Текст книги "Люди как боги. Книга 2. Вторжение в Персей"

– Люди дальше будут двигаться отдельно от крылатых. Перестройку закончить до темноты.

– Будет исполнено! – ответил я и пошел к своим.

Тысячи глаз следили за мной: по ту сторону лагеря – перископы головоглазов, тайные глаза невидимок, разрушители-командиры, по эту – люди и крылатые друзья. Все движения вдруг оборвались, огромная горячая тишина навалилась на планету. Осима и Камагин стояли возле рослых пегасов, Труб на голову возвышался над своими ангелами. Лусин уже восседал на спине дракона.

Все было готово к наступлению.

– Приказано разделиться! Очевидно, для вашей же пользы, – сказал я. – Действуйте как условились!

– За мной! – крикнул Осима, прыгая на пегаса. Пегас взметнул крылья.

– За мной! – эхом откликнулся Камагин, взлетая вслед.

Он метнул гранату в разрушителей, грохнул первый взрыв.

10

Вспоминая события в Персее, я вижу, что если кто в стане противника и предвидел наше восстание, то лишь тайные друзья, а враги были захвачены врасплох.

Пегасы с людьми на спинах и ангелы Труба мощной армадой обрушились сверху на заметавшихся головоглазов. Дымная стена взрывов оконтурила лагерь, в столбы пламени врывались кинжальные лучи лазеров. А когда подоспели драконы и молнии Громовержца сумрачно осветили темнеющий воздух, битва стала всеобщей. Удар отряда пеших с Петри и Ромеро во главе, расчищавших себе дорогу гранатами и лазерами, сразу прорвал цепочку головоглазов: сбитые в кучу, они образовали каре и сражались в окружении.

Головоглазы, справившись с ошеломлением, защищались свирепо и самоотверженно, на грунт рушились пегасы и драконы, особенно досталось ангелам. Осатаневшие, они слишком быстро отделались от груза гранат и слишком понадеялись на силу крыльев: воздух, как туманом, заволокло белым и черным пухом.

Были ранены Труб и Лусин, Петри и Ромеро, легкие ранения получили Осима и Камагин, лишь Андре, сражавшийся в самой гуще схватки, не пострадал.

Я поднялся на свинцовую скалу, выпиравшую из золотых недр, чтобы осмотреть поле боя. Меня тревожили успехи: в них было много загадочного. Кругом нас сновали невидимки, грозные воины разрушителей, ни один пока не вмешался в бой ни на нашей стороне, ни против нас, – почему? Сражение было странным, я его не понимал.

Внезапно я услышал знакомый голос, раздававшийся на этот раз не внутри меня, а снаружи, тот голос, который много раз разговаривал со мной во сне, я не мог не узнать его. «Эли, помоги! – надрывался голос. – Эли, помоги!»

Я кинулся на крик и в страшном волнении уже ничего не видел, кроме места, откуда доносился призыв, и ничего не понимал, кроме того, что спешу на помощь другу, может быть, самому искреннему и самоотверженному из тех, которых мы обрели среди разрушителей.

– Эли, помоги! – все отчаянней взывал голос и вдруг оборвался.

И тут я увидел, что Труб с двумя бешеными ангелами атакует Орлана и его телохранителей. Телохранители были уже убиты, Орлан еще защищался. Кричал он! На миг меня охватила свирепая радость, когда я увидел жестокого предводителя разрушителей, отчаянно отбивавшегося от ангелов, – и это чувство, вспыхнувшее и погасшее, было последним отблеском старого моего отношения к Орлану. Под ударами крыльев Труба он упал. И в тот же миг, налетев вихрем, я рухнул на него и прикрыл своим телом. К нам с лазерами в руках бежали Ромеро и Петри.

– Эли, встань, я убью мерзавца! – зарычал Труб и так двинул меня крылом, что я вместе с Орланом отлетел на метр.

И сейчас не понимаю, откуда у меня взялись силы не выпустить его из рук. Ромеро схватил Труба за крыло. Петри встал между ангелом и мной.

– Угомонись, Труб! – крикнул Ромеро. – Ты едва не прикончил союзника.

Не знаю, что бы стал делать дальше Труб, если бы рядом не упал выявившийся невидимка. Это был такой же страшноватый скелет, как и тот, что мы захватили на Сигме, но еще живой. Невидимка стонал и корчился, грудная клетка его была страшно разворочена. Даже Труб понял, что сражение, завязанное нами, только часть широкого боя, кипевшего и в оптической яви, и в физической невидимости. Труб махнул крылом на кучу головоглазов и крикнул ангелам:

– За мной! Кончать с прохвостами!

Мы с Петри помогли Орлану подняться. Орлан пошатывался, глаза его были закрыты, синеватое лицо почернело. Он с трудом стоял на ногах, с усилием говорил. Ангелы здорово его помяли!

Ромеро переложил лазер в левую руку и церемонно протянул правую.

– Разрешите вас приветствовать, дорогой союзник, в лагере ваших новых друзей.

Орлан хотел вежливо вытянуть шею, но и шее досталось в схватке – голова едва поднялась.

– Не такие уж новые. Мы с Эли давние знакомые.

– Значит, это был ты! Ты, ты, Орлан!

– Это был я. Ты так ненавидел меня, Эли, что непрерывно думал обо мне. Это помогло настроить наши мозговые излучения в унисон.

Он с горечью показал на одного из телохранителей:

– Вот кто был вашим верным другом, но его уже нет. Но я не виню вас. – Волнение, звучавшее в его голосе, стихло – перед нами снова было то бесстрастное существо, которое мы так часто видели. – Мы виноваты сами. Мы хорошо подготовили сражение, но не позаботились о своей безопасности. Мы думали только о победе в бою.

– Хорошо подготовили сражение? – переспросил Ромеро. – Да, конечно… Но и мы, люди, кое-что сделали!

– Несомненно. Но нам пришлось поволноваться, пока вы не приняли внушенный вам план. Ваши мысленные переговоры, тайной которых вы так гордились, не были для меня секретом, а я делился ими с Гигом. Ему выпала самая трудная задача – удалось завоевать не всех невидимок. Но зато Гиг не дал тем, кто остался верен Великому, прийти на помощь головоглазам, – и это все решило.

Ромеро с сомнением оглянулся. В воздухе метались одни ангелы, всюду слышались их резкие боевые крики. Пегасы и драконы не смогли долго драться в вохдухе – они устали. Ромеро вежливо сказал, подняв лазер, как трость:

– Как жаль, уважаемый союзник, что мы лишены возможности познакомиться с воздушным… э-э… полем боя отважного Гига.

– Почему же? Сейчас я свяжусь с Гигом, и мы раскроем вам, что происходит в воздухе.

Я не заметил, чтобы Орлан что-нибудь сделал, – очевидно, он связался с Гигом мысленно, но картина сражения вскоре разительно переменилась. Битва в третьем измерении была внушительней и ожесточенней той, что совершалась на плоскости. Над нами невидимка схватывался с невидимкой. И сразу же стало видно, что одна группа, более многочисленная, одолевает вторую.

– Наши побеждают, – сказал Орлан. – Нет, сражение подготовлено отлично, Эли.

Ангелам и людям, теснившим одно из каре головоглазов, удалось расчленить его, и головоглазы рассыпались. Ползли они медленно, но сражались по-прежнему свирепо.

Два ангела атаковали одного головоглаза, но он сразил их метким гравитационным ударом. Ромеро и Петри бросились на помощь, но раньше подоспел невидимка из наших. Удар сверху поразил головоглаза насмерть, а невидимка, описав дугу, возвратился в район воздушного боя.

– Многие все-таки перешли к нам, – сказал я Орлану.

– Ваши сторонники есть на всех планетах Персея. Великий совершил великую ошибку, когда разрешил трансляцию спора с тобой.

Я показал на головоглазов.

– Эти и не думают изменять властителю.

– Головоглазы – охрана. Их воспитывают далеко от политики. Они прекрасные солдаты, но мощь Империи держится не на них.

Сражение шло к концу. Разрозненные кучки головоглазов, обреченно пересвечиваясь перископами, погибали под соединенными ударами людей, ангелов и невидимок. Несколько сдавшихся невидимок брели под конвоем ангелов в центр лагеря, где Осима приказал разместить пленных. Туда же отводили прекращавших сопротивление головоглазов.

В последнюю группу сражающихся отчаянно врубился Лусин на огнедышащем драконе. Андре, тоже верхом, но на пегасе, бился неподалеку. Петри и Ромеро во главе пехоты методически теснили обреченных головоглазов. А когда на тех обрушились с воздуха ангелы и невидимки, итог боя стал ясен.

Около Орлана и меня опустился усталый и довольный Гиг.

– Гравитаторы выдохлись, начальник, – сказал он Орлану. – На этой чертовой планете расход энергии в десять раз выше нормы. – Только после этого он обратился ко мне: – У людей, кажется, пожимают руки – давай руку, адмирал. – Он сжал мою ладонь со страшной силой и скорчил предовольную рожу, когда я охнул.

Сегодня невидимки никого не удивляют, они примелькались на стереоэкранах, туристы их породы не раз посещали Землю. Но в день, когда я впервые увидел эту радостно хохочущую абстракционистскую конструкцию, я еле справился с дрожью.

Гиг продолжал, весело гремя костями:

– Как мы тебе понравились в ратном деле, адмирал?

Я ответил сдержанно. Я не знал, как держать себя с этим грохочущим, улыбающимся, ликующим скелетом.

Прошло немало времени, пока я убедился, что невидимки – отличнейшие ребята, только вид у них очень уж страшен – и то по земным нормам, сами они довольны своим обликом, а людей, наоборот, считают конструктивно недоработанными. Я мог бы и не упоминать этих общеизвестных истин, но я веду рассказ о чувствах, испытанных во время, когда все в невидимках было ново.

– Я познакомился с тобой в моих снах, Гиг.

Он загрохотал всеми костями. Я не сразу понял, что так невидимки хохочут.

– Познакомился, говоришь? Познакомили – и ценой немалых усилий! Ты, надеюсь, соображаешь, адмирал, что мы проводим свои совещания отнюдь не на вашем языке. Я уже не говорю об облике. Орлан, например, чаще является в виде тени, чем в виде тела. Кстати, дружище Орлан, на Третьей тебя ни разу не видели в этой парадной форме.

– Аппараты для оптической трансформации остались на звездолетах.

– Правильно, они там. Как и запасные гравитаторы. Черт знает что такое! Благородному невидимке придется вскоре ползти, как презренному головоглазу! Так вот, адмирал, перевести наши замыслы на ваш язык, а потом транслировать их тебе в сны – нет, только Крад мог взяться за это! Где Крад, Орлан? Я не вижу Крада.

– Крад кинулся меня защищать и погиб, – сказал Орлан, до предела втягивая голову в плечи.

Гиг торжественно загремел костями. Звук сталкивающихся костей у невидимок очень выразителен, и я вскоре научился понимать, когда они смеются и когда – горюют.

– Что делать с пленными? – спросил я у новых друзей.

В центр лагеря вели последнюю кучку сдавшихся головоглазов.

– Всех истребить! – объявил Гиг.

Он был скор на радикальные решения. Я поморщился.

– Пленные пригодятся, – сказал Орлан. – Мы не знаем, что ждет нас у Станции. И если придется сражаться, головоглазы умножат наши силы.

– Поставьте их под мою команду, а уж я заставлю их пошевелиться! – предложил Гиг.

Он гулко захохотал всеми костями. Он быстро примирился с тем, что его предложение не принято. Впоследствии я убедился, что лучше ему приказывать, чем с ним советоваться: действовал он с воодушевлением, а размышлял без охоты. Впрочем, таковы все невидимки.

К нам шли Осима с Камагиным. Я представил им новых товарищей:

– Одного мы видели ежедневно и думали, что хорошо его знаем. О существовании другого могли лишь догадываться. А они опекали нас, заботились о нас. Знакомьтесь: Орлан и Гиг, наши друзья, я скажу сильнее – наши спасители.

11

У каждого были десятки вопросов к Орлану и Гигу. И когда пленных устроили под охраной, мы собрались побеседовать.

Звезда закатилась, черная ночь окутала планету. Мы сидели на быстро стынущих глыбах металла, дружески перемешанные – невидимки рядом с людьми, Орлан возле Труба, Гиг возле Андре…

Смешно датировать большие повороты истории какой-то датой, привязывать их к каким-то мелким событиям – повороты складываются из тысяч событий и дат. Но что-то значительное в ту ночь происходило – все мы ощущали это.

О флоте Аллана нового Орлан не сообщил: все, что было ему известно, он вместил в мои последние сны.

И что происходит на Станции, он не знал. Неполадки на ней пока спасительны для нас. Надеяться, что так будет продолжаться долго, нельзя – надо быстрее идти к Станции.

Камагин высказался за возвращение на звездолет. За броней корабля мы будем в большей безопасности, чем на металлической равнине. А если удастся восстановить МУМ, мы вырвемся в космос к своим.

– Все, что ты сказал, нереально, – объявил Орлан. – Если ты и восстановишь вашу разлаженную мыслящую машину, «Волопас» не вырвется за неевклидову сферу вокруг Оранжевой – мощи всего человеческого флота не хватит, чтоб прорвать заграждение. А если бы ты вырвался наружу, то там «Волопас» встретился бы не со своими, а со звездным флотом разрушителей, и конец был бы один.

– Как много «если», Орлан, и все неутешительные! – с досадой воскликнул Камагин. – Разреши напоследок еще одно «если». Не превратить ли звездолет в постоянное жилище, вместо того чтоб стремиться к новым неведомым опасностям? Разве мы не могли бы отсидеться в нем, пока положение не изменится к лучшему?

Орлан отверг и это. Положение меняется не к лучшему, а к худшему. Звезда продолжает излучать, и убийственные ее излучения не уносятся в просторы, а накапливаются внутри замкнутого объема. Скоро все будет насыщено сжигающей радиацией, и начнется распад: погибнет жизнь, звездолет превратится в плазму, плазмою станет и сама Станция, авария на которой породила такую катастрофу, а затем вся Третья планета, могущественнейшее из воинских сооружений разрушителей, растечется облачком новой туманности.

Губительный процесс на этом не закончится.

Выброшенная звездой энергия возвратится к ней снова, подбавляя жара в ее атомное пекло. Неминуемо произойдет чудовищный взрыв – и только тогда будут прорваны окостеневшие барьеры неевклидовости и накопленная энергия мощно вырвется наружу. Далекие наблюдатели зафиксируют взрыв сверхновой, а наблюдатели на соседних звездах ничего не оставят на память своему потомству: вряд ли кто из них уцелеет при такой катастрофе.

– Перспективочка! – пробормотал Петри. Даже этого спокойного человека проняло грозное предсказание Орлана.

После некоторого молчания заговорил Ромеро:

– Дорогой союзник, пророчество ваше ужасно. И, видимо, иного не остается, как неуклонно двигаться к цели, которую вы указываете. Но нельзя ли узнать, кто нас ждет на Станции – друзья или враги? Как нас встретят – с распростертыми объятиями или с оружием?

– Я сам хотел бы об этом знать.

– Но вы не можете не знать больше нашего! Мы вчера и понятия не имели, что существует какая-то Станция Метрики на какой-то Третьей планете, а для вас и планета и Станция – надежнейшие оплоты вашего могущества!.. Простите, бывшего могущества, ибо, надеюсь, вы и сами уже не считаете себя сановником Империи разрушителей.

– Никто не знает подробно о Станциях Метрики. Мои знания о них не намного превышают ваши.

– Расскажите хоть, чего надо опасаться, если не знаете, на что можно надеяться. Лично я из скудной информации о Станции делаю вывод, что, возможно, и там у нас появились друзья и что друзья эти захватили в руки управление. Чем иначе объяснить освобождение от конвойных звездолетов, а также то, что здесь, в опаснейшей зоне, с нами пока ничего не случилось?

– Нам пока не причинили вреда, но и помощи не оказали. Нас предоставили самим себе. Как развернутся события завтра, предсказать трудно.

– Сформулирую по-иному. Допустим, все дело в неполадках на Станции и неполадки завтра исправят. Что ждет нас тогда?

– Возможны переговоры с Надсмотрщиком. Возможно мгновенное уничтожение нас защитными механизмами Станции. Возможно нападение охранных автоматов в ее окрестностях.

– Вы сказали: охранные механизмы. Не роботы ли они – вроде древних человеческих?

Орлан никогда не видел стражей Станции, но он утверждает: ни одно из этих низших образований не доразвилось до высшей стадии – механизма.

– Крепко засела у них в мозгах дурацкая философия разрушения, – шепнул мне Ромеро. Он говорил тихо, чтобы Орлан не услышал.

– Они что-то среднее между организмами и комбинацией силовых полей. Телесный облик у них непостоянен. Обычно они принимают вид, наиболее подходящий для осуществления приказов Надсмотрщика.

– Кровавая рука, змеящаяся в тумане! – иронически пробормотал Камагин. – Ох уж эти мне привидения! Пятьсот лет назад на Земле никто не верил в этот вздор.

Я, однако, не мог без проверки объявить вздором умение менять телесный облик. Привидения и призраки, немыслимые на древней Земле с ее примитивной техникой, вполне могли оказаться рядовым явлением на планетах с высокой цивилизацией. Наш стереоэкран и видеостолбы, вероятно, показались бы сверхъестественными современнику Эйнштейна, но мы не боимся, когда рядом прогуливается призрачный эквивалент знакомого, находящегося далеко от нас.

– Призраки или тела, но что-то материально существующее, – сказал я Камагину. – И я хотел бы, не высмеивая заранее привидения, отыскать надежное средство защиты, если они нападут.

– Поручите это дело нашей тройке, адмирал, – сказал Осима, показывая на Камагина и Петри. – В обозе мы отыскали оружие, от которого не поздоровится даже призраку. Я говорю о самоходных ящиках. Просто редчайшая счастливая случайность, что они оказались далеко от места боя и враги ими не воспользовались.

Орлан так засветился синеватым лицом, что все вокруг озарилось, а Гиг оглушительно загрохотал костями.

– Вы слишком многого ждете от слепого случая, капитан Осима, – сказал Орлан, и даже бесстрастность голоса не скрыла иронии. – Обычно счастливые случайности требуют тщательной подготовки.

В заключение я попросил Гига больше не зашифровывать невидимок. Не знаю, как другим, а мне действовало на нервы, что надо мной носятся незримые существа, пусть даже дружественные.

Неожиданно Гиг обрадовался.

– Такой приказ нам по душе! Если бы вы знали, ребята, как тяжела служба невидимости. К тому же и генераторы кривизны ослабели, и нам грозит позорная участь превратиться в туманные силуэты из добротных невидимок. А если учесть, что и гравитаторы на издыхании, то можешь вообразить, Эли, этот кошмар: невидимка перестал бы реять и толкался бы среди головоглазов и пегасов, ангелов и людей, как простое тело, его пинали бы ногами, задевали плечом!.. Ужас, я тебе скажу, Эли!

Я поинтересовался, не оскорбляет ли невидимок перспектива превратиться в вещественные тела в оптическом пространстве.

– Что ты, адмирал! Невидимость – наша военная форма. И если мы ее носим плохо, страдает наша воинская честь. Когда мы становимся видимыми, мы как будто снимаем броню: и удобно, и не надо следить, чтоб к ней относились с уважением.

Ромеро потом сказал, что в древности люди тоже применяли бронирование доспехами и оно тоже делало тело воина невидимым, хотя оптически сама броня оставалась на виду.

Разумеется, оптическая невидимость – штука более совершенная, чем бронирование доспехами. И старинные рыцари, как и нынешние невидимки, предпочитали ходить без брони, они называли это «носить штатское». Но если приходилось напяливать доспехи, рыцари заботились уже не столько о собственной безопасности, сколько о том, чтоб внушить уважение к своей военной форме. И называлось это так: «защищать честь мундира».

Пленные головоглазы светили тускло, все остальное пропадало в черном небытии. Было лишь то, что рядом.

Я не знал, куда исчез Орлан, где Гиг, где разместились перешедшие на нашу сторону невидимки. Петри вскоре ушел, за ним исчезли Камагин и Осима. Тяжело махая крыльями – ему обязательно надо было пролететь над всем лагерем, – умчался к своим, на далекий шум голосов и перьев, Труб. Мы сидели кучкой на свинцовом пригорочке, Мери и мои друзья по Гималайской школе – Ромеро, Лусин, Андре. Андре попросил:

– Расскажите об Олеге и Жанне, друзья. – И добавил: – Вам покажется удивительным, но сходил с ума я не сразу, а стадийно. Сперва пропал внешний мир и память о Земле, потом стиралось окружающее. Долго держались Жанна и Олег. И последний образ, который сохранял мой мозг, погасая, был ты, Эли. По-моему, ты не заслуживаешь такой привилегии.

– По-моему, тоже. – Меня обрадовало, что вместе с разумом к Андре возвратилась его милая дружеская резкость. – Вероятно, это оттого, что я был последним, кого ты видел.

– Возможно. Начинайте же!

От семейных дел мы перешли к событиям на Земле и в космосе. Я описал сражение в Плеядах, первую экспедицию в Персей, работы на Станции Волн Пространства. Ромеро поделился воспоминаниями о спорах с Верой и о дискуссиях на Земле, с иронией отозвался о своем поражении, обрисовал размах перестроек в окрестностях Солнца.

– Вы не узнаете нашей звездной родины, дорогой Андре. Плутон вас потрясет, ручаюсь!

– Меня потрясает Эли! – воскликнул Андре. – Я помню тебя талантливым зубоскалом, ты был горазд на вздорные выходки, но не на ослепительные мысли и глубокие открытия. А встретил адмиралом Большого Галактического флота… И за твоей спиной исследование волн пространства.

– Приходилось заменять тебя, а это было непросто. А потом я, естественно, превратил необходимость в добродетель.

– Нет, и подумать странно: ты – мой верховный начальник! Придется привыкать, не сердись, если сразу не получится.

– Привыкай, привыкай! Другим было не легче твоего.

Мери вдруг запальчиво вмешалась в разговор:

– Сколько я помню Эли, он чаще краснел, чем иронизировал. А если случались вздорные выходки, вроде прогулок наперегонки с молниями, то их было немного. Меня даже дасадно было, что Эли такой серьезный, я предпочла бы мужа полегкомысленней.

– Вы просто не учились с Эли в Гималайской школе, – отозвался Андре. – К тому же он в вас влюбился – вероятно, такая встряска подействовала на него к лучшему. Серьезный, властно командующий Эли – поверьте, это звучит очередной шуткой!

Ромеро обратился к Андре:

– Милый друг, многие, в том числе, со стыдом признаюсь, и я, считали вас мертвым, ибо… ну что ж, раз ошиблись, надо каяться, – ибо не было похоже, чтоб разрушители знали человеческите тайны. Мне казалось невероятным, что такие злодеи не сумели у вас, живого, выпытать все, что вы знали. Но вам посчастливилось, если можно назвать счастьем такой печальный факт, как умопомешательство… Об этом выходе никто из нас не подумал.

– Я сам изобрел его! Я свел себя с ума сознательно и методично. Сейчас расскажу, как это происходило.

Он с ужасом ожидал пыток. Смерть была бы куда лучше, но он понимал, что за ним наблюдают, старинные способы самоумерщвления – ножи, петля, отказ от пищи, перегрызенные вены, – весь этот примитив здесь не действовал. И тогда он решил вывести из строя свой мозг.

– Нет, не разбить голову, а перепутать связи в мозгу, так сказать – перемонтироваться. Конечно, мозг – конструкция многообразная, нарушение его схемы на каком-то участке еще не вызывает общей потери сознания, но все-таки вариантов неразберихи несравненно больше, чем схем сознания, и на этом я построил свой план.

– Так появился серенький козлик?

– Именно так, Эли. Я выбрал козлика еще и потому, что разрушители наверняка не видели этого животного и понятия не имели о сказочке со старухой и волком. А я думал о козлике наяву и во сне, видел только его… Что бы ни происходило, на еду, на угрозы, на страх, на разговоры – на все я отвечал одной мыслью, одной картиной: козлик, серенький козлик… Я перевел весь мозг на козлика! И мало-помалу существо с рогами и копытцами угнездилось в каждой мозговой клетке, отменило все иные картины, кроме себя, всякую иную информацию, кроме того, что оно – серенький козлик. Я провалился в умственную пустоту, из которой вывели меня уже вы!

– Как ты мучился, Андре! – прошептал Лусин. В голосе его слышались слезы. – Такие страдания!..

– Какая сила воли, Андре! – сказал Ромеро. – Что вы изобретательны, мы знали, но, признаюсь, не ожидал, что вы способны так воздействовать на себя!

Я задумался. Андре сказал с упреком:

– Ты не слушаешь нас, Эли!

– Прости. Я размышлял об одной трудной проблеме.

– Какой проблеме?

– Видишь ли, у нас выведена из строя МУМ. И вывели ее примерно твоим способом – перепутали схемы внутренних связей.

– Свели машину с ума? Забавно! А схема запутывания схемы есть?

– Боюсь, что нет. Все совершалось аварийно. Возможно, кое-что из своих команд Осима и Камагин запомнили.

– Можно подумать, – сказал Андре, зевая. – МУМ, конечно, не сложнее человеческого мозга.

– Не вздремнуть ли? – предложил Ромеро. – Все мы устали, а завтрашний день обещает быть тоже нелегким.

Ромеро, Андре и Лусин расположились неподалеку, и скоро до нас донеслось их сонное дыхание.

Я лежал и думал об Астре. Все утро я нес его на руках, и он был со мной, а потом шел бой, после боя меня отвлекли разговоры с разрушителями и Андре – и я не вспоминал Астра. А сейчас он стоял передо мной, и я разговаривал с ним. Он жалел меня. Отец, говорил он, нам просто не повезло, вот почему я и умер. Да, нам не повезло, соглашался я, вот видишь, мы победили врагов, и гравитация ослабела, как сегодня лихо летали ангелы, что бы тебе стоило подождать день-другой – и ты бы остался жив! Я не сумел, оправдывался он, не сердись, отец, я не сумел – и это не поправишь! Это не поправишь, сынок, говорил я, это уже не поправишь!

Так я лежал, мысленно беседуя с сыном, пока меня вдруг не толкнула Мери. Я приподнялся. Она сидела рядом.

– Перестань! – сказала она с рыданием. – Нельзя так терзать себя.

– С чего ты взяла! Просто я думаю…

– Спи! Обними меня и спи! Это безжалостно так… пойми!.. Я ведь тоже ни о чем другом думать не могу…

Я обнял ее. Она прижалась ко мне, и вскоре я услышал, как она опять молча плачет. Я тихо гладил ее волосы. Она заснула внезапно, не то на полувсхлипе, не то на полустоне. Я подождал, пока сон не стал крепким, осторожно вытер мокрые щеки и положил ее голову себе на грудь – так ей было удобнее, чем на свинце.

Проснулся я, когда звезда выкатилась из-за горизонта.

– Колонны готовы к выступлению, адмирал, – доложил Осима.

– Пленные головоглазы по-прежнему видят во мне начальника, Эли, – сообщил Орлан. – Держать их под охраной не нужно, они пойдут отдельным отрядом.

А Гиг шумно захохотал всем туловищем. Жизнерадостности у этого скелета хватило бы на дюжину людей.

– У невидимок – торжество! Кто сражался вчера против, сегодня будет сражаться за. За меня, своего любимого вождя, пойдут в огонь. Но ты понимаешь, Эли, раз нам разрешено снять невидимость и спуститься на грунт… Идти третьей колонной, за людьми и ангелами, как велел Осима, – это не для невидимок, нет, это не для нас!

Я поставил отряд невидимок впереди всех. Гиг отправился строить своих в дорогу и так лихо гремел скелетом, что люди и ангелы вздрагивали, а пегасы злобно ржали. Только флегматичные драконы держались спокойно, когда Гиг шагал мимо.

– Я положила Астра в авиетку, – сказала Мери. – Больше не будем нести его на руках.

– Тебе тоже нужно бы сесть в авиетку.

Она с усилием улыбнулась:

– Разве ты забыл приказ адмирала? Я вынесу все, что вынесешь ты.

13

Уже не только в бинокль, но и невооруженным глазом была видна Станция – один не то купол, не то просто холм, а неподалеку три возвышения поменьше. Некоторые крепости на Земле, с их фортами, бойницами и орудиями, выглядели внушительнее.

Мы лежали на вершине свинцовой скалы, и я сказал об этом Ромеро, который приполз сюда вместе со мной.

– Я позволю себе сказать, любезный адмирал, – возразил он педантично, – что самая мощная из человеческих крепостей не разнесла бы и обыкновенной каменной горушки, а это невзрачное сооружение свивает в клубок мировое пространство.

Станцию открыл Лусин, вылетевший в разведку на Громовержце, У Лусина хватило осторожности повернуть назад, чуть он завидел невысокие купола.

Все мы понимали, что осторожность его примитивна. Сооружения такой сложности, как эти космические заводы, меняющие структуру пространства, не могли не иметь и совершеннейших методов защиты. Любой человеческий звездолет локирует в миллионе километров простую тарелку, посты наблюдения на Станции Метрики не могли быть хуже наших локаторов.

Мы вернулись в лагерь, раположенный в десяти километрах от Станции.

– Пустота! – сказал Осима. – Ни мы никого не увидели, ни нас никто не открыл.

– От нас не собирались защищаться, только поэтому мы не открыты. Значит ли это, что к нам относятся как к друзьям? Может, на Станции все давно погибло – нет ни живых существ, ни работоспособных автоматов?

– Впечатление такое, что Станция покинута, – подтвердил Камагин. – Я бы рискнул подобраться поближе.

Орлан втянул голову в плечи так глубоко, что она провалилась до глаз. Я заметил, что обо всем относящемся к Станции он говорил неохотно и кратко. В Империи разрушителей обсуждение дел на Станциях Метрики приравнивалось к преступлению. Орлан не мог отделаться от многолетней боязни запретных тем.

– Я бы не рискнул, – сказал он сдержанно.

Я ломал голову, но ничего не придумывалось. Предположение Камагина казалось мне естественным: если нас не уничтожили в десяти километрах, то не уничтожат и в десяти метрах. Вместе с тем, не считаться с сомнениями Орлана я не мог. Он единственный что-то знал о Станциях Метрики.

– Давайте устроим военный совет, – предложил я.

На совете Орлан повторил, что возражает против того, чтобы мы шли к куполам.

– Все может быть, – повторил он со зловещим бесстрастием.

– Еще одна разведка, адмирал? – спросил Осима. – Пошлем невидимок или ангелов?

– Ангелов! – воскликнул Труб. Он считал, что высота безраздельно принадлежит им, и страдал, когда кто-нибудь из невидимок взвивался в воздух. К пегасам и драконам Труб был терпимей.

– Только невидимок! – возразил Гиг. Я отдал предпочтение невидимкам.

– Им проще подобраться к Станции. В конце концов, это ваша военная функция, Гиг, – появляться незамеченным в любом месте.

– И сражаться в любом месте, – торжествующе добавил Гиг. – Невидимки – воины, адмирал!

– Не могли бы вы и мне создать временную невидимость? Я с охотой пошел бы, хоть пешком, с вами в разведку.

Гиг объяснил, что генераторы кривизны подбираются индивидуально. К тому же у людей неудачная телесная структура. Я не вынес бы мгновенного перемещения в кокон закрученного пространства: высокие неевклидовости не для людей.

– Нет так нет. Как у вас, Осима?

Осима нашел в самоходных ящиках два исправных электромагнитных орудия. Они создают электрические заряды, периодически выбрасываемые наружу. Трасса выстрела превращается в летящий ток, а вокруг него возникают могучие магнитные поля.

– После сборки мы испытали их на золотой скале, – доложил Осима. – Сделали всего один выстрел – пролегла выжженная траншея, в которой могла бы разместиться вся наша армия. А на месте скалы взвилось плазменное облачко, и долго еще сыпалась золотая пыль. Когда начнем обстрел Станции, ее сооружениям не поздоровится.

Я понемногу стал разбираться в том, что внешнее бесстрастие Орлана имеет различные оттенки.