Текст книги "Зарождение добровольческой армии"

Н. Прюц³³²
Очерки³⁵³

Страничка из жизни юнкера 1917 года

Был октябрь 1917 года. Революция в России все углублялась. Совет рабочих и солдатских депутатов захватывал власть. Бессильное Временное правительство не было в силах противостоять разлагающему влиянию крайне-левых элементов. Со дня на день ожидался большевистский переворот. Неорганизованная русская общественность была в состоянии апатии. Не было достаточно сил, способных противостоять большевизму. Ударные батальоны на фронте и военные училища в тылу были реальной силой, но их было так мало! Вся трагичность положения тогда, в октябрьские дни, не осознавалась.

В Петрограде юнкерская молодежь верила в своих командиров и жила своей юнкерской жизнью.

Юнкер Николай П.³⁵⁴ шел не торопясь по Забалканскому, потом по Загородному проспектам, любовался Царскосельским вокзалом, так ему знакомым! По этой дороге он часто ездил. Верстах в пятидесяти от города в дачном поселке около станции Вырица он проводил свое детство, уезжая туда на дачу. Смотрел на проходящие трамваи с номером 16, которые тоже казались своими, – ведь он ими пользовался, уходя в отпуск из Константиновского артиллерийского училища. Трамвай номер 16 шел на Пески.

В свои девятнадцать лет П. смотрел на все еще оптимистически: радовался Петрограду, радовался жизни. Вспомнил, как в 1914 году он и его друг Сергей С.³⁵⁵ обязательно хотели идти на войну. Они все боялись, что не успеют побывать на фронте и что потом будет стыдно. Отец резонно доказал и убедил их, что с полным средним образованием они смогут принести большую пользу Родине. Все эти мысли мелькали в голове, когда он бродил по Петрограду. Но постепенно радужное настроение терялось.

Подтянутые юнкера в хорошо пригнанном обмундировании – кавалеристы и артиллеристы в долгополых шинелях – выделялись среди разнузданной массы солдат и матросов и обращали на себя внимание. Юнкер здесь и там слышал ядовитые замечания, озлобленные взгляды встречали его, иногда и случайные толчки имели место. Все это окончательно испортило настроение, и П. поехал домой.

Прав был отец, когда говорил, что приплывший из Америки Троцкий с тремястами русскими коммунистами и Ленин, приехавший через Германию со своими помощниками, полгода пробуждали человека-зверя – и пробудили. А на фронте происходило постыдное братание с врагом. Русский народ, понесший громадные жертвы, устал от войны и хотел мира всякой ценой. Кучки безответственных людей левого толка оказывали пагубное влияние. «Что делать?»

Дома, рассказав все виденное и пережитое, П. предался самым мрачным думам. Когда он был 14—16-летним мальчиком, то по примеру старших читал книгу XVIII века «Путешествие из Санкт-Петербурга в Москву». Читал Бакунина, понимая из пятого в десятое. Покупал в подворотнях подпольную политическую литературу – потому что она была запрещена. Там же подсовывали «Половой вопрос доктора Фореля». Вероятно, подобным образом обрабатывалась молодежь во всех интеллигентных семьях.

С каким удовольствием запирался он с приятелем в совершенно закрытую комнату и тренькал на балалайке: «Вставай, подымайся…» Чувствовали себя передовыми! Но одновременно воспитывались на положительной литературе, на героическом прошлом России, на Суворове, Нахимове, на Белом Генерале Скобелеве. Играли в солдаты и умирали со знаменем, подвергаясь неделикатным пинкам соратников, чтобы красивее лежал и красивее умирал. Когда грянул гром, когда началась война, то все отрицательное, все наносное – просто смыло. Осталось горячее желание послужить Родине, осталось искание подвига.

Сегодня же он был унижен. Он, который хотел дать России самое ценное, что имел, – свою девятнадцатилетнюю жизнь! Надо что-то делать! В Константиновском артиллерийском училище была проведена запись юнкеров-артиллеристов для организованной борьбы с коммунизмом на Юге России. Юнкера Николай П. и Сергей С. вскоре отправились на юг, на Дон.

