Текст книги "Шаг в небо"

Глава двадцать четвертая

Итак, сегодня у меня новая работа. Как сказала луноликая в трудовых резервах – нужно к девяти утра прийти в библиотеку, там все разъяснят. Библиотека была в другом районе, и я решил, что надо как-то решать вопрос с транспортом. Для этого пришлось вытащить из подвала старый велосипед. Странно, что город ещё не заполнен велосипедистами, ведь так удобно. Подкачав колеса и повозившись со съехавшим сидением, я в полчаса добрался до библиотеки. Там, у входа в монументальное здание, нелепо торчащее над площадью, стояла кучка понедельщиков. В отличие от крысобоев это были в основном люди интеллигентного вида, без признаков алкогольной предыстории. Конечно, работа в библиотеке требовала подготовки. Оказалось, что начальника нам не назначили. На двери библиотеки была приклеена бумажка с инструкцией. Нам предстояло извлечь из библиотеки все книги старше ста лет и погрузить в транспорт, который будет подан вечером. Рядом блестел приклеенный скотчем ключ. Лаконично.

– Эй, великий командор, – окликнули вдруг меня, когда я уже входил в здание. – Ты че, своих не узнаешь?

Сотников! Санька! Донгур! Вот это встреча! Легок на помине! Судя по всему, он остался все таким же весельчаком. Никогда бы не подумал что, от радости я буду обнимать его! Что, впрочем, вызвало настороженные, неодобрительные взгляды у окружающих. Ну и черт с ними! Это же мой старый друг!

Среди собравшихся нашелся один, который работал раньше в этой библиотеке аналитиком. Так он представился и сказал, что нужно открыть хранилище и, что, мол, работа проще простой. Там книжная рухлядь (этот аналитик называл ее гордо – манускрипты) хранилась на уровнях выше десятого.

Самое сложное было – это найти ключи. Бывший библиотекарь взял с собой двоих человек и через час хождений по громадному зданию вернулся со связкой. Все ключи хранились в комнате охраны. Охраны давно никакой не было, и дверь в их помещение была заперта. Как сказал аналитик, он знал, где хранится самый главный ключ – лом в дворницкой.

– Этим инструментом лед кололи зимой, когда ступеньки и площадка перед входом становились уж совсем скользкими, – с некоторой назидательностью пояснил бывший библиотекарь.

А у меня вдруг появилось странное чувство. Совсем недавно я уже искал ключи, чтобы открыть двери. Тогда, когда полицаев сожгли. И мне стало неприятно. Так, наверное, себя чувствует олимпийский чемпион, если его вдруг заставить лечебной физкультурой. Вроде и дело полезное, только самому себе стыдно признаться, что ты занимаешься ерундой. Как будто ты стал инвалидом.

Потом всей толпой мы пошли в хранилище. Решили сначала сносить книги с нижнего уровня. Не знаю, почему так, видимо, чтобы меньше ходить. Запихивали за пазуху, сгребали кучкой несколько книг на руки как дрова, и, поддерживая выпяченным животом, сносили в холл. Там складывали штабелем. Тоже на манер дров. Поднимаясь второй раз в хранилище я у самой его двери подобрал ту самую связку ключей, которую добывал аналитик. Вот человек, потерял, как какой-то пятак.

– Слушай, а зачем это им надо? – мы так и держались вместе с Сотниковым вместе. И поболтать можно, и просто молча тягать эти книги не скучно. – Они что, решили историю изучать?

– Я бы на их месте как раз посвежее отсюда книги вытащил, ведь прогресс-то в основном в последнее время скачок сделал. Можно многое и в технологии и в науке позаимствовать. – Я тоже не понимал смысла нашей работы.

– А может им на наш прогресс и наши технологии насрать? – Интеллигентно предположил Санька, – Мне вообще до сих пор не понятно, что им надо.

– Если им вообще что-либо надо, – Я чуть понизил голос, когда нас догнал незнакомый парень со стопкой книг. Мало ли. – Если честно сказать, мне цели наших, как бы их лучше назвать, визитеров не понятны до сих пор. Сентенции вроде «поработить Землю», скорее подходят для передовиц газет.

– Поработить – значит сделать рабами, теми, кто будет на тебя работать бесплатно, – ответил Саша. – Вот неделю назад пайки раздавал. Это скорее на нас работа, чем на них. Ой, нехорошо это. Я про бесплатный сыр все время думаю.

– Ну, так уж и бесплатный, – возразил я. – Так уж и сыр. Это скорее уже яд крысиный, после того, как трудно стало крыс руками или рогатками бить.

Тут я подумал, что крысобойная неделя произвела на меня неизгладимое впечатление.

Наша библиотечная служба оказалась примитивной и неинтересной. Прешься уйму этажей по узкой лесенке, нагребаешь книги, как дрова, и несешь в фойе. Лифты не работают, поговорить на ходу не удается. Но все-таки нам повело. За три-четыре ходки все старинные книги кончились. Лежала себе не очень большая горка внизу. Отдыхая, я перекинулся ещё несколькими фразами с Сашкой, так просто, ни о чем. Потом пришел транспортер, и сент (давно я их не видел) приказал грузить туда книги. Для этого из сентовской машины выехал конвейер – бегущая лента. Наверное, сенты не хотели допускать нас внутрь своей машины. Вот и пошли по черной движущейся ленте старинные книги. Прямо как картошка на ленте комбайна на уборке урожая в колхозе. Что-то я часто вспоминаю старые времена и строю ассоциации. Нет уже ничего этого. Нет!

Наш рабочий день закончился совсем буднично. Притащили – погрузили. Судя по всему, и завтра мы, словно капусту на овощной базе, погрузим книги из этой библиотеки в трюмы транспортеров. Безликие книги.

Все разошлись и в пустом холле гостиницы остались только мы с Сашкой. Устроились на последней ступеньке лестницы, ведущей из холла в хранилище. Сначала просто сидели и смотрели сквозь запыленные окна на пустую площадь перед библиотекой, на уже погружавшийся в сумерки город.

– Ты знаешь, – Сашка заговорил, не глядя на меня, – все-таки мне кажется, что цели этих сволочей совсем не такие, как мы предполагаем. Что-то они хотят от нас…

– Зачем надо было перебить столько народу, с такой глупой, холодной жестокостью? Спросили бы просто.

– А может они… – Сашка замолк.

– Что они? – показалось, что он испугался или застеснялся своей мысли.

– Может, они хотят от нас такого, – проговорил он совсем тихо, – чего мы и сами понять, или познать не можем?

– Ну, в мире есть мало такого, чего не может понять, или как ты сказал, познать человек.

– Кроме как… – начал было Санька.

– Кроме как себя самого? – Я, кажется, понял, что он хотел сказать.

– Вот видишь, – ты все понял и так, – подтвердил Сашка.

– Может мы совсем не такие, какими мы видим себя? – я вспомнил разговор с Надей.

– Да, я например жгучий брюнет с развевающимися волосами и в белой мантии, – Сашка сбился на шутливый тон. А я чуть не подскочил от этой его фразы.

– Может, именно этой сути и ждут от нас сенты?

– И будут нас плющить, пока никакой сути не останется. – Сашка поднялся со ступеньки. – Ладно, разболтались. Домой пора. И велика, как у некоторых, нет.

– Сашка! – остановил его я – А не хило все таки ролевку сбацать!

Санька оглянулся. На его лице был полный скепсис.

– У тебя детство ещё в этих… – как-то очень грубо сказал он. – Играет. ТЫ ещё Пыльцына в мастера предложи.

– Ну, Пыльцын конечно говнюк, но, – скепсис Сашки очень меня расстроил. Я даже не знал что и говорить. – Игру то он организовывал неплохо…

– Он особенно хорошо организовал показательную казнь всех потенциальных мастеров ролевых игр, – на лице Сашки заходили желваки. – Заложил полицаям, как возможных лидеров сопротивления. Ты небось не видел, а я видел. И что с Ивой сделали. И родителей заставили аплодировать.

– Что сделали? – сердце гулко бухало в груди. Опять мне казалось, что окружающий меня мир прогибается циклопической мембраной.

– Ты что, не знал??? – Сотников, судя по всему, пожалел о сказанном.

– Мне сказали, что был несчастный случай…

– Ну да… Казнь асфальтным катком, начиная с ног – это конечно несчастный случай… Андрей, что с тобой?

Я все-таки смог прийти в себя достаточно быстро. Просто на мгновение мне показалось, что я сейчас взорвусь. Странно, я не думал о Иве как о моей девушке, так страшно погибшей. Я думал о ней как о человеке, об одном из тех, кто имел силы сопротивляться. Как о друге. Мы посидели с Сашкой немного, помолчали.

Попрощавшись с Сотниковым, я не спеша отстегнул прикованный цепочкой к фонарному столбу велосипед. Промозглый вечерний ветер заставил сразу вспомнить о теплых перчатках. И только о перчатках. Новое, страшное знание упало куда-то глубоко. На потом.

А в правом кармане я обнаружил связку ключей от библиотеки. Наверно, завтра можно будет отдать. Хотя… Лучше положить её на место. Благо, я ещё недалеко откатил от мрачноватого здания.

Ну конечно, даже парадные дубовые двери были не заперты. Мало что тут, за ночь может произойти? Потом объясняй, что это не ты виноват и ключи утащил случайно.

Свет в фойе библиотеки, очевидно, не выключался никогда. Как в больнице. Или просто забыли? Я уже много раз замечал, что многие помещения выглядят по разному, в зависимости от того, есть ли в них люди, или нет. Вот квартира моя – так она и со мной и без меня – одинаковая. Хотя действительно, как она выглядит БЕЗ МЕНЯ? Но библиотека – совсем другое дело. Только что, когда мы с вязанками книг топали тут туда-сюда, это было скорее помещение обыденно-деловое. А теперь … Сумрачно-тревожный зал. Если замереть на секунду, кажется, что кто-то невидимый бормочет в глубине. Только кажется. Конечно, это обычный гул ветра, проникающий в приоткрытую входную дверь. Мне и надо было всего зайти сюда, положить ключи. Ну, хоть на столик в фойе и, захлопнув дверь, уйти домой, но что-то держало меня. Захотелось просто посидеть на мягком кожаном диване. Закрыть глаза и представлять, как здесь все было раньше. Совсем раньше. Наверное, в моем далеком детстве. Как я ходил сюда и часами рылся на полках с фантастикой, как потом дома, устроившись в любимом кресле, уходил в мир книжек так, что когда меня окликали, я некоторое время не соображал, где нахожусь. От этих воспоминаний, стало совсем грустно.

Тихий шорох и легкое движение воздуха заставили вскочить в испуге. Казалось, ничего не изменилось, и тревога была плодом моего воображения. Вокруг все было также как и минуту и десять назад. Вот только… Откуда здесь эта книга?

Она была очень старая, наверное, её не открывали много лет. Её, видно, забыли погрузить. Может, взять домой почитать? А вдруг сенты узнают? Неприятностей не оберешься. Или наоборот, все неприятности разом окончатся. Ладно, возьму домой, почитаю. А на утро верну в библиотеку. Классическое рассуждение книжного воришки.

Дорога домой, по сумеречному городу, под мелким снегом не оставила никаких приятных впечатлений. Скорее горячего чая и спать. Только на книжку глянуть.

Листы из толстой желтоватой бумаги. Да это и не бумага вообще. Больше похоже на тонкую кожу. Страницы слежались так, что их невозможно перевернуть без риска сломать. Книга написана какими-то странными буквами. Язык отдаленно напоминал церковно-славянский. Мое внимание привлекло то, что в самом конце, перед жесткой кожей обложки лежала пачка листов явно позднейшего происхождения. Листочки из бумаги вроде папиросной. Я так понял, что это перевод, сделанный давно, там ещё всякие яти и изобилие твердых знаков. Каллиграфическим почерком, такого сейчас не бывает, были выписаны фрагменты текста. Что-то в этом старинном манускрипте, и в этих листочках было притягательно-завораживающее. Мне захотелось сразу же показать книгу Наде. Но она, свернувшись калачиком, мирно спала на своем диванчике. Ну, пусть поспит.

Устроившись поудобней в кресле, включив торшер, чтобы не тревожить Надю, я принялся изучать свою случайную находку. Текст был действительно нескладный и больше походил на головоломку. Но почему-то написанное захватывало своим ритмом и каким-то тревожным таинством.

«…небо рыдало огнем. И не стало ни духа, ни плоти над твердью, не было исхода людям. Небеса, зачем вы оставили нас? – спрашивали люди. Но пылали небеса в ответ. И пошли те, кто жив, искать. И не осталось где идти людям, ибо не было среди них сильных. И наступал вечер Земли человеческой. Ибо не было сил у людей хранить себя».

– И рассвет не приносил света и свет не приносил видеть…– я вздрогнул от неожиданности. Надя вышла из своей комнаты. Она держала в руках раскрытый манускрипт, читала вслух. Надо же, я оставил его у Нади в комнате. – И крик птиц не приносил слышать и даже плеск волны пугал человека, стоящего на берегу. И не видел человек, куда идти и не знал его путь.

– Ты что? – по-моему, испуг в моем голосе слишком силен, – откуда ты старославянский знаешь? Или какой это там.

– Да не знаю его, – Надя не отрывалась от книги. – Тут все так просто. Буквы-то почти как наши. Чуть отличаются. Ты слушай, тут дальше интересно!

«…И не было волхвов, но фарисеи. И не знал мудрец, кому сказать – слушали глупца. И приходили люди и говорили – где мудрецы наши? Им отвечали глупцы – мы мудрость ваша. Ибо слышат люди мудрость, которую могут слышать. Легко понимали люди глупцов и побили камнями мудрецов. Не любили они слова горькие, любили слова глупцов.

И приходили (люди) с востока и были они печальны и строги. И спросили они людей, что вам добро и отвечали им люди. И было для них добро – пища тощая и питье убогое, ибо иного уже не знали. И был для людей только день сегодняшний и вечер этого дня. Ибо не знали люди, кто будет после сегодняшнего дня бдеть, а кто уснет и не проснется, и кого растерзают звери.

И опечалились пришедшие с востока и сказали они – это не добро, это худо. Но отвечали им, что нет худа – те, которые ушли, унесли с собой худо. Сказали люди – нет добра, те, что ушли, унесли добро, и никому не ведом их промысел.

Но сказали люди с востока – плохо не то, что у вас нет ни добра, ни зла, плохо, что и в землях наших не ведомо ни добро, ни зло.

И приходили с запада, и были на них одежды диковинны и речь их была быстра. Обгоняла речь (их) слова их. И спросили люди с запада, что вам добро и что вам зло ныне? И ответили им снова – добро – пища тощая и питье убогое. Но говорили им питье ваше убого, пища ваша тощая, не добро это. Но говорили люди им – нам это добро, ибо иного не знали.

И опечалились пришедшие с запада, ибо искали они ответа, и ушли и не нашли ответа. А в земле их тоже была боль и звук скорбный.

И приходили с юга жители племен цветных, но не спросили они, ибо в споре между собой поразили друг друга и была средь них боль, и стон, и тяготы плотские.

И заплакало небо, у неба не было сил пылать. Но хранилась сила хоть у одного из них и было утро Земли. И падали на Землю слезы неба и гасли в хлябях земных. Но пришел один и взял слезу огня, падшую с неба – „вот я – человек. Вот в руке (моей) горит огонь. Кто держит в руке огонь, тот видит в ночи“. И шли люди день и шли ночь и не было им дороги. Свет слез неба был слаб. И сказал человек с огнем – зачем небо плакало нам, или мы слабы? Племена наши пали и мы падем? Кто человек идущий? Вопрошали его – не ты ли?

И сказали люди ему – огонь это сила наша? И сказал хранящий огонь – нет, это огонь, но огонь не сила. И сказал человек, нет огня в воде, ибо сила огня мертва в воде. И нет силы огня без силы воды. И сказали люди – огонь и вода – это сила наша? И ответил им тот человек: Сила в нас и нет ничего, кроме этой силы. И заплакали люди, ибо горе иметь силу и не знать её, видеть огонь и не видеть света, плыть водой и не утолить жажду. И сказали люди – ты видишь силу, ты видишь огонь, ты знаешь воду, помоги нам.

И отдал хранитель каждому искру и каждому воду. И пока он хранил огонь – горел огонь в сердцах людей. И билась сила воды в человеке. И билась сила воды в людях. Но не было силы. Не бывает вместе вода и огонь, и не бывает их сила в человеке едина. И пришла к хранителю женщина и сказала, в чем сила твоя, человек? И ответил человек – был огонь во мне, но погас, была вода во мне, но иссякла, что ты хочешь от меня, женщина, уйди. Я отдал все и нет во мне силы. И сказала женщина – ты человек и можешь. Ибо человек может все. И нет границ человеку. И огонь в сердце его сильнее огня неба. И от звёзд огонь в сердце светит. Но темна ночь и гаснет свет звезд в душе. И биение воды в сердце человека сильнее вод земных. Не нет сил у них. Любовь – побеждает. И взял человек руку женщины: ты помнишь меня, слабого и убогого. Нет сил у меня боле, я отдал их. И сказала женщина, а ты помнишь Меня, или в пути своем забыл? И вспомнил человек. И встал огонь и вернул человек силу. И пали чужие…»

– Это похоже… – прошептал я.

– Это то, что уже было. А то, что было – никогда не похоже на то, что есть, – Надя словно продолжала читать книгу. – Но и сейчас – только те, у кого есть сила, могут изменить все. Ты можешь.

– Надя, понимаешь, я один ничего не сделаю. Не может один ничего… Все спят кругом. – Пусть спит весь мир. Ничего страшного. Пока мы есть. – Голос Нади дрогнул.

– Мне это и страшно. Я есть, и вроде как меня нет. Я не могу жить вот так. Как трава или как… – Я замялся, пытаясь подобрать правильное определение. – Или словно зомби, с туманом от брикета в голове. Я не хочу.

Она стояла и плакала.

– Надя, ты что? Тебя так книга расстроила? Надя? – Я вскочил и прижал её к себе, – Надя, что с тобой?

– Это я так, – сквозь слезы, с трудом ответила Надя. – Я просто… Ну, ты не поймешь. Нет, прости меня. Я не то хотела сказать, прости Андрей. Просто я вижу впереди только боль и темноту.

– Если сидеть, сложа руки – ничего и не будет кроме боли и темноты. Но ты девчонка, ты не поймешь, наверное, меня… Да и ты ведь сама себе противоречишь. Только что сказала про силу. А мне такое не очень нравится. Это вроде сказочных персонажей и мечей-кладенцов.

– Ты прочел только одну главу книги. Там есть ещё главы… – Надя говорила со мной, как с чужим. Глухим и безликим голосом.

– Да какая разница, что там ещё написано? Это же просто старинная книга. Только книга…

– Там еще написано… – Надя говорила все таким же бесцветным голосом.

– Ну, хорошо, что там ещё?

«И шел человек к свету и пришел в сад. И было в саду цветение дерев и пение птиц. Сказал человек – здесь хорошо. И пришел к человеку другой и сказал, вот придут с тобой сюда и сорвут цветы, и испугают птиц, и не будет птиц и цветов? И сказал человек – мне сад милее. И остался человек в саду один. Цветы пахли и пели птицы. Но грусть пришла к человеку и спросил он – где мои любимые? И ответил ему Тот – ты сам сказал, сад милее. Растет сад твоей мечты на крови твоих любимых. И не было больше человека».

– Надя, – перебил я – Причем здесь мечта и сад?

– Нам нужно бороться за то, что у нас будет, но какой смысл в этой борьбе, если я потеряю тебя? – Надя стала словно каменная. – Ведь это война, а не игра.

– Ну, в игре тоже было почти как в жизни…

– Андрей, нет игр у нас. Есть и будем только мы. И в игре наша роль – это мы. Я знаю.

Глава двадцать пятая

– Надя, а ты знаешь, – совсем невпопад ответил я, – мне рассказали. Оказывается, Ива погибла из-за него… Он вообще виноват во многих смертях.

– Я говорила – он плохой.

– Я его убью, – я произнес то, о чем боялся подумать.

– Зачем? – Надя посмотрела на меня с недоумением. – Андрей, не надо убивать человека просто так. Это не правильно.

– Но я убивал! Иначе было нельзя! Или он или я!

– Ты убивал в бою. Когда иначе нельзя. Но ведь сейчас не бой. Не убивай!

И уже совсем спокойным голосом:

– Я просто дура, вообразила черти что. – Она неожиданно переменила тему и совсем грустно покачала головой. – Я подумала, что в тебе что-то меняется. Зачем тебе он? Нельзя убить человека так просто. Даже если сейчас тебе очень хочется.

– Надя, пойми. – Я взял её за руку. – Я убивал предателя там, в лагере. Как мог. Так чтобы…

И тут я понял, что говорю полную ерунду. Одно дело, когда я подстроил западню с кислородом Юзику. Жлобу и мерзавцу. Убившему Вовку. Но это было там, в лагере. А здесь была другая, совсем другая жизнь. Она затягивала своей рутинностью и вязкостью. Словно гадкий крахмальный кисель. Но ведь Пыльцын… Он же и Надю может потом сдать властям. Я помню как он на нее зыркал, когда она молнию в руках держала.

Надя сидела неподвижно, и смотрела в одну точку. Она, казалось, даже не слышала меня.

– Надя, да брось ты! – надо её успокоить. – Да плюнь ты на Пыльцына! Он сволочь, просто я боюсь, что он и нас заложит сентам…

– Да не в нем дело, – голос у Нади совсем задрожал – Мне не понравилось, как ты говорил. У тебя был такой голос, словно и в самом деле хотел убить. Это неправильно.

– Я такой как всегда, – зачем она обо мне так думает? – Я таким был всегда. Но я не хочу, чтобы вся моя жизнь оставалась как сейчас. С брикетами и униформами. Без смысла и надежды.

– И ты думаешь, поэтому надо пойти и убить кого-то? Ты думаешь, что это надо? – На глазах у Нади появились слезы. Этого мне только не хватало.

– Я хочу уничтожить предателя.

– Нельзя хотеть убивать! – Надя почти закричала. – Нельзя. Поэтому я и боюсь. Ты ведь говоришь неправду, да?

– Нет, говорю правду, – я начинал злиться на Надю. – Иногда хочу.

– Андрей, не надо, не путай чувства с необходимостью. Я понимаю, тебе была очень дорога та девушка, Ива. Тебе хочется отомстить, ты себя чувствуешь виноватым. Но не надо. Ничего, кроме зла, ты не породишь вот так. А предателя надо наказать, но не так. Что изменится, если он умрет? Не появятся новые предатели? Они были всегда и всегда будут. А вот ты – ты изменишься. Не надо множить зло. – Надя взяла меня за руку – Андрей, поверь мне. Иногда, когда нам очень больно, мы можем делать ошибки. Не надо…

И тут я сделал глупость. Я совсем рассердился на Надю.

– Да, что ты понимаешь! – Я дернул плечом, так что Надина рука соскользнула, я почти закричал – Я через такое прошел, что … Я выжил потому, что я мог сопротивляться. А ты хочешь добренькой оставаться? Нет, я лучше тебя понимаю, что надо. И не надо меня Ивой попрекать! А ты тут, живешь у меня и ещё…

В общем – я просто говорил глупости. И понимал, что это глупости, но не мог остановиться.

– Да, ты прошел через такое. – Надя смотрела на меня спокойно. И говорила спокойно. – Но если то, что ты прошел, изменило тебя так… И я никогда тебя ни в чем не упрекала. Я не хотела тебе мешать, – она добавила как-то тихо и беспомощно – Я могу уйти. Но… Я тебе хотела помочь. Я боюсь этого человека. И мне немного страшно за тебя. Я не хочу потерять тебя.

Ничего больше не говоря, Надя пошла в коридор, сняла с вешалки мою теплую робу и ушла на балкон. Было слышно, как стукнул крючок, снаружи запирая дверь.

Я сидел на кухне, и мне было очень гнусно. Скорее просто физически плохо. Я обидел Надю. И не могу найти в себе сил пойти мириться. И ещё мне стало казаться, что впереди у меня будут только сумерки, моросящий дождь, бессмысленные дела и пустые разговоры на кухне. Все более и более пустые с каждым днем. И не будет никого, и не будет Нади. Сначала я привыкну жрать эту пластиковую отраву, другого ведь нет. Потом мне будет нравиться униформа. Потом даже понравится каждую неделю менять работу, мести дворы, гонять мышей, тараканов. А потом … Неужели мир так и заснет? Как мне разбудить его? Да и в силах ли я разбудить его, если себя не могу разбудить и сбросить с себя эту липкую безысходность? Время от времени я выходил в комнату – балкон был закрыт изнутри. Ну и ладно! И тут я поймал себя ещё на одной, страшной мысли. Я ведь нарочно Надю обидел, упрекнул в том, что она живет у меня. Ведь это неправда. То, что она здесь, со мной – это, наверное, единственное, что мне важно в жизни. А, поди, ляпнул такое. Зачем? Я не мог так просто сидеть дома. На улице были ранние сумерки и сырой туман гнилой зимы.

Мои мысли прервал телефонный звонок. Почему-то я подскочил от него, как ошпаренный. Оказалось совсем плохо – звонил Пыльцын. Легок на помине.

– Так, Андрюха! Делаем игру! – Пыльцын сразу перешел к делу, – времени у нас мало.

– Почему мало?

– Ну… – Пыльцын замялся, – ну так потеряется же интерес! Гореть надо в игре, гореть! Сейчас сценарий обсудим вчерне, а ты людей завтра собери, всех, кого знаешь. Всех, кто ещё сможет играть.

– А игра когда? – Я не очень верил, что он и вправду игру задумал. Вернее я понимал, что он задумал.

– Так послезавтра суббота, вот и устроим, – Пыльцын был стремителен. – Кстати, а где подруга Надя? Будет играть?

– Да нет… – я замялся и ляпнул полную ерунду. – Она на балкон ушла.

– А, ну ладно, ваше дело. Значит так!..

– Подожди, может я к тебе приеду? – Я решил, что все таки должен с ним встретится. Посмотреть ему в глаза. – А то так по телефону не очень.

– Так пока ты дотелепаешься, – мне показалось что Пыльцын не очень рад меня видеть, в его голосе что-то дрогнуло.

– Да нет, я на велике, пятнадцать минут и я у тебя! – Сомнения Пыльцына почему-то упрочили меня в мысли встретится с ним немедленно.

– Пятнадцать минут… – опять замялся Пыльцын – ладно, я успею.

Я не стал думать о том, что он успеет, и стремительно выскочил в прихожую. Накинул бушлат, ещё раз глянул на балкон. На улице было уже темно, и в комнате Нади горел свет. Наверное, уже вышла. Или он и раньше там горел? Ладно, вернусь – поговорим.

На улице был ветер, но к счастью он мне дул почти все время в спину. До квартиры «мастера» я долетел даже чуть быстрее. И оказалось, что Пыльцына дома нет… Я потыкал в звонок пальцем и уже совершенно обескураженный собрался уходить, но тут на лестнице послышались стремительные шаги – это спешил домой Пыльцын.

– Я тут, по делу выскакивал, – сразу стал объяснять он мне. – Давай заходи. А ты быстро метнулся. Не холодно на велосипеде?

– Да привык, каждый день на нем на работу, с работы, – непонятно почему я стал ему объяснять.

Ещё совсем недавно я был уверен, что как только увижу этого типа, то сразу вцеплюсь ему в глотку. Или череп раскрою… А тут – и в глотку не вцепишься – она закрыта воротником бушлата и череп раскроить нечем. И вообще, какое-то странное чувство появилось. Безразличие, что ли? Или это такая разновидность страха, или вернее слабости?

Пыльцын поковырялся ключом в замке и распахнул дверь.

– Заходи! Поговорим! – Его квартира была в полном порядке. Словно кто-то непрерывно убирал в ней. Видать, он чистюля и педант, не то, что я.

Я слегка помешкал в прихожей, пытаясь примостить свой бушлат с оторванной вешалкой на крючок, расшнуровывая ботинки. Что за странные игры ума. Я же его хотел… А тут снимаю обувь, чтобы не натоптать.

– В общем, идея крайне проста! – сразу взял быка за рога Пыльцын. – Нужно организовать простую ролевку. Я бы и сам взялся, но у меня почти не осталось никаких знакомых, которые могли бы играть. А ты как-то обмолвился, что у тебя на примете есть люди.

«Да, конечно, откуда у тебя остались друзья-ролевики? Сам их под каток уложил», – подумал я, но Пыльцыну сказал:

– Да конечно, не много, но наберется. А что за игра такая. Ты хоть идею скажи!

– Ну… – замялся Алексей, – идея пока совсем сырая, но к субботе я все в деталях проработаю. Главное – приведи людей!

Говорил он быстро, даже слегка глотая слова. Это было не очень похоже на то, как он разговаривал, будучи Мастером. Вальяжно, выцеживая слова сквозь зубы четко и веско. И ещё… Сейчас он часто облизывал губы, словно они сохли на ветру. Или словно у него была температура.

– Ну, хоть в деталях расскажи! Мне же интересно! – я был уже совершенно уверен, что никакой игры и не будет.

И тут я вспомнил очень интересное ощущение. С лагерного времени. Разговаривая с Пыльцыным я все время, подсознательно наделся, что он все-таки хочет сделать игру. А не сдать нас властям. Так же себя видно чувствовали и лагерники, когда их вели как стадо под конвоем двух-трех полицаев. Я ведь тоже тогда верил, что все хорошо кончится. А сейчас, я боролся словно с мороком, я хотел обмануть сам себя, хотел поверить в нереальное, в то, что все будет хорошо. И вспомнил почему-то в итоге веники и Вовку. Вот он бы не сомневался…

– Ну, игра будут простая! – прервал Пыльцын мои мысли. – Я думаю, это будет городская фентези. В поисках потерянного мага. Каждому будет роздано немного магии и потом…

– А давай сделаем так, – словно со стороны я услыхал свой голос. Какой-то бесцветный и незнакомый – Пусть будет только один маг, и нужно будет его заставить себя проявить.

– Ну, давай так …

– Не перебивай, – голос мой слегка окреп. – Мы будем бросать жребий, кто первый ляжет под асфальтный каток. А Маг – он сможет его остановить, когда до него дойдет очередь.

Пыльцын сидел напротив белее мела. Уголки его губ чуть подрагивали.

– Это ты к чему? – мне показалось, что у него словно гора с плеч свалилась. Он понял, что я знаю о нем все, и теперь ему не надо врать и изворачиваться. – К чему ты это приплел? Не веришь, что игра будет?

– Нет, не верю. А вот Ива верила, и остальные тоже верили. – Мне тоже стало совсем легко. Точка невозврата пройдена. Впереди уже просто бой. Главное сделать первый шаг.

– Что – честный и чистенький? – Пыльцын взорвался. – Что ты понимаешь в этой жизни? Отсиделся в своем пионерлагере и уже считаешь, что все понял? А ты знаешь, как хочется жить? Особенно когда к тебе приходят и говорят – поможешь нам, будешь. Не поможешь – в распыл!

– Нет, не понимаю. Я не знаю, что значит хотеть жить. Я же в лагере отсиделся в это время. Скажи – а Ива жить тоже, наверное, не хотела?

– А какой смысл погибать ради других? – Пыльцын опять цедил уверенные слова. – Почему чья-то жизнь может быть дороже моей? Я всю жизнь пахал, чтобы пробиться наверх из дерьма, достичь чего-то и потом должен ради каких-то сантиментов умереть? Мне это не подходит! А другие – пусть отвечают за свои поступки. Хотели в ролевки играть? Хотели! Вот и получите, по полной, когда настанет час расплаты! Не надо было из себя изображать героев, если на самом деле слюнтяи!

Пыльцын входил в какой-то странный ораторский раж. Он говорил все это не мне, а скорее себе самому, пытаясь, видимо, самого себя убедить в собственной правоте.

– А в субботу ты опять час расплаты объявил?

– Сам виноват! Приперся тут со своей. А я ведь под колпаком! Вот от меня и требуют работы! А я из вас, придурков не хочу её терять!!! – Пыльцын уже просто орал. – Сам захотел ролевку, вот и получи её. По полной программе. Кретин! Тут как бы выжить, а ему игрушки.

– Не ролевка мне нужна. – Я говорил нарочито тихо, но слова давались с трудом. Сбивалось дыхание. – Я только вспоминал, как мы здорово играли. Хотя для кого-то это была игра, а для тебя, видимо, средство достижения каких-то своих целей. А про работу… А почему ты себе выбрал работу именно предателем?

– Не предавал я никого! – прошипел Алексей – У меня не было выбора! Пришли и сказали что делать.