Текст книги "Последний шанс палача"

Глава 2
«Я начал жизнь в трущобах городских…»

На сей раз район оказался «с душком». В прямом смысле тоже – следы людской и собачьей жизнедеятельности на каждом шагу, только успевай под ноги поглядывать! Дома двухэтажные, бревенчатые, помнящие не только товарища Сталина, но и государя императора, во дворах кондейки, сортиры, дровники даже. Идеальный антураж для съемок исторического кино. Аборигены району вполне соответствовали – современные спортивные штаны не в силах были затенить вневременное похмелье на лицах. У таких людей подобные хари были всегда, хоть при Иване Грозном, хоть в языческой древности. Выражение глаз тоже вряд ли когда менялось: тупое равнодушие и вялый потребительский интерес. Минимум – сигаретку стрельнуть у залетного лоха, максимум – нож ему в бок, а бабу разложить тут же, за кустами. Глеб подобного общества повидал досыта, напрягаться пока не считал нужным. Взгляда достаточно – прямого, в глаза, заставляющего шакалов поджать хвосты. Волки местные на охоту пока не вышли, их время настанет позже. Тогда и понапрягаемся.

А начался этот день с множества исходящих звонков. Телефон Дина истерзала, но объем нужных сведений был получен.

– А он нормально приподнялся, оказывается, – сообщила задумчиво, под занавес перезвонов. – Пока не пойму, хорошо это или нет. С прежним нам было бы проще…

В пояснения вдаваться не стала, да и Глеб вопросов не задавал. Решил сам все увидеть. В итоге шел теперь по щербатому тротуару и грозно глядел на аборигенов, сожалея об отсутствии ружья. Трофейную берданку пришлось бросить, не в автобус же с ней!

Конечная точка пути, впрочем, смотрелась вполне импозантно. Эдакое НЛО посреди земных трущоб – два этажа, красный кирпич, зеркальные стекла. Вывеска благородна в своей лаконичности: ЗАО «Барс». Глебу от кошачьего названия аж кровь в голову стукнула – были на то свои причины! Недавнее время, ЧОП «Ягуар», Киря, Кирюша…

– А от понтов он так и не избавился, – оценила Дина увиденное. – Пойдем, Глеб, познакомлю тебя с правдашным Барсом!

За дверью признаков зоопарка не наблюдалось. Разве что охранник, похожий на гориллу – классический типаж из годов 90-х прошлого века, при камуфляже, берцах и дубине. В столице такие секьюрити давно вымерли как мамонты, но для здешней публики в самый раз.

– Добрый день, – улыбнулась Дина осколку прошлого со всем ведьминским обаянием. – Мне Тимур нужен.

– Кто? – Ответная улыбка на лицо «осколка» вылезла рефлекторно. Сперва. Потом до охранника начало помаленьку доходить.

– Кто нужен? Тимур Равильевич?! А ты че, ваще, тыкаешь ему по имени, а?! Да ты, ваще…

– Умолкни! – Голос Дины хлестнул, лицо неуловимо изменилось. – Ты, мальчуган, на кого тянешь, а?! Я ж Тимуру скажу, он тебе гланды вырвет!

С каждым словом она делала шаг вперед, и хороша сейчас была, чертовка, до неприличия – Глеб аж залюбовался. Несмотря на «прононс» приблатненный и прочие манеры в стиле гоп-стоп. Горилла от женского напора слегка опешил, потом брови его решительно сдвинулись, а дубинка шлепнула по ладони.

– Ну, елки, я вам щас…

Пора было вмешиваться. Глеб успел даже вперед шагнуть, когда появление нового персонажа резко изменило мизансцену.

– Фу-ты ну-ты, какие люди, – произнес персонаж ровно, выйдя из глубин здания. Черный костюм, расстегнутый ворот белой сорочки, сияющие начищенные туфли. – Какие люди. И че ты, бык, свой голос тут повысил, а?

Последняя фраза адресовалась секьюрити, заставив того сдуться на глазах.

– Да я… а чего она Тимура Равильича по-простому?!

– Цыц, – поморщился чернокостюмный, не посчитав нужным даже взгляд в ту сторону кинуть. На Дину он смотрел, и только на нее. – А ты совсем не изменилась, Княжна! Годы не берут?

– Не надо, Паша, – усмехнулась девушка. – И годы мои не так велики, и юной дурочкой не желаю выглядеть. Вот ты точно заматерел, стал совсем большой мальчик. Знакомься, кстати, это Глеб, мой друг.

– Оба-на! – удивился Паша снова, будто человека-невидимку узрел. – Друг – это шикарно, без друзей нам вилы конкретные! Ну здорово… друг!

Ради рукопожатия он сделал пару шагов навстречу, и увиденное Глебу не понравилось. Ломаный нос, глаза злые, пара синих колотых «перстней». Костяшки над «перстнями» характерно набиты, а сама ладонь сухая и твердая. Давить со всей дури не стал, без того в себе уверен.

– Вот и познакомились, значитца! – подытожил Паша весело. – Милости прошу, Княжна… и свита тоже. Шутка, хе-хе!

– Не шути так с гостями, Пауль, – осадила Дина строго, но не сердито. – Тимурка-то сам где?

– Занят пока. Он у нас нынче ба-альшой человек, с ним надо заранее славливаться. У него таких офисов по всему городу…

Глеб в глубины здания двинулся последним, без лишней спешки. Княжна, значит? Ну-ну! Сейчас небось хоромы предоставят, все чин по чину!

Действительность, понятно, обманула – банальнейший офис открылся в конце пути, наиказеннейший. Царство резины и пластика.

– Вот тут я и скучаю, – сделал Пауль неопределенный жест вокруг. – Зам генерального по безопасности, или типа того. Прикрываю фирму от местных отморозков, а в бизнес не лезу… да Тимурка и не зовет. У него теперь для бизнеса МЕНЕДЖЕРА есть! – На этой фразе взгляд Паши запнулся о Глеба, и речь прервалась. Для своих была речь, а не для всяких там.

– И много тут отморозков? – спросил Глеб нейтрально.

– Хватает, – оскалился «зам по безопасности» без малейшего радушия. Мешал ему гость, бельмом в глазу сидел! Следующие несколько минут Паша посвятил своему крутому мобильнику (не «Верту», но что-то вроде), разговор сопровождался междометиями, эмоциями и частым упоминанием Княжны.

– Скоро прикатит, – сообщил под занавес, характерно цыкнув зубом. Во рту при этом фикса блеснула – ну куда ж нам без нее?! – Голос у Тимки радостный, накроет вам к вечеру поляну, стопудово. А пока… по коньячку, может?

– Не откажемся, – улыбнулся Глеб, и Дина кивнула согласно. Обозначила, стало быть, ведущую роль мужчины. Паша глянул остро, но обещанная бутыль на стол явилась. Початая бутыль, хоть и с впечатляющей этикеткой.

– Ну, вздрогнули! За побаченье, як говорят братья хохлы!

Коньяк оказался паленым – уж это Глеб понял всем опытом прошлой своей жизни. Не отравишься, конечно, и букет имеется какой-никакой, но не «Камю». Совсем не «Камю»!

– Эх, хорошо! – крякнул Паша, сопроводив рюмку лимончиком. – Скажи-ка мне, ДРУГ, а ты кто, ваще, по жизни?

Ну вот, начинается…

– А я по жизни хулиган, и за пазухой наган! – ответил Глеб песенной цитатой, потом улыбнулся шире. – Шутка! Человек я, вольный путешественник. Жить никому не мешаю, если меня не трогают, а за добро всегда благодарю.

Прозвучало почти по-былинному, но Паше как раз на волну легло. Цыкнул снова зубом, пальцы расписные задвигались, успел даже усмехнуться, будто готовился ляпнуть редкостную гадость. Тут мизансцена сменилась опять – в который уже раз за сегодня. Звонок под столом коротко тренькнул, на улице зафырчали моторы, а усмешка Пауля превратилась в золотозубую улыбку.

– А вот и наш Тимурка! Охрана семафорит, чтоб я был весь на цырлах и приветствовал БОЛЬШОГО ЧЕЛОВЕКА с полной уважухой. А мы че, мы свой шесток знаем…

Глеб окончание фразы дослушал уже у окна – решил, для верности, глянуть. Увиденное позволило сделать сразу два вывода:

а) неведомый Тимур здесь и впрямь авторитетен;

б) воплощением крутизны здесь до сих пор считается шестисотый мерин.

Именно такое авто припарковалось сейчас у входа. Из тормознувшего сзади «лендкрузера» (черного, с огромным «кенгурятником» и гроздью фар на крыше) выбрались четыре молодца, одинаковые с лица, окружили «мерседес» огромными тушами. Херовенькая охрана, неповоротливая. Если что и спасает Тимура, так это неуклонное движение времени – как ни крути, а 90-е остались в прошлом, киллеры не в моде, а для здешней шантрапы такие бодигарды вполне убедительны. Как и горилла на входе. Как и весь этот пластиковый антураж, застрявший в эпохе «комков» и «челноков». С такой мыслью Глеб вздохнул, настраиваясь на «беседу по понятиям – эпизод второй», даже лицо соответствующее сделал. И ошибся.

– Извините за опоздание, – сказал Тимур, перешагнув порог офиса. – Иногда дела не позволяют даже шаг в сторону сделать. Будем знакомы!

Высок, худощав, спортивен – таково первое впечатление. Скуластое татарское лицо, белизна зубов, отсутствие видимых наколок. Костюм определенно «Бриони», галстук в тон. Кем бы ни был Тимур прежде, сейчас он выглядел топ-менеджером регионального разлива.

– А ты, Княжна, и совсем не меняешься, – повторил «топ-менеджер» вывод предыдущего оратора. Глазами, правда, не замаслился, да и тон остался предельно деловым.

Дина, напротив, сделалась вдруг образцом обаяния, заставив Глеба с Пашей озадаченно переглянуться.

– Спасибо, Тимурчик! Боялась, не вспомнишь через столько лет!

– Вспомнил. Хоть ты, Княжна, постаралась в свое время забыть нас, убогих. – Тут взгляд Тимура заледенел, и сходство с бизнесменом враз исчезло. Совсем другое лицо показалось на свет, какого у клубных мальчиков не бывает. Тишина, отчетливый запах напряжения. – Ну да ладно, – улыбнулся бизнесмен (или кто он там), непостижимым образом вернув маску на место. – Кто старое помянет…

В наступившей тишине отчетливо выдохнул Паша. Испужался, однако! Куда только дел свой босяцкий апломб?! А вот Дина по-прежнему молодцом – улыбка не потускнела ни на градус, а во взгляде появилось нечто, адресованное персонально Тимуру. Восхищение, признание силы… то самое, на чем ловят самки испокон веков доверчивый сильный пол. Взревновать бы, да что толку, если смотрят ТАК не на тебя? Твоя женщина не на тебя смотрит! Или она никогда и не была твоей?

…Они сказали, что ты не смог уберечь свою женщину…

Твоя осталась далеко отсюда, совсем в другом городе и в другие времена. Все прошло, утекло и закончилось!

– Нам нужна помощь, Тимур. Серьезная. Вопрос жизни и смерти.

– В самом деле? Мы ведь теперь, Княжна, все больше вопросы денег решаем, – сказал «топ-менеджер» весело, словно и не заметив женского зова. – И вообще, все дела оставим на вечер. Сейчас вы мои гости, поэтому предлагаю проехать в дом и временно обо всем забыть. Согласны? Ну вот и якши…

* * *

…Год 1991-й, август, Москва. Мерзкое пробуждение. Во рту кошки нагадили, череп гудит… ключница водку делала! Из всей еды – все та же капуста, в виде бурой корочки с вдавленным окурком. «Лебединое озеро» по всем каналам сразу! Телефон заходится трелями.

– Спишь там?! – Голос Макса в трубке взрывает барабанные перепонки. – Просыпайся, переворот у нас! Горбачев заперт в Крыму, власть взяли гэбисты и военные. Сейчас все бойцы демократии съезжаются к Белому дому, каждый штык на счету!

Перед Белым домом творится История – или что-то, весьма на нее похожее. Баррикады из мусора, техника цвета хаки, взбудораженная толпа. Все будто ждут чего-то. Боя, последнего и решительного, или так… шоу в реальных декорациях? От последнего варианта становится тоскливо, Глеб выбирается из сутолоки и куда-то бредет. Таксофон, голос отца в трубке бьет по ушам децибелами:

– Алло! Глеб?! Ты где?! Ты знаешь, что случилось с Наташей?!!

…Больничные коридоры – унылая краска стен и вонь эфира. Лицо Натали на подушке белее застиранной наволочки. Лица врачей, привычных ко всему и от всего уставших.

– Сейчас ее состоянию ничто не угрожает, но ребенка спасти не удалось. Удары в живот… множественные ушибы…

Качки-спортсмены, числом трое, встретили Наташу у подъезда и пинали здесь же, среди бела дня. Грамотно пинали – ни одного перелома. Человек, правда, погиб. Первый и единственный пока человечек, подаренный Глебом этому миру, но так и не успевший родиться.

– Где ваш главврач? Ей отдельная палата нужна, лекарства… я заплачу!

– Не шумите, молодой человек. Лекарств все равно нет, даже за деньги, а главврач… приболел он. И зам его тоже. Они ведь по рангу номенклатурщики, им сейчас надо определяться, за белых или за красных. Поддержат ГКЧП, а завтра, не ровен час, Ельцин возьмет верх!

Глеб мечется еще какое-то время, потом замирает, будто муха в смоле, посреди Безвременья, где не действуют человеческие законы. Жесткая банкетка больничного коридора, дремота, бубнеж телевизора в фойе. Жизнь, текущая мимо резиновой вязкой струей – ни шагу не сделать.

…Снова август, двадцатые числа. Ельцин пожинает лавры, заговорщики в «Матросской Тишине», а кое-кто просто застрелился. Новая власть хочет всего и сразу, как простой и ненасытный победитель. Наташа, депрессия, истерики, слезы.

– Это ты виноват! Они сказали, что ты жадный, а потому отомстили мне. Сказали, что ты не смог уберечь свою женщину. Как теперь жить, а?

…Лицо друга Бори сквозь призму водочной бутыли.

– Я могу их найти, но что потом? Избивали Натаху явно не те «быки», что с тобой общались, – они ведь тоже не идиоты. Это мафия, Глебчик, там свои законы.

– Мафия-х…фия! На кой тогда вы нужны?!

…Кабинет Макса в Белом доме – не по годам большой, свежеотобранный у кого-то из «бывших».

– Понимаешь, брат, мы ведь теперь не подпольщики, а солидные люди, нам нельзя применять криминальные методы. Есть, в конце концов, милиция и суд, пускай делают свою работу, а мы проследим, подкорректируем…

– Ты не понял, Макс, они ребенка моего убили. Ну возьмут их, ну навесят «легкие телесные повреждения», и все, аллес!

– Да не шуми ты, – морщится новый хозяин большого кабинета. – Тебя послушать, так у нас тут Чикаго. А между тем коррупция и казнокрадство были порождением советского застоя. Сейчас к власти пришел народ, а народная власть защитит каждого гражданина свободной России!

– Спасибо, товарищ, я понял, – усмехается Глеб, ощущая легкую тошноту. – Пойду сам разбираться, пока народная власть кабинеты делит. Гляди, чтоб победивший народ тебя не съел, на радостях, а то свободы много, но хавать по-прежнему нечего!

На том и расстаются…

Глава 3
Охотник

Комната, кровать, телефон. Искусственное пламя в пластмассовом камине – мелькание подсвеченных тряпочек. Ночь промозглая, хоть и лето, а фальшивый огонь совсем не греет. Или просто слишком много холода внутри, в мясе, в душе, в костях? Намерз ледяной глыбой, и не выгнать его ни водкой, ни пламенем.

Серафим помнил себя с детства. С самого рождения, наверное. Или с бескрайней зимней степи, где сломался однажды родительский «газон», и мама тихо уснула, пытаясь согреть крохотного Сережу остатками своего тепла. Папа пытался согреть их обоих, жег тряпки и резиновые скаты, но потом уснул и он. Степь осталась. Ночь, шепот вьюги, вой волков за слоем инея и железа. Смерть…

В тот раз его спасли, единственного. Жить стал с дедом, в огромном опустевшем доме, пропитанном тоской. Дед много пил, курил и кашлял – его зима коснулась еще раньше, в далеких таежных бараках. Отняла молодость, покрыла серебром голову и сожрала правое легкое. Перебрав портвешку, становился дед грустно-лиричен, пел непонятное под баян:

 
Идут на Севера срока огромные-е!
Кого ни спросишь – у всех ука-аз!
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые-е!
Взгляни, быть мо-ожет, в последний раз!..
 

Какие-такие Севера, какой еще указ?! Да и глаза у деда добрые, не в тон словам! Сережке тогда совсем другие песни нравились – про черного кота за углом, или вроде того. Веселиться хотелось, на то оно и детство! Кино, мороженое… нет, холод он и тогда не любил. Сладкое, впрочем, перепадало нечасто, а потом и вовсе кончилось. Доконала деда засевшая в легких зима.

…Детдом. Равнодушие, плохая еда, волчьи законы. Шестилетний мальчик с тоскливым холодом в глазах. Сперва плакал, потом привык. Сперва били, потом научился драться. Зауважали. Время шло, песня про кота сменилась электрогитарными аккордами, волосы у старших ребят становились все длиннее. Сережа стригся коротко – детишкам вольностей не дозволялось. Подрастал, креп мускулами, наливался ядреной злостью. Таньку приглядел для себя сразу и всерьез, даром что была старше на два года. Хихикала сучка, дразнила «стручком» и «мальком», обжималась по углам с большими. С патлатыми! Которым все можно! Однажды душа не вынесла – схватил арматурину, и тестостерон смешался с адреналином, а перепуганный «старшак» отступал, утирая кровь с лица. Скандал получился изрядный, но до милиции не дошло, замяли. Авторитета прибавилось – если можно так назвать репутацию «психа» и уважительно-настороженные взгляды. Серегу оттенки чувств не волновали, понял уже главное – до конца идти надо! Уважают того, кто на все готов, прочих ломают через колено!

…Армия – вместо зоны, к которой все шло. Очень в Афганистан просился – тогда, в начале 80-х, об этом знали мало, а из телевизора веяло духом интернациональной дружбы. Сергей правду узнал из первых уст, пообщался с ВЕТЕРАНАМИ, и новое знание пришлось по вкусу. В неведомом далеком Афгане все было просто и ясно, враги носили оружие и не прятались под масками советских граждан. Драться с ними можно было открыто, за родину… за себя самого, не нужного в этой родине никому, но готового за нее погибнуть! Такие вот мысли посещали Сергея в ту пору, вышибающие слезу и берущие за душу комсомольским звонким настроем. Высказал их офицеру в военкомате, тот нахмурил брови, и беседа перешла, неожиданно, совсем в другое русло. Тебе нравится убивать? Нет, не нравится. Тогда зачем тебе Афган? С чего ты решил, призывник, что там война?! Фильмов насмотрелся про Павку Корчагина?! Геррой, бляха-муха! А в Демократической Республике Афганистан, к твоему сведению, советские солдаты школы строят и муку развозят детишкам. А кто сочиняет байки про войну, тот дурак, и ты с него пример не бери! Щас мы тебе выпишем направление, подальше от этой дури!

Такой вот военкомовец попался Сереге – хоть матюкай, хоть спасибо говори. Особых проблем угодить на войну тогда не было, и секретность этому абсолютно не мешала. А детдомовец с ледяным огнем в глазах покатил эшелоном на Север, будто в издевку. Внутренние войска, лагеря, далекое эхо дедовой юности. Самому, впрочем, до «деда» было пока далеко. Неуставняк пока был, жестокая «духанка», помноженная на восточную изощренность. Призывали в конвойные части все больше из Средней Азии, старослужащие ощущали себя помесью баев с сатрапами, превращая молодняк в дехкан и рабов. Молодняк выдерживал не всегда – кое-кто «вставал на лыжи», замерзая потом в бескрайней зимней лесотундре. Еще попытки суицида случались, разные по степени успешности. Одного самоубийцу Сергей из петли успел выдернуть. Откачал, оживил, по морде дал слегка, на правах спасителя. Командирам сообщать не стал, а крутых «дедушек-баев» вызвал в туалет, на беседу. Всех четверых сразу. Специально «с тумбочки» сбежал, где положено было дневалить, и штык-нож, соответственно, висел на ремне.

– Ну че, пацаны, будем умирать? – спросил весело, не вынимая пока клинок из железных ножен. Достанешь нож – придется бить, тут уж назад никак. – Вы здоровые бычары, но двоих с собой заберу. Давай, кто первый?!

История повторилась – четверо старших и сильных пятились, он шел на них, давил взглядом, цедил сквозь зубы. Объяснял, что лучше пойти под расстрел за четыре убийства, чем сдохнуть здесь от побоев. Или в петле. Или просто терпеть их, уродов, чья кровь ничуть не гуще его собственной. «Дедушкам» до дембеля оставалось совсем чуток, мыслями давно уже были в родных Ферганах-Ташкентах-Фрунзе, и досрочная смерть в эти планы никак не входила. Поняли, короче. Отступились. А Сергею вскоре привиделась Богородица – совсем как на иконах в дедовой избе! Смутный серебряный лик отразился в ночном небе над сияющей тундрой, и Сергей замер на своей вышке, не веря глазам. Так и стоял, укутанный по уши, плечо оттягивал ремень автомата, а Она смотрела с небес на него одного – конченого атеиста и пофигиста, верившего до сих пор только собственным кулакам. Улыбалась, кажется. От улыбки Ее было тепло и радостно, будто простились тебе сразу все грехи, а жизнь впереди будет сиять, как этот снег. Повернется, наконец, лицом, вернет все, что отобрала, приласкает материнской рукой…

Дембельнулся Сергей в 87-м. Ехал с Севера заматеревший и пьяный, из-под фуражки с малиновым околышем выбивался буйный чуб, в душе все кипело. Армия научила сносно болтать на тюркских языках и неплохо владеть ножом. Анашу попробовал, к чифирю привык. Светлые образы Сергею больше не являлись, да и тот раз списал, со временем, на собственный недосып. Мало ли что прибредится! Времена наступали странные, но веселые, Генеральный секретарь ЦК КПСС сыпал из телевизора новыми словами, молодежь на гражданке выглядела диковато – цепи, петушиные гребни, еще всякое. Теперь так было модно! Счастливого «дембеля» никто не встречал, пришлось поздравить себя самому. Портвейном в парке. На темной аллее пересекся с ребятами из песни группы «Кино» – у которых «мама-анархия», а за отца все тот же благородный напиток, принятый Сергеем на грудь. В этот раз вышло совсем не по-песенному – ребята с солдатом шутку не сыграли, а, напротив, поймали от него хороших дюлей и спасались бегством. Дальше на пути оказался милицейский наряд, и закончилось все отделением. Протокол составлять не стали, ввиду отсутствия потерпевших, а самому дембелю в милиции внезапно понравилось. Остаться решил, хоть и в другом статусе.

…Милиция. Ментовка, ментура, мусарня – так их называли контрагенты. Патрульно-постовая служба, потом разъезды в уазике, потом розыск… или нет, розыск был не сразу. Где-то между Аллой и всