Текст книги "Шаг в небо"

Глава двадцатая

Несильный ветер гнал снег наискосок конусу света от чахлого фонаря. Я стоял в строю, и мне было холодно. У парня рядом со мной, от мороза покраснели руки. А мелкие шрамы от давних порезов и царапин посинели. Кто-то невидимый проорал: «Смирно!». Почему я должен стоять смирно? Я опять в лагере? Но ведь я же уже был там. Ну вот, опять забрали. Потом нас заставили есть страшный суп – в нем плавали куски брюквы и почти сырой плоти. Я отказался, и меня схватили за руки и повели на улицу. Там меня расстреляли и опять потащили в столовую. Есть это варево. Мне досталась тарелка с одной жидкостью. На вкус просто теплая соленая вода. После нас опять всех построили и повели на казнь. Там нас уже не расстреливали, а вешали. Руководил казнью жирный бобер в чине капитана. Рядом с ним стоял денщик и гуталином мазал его плоский хвост. Начищенный хвост блестел так ярко, что все вокруг меркло. Только отблеск начищенного бобрового хвоста бил в глаза. А я не мог понять, почему меня опять в лагерь запёрли. Свет все продолжал бить в глаза, ярче и ярче. В итоге я проснулся. Уже не во сне, но все ещё лежа с закрытыми глазами, я досматривал расплывающиеся картинки этого жуткого кошмара. А ведь не в первый раз снится, что я опять в лагере… А ещё год назад мне снилось, что я уже студент универа, опять попал в школу. Что-то в голове моей не то.

Самое лучшее, что могут придумать гости, которые остались ночевать у вас дома, это смыться утром, пока хозяин делает вид, что спит. И не пить до одури чай перед этим. В общем, проснулся я уже часов в одиннадцать дня в пустой квартире.

До десяти вечера, когда надо было идти гонять грызунов, оставалась куча времени. Я решил, как всегда, поубирать. Сил хватило собрать раскиданные по полу одеяла и подушки и выкинуть огрызки брикета. Посуду я просто свалил в мойку на кухне. И пошел спать.

Когда кто-то, оказавшись на балконе, ладонью хлопает по застекленной двери, то в квартире раздается такой гадкий звук, словно её хотят разломать на кусочки. А если тебя эти звуки ко всему ещё и разбудили, то это вдвойне неприятно и страшно. При этом страх сопровождался трезвой логикой. Это же мой родной балкон. Ну, какой вор залезет на шестой этаж? Тем более ко мне. Что за игры ума? Я, когда с зервудаками дрался, никакого страха не испытывал, а тут… Подойти к балконной двери страшно. Я даже боялся на нее взглянуть. Потому что… Ну, потому, что боялся. А потом, все-таки собрался с силами и твердым шагом направился к балкону.

Она сидела на цементном полу и несильно шлёпала ладонью по стеклу. Так, чтобы и не разбить, но чтобы было слышно. Я сразу даже не рассмотрел, ни как она выглядит, ни сколько ей лет. Просто откинул защелку. После следующего шлепка по стеклу дверь, чуть скрипя, отворилась. Она, как ни в чем не бывало, вошла в комнату.

– Привет, я думала, что там и останусь навсегда. У тебя есть что пожевать? – без особого смущения спросила она. – Я сто лет не ела.

– А ты хоть скажешь, что ты делала на балконе? Не говоря о том, как ты там оказалась.

– Меня зовут Надя, – гостья казалось, не слышала или не хотела слышать мои вопросы. – У тебя пожевать найдется? А то…

– А ты всегда вопросом на вопрос отвечаешь? – Её бесцеремонность слегка раздражала. Но прекращать разговор не хотелось.

Девчонка была, наверное, моего возраста, может, чуть младше. Одета в стандартную робу и поэтому казалось, что она совсем худая. Висящая униформа полностью скрывала фигуру. И конечно, выглядела она именно так, что хотелось её в первую очередь накормить.

– Это ты ответил вопросом на вопрос, – вот хитрая! – А тебя как зовут?

– Какая тебе разница! – что-то странное происходило со мной. Мне почему-то захотелось сделать ей больно. И еще было очень жалко её. – Залезла на балкон, так и проваливай!

– Я не залазила на балкон. Я не знаю, как я там оказалась, – у неё дрогнули уголки губ. – Если надо, то я уйду. Ты только скажи мне, где я, а то я не знаю, куда идти. Тебя как зовут?

– Андрей. А почему ты не знаешь, куда идти?

– Слушай, дай поесть, ну чего ты такой строгий? Я не знаю куда идти, потому что не знаю, где я. Я же тебе только что сказала.

– Да, логично, – согласился я. – Пошли на кухню.

Я отправился на кухню, к своим запасам, Надя тихонько топала за мной.

– Брикет будешь? – я вспомнил, как подруги Шона уплетали эту синтетику и решил, что ей это тоже должно понравиться.

– Брикет? – удивилась гостья. – Это что такое?

– Ты что, с Луны свалилась? – удивился я. – Прямо с Луны и на мой балкон. И притормозила при посадке. Чтобы бетон не проломить.

– Нет, – строго ответила Надя, – с Луны упасть невозможно. – А что, не знать что такое еда-брикет, это плохо?

– Ну, не знать что-либо это…, – замялся я, да ещё вспомнил, что совсем недавно я сам не знал, что такое брикет. – Ну, в общем, это еда такая.

Тут мне пришла совсем очевидная мысль.

– А ты случайно не из лагеря социализации?

– Да, я была в лагере, наверное, он именно такой, – кивнула головой Надя. – Там было плохо. В этом лагере как-то все странно кончилось. Говорят, что всех настоятельниц куда-то увезли.

Тут только я совершенно четко понял – я ничего не знаю про женские лагеря. Хотя их, наверное, надо девичьими называть.

– Вот брикет, – я достал из шкафчика кусочек, – его все едят. Но если честно, он мне не нравится.

Надя взяла в руки этот серовато-зеленый кусочек и недоверчиво его осмотрела.

– Нет, такое нельзя есть, – Надежда покачала головой, – это наркотик. Потом от него будет плохо.

– Ты можешь так, запросто, по внешнему виду, определить наркотик? – усомнился я. Хотя такие мысли и мне приходили в голову. Но уж никак не по внешнему виду.

– Я не по виду, я по запаху. Мне раньше кололи всякую такую гадость, и я чую её на расстоянии.

Ну вот. Приплыли. Теперь понятно, почему у нее такой странный вид и она ничего не помнит. Наркоманка. Мне вот только этого и не хватало. Всего вот хватало, а этого нет.

– Не пугайся, я не нарик какой-нибудь, – она, наверное, догадалась, о чем я думаю. – Мне раньше, давно, в больнице кололи. И потом перестали. Один врач сказал – я не восприимчива.

– Что же это за больница такая, где пациентов ширяют? – поинтересовался я.

– А кроме брикета у тебя есть что-нибудь? – поменяла тему Надя.

– Вот ты говоришь, что не отвечаешь вопросом на вопрос! – я опять рассердился. – Да есть. Гречка, но мало, и есть ещё консервы. Но тоже кончаются.

– Мне немножко. И чая если можно, а то я замерзла там, на балконе.

– А ты что, там долго сидела?

– Я сидела, пока не замерзла, и только потом начала стучать.

– А ты подумала, что бы было, если бы меня не было дома? Или если бы тут какой-нибудь бандит-насильник жил?

– Я не думала вообще. Мне холодно было. И я не выбирала балкон. Я же говорила, что я не знаю, почему я там была.

– Ладно, сейчас чай поставлю.

– Я пойду, умоюсь, да? – она опередила мое предложение.

– Да, только смотри, осторожно, там электрический подогрев стоит, но лучше сначала налить в ванную воды, потом выключить. Может током стукнуть. Сейчас воды горячей нет, надо самим греть.

Надя выслушала и кивнула. Но не пошла сразу, а так, замялась.

– Ты что-то ещё попросить хочешь? – я видел, что она стесняется.

– У тебя нет одежды? Другой. А то эта, – она взяла указательным и большим пальцами за край своей робы и так, потрясла ею чуть. – Эта одежда старая и плохая.

– У меня нет одежды на тебя, – мне почему-то стало очень жалко Надю, – но в шкафу есть моя, может, ты выберешь чего-нибудь?

– Я попробую, но, ты же больше меня.

– Ты пока в халат банный замотайся, а потом придумаем что-нибудь. Он там, на двери ванной, на гвоздике. – Действительно, куда ей мои джинсы?

Надя опять согласно кивнула головой. Но не уходила.

– Что, спинку потереть? – я зачем-то сказал пошлость.

– Нет, не надо, я и так достану до спины. Я гибкая, – совершенно серьезно, дав понять, что мои слова не восприняты так, как я подумал, ответила гостья. – Я же не знаю где ванная.

А, ну да. Я отвел её в маленькую ванную, показал, как включается нагрев, где мыло, полотенце, халат. И даже воду включил. Надя потрогала руками белую коробочку нагревателя и неожиданно сказала:

– Нет, током не стукнет. Все в порядке.

– Ты что, электричество на расстоянии чувствуешь? – не очень поверил я в её заверения. Наверное, просто лень ванную наполнять.

– Да, чувствую, – просто ответила Надя. – Иди, я буду мыться.

Мне не оставалось ничего, как пойти на кухню.

Там уже начинал подвывать свисток чайника. Его надо вовремя выключить, а то начнет разоряться, ещё Надю напугает. А чего это я о ней беспокоюсь?

Вот с консервами вышло не очень хорошо. В шкафчике стояло несколько банок разных размеров и все в смазке и без этикеток. Я помню, моя мама говорила, что купила это при распродаже стратегических запасов и что там есть и тушенка, и икра и повидло. И она расставила их там как-то, по одной ей ведомой схеме. А я не знал, где что. В общем, я достал три разных банки, потом выберем.

А ещё я решил заварить хороший чай. Я вообще его редко пью. Только зимой и с лимоном. Но в принципе, понимаю, что такое, когда чай хороший. Я долго мыл заварной чайник от черных кругов внутри, потом грел его кипятком. А пока он грелся, достал святое святых – коробочку чая, подаренную давно одним иностранным гостем. Она хранилась дома, как сувенир, и её до сих пор не распечатывали. Потом заварил по всем правилам, как в книжках, чтобы в чайник число ложек соответствовало числу чашек плюс одна. Для этого пришлось померить объем чайника чашками. А потом опять его греть. Пока я, не очень рационально, занимался чаем, из ванной вернулась Надя. Я не сразу понял, что в ней изменилось. Но главное – её лицо не было уже бледным и уставшим. Она как будто смыла с себя и усталость и настороженность. И ещё. Волосы у нее совсем черные, как будто даже с сизым отливом. А не сероватые, как показалось сначала.

Она вышла, тщательно замотавшись в халат, и завязавшись поясом. И подвернув рукава так, что получились громадные обшлага.

– Ты за манжеты на рукавах можешь прятать что-нибудь, – это все, что я смог придумать, для того чтобы прокомментировать её выход из ванной.

– Ты знаешь, я в ванной не была…, ну, в общем, я не помню, когда я была последний раз в ванной, – сообщила Надя.

– Ну, это не новость, – я улыбнулся, показывая, что не хочу её обидеть. – Ты сегодня только и говоришь, что ничего не помнишь.

– Нет, я помню почти все, – Надя очень серьезно восприняла мои слова. – Но ты все время спрашиваешь у меня именно то, чего я или не помню, или не знаю.

– Я не спрашивал, когда ты мылась последний раз, – я решил быть точен. – Ладно, тут у меня проблемы, я не знаю, что внутри консервных банок. Придется выбирать вслепую.

Надя осторожно, чтобы не измазаться в жирной смазке, взяла в руки сначала одну, потом вторую, а потом и третью. А потом сказала:

– Вот здесь тушенка, – и показала пальцем на одну из банок.

– Ты и мясо чуешь на расстоянии, как и электричество? Да ещё сквозь железную банку? – Я это сказал с иронией. Действительно, мне тут еще экстрасенсов не хватало.

– Нет, я не чую, как ты сказал, мясо сквозь железо, – совершенно серьезно ответила Надя. – В банках таких, на донышке код выбит и буквы. Вот буква «М» – это значит мясная, и для овощей тоже свой код. И для варенья. Только я не знаю, какой для варенья.

Я покраснел. Зачем я на неё так?

– Ты говорила, что была в лагере. Я тоже был там, – я решился попытать Надю, после того как она уничтожила все съестное, – ну, тоже в лагере был.

– Нечего рассказывать. Там было плохо, – Надя нахмурилась. – Всегда когда в одном месте много женщин, одних женщин, то плохо. И монашек этих над нами поставили. Ну, их так прозвали, они были все в такие балахоны одеты. И злобные, как…

– Их потом сенты уничтожили? – я подозревал, что это было по тому же сценарию, как и в нашем лагере.

– Не знаю. Мне было неприятно в лагере, и я ушла, – просто ответила Надя.

– То есть, как ушла? Тебя бы могли убить при первой проверке документов! Ты что, не понимала, что тогда кругом творилось? – какая она странная.

– Не убили ведь. Да и что, я первый раз уходила оттуда, где мне не нравится? – удивилась гостья.

– Откуда ты ещё уходила? Когда?

– Зачем тебе? – пожала плечами Надя. – Можно я у тебя поживу?

Так просто, раз – и поживу! Хотя я уже понимал, что этим все кончится.

– А как перестанет нравиться, так возьмешь и улетишь с балкона в теплые страны? – Конечно, никуда её не я выгоню.

– Нет, начинать полет с балкона, это неправильно. А вдруг не получится. Лучше с земли взлетать, – сообщила Надя.

– А, так ты ещё и летать умеешь? Ну конечно, вот откуда ты взялась у меня! – я опять стал раздражаться.

– Я не говорила, что умею летать, я сказала, что прыгать с балкона, в надежде полететь – это глупо. – Надя совершенно не меняла ни ритма, ни интонаций, разговаривала со мной, как с мальчишкой-спорщиком.

– Ага, уже легче, летать ты не умеешь. И откуда ты взялась на балконе – не помнишь! Ладно, живи пока, но будешь уходить, предупреди.

– Я не говорила, что не умею летать. Я не знаю. Ты же вот не говоришь, что летать не умеешь.

– Я говорю, что летать не умею!

– Можно говорить, что ты не умеешь летать только тогда, когда ты проверил все возможности. А ты даже не попробовал ни разу, – Надя встала, поплотнее запахнула халат и продолжила. – Покажи, где мне можно будет жить.

Развивать тему полетов я не хотел. Просто показал в маленькой комнате, которая раньше была моей, раскладной диван. И сказал строго:

– Смотри, не поломай тут ничего. Тут аппаратура и дисков море ценных.

– Я посплю, можно? – было видно, что после еды у нее кончились силы и ей действительно нужен отдых.

– Давай, шторы закрыть? – я потянулся к плотной ткани на окнах.

– Нет не надо. Днем надо спать при свете. Давай, спрашивай.

Ну и манеры! У меня что, на лице было написано желание задать вопрос? Но я молча проглотил эту шпильку.

– Да, только один вопрос. Ты говоришь, что и раньше уходила оттуда, где тебе не нравилось. Откуда, например?

– Не бойся, не из психушки. Меня давно ещё забрали у родителей. Я была не такая как все. Ну, так говорили. И привезли в одно место, что-то вроде больницы. Только в больницах лечат, а там никто никого не лечил. А меня стали мучить всякими вопросами и всякие приборы присоединять. Уколы делали. Я и ушла оттуда.

– Так просто взяла и ушла? – на самом деле для меня было главное, что не из психушки. Я никогда не имел дело с… ну как бы сказать с людьми неадекватной психики? – Там что, все двери были открыты?

– Это уже не один вопрос. Но я отвечу – я не помню, как получилось. Потом я шла по лесу, потом в деревне жила. Но тебе это уже не интересно, – Надя просто засыпала, сидя на краю дивана. – И там двери были открыты. Но их солдаты с пистолетами охраняли. И проволока с током. Вот тогда я и стала электричество чувствовать. Я сплю, да?

Я молча ушел и тихонько закрыл дверь. А что мы будем есть через неделю?

Глава двадцать первая

Какое непривычное чувство, незнакомое и тревожное. Приятно – тревожное. С Надей в мою жизнь вошло что-то совсем неизвестное мне до сих пор. Да и сам факт того, что у меня в квартире спит девушка… Ну ладно, пусть спит. А я пока решил порыться в своей записной книжке. Кто бы мог подумать, что всего полгода назад это была просто записная книжка. А теперь это список ушедших. Наверное, этот блокнот – последнее, что меня связывает с прошлой жизнью. Сейчас я искал там Пыльцина. Как бы я к нему раньше не относился, но именно он был Мастером, человеком который создавал ролевые игры. А раз уж я решил делать игру, то к кому же обратится как не к нему. Если честно, я почти не представлял себе что такое – сделать игру. Ляпнул Шону, потом самому неудобно стало. Но раз сказал, то надо делать. Ага, вот и Гошин телефон.

– Алло! – голос Пыльцина был похож на голос драматического актера на сцене. Глубокие модуляции, мягкий тембр.

Мне показалось, что на Гошу никак не повлияли последние события. По одному его «Алло» было понятно, что он также уверен в себе и так же бодр. Ну что! Есть надежда, что хоть кто-то смог противостоять этой всеобщей, как бы получше выразиться, примитивизации бытия.

– Гоша, привет! Это Андрей, – я заодно и фамилию назвал, у Пыльцина же был громадный круг общения. – Как поживаешь?

– А, очень рад! Давно о тебе ничего не слышал!

– Гоша, как насчет того чтобы встретится? Поболтать, посидеть! – я не хотел говорить о деле по телефону.

– Приходи ко мне! Всегда буду рад! Только в выходные, я сейчас ухожу на службу.

– Да, конечно, конечно. У тебя адрес не изменился? – я брякнул глупость, как мог поменяться адрес, если телефон не поменялся… Но, на всякий случай я ещё и прочитал ему тот, записанный у меня.

– Да, все правильно. Заходи в субботу часиков в семь вечера, – и положил трубку.

Пыльцын пригласил меня к себе. В квартиру, о которой ходили легенды. Говорили, что у него на стене висел настоящий акулий зуб, эскимосский тотем и, вообще, из мебели была только громадная тахта посреди комнаты, а вместо плинтусов он сделал цветомузыку. Ну, то, что Пыльцын великий бабник я не сомневался, но все равно, было хорошо известно, что он приглашал к себе только самых близких друзей. Ладно, до субботы надо ещё дожить.

У ЖЭКа меня ждала знакомая компания. Мужики в ватниках, стоявшие молчаливой кучкой, кинули на меня безразличный взгляд. Суменюк, который заранее приготовил к бою рогатку, кивнул мне как старому знакомому. Как и в прошлый раз, Дмитрий пришел последним. Но вот инструктаж был совсем иным.

– Так, – Дмитрий замялся, – сегодня у нас совсем не простое дело. Предстоит опасная и серьезная работа.

– Что такое? – Суменюк слегка встревожился.

– Пришла разнарядка на крысу, – мрачно сообщил Дмитрий, – НАСТОЯЩУЮ крысу.

На лицах мужиков отразилось беспокойство, ясно, что такое случалось не часто. Хотя как часто? Все тут «понедельщики». Но работа – есть работа и делать её надо. Тем более, шутить с властями и отказываться от работы, судя по всему, еще никто не пробовал.

Дмитрий объяснил, что возле Лютеранской кирхи сегодня ожидается выход крысы.

– Как написано в ориентировке, – Дмитрий достал бумажку и стал водить по ней пальцем, – Ага, вот! Вчера днем наблюдалось перемещение рекордно крупной крысы. Окрас неестественный, близок к красному. Ожидается, что объект выдвинется со стороны бывшего административного здания, по направлению с Банковой улицы на Немецкую, в подвальное помещение кирхи. Наша задача, установить секреты, и дождавшись появления зверя, уничтожить его штатными средствами. Примечание: яд на крысу действует слабо.

Надо сказать, что вводная вызвала у мужиков, если не ужас, то некоторую растерянность.

– Мы что, не вместе будем её бить? – спросил упавшим голосом мужик в ватных брюках.

– Разобьемся на двойки, – начал инструктаж Дмитрий, – один с битой, второй с битой и крысобоем. В случае появления объекта, подавать сигнал свистком.

– А свистки, что с собой надо было принести? – забеспокоился человек, вида бывшего интеллигента, но глубоко пьющего. Хотя, кто сейчас пьет? – Не предупредили же!

– Свистки выдам, – успокоил Дмитрий. – Значит так! Сейчас я назначу пары и потом расставлю всех по секретам. При дежурстве соблюдать тишину и скрытность.

Дмитрий стал вызывать по фамилиям пары. Я понял, что с прошлого раза так и не запомнил, кого и как зовут. Меня он назначил в пару с собой и вручил рогатку – крысобой. Это, наверное, было признание моей полезности. Потом нестройной кучкой мы побрели на место работы. Дмитрий лично расставил каждую пару по местам. У кого-то секрет был под грибочком на заброшенной детской площадке, у кого-то в милицейской будочке, давно разбитой и никому не нужной. Последними устроились мы с Дмитрием. Расположились на ступеньках, ведущих в подвал. Дом стоял на перекрестке улиц когда-то самых престижных в городе. Ступеньки вели в помещение, где раньше был продуктовый магазин. Сейчас там громоздились разбитые прилавки и горы несъедобного мусора.

– Все магазины разгромили через неделю, как власти поменялись, – объяснил мне напарник, освещая нутро магазина карманным фонариком.

– Я на третий день уже в лагерь ехал, – я совершенно не знал, как и что происходило в городе после меня.

– Да, было делов, – тяжко вздохнул Дмитрий.

Он вытащил из разбитого помещения несколько пластиковых ящиков для бутылок. Из них мы соорудили на ступеньках некое подобие сидений, чтобы было удобно наблюдать за улицей. Света дальнего фонаря едва хватало, чтобы различить потенциального врага.

– Как народ понял, что всему пришел конец, так по магазинам ринулся, – Дмитрий неожиданно продолжил начатый разговор. – Кто стал мебель тянуть, кто-то пытался даже золота нагрести. Кто-то – за едой ринулся. Никто не мешал. А потом, когда тянуть уже нечего было, власти новые наши и наказали за нарушение порядка.

– Как наказали? – хоть я и задал вопрос, мог бы и сам догадаться о том, как именно наказывали.

– В каждой второй квартире забрали по человеку. Полицаи забирали, – мне показалось, что голос у Дмитрия дрогнул. – Прямо на улице расстреляли и велели трупы до утра убрать.

– А у…, – я не смог продолжить вопрос.

– Нет, у меня никого.

Не знаю почему, но мне стало на какой-то миг легче. Представить, что у Дмитрия кого-то так …

– А как же те, у кого родственников уводили, не сопротивлялись, что ли? – я действительно не мог понять, как такое могло случиться.

– Конечно, многие сопротивлялись. Их тоже, на месте, – жутковато было его слушать.

– Скажите, Дмитрий, – решился я на вопрос, – как вы думаете, отчего так легко все рухнуло в этом мире.

– Да, кто его знает? Может, наши новые власти хорошо подготовили все? – он сентов называл почти всегда «наши новые власти». – Они и жахнули одновременно по всему миру, и полицейские части организовали очень четко. А потом… Кушать всем хочется.

– А говорят, «Альфа» наша ещё долго им досаждала, – я вспомнил разговор с Шоном.

– Не совсем так было, – мне показалось, что в голосе Дмитрия стало на миг чуть меньше апатии. – Но тоже без толку.

– Да откуда вы знаете, с толком или без? – я слегка решил его расшевелить.

– Знаю, раз говорю, – жестко сказал Дмитрий. – Это я сейчас тут ерундой занимаюсь, перед этим я в «альфе» десять лет оттрубил!

Вот как! Дмитрий бывший альфовец! Легендарный элитный спецназовец. Никогда живьем не видел.

– Я за неделю до всего на пенсию вышел, а то бы вместе с ними был, – и вправду, воспоминания всколыхнули этого апатичного, слегка осунувшегося мужика. Лицо его как будто подтянулось и стало жестче. – Да не пялься так! Инструктором я был у них! По вождению.

– Никакого толку в итоге от альфы не было. Им повезло, что они как раз тренировочные сборы проходили, по выживанию в лесу. Вот и ушли из поля зрения этих. Однажды только засветились, транспортер завалили, хотели языка взять. Так их потом в кольцо полицаи взяли и как волков перебили. Почти две недели они в кольце сидели, под пулеметами. Их человек двадцать было, а полицаев, наверное, несколько тысяч. Да ладно. Все уже кончилось.

Дмитрий опять поник, и было видно, что он не хочет продолжать разговор.

– Нечего болтать, смотреть надо, а то если пропустим объект, беды не оберемся, – уже обычным, бесцветным голосом сказал Дмитрий.

– Вот я не пойму, почему вдруг крысу бить так опасно и трудно? – я не хотел прерывать разговор. – Это же просто крыса, а раньше вообще хомяки были…

– Эту мерзость трудно остановить! Они же, как человечины попробовали, совсем озверели, – судя по всему, Дмитрий тоже не хотел молчать. – Раньше на нее крикнешь – так она и деру, а теперь только шипит, и норовит в горло вцепиться. И страшная такая! И хомяки эти, как стая волков.

– Да сами мы во всем виноваты, – после небольшой паузы продолжил он.

– В чем мы виноваты? – не понял я. Или сам себя заставил не понять.

– Был бы порядок, делал бы каждый свое дело, никой враг бы был не страшен!

– Так у них, у новых властей вон техника какая! – не согласился я. – Против их леталок и оружия, что мы могли сделать?

– Что могли, что могли, – буркнул Дмитрий. – Больше всех у нас смерти от своих пришло.

– От полицаев, – кивнул я. – Но и их самих потом всех. Ну, почти всех.

– В том то и дело! – Дмитрий опять ожил. – Как с чужими воевать, если самый страшный враг – свои? Тут любой, и без леталок – стрелялок, только подумай хорошо, всегда может нас перебить. Подлости много было.

– Сейчас что, нету?

– Сейчас ничего нету, – грустно ответил Дмитрий. И словно одумавшись, жестко продолжил: – Сейчас есть порядок! Не отвлекайся!

Создавалось впечатление, что Дмитрий с большим трудом прерывал этот, наверное, важный для него, разговор.

– Ну, так если подлости нет, может, можно теперь всем вместе…

– Сдается мне, вместе с подлостью ещё чего-то нет. Становой хребет перебили людям. О! Ты позорче будешь, это что вон там, слева? – Дмитрий перешел на шепот.

Слева ничего не было. Мы долго ещё сидели молча, всматриваясь в ночную улицу. Ничто не нарушало тишины.

– А как вы думаете, – устав от бдения, но не в силах перейти на громкий голос, я опять завел разговор, – неужели никогда раньше не было такой полной, м-э-э… безысходности? Как выживали люди сотни тысяч лет, если так легко все сломать?

– Ну, кто же тебе на такое ответит? – Дмитрий тоже шептал. – Я что, историк, чего ты ко мне пристал?

– Люди раньше другие видать были! – продолжил он через мгновение. – И знали видать нечто такое, чего мы не знаем. Или забыли. Молчи! Работать надо.

Так мы и просидели молча все восемь часов рабочего времени. И никакая аномальная оранжевая крыса не пришла, навсегда, видимо, поселившись в лабиринтах большого административного здания на Банковой.