Константиновская-Михайловская батарея Добровольческой армии

Во второй половине 1917 года в городе Новочеркасске на Дону была создана первая батарея Добровольческой армии, названная Константиновской-Михайловской батареей и переименованная в 1-ю Отдельную батарею, впоследствии развернувшуюся в Марковскую артиллерийскую бригаду.

Батарею создали юнкера петроградских артиллерийских училищ: двести юнкеров Константиновского артиллерийского училища, 11-го ускоренного курса военного времени, среди которых было и несколько юнкеров младшего, 12-го курса и пятьдесят юнкеров Михайловского артиллерийского училища 11-го курса.

Первым командиром батареи был капитан Шаколи Николай Александрович, курсовой офицер Михайловского артиллерийского училища.

Октябрьский большевистский переворот в России, низвержение Временного правительства, развал армии на фронте, исключительно тяжелое положение страны, – все это заставило национально настроенных людей различных политических воззрений и убеждений постараться найти какой-то выход из создавшегося положения. Генерал Алексеев положил начало Добровольческой армии на Дону. Генералам Корнилову, Деникину, Лукомскому, Романовскому, Маркову удалось вырваться из Быхова, и они немедленно влились в Белое движение на Юге России.

В Петрограде Офицерский союз и Союз казачьих войск переправляли верных людей на Дон. Николай Мино, юнкер девятого отделения 2-й батареи, 11-го курса Константиновского артиллерийского училища, вошел в связь с Казачьим союзом. Через Казачий союз были получены подложные документы, проездные деньги, и двести константиновцев-артиллеристов были переправлены на юг к генералу Алексееву. Юнкера отправлялись на Дон самостоятельно, небольшими группами, в разные дни и в разное время.

Я и мой приятель детства, Сергей Сергиевский, были юнкерами 11-го курса Константиновского артиллерийского училища. Я – восьмого, а он – девятого отделения 2-й батареи. Поручик барон фон Дистерло был моим курсовым офицером, а его племянник – юнкером 12-го курса училища.

В последних числах октября 1917 года Сергей С., Николай М. и я встретились в помещении девятого отделения училища для переговоров по важному и интересному для нас вопросу, как было сказано нам юнкером Николаем Мино. Здесь я впервые узнал об организации антикоммунистических сил на Дону для вооруженной борьбы против большевиков. Николай Мино предложил присоединиться к организации и отправиться на юг. Сергей С. и я – мы оба немедленно согласились.

Сборы были коротки, и вскоре мы получили проездные деньги, подложные документы окончивших якобы Казачью коммунистическую агитационную школу в Петрограде, какой в действительности и не было, нашили на рейтузы лампасы и двинулись в путь. Отец благословил. Мать плакала.

Без особых приключений в первой половине ноября добрались до Новочеркасска и явились на явочный пункт – лазарет на Барочной улице. У входа нес караул реалист. Я узнал в нем ученика шестого класса реального училища в Петрограде, которое я окончил. Во втором этаже была канцелярия. Какой-то прапорщик, сидевший за столом, записал нас в Добровольческую армию и дал нам некоторые информации.

Мы спустились в столовую к обеду. Нас в столовой было, может быть, человек сто с небольшим. Пришел генерал Эрдели. Кто-то прочел молитву, и мы сели обедать. После обеда опять читалась молитва и все расходились по своим делам.

В это время в Новочеркасске жила моя замужняя сестра, Елена Н. Ее муж был служащим правления одной железной дороги. Незадолго до большевистского переворота это правление, находившееся в Петрограде, было переведено сюда, в Новочеркасск. В числе эвакуированных была и моя сестра с ее двумя детьми. После регистрации и обеда в лазарете на Барочной мы отправились, Сергей и я, к моей сестре, где и нашли временный приют.

Между тем в помещении Платовской гимназии собирались петроградские юнкера-артиллеристы. Мне и Сергею С. было разрешено жить у сестры, с условием являться в созданную Константиновскую-Михайловскую батарею.

В Новочеркасске оказалось несколько офицеров Георгиевского полка. Они очень заинтересовались нашей группой юнкеров-артиллеристов и сделали нам смотр. Вероятно, им было дано задание подготовить нас к пехотному бою. Насколько мне известно, было сделано через штаб несколько попыток превратить батарею в пехотную часть, но капитан Шаколи нас отстоял как артиллеристов.

В это время я и Сергей особенно активного участия в жизни батареи не принимали, хотя иногда по приказанию и ночевали в помещении гимназии (бывший лазарет), где мы спали по нескольку человек поперек двух кроватей.

Помню, что по чьей-то инициативе мы все – юнкера-артиллеристы – должны были заполнять и подписывать какие-то бумаги, согласно которым мы являлись членами какого-то особенного ордена верного, жертвенного, безоговорочного служения России. Точного содержания этих документов у меня в памяти не осталось. Однажды ночью, на страх местному большевистскому элементу, мы, как рота пехоты, вооруженные новенькими карабинами, маршировали по пустынным улицам Новочеркасска.

25 ноября спешенная сотня юнкеров Новочеркасского Казачьего училища, а затем и Юнкерский батальон добровольцев были направлены по железной дороге в Ростов. Город Нахичевань был взят с бою, но отряд, понеся большие потери, отступил к станции Кизитеринка. Положение у Кизитеринки осложнилось, и в Новочеркасске были вызваны к погрузке вторая сотня юнкеров Казачьего училища и наша батарея (как рота пехоты).

26 ноября вечером наша батарея выстроилась на вокзале Новочеркасска в ожидании погрузки. Ждали долго. Оказалось, что машинисты забастовали. Батарея была в затруднительном положении. Два юнкера – артиллеристы Анатолий Михайлович Р. и Ф. – добровольно взялись повести эшелон. Оба были в прошлом студентами Петроградского института инженеров путей сообщения и отбывали летнюю практику машинистов. Ночью юнкера-машинисты, ожидая враждебных действий со стороны большевистски настроенных железнодорожников, очень осторожно и медленно повели эшелон. В пути, на станциях, опасаясь саботажа, юнкера Р. и Ф. в полной темноте лично переводили стрелки, все время находясь под угрозой внезапного нападения коммунистов. Ночью мы благополучно прибыли на станцию Кизитеринка. Юнкер-машинист Анатолий Раскин получил прозвище Викжель. Он и в дальнейшем оказывал большие услуги батарее, как хорошо знакомый с железнодорожным делом.

Я разрешаю себе снести в эту статью несколько заметок, которые хотя и не имеют прямого отношения к описываемым здесь событиям, но связаны с работой юнкера Р. в батарее и являются, с моей точки зрения, интересными для истории Марковской артиллерийской бригады. Как машинист, Р. вывел с моей помощью громадный эшелон нашей батареи (личный и конский состав) под огнем из окружения со станции Батайск Владикавказской железной дороги в начале февраля 1918 года. На Ростовском вокзале в том же месяце мы – Анатолий Р. и я – вооруженной силой добыли паровоз для того, чтобы оттянуть эшелон нашей батареи, так как паровоз оказался поврежденным. По создании Марковской артиллерийской бригады Р. перешел в четвертую батарею полковника Изенбека, а я – в третью батарею полковника Лепилина.

Возвращусь опять к изложению событий на Дону в ноябре 1917 года.

Наш эшелон, прибывший ночью на станцию Кизитеринка, состоял из товарных вагонов. Когда я проснулся на верхних нарах, то в вагоне уже оказалось только несколько человек. Вскоре послышалась команда строиться. В темноте мы построились на платформе.

Будучи высокого роста, я был в первом взводе и услышал, как кто-то проходивший спросил: «Какая это часть?» Ему ответили. Потом я услышал, как этот же проходивший сказал: «Это просто гвардия здесь стоит». Чем мы в это утро питались, уже не знаю. По всей вероятности, ничем, ибо никаких пайков нам не выдавали. Когда рассвело, нас повели на окраину станицы Александровская, для наступления на город Нахичевань. Наступление сорвалось, и мы залегли под сильным огнем.

Для меня лично бой кончился очень скоро. Я получил сильный удар в висок. Горячая кровь полилась и попала в рот. Вкус ее был очень терпкий. Я пополз из цепи, но, вспомнив о винтовке, начал поворачиваться на локтях, чтобы вернуться и захватить ее. Юнкер Николай М. крикнул мне: «Брось, брось!» Крикнув, что винтовку не брошу, я дополз до винтовки, схватил ее за дуло и пополз из цепи назад. В это время другая пуля пробила мне плечо и рукав шинели. Из-за угла хаты показался наш юнкер-машинист А.М.Р. Он был послан помогать выносить раненых из боя, ибо санитарная часть тогда еще не была организована.

В этот день в наступлении приняла участие, как пехота, только Константиновская-Михайловская батарея (рота). Казачья батарея, состоявшая из четырех орудий, вышедшая из Кизитеринки, дабы помочь своим огнем юнкерам в наступлении, отказалась стрелять. Эту батарею, под личным командованием капитана Шаколи, тоже обслуживали юнкера-артиллеристы, взятые из Константиновской-Михайловской батареи, находившейся в цепи.

Вернусь к моему рассказу, как я был ранен. Подбежавший ко мне юнкер Анатолий Р. помог мне подняться и повел меня. Незнакомая старуха казачка выскочила из хаты и начала причитать: «Сыночек ты мой, сыночек ты мой. Что они с тобой сделали!» В одной хате оказалось что-то вроде перевязочного пункта, где на сене на полу лежал раненый юнкер Димитриенко. Находившийся здесь фельдшер перевязал меня. Я сдал ему винтовку с просьбой разрядить ее, что он и сделал на моих глазах. Через некоторое время ввели другого раненого. Оказался мой Сергей С., раненный пулей под лопатку. Дальнейшего не помню, ибо потерял сознание.

Не знаю уже как, но когда я очнулся, то оказался в товарном вагоне, на верхней полке, на железнодорожной станции Кизитеринка. Подо мной на полу лежал раненый юнкер-артиллерист Колтыпин, который непрерывно кричал от боли. Я опять потерял сознание. Позже я узнал, что меня дотащили до вагона юнкера Раскин и легко раненный Сергей С., которые перед тем, пока я лежал без сознания, уже перенесли также в вагон юнкера-артиллериста Д. В этих боях у Ростова наша батарея (рота) из своего состава 250 человек потеряла убитыми и ранеными около сорока человек. Противник был вооружен французскими ружьями системы «Гра», и пули прямо рвали тело. Мне рассказывали потом, что у меня все время сочилась кровь из раны из-за недостаточной перевязки и что раненный в ногу юнкер Д., тяжело подымаясь с пола, вытирал мне кровь. Докторов с нами не было. Впоследствии я узнал, что у меня была повреждена какая-то артерия.

Юнкер-машинист нашей батареи Р. сам прицепил вагон с ранеными к какому-то паровозу, стоявшему на путях у станции Кизитеринка, и повел этот вагон в город Новочеркасск. Здесь я опять пришел в себя. Ввели меня в помещение вокзала, где я увидал нескольких дам-патронесс. Одна из них, госпожа Мягкова, проявила особое участие к раненым юнкерам нашей батареи. Юнкер, впоследствии штабс-капитан, Иссов Валентин женился потом на одной из дочерей госпожи М. Юнкер Р. повез меня, опять находившегося в полубессознательном состоянии, в лазарет близ какого-то базара.

Лазарет в Новочеркасске

С вокзала в Новочеркасске я, юнкер-артиллерист Николай Прюц, раненный в бою под Кизитеринкой 27 ноября 1917 года, был в полубессознательном состоянии перевезен ночью юнкером-артиллеристом, тоже нашей батареи (роты) Анатолием Раскиным в какой-то бывший лазарет, находившийся у одного базара. Потом я узнал, что меня, как раненного в голову, считали как будто уже безнадежным и просто положили в пустой лазарет. Здесь я лежал всю ночь без медицинской помощи.

На следующее утро появился молодой врач, осмотрел и перевязал мою рану. Появилась также одна пожилая сестра милосердия, очень серьезная, милая дама. Она проявляла исключительную заботу о раненых. У меня остались о ней наилучшие воспоминания. Позже, по выздоровлении, мы – юнкер Сергей С. и я – случайно встретились с нею на вокзале в Ростове. Она нас хорошо помнила и была очень любезна. Вскоре наш небольшой лазарет наполнился ранеными. Уход был хороший, и кормили нас отлично. Одна незнакомая мне дама принесла мне однажды виноград.

В Новочеркасске в это время жила моя родная замужняя сестра. По моей просьбе наша симпатичная пожилая сестра милосердия пошла к моей сестре и сообщила ей, что я лежу в лазарете раненый. Посещения сестры радовали меня и разнообразили мою жизнь.

Заходил к нам в лазарет капитан Шаколи Николай Александрович, бывший командир нашей батареи. Однажды капитан Шаколи пригласил меня пойти с ним в кафедральный собор, чтобы помолиться за наших павших юнкеров. В соборе стояли гробы убитых в боях и умерших от ранений. Перед гробами своих бывших воспитанников и соратников капитан Шаколи, в прошлом курсовой офицер Михайловского артиллерийского училища в Петрограде, становился на колени, горячо молился и плакал.

Жизнь в лазарете шла своим спокойным, налаженным порядком. Одно событие внесло некоторое оживление. Одного кавалериста в лазарете навещала интересная молодая девушка. Они всегда мирно, чинно, серьезно беседовали. Вскоре они обручились и, по выходе кавалериста из лазарета, повенчались. В лазарете я пролежал недели три. Здесь впервые я увидал прибывшего с Западного фронта, в чернокрасной форме, командира Корниловского ударного полка генерального штаба капитана Нежинцева. Он пробыл с нами несколько дней.

Более или менее поправившись, я выписался из лазарета, чтобы вместе с моим приятелем Сергеем С., легко раненным под Кизитеринкой, поехать на Рождество через фронт в отпуск в Петроград.

Отпуск

Два приятеля из Петрограда – Николай Прюц и Сергей Сергиевский – были оба легко ранены в бою под Кизитеринкой 27 ноября 1917 года. Полежав в лазарете недели две и имея достаточно времени для размышлений, они затосковали. Приближалось Рождество, и сегодняшние вояки, вчерашние дети, захотели быть к празднику у домашней елки. Правда, до Петрограда было тысяча верст с гаком, но для молодости это не было неразрешимой проблемой.

Объединились на мысли ехать в отпуск в Петроград и явились с этой идеей к командиру батареи капитану Шаколи Николаю Александровичу.

– Как же вы поедете, когда кругом фронт? Кроме того, и раны у вас не зажили!

– Дайте нам подложные отпускные документы 39-й пехотной дивизии. А раны по дороге заживут.

Капитан Шаколи подумал и сказал:

– Придите завтра.

На следующий день капитан Шаколи, по-видимому побывавший в штабе, дал им просимые документы, но поставил условие явиться в Петрограде по ряду адресов, которые они должны были выучить наизусть, и сделать там определенные устные доклады. Дав еще ряд инструкций, Шаколи расцеловал и благословил их.

Зная, что в Петрограде был недостаток продуктов питания, они решили привезти что-нибудь родным, то есть, просто говоря, сделаться «мешочниками» по обычаям семнадцатого года. Каждый купил копченый окорок и десять фунтов муки. В Новочеркасске сели в поезд и двинулись в неизвестность. Поезд был невероятно набит. Позже где-то, на какой-то станции были слышны голоса: «Вылезай, проверка будет!» – но никто и не двинулся. Постояв несколько часов, поезд пошел дальше. Было ясно – фронт того времени был пройден.

Когда на какой-либо станции поезд очень долго стоял, то масса, изображавшая пассажиров, неистово вопила: «Крути, Гаврила!» – и тогда гордый Викжель поспешно скрывался. На одной станции произошла трогательная сцена. Стоявшая на платформе группа солдат, одетых революционно, то есть в расстегнутых шинелях, распущенного вида, окружила молодого деревенского парня-солдата, подтянутого и еще в погонах. Солдаты настойчиво, угрожающе требовали, чтобы молодой солдат снял погоны. Солдат просил не трогать его погон, говоря по-своему:

– Мамка меня еще не видела!

Ехали без особых приключений, но по дороге все больше прибавлялось мешочников. Под Москвой заградительный отряд пытался проникнуть в вагон, но солдаты – все мешочники – подняли такой рев, что заградительный отряд ретировался. В четыре дня доехали до Петрограда. Солдаты говорили, что на вокзале при выходе будет проверка. Наши приятели, зная отлично Николаевский вокзал, прямо с путей пошли к боковому выходу на Лиговку, где не было ни души.

Расстались, и каждый поехал к себе домой. Извозчики в то время еще существовали. Был поздний вечер, падал тяжелый, влажный снег. Извозчик остановился у калитки ворот дома. Когда П. подошел к калитке, она внезапно открылась, он вошел, и калитка немедленно таинственно закрылась. Оказалось, что все жильцы дома должны были по очереди нести дежурство у ворот. Как раз дежурил отец и узнал сына сквозь окошечко.

– Скорей иди домой, – шепнул он, – я приду потом.

Дома была большая радость, когда увидали его. Правда, с белой повязкой на голове, но с ногами и руками. П. привез с собой свою пробитую пулей фуражку. Зачем? Он сам не знал. Мать попросила дать ей фуражку на память. Ему это было приятно. Когда сидел в ванне, мать все ходила по коридору. Он понял и позвал ее. Для матери он не был солдатом; для нее не имело значения, что он был на полголовы выше ее; для нее он оставался самым маленьким в большой семье. Как мягко она его обтирала! Вероятно, чуяло материнское сердце, что это в последний раз!

Приятели занялись исполнением задач, возложенных на них капитаном Ш. Пошли по указанным адресам. Успеха никакого. Никто не отворял дверей, а в лучшем случае говорили через двери. Попросили пойти сестер, результат был несколько лучше. Семью П. посетила одна дама, мать рыжеволосого юнкера К., бывшего с Прюцем в той же батарее в Добровольческой армии, чтобы узнать судьбу своего сына. П. навестил командира 2-й батареи Константиновского артиллерийского училища в Петрограде подполковника Ключарева. Он и его жена приняли его очень хорошо. Подполковник К. работал на Неве, где колол лед. Приятели посещали своих знакомых, где по молодости лет веселились, танцевали, но жизнь Петрограда в эти месяцы производила странное впечатление. Люди жили как в подполье.

Подошло Рождество. Собрался в Сочельник, по обычаю, только интимный круг семьи. Была маленькая елочка с несколькими свечами. Стол за исключением привезенного копченого окорока и печений, сделанных из донской муки, был очень беден: несколько рыб, соленых огурцов и немного хлеба военного времени. Но незабываемым и неизгладимым было общее настроение. Как всегда в рождественскую ночь, спущенные шторы, потушенный свет, и только мерцание свечек придавало торжественность празднику Рождества Христова. На этот раз не было ни веселья, ни радостей, а была тихая, спокойная сосредоточенность. Говорилось вполголоса, как бы боясь потревожить, вспугнуть то, что каждый переживал в этот день. Вероятно, то же самое переживали в катакомбах первые христиане, уверовавшие в вечную, незыблемую правду идей Христа Спасителя.

Приятели иногда посещали большую семью капитана 2-го ранга Мельникова, в то время командира Гвардейского флотского экипажа. Приходили какие-то странно одетые личности. В передней все преображались, и в гостиную входили офицеры, юнкера. Хотя интерес к событиям на юге и был велик, но когда П. и Сергей С. пытались доказать военной молодежи необходимость ехать туда, то встречали несколько холодное отношение.

– Довольно с нас Петрограда, – решили приятели. – В Русской Белой Армии воздух чище и дышится свободнее. Кроме того, и отпуск кончился.

Горячо распрощались с родными, и на этот раз – навсегда!

Довольно благополучно доехали до Воронежа, но дальше поезда не шли. Узнали, что на Царицын идет полупустой товарный поезд, и влезли в один, замызганный до невероятности вагон. Печки не было,

но они были рады, когда поезд тронулся, ибо у них не было никаких документов, а на вокзале шла проверка. На верхних нарах вагона лежало четверо полупьяных солдат, которые были как-то уж очень оживленны. Присмотревшись в полутьме, П. увидал, что каждый из них держал в руке нож таким образом, что только кончик лезвия торчал из руки. Спор состоял в том, что этими кончиками ножа они друг друга пыряли. Кто мог больше выдержать.

Наконец доехали до Царицына, и полузамерзшие П. и Сергей С. с трудом вылезли из вагона и заковыляли к вокзалу. На полу вокзала лежали сплошь тела солдат. Храп, шум, ругань, возгласы наполняли воздух; сильный, тепловатый запах испарений давно немытых тел ударил им в нос, но они обрадовались теплу, где-то примостились и немедленно сами захрапели.

Проснулись. Было еще светло. Сергей С. почувствовал себя как-то нехорошо. Пошли искать лазарет. Нашли. Вошли в вестибюль лазарета и обратились к сестре с просьбой разрешить здесь остаться. По юношескому легкомыслию и доверчивости сказали сестре, кто они, что они и куда едут. У сестры расширились от страха глаза. Она куда-то убежала, потом опять прибежала и настаивала, чтобы они немедленно скрылись, потому что здесь лежали раненые красноармейцы.

Прюц и Сергиевский вернулись на вокзал.

Ночью П. проснулся от толчка.

– Колюха, я умираю, – простонал Сергей С., – все тело болит, не могу двигаться.

Достал немного теплой водички и дал напиться заболевшему. Опять предстала дилемма: что делать? П. вспомнил, что, когда уезжал, мать дала ему маленькую книжечку и обязала не потерять ее. Мать была с юга, из большой семьи, и написала в книжечке адреса своих родных. «На всякий случай». Он порылся в карманах и книжечку нашел. «Нет ли там Царицына?» Лихорадочно перелистывал и нашел: Царицын, старший врач городской больницы доктор К. Утром, приказав Сергею не двигаться, он собрался идти в город.

– Колюха, не бросай меня!

– Молчи, дурак! – был ответ.

П. нашел городскую больницу, нашел доктора К. и объяснил ему положение. Доктор К. сразу же дал свой домашний адрес с тем, чтобы они немедленно пришли к нему на квартиру. Семья доктора приняла их очень тепло, сердечно заботилась о них, а доктор в несколько дней поставил Сергея на ноги. У того оказалась легкая простуда и желудочное заболевание. Только при прощании приятели узнали, что доктор, помогая им, рисковал своей судьбой и судьбой всей своей семьи. Квартира доктора была казенной, и над ней помещалась Чрезвычайка.

По дороге на вокзал приятели не преминули посмотреть на Волгу. В дальнейшем, уже без особых неприятностей, через Торговую добрались до Тихорецкой. Здесь они довольно долго ждали возможности добраться до Ростова. Случайно узнали, что какой-то товарный поезд должен был отправиться как пассажирский. Влезли в него. Вагон был полон солдат, но при приближении к Батайску в нем остались, судя по внешнему виду, только два кавалерийских офицера, Сергей и П. В Ростове они навели справки о местонахождении части и явились в свою славную Первую батарею Добровольческой армии.

Батайск

Январь – февраль 1918 года. На станции Батайск Владикавказской железной дороги стояли три эшелона: эшелон 1-й Отдельной батареи с личным и конским составом, под командой подполковника М., георгиевского кавалера, бывшего командира одной из батарей 31-й артиллерийской бригады, работавшего в Германскую войну на Западном фронте; эшелон Морской роты, около семидесяти человек, под командой капитана 2-го ранга Потемкина; они были размещены во втором эшелоне 1-й Отдельной батареи; на конце этого второго эшелона, на пульмановской платформе стояли две пушки нашей батареи, ведшие интенсивный огонь по бронепоезду противника; когда последний подошел ближе, то пушка с платформы прямым попаданием повредила его паровоз, и он в облаках пара отошел и больше не появлялся. В третьем эшелоне был размещен спешенный кавалерийский дивизион, около 120 человек, под командой полковника Ширяева.

Между тем Морская рота под командой капитана 2-го ранга Потемкина была снята с эшелона и стянута к вокзалу, который был превращен в укрепленный пункт. 1-я Отдельная батарея помещалась в двух эшелонах. Машинисты забастовали и оставили лишь одного машиниста для надзора за паровозами. Когда положение усложнилось, когда противник начал обходить станцию по реке Дон, было приказано явиться на паровозы машинистам – юнкерам батареи, в прошлом студентам Института путей сообщения в Петрограде, отбывшим в свое время летнюю практику машинистов.

В батарее было два путейца, как назывались тогда студенты Института инженеров путей сообщения: Анатолий Михайлович Раскин и Фишер. Хочу сказать несколько слов об Анатолии Михайловиче, который сыграл исключительную роль при трагическом отходе со станции Батайск. Я был вместе с ним в одном (восьмом) отделении Константиновского артиллерийского училища в Петрограде, на 11-м ускоренном курсе военного времени и знал его хорошо: среднего роста, сухощавый, всегда уравновешенный, приветливый, с отличными математическими способностями. Будучи вызван на паровоз, он взял меня как своего помощника, а я, в свою очередь, порекомендовал ему своего приятеля Сергея Сергиевского; последний был послан помощником на паровоз нашего второго эшелона к Фишеру, где был и машинист-профессионал, все же оставивший доверенный ему паровоз.

Паровозы были под парами. В нескольких словах Анатолий Михайлович объяснил мне, как обращаться с кранами, а сам с уверенностью взялся за рычаги. Эшелон медленно тронулся, и при приближении к железнодорожному мосту через Дон огонь противника усилился. Наконец мост загрохотал – идем медленно по мосту. Анатолий Михайлович хладнокровно, уверенно, не обращая внимания на пули, вел огромный эшелон, изредка спокойно давая короткие указания, и вывел эшелон 1-й Отдельной батареи из окружения.

Второй эшелон нашей батареи был на вторых путях. Настроенные большевистски железнодорожники перевели все стрелки на станции в тупики. Когда второй эшелон двинулся, то впереди шли капитан Менжинский, бывший курсовой офицер Михайловского артиллерийского училища, и юнкер Мышкин, которые и переводили стрелки, и таким образом эшелон был выведен на главную линию железнодорожной сети. При переводе стрелок капитан М. был ранен, а юнкер М. убит.

Под сильным огнем второй эшелон тоже перешел через Дон и остановился за мостом, обстреливая с пульмановских платформ орудийным огнем Батайск. Батарея в продолжении дня защищала мост и потеряла четырех человек ранеными. К вечеру прибыл генерал Марков с Юнкерским батальоном и принял оборону моста через Дон. Морская рота и кавалеристы с большими потерями отошли по льду реки Кейсуг частью к разъезду Заречный, а частью к станице Ольгинской.

Ростовский вокзал

Сформированная из петроградских юнкеров-артиллеристов 1-я Отдельная батарея Добровольческой армии под командой подполковника Миончинского одно время одна, без пехоты, обороняла от противника мост через Дон у Батайска в феврале 1918 года.