителя задумчивым взглядом до двери, Даосов немного повеселел. Что мы имеем с гуся? С гуся мы имеем пух, перья, мясо и гусиный жир. А что можно иметь с городского мэра? А-а-а, то-то и оно! А если он еще и губернатором станет? Даосов задумчиво побарабанил пальцами по столу, цинично прикидывая, как он будет ощипывать мэра, но тут его взгляд упал на рекламное объявление в газете, и от хорошего настроения не осталось и следа.

М-да… Хорошенькие дела. Выяснить бы, где телефончик поставлен. Одно дело, если он в чьей-то квартире установлен, и совсем другое – если скупкой душ занялась какая-то организация. Ежели у реинкарнатора под носом начнут души скупать, то скоро он останется без работы. Для Даосовадуши были таким же сырьем, как для сталевара – кокс и шихта. А как прикажете без сырья работать? Конкуренция – вещь хорошая, если от нее серой не попахивает.

Он снова побарабанил пальцами по столу, но теперь уже скорее угрюмо, Можно было, конечно, позвонить по телефону напрямую, только что это даст? Если на том конце окажется тот, о ком Даосов думает, то он карнача сразу почует, и тут уж только гадать останется, что придумает и какие ловушки поставит. М-да… Лучше выждать, глядишь, все само и прояснится.

Печально посидев в кресле, Даосов вышел из кабинета. Леночка, вытянув длинные стройные ноги в колготках «Леванте», сидела за столом, чистила пилкой ногти и одновременно читала какой-то дамский романчик карманного издания.

– Ты тут воюй, – сказал Даосов, – а я по городу пробегусь. Справки клиентам соберу, во ВПЭЛС по поводу Землянухина заеду. Пора уже с ним что-то решать, пока у нас подходящих вариантов более чем достаточно.

Уже на улице Борис Романович рассеянно подумал: «М-да… С девочкой надо что-то делать, иначе может случиться так, что придешь однажды на работу, а сейф пустой. И виноватых, как водится, нету!»

Мордовороты Бородули проводили его равнодушным взглядом. Милиционеры на него вообще никакого внимания не обратили.

А того, что в бежевые неприметные «жигули» торопливо забралась четверка небрежно одетых людей, Борис Романович даже не заметил.

Глава 12

Погода на улице была отменная.

У Торгового центра кучковались цыганки в цветастых юбках. Чего они продавали, было непонятно, но при появлении милиционеров цыганки разбегались и выжидали, пока стражи закона не уйдут. Все это напоминало игру, в которой обе стороны хорошо знали правила и свято соблюдали обязанности. Милиционеры делали вид, что ловят цыганок, цыганки притворялись, будто прячутся от бдительных стражей правопорядка.

Одна из цыганок почти сразу обратила внимание на Даосова. Наметанным глазом гадалки она оценила Бориса Романовича, и он ей приглянулся. Выбравшись из толпы, цыганка принялась охмурять потенциального клиента, используя для того природные данные и знания, полученные в таборе. Говорят, что цыгане владеют гипнозом. Может быть, такие цыганки и есть, но эта брала наглостью и страстным напором.

– Да-рагой, а яхонтовый! – стонала она. – Остановись, вижу, неприятности у тебя. Дай руку, скажу тебе правду, что было, что будет, что на сердце твоем золотом лежит, бриллиантовый мой!

При этом она профессионально оглядывала Даосова с головы до ног и, конечно, не могла не прикинуть стоимости его рубашечки от «Тиффани», часов «Ориент» на левой руке и прочих мелочей, выделяющих Даосова из толпы как денежного и достойного цыганского внимания человека.

– Дай руку! – не унималась цыганка. – Клара все знает, Клара тебе правду расскажет! Вижу, яхонтовый, суровые испытания тебе предстоят! Печаль на твоем лице и заботы… О душе ты задумался, бриллиантовый…

Мягко прижимаясь к Даосову ворохом юбок, цыганка оттерла его от основного потока прохожих и уже вглядывалась в многочисленные линии его ладони. Однако, по мнению цыганки, линии на ладони были неясны, и поэтому руку нужно было срочно позолотить. Достаточно будет вот этого перстня-печатки, главное, чтобы он лежал на ладони, поперек линии жизни… «Поторопись, яхонтовый, вижу, что неприятности в жизни тебя ждут, только без перстня разобрать не могу их».

Конечно, цыганке в любом случае ничего бы не обломилось, не на того напала, чтобы Даосов ей печатки дарил! Борис Романович уже открыл рот, чтобы высказать цыганке то, что он думает о ней и ее мастерстве, но тут цыганку неожиданно будто ветром сдуло, и Даосов спиной почувствовал, как по мягкому асфальту тротуара проходят два неторопливых милицейских сержанта. А может, и не почувствовал," услышал ленивый скрип их сапог.

Сержанты шли по направлению к кинотеатру «Гвардеец». Даосову надо было туда же. Некоторое время он скучающе наблюдал за стражами правопорядка, но тут на пути ему попался книжный магазин, и Борис Романович заглянул туда купить поэтический сборник покойного Маковецкого, по стихам которого хотел определить подлинную стоимость приобретенной поэтической души. Стихи, братцы, это зеркало человеческой души, искренность и вранье в них определить нетрудно, а талант – так еще легче. Трудно соврать в стихах – как говаривал поэт Арсений Тарковский, рифма есть категория нравственная.

Маковецкий в книжном магазине на улице Рабоче-Крестьянская был в ассортименте – от целлофанированных подарочных изданий до дешевых маленьких книжечек, отпечатанных в разные годы. Уже одно это давало пищу для определенных размышлений, тем не менее Даосов купил толстенький томик с медальным профилем автора на обложке. Сборник назывался достаточно загадочно – «По суглинкам юности тревожной».

На ходу листая томик Маковецкого, Борис Романович вышел на перекресток у кинотеатра «Гвардеец». Стихи царицынского классика особого энтузиазма не вызывали, более того, чтение их могло повлечь за собой определенное душевное расстройство. На счастье, пивбар Фомы Гордеевича Угроватова рядом оказался, и Даосов зашел в прохладное помещение, чтобы кружечкой холодного пенистого пива свое душевное равновесие поддержать и хмурые мысли развеять. Нет, все-таки права была цыганка Клара – тоска подтачивала душу реинкарнатора. Сначала этот странный слух, что его собираются убить. Еще более непонятное покушение на проспекте Жукова… Потом объявление в газете. Даосов убеждал себя в том, что если кто-то и скупает души, то это еще не повод для беспокойства и волнений. Народ нынче пошел грамотный, рассудительный, просто так со своей нетленной душой никто не расстанется. Все знают, куда потом эти души деваются! И чтобы себя окончательно в мыслях утвердить и на душевное свое спокойствие радостный глянец навести, Даосов глотнул холодного пива и благодушно спросил топчущегося подле столика бармена:

– Ты мне скажи, Гордеич, вот если бы случай тебе такой представился, продал бы ты свою бессмертную душу или подумал бы?

Бармен восторженно уставился на Бориса Романовича.

– Вам-то? Отец родной! Да я вам ее за так подарю! Берите, Фоме Гордеичу для хорошего человека ничего не жалко! Фома Гордеич хорошему человеку не только душу, жизнь отдаст! Господом нашим Вседержителем клянусь!

Ага! Как же! Только вот души Угроватова Борису Романовичу для полного счастья не хватало! Вглядываясь в голубые мутноватые глаза бармена. Даосов неожиданно прозрел и понял, что такой вот Фома Гордеич – если предложение будет выгодным – не только свою душу продаст, чужих не пожалеет. Лишь бы спрос был и платили хорошо. С доставкой продавал бы души Фома Гордеевич! Боялся бы, нервничал, а все равно доставал и доставлял бы. Надо было бы – на криминал Фома Гордеевич пошел бы с легкой душой. Настроение у Даосова снова ухудшилось, и пиво он допивал уже безо всякого удовольствия.

– С праздничком вас, Борис Романович, – кланяясь в пояс, умильно поздравил бармен.

– Что еще за праздник? – удивился Даосов.

– Большой праздник, – с достоинством сказал Угрова-тов. – Казачий праздник. Тут ихний есаул заходил пивка попить, так он и рассказал. День рождения архангела Михаила нынче. Аккурат в этот день архангел и родился!

Новость эта была столь же нелепой, сколь и неожиданной.

– Гуляют казачки? – подмигнул Даосов. – Гуляют, – радостно сказал бармен. – Третий раз уже за пивом прибегали. Водка-то у них своя – «Хоперская».

Казаки мирно праздновали свой очередной казачий праздник. Конечно, день рождения архангела Михаила никто из них справлять не додумался, это есаул бессовестно обманул бармена, – или день избрания атамана Козицына на ответственный казачий пост был, или Илья-пророк в Дон помочился, или же действительно день рождения, но кошевого атамана Самуила Николаевича Абрамкина. Как бы то ни было, казаки гуляли. Гуляли они в Доме казачьей песни и пляски, что располагался на улице Рабоче-Крестьянской неподалеку от книжного магазина, и гуляли хорошо – под гармонь и протяжные казачьи песни с посвистом и матерными припевками, с непоказным и оттого душевным мордобоем.

В это же время от Дома культуры работников трамвайно-троллейбусного дела по улице имени основателя космонавтики К. Э. Циолковского в своих обычных одеяниях шла образцово-показательная колонна царицынских кришнаитов. Кришнаиты громко распевали гимны и мантры. Многие держали в руках надутые до невероятных размеров разноцветные резиновые пенисы. Пенисы были сделаны излишне натуралистично, с ненужными деталями и подробностями, поэтому поглазеть на кришнаитов тут же собрались любопытные граждане и неудовлетворенные дамочки. Обычные замужние женщины на всякий случай обегали кришнаитов стороной. Известное дело, бритые кришнаиты – народ мирный, но кто знает, на каком запасном пути стоит на парах кришнаитский бронепоезд! Оправдывайся потом перед мужем, что пала жертвой религиозного фанатизма!

Кришнаиты радостно и слаженно спели свои гимны и организованно, под присмотром тех самых ленивых милиционеров, что спасли Даосова от нахрапистой цыганки у Дома быта, дошли до кинотеатра «Гвардеец», где свернули на аллею садика имени царицынского героя-подпольщика Саши Филиппова, собираясь сплоченной колонной вернуться в приютивший их Дом культуры.

В это время из Дома казачьей песни и пляски вышли трое казаков в форме, при погонах и с самодельными георгиевскими крестами на груди. На галифе их светились атласные красные лампасы, из-под фуражек выбивались волнистые, с кудрявинкой, чубчики, и каждый из казаков был при полной боевой выкладке – пусть без пики, но с вострой казацкой сабелькой. Двое из казаков были обычными – высокими, горбоносыми и кривоногими, а посередине шел маломерок в широких галифе и хромовых сапогах, в общем, из тех, кого лишь на лошади хорошо видно. Судя по поведению и звездочкам на истертых погонах, маломерок у казачков бьи за старшого. Свой вклад в праздничную гулянку и уничтожен ние казачьих запасов спиртного троица внесла солидный, поэтому шла лениво, вразвалочку и кругами. Смятые в гармошку хромовые сапоги казачков поскрипывали.

Вот на них-то и вышла организованная колонна кришна-итов со своими резиновыми и неимоверно раздутыми безобразиями.

Увидев явную пропаганду порнографии, казачки осатанели, сноровисто выхватили свои сабельки и кинулись рубить резиновые члены – только разноцветные клочья в стороны полетели! Больше других зверствовал казачий недоросль. Он нападал на высокого худого кришнаита, который в попытке спасти общинное имущество поднимал фиолетовый пенис все выше над головой. Казачок кришнаиту был по грудь, но, азартно крякая, подпрыгивал, матерился и все пытался концом сабли проткнуть резиновое хозяйство Кришны. Столпившиеся вокруг бритоголовые поклонники далекого индийского бога мешали казачку как могли. Все громко и разноголосо кричали. Сочувствующие из толпы зевак давали казачку нескромные советы. Наконец то ли у высокого кришнаита руки вспотели, а может, казачок-недоросль его все-таки достал, только пенис вырвался у кришнаита из рук и медленно поплыл по воздуху, покачиваясь и набирая высоту. Кришна-иты восторженно завопили и начали, раскачиваясь, слаженно распевать непонятную мантру. Казачки принялись издевательским хором добавлять в их мантру неприличные, но хорошо рифмующиеся с общим содержанием словечки.

– Вот она – борьба мировоззрений! – спокойно констатировал невысокий прохожий с большой интеллигентной лысиной и ленинской бородкой. – Истинное православие против языческого мракобесия. Так победим! – И, воскликнув это, прохожий достал из большого кожаного портфеля пустую водочную бутылку и бросился на ближайшего кришнаита. – За православие! За веру! Ура-а-а! Спасем Россию от нехристей!

Кришнаит непротивленцем и последователем Льва Толстого не был, а потому буддийского смирения не выказал и встретил защитника православия достойным ударом в челюсть. Увидев, что обижают православного, казачки осенили себя крестным знамением и слаженно выступили на его защиту.

Христианско-буддийская схватка была в самом разгаре, когда милиционеры наконец очнулись, решили, что обеими сторонами грубо нарушается общественный порядок, и принялись заливистыми трелями своих свистков будоражить покой садика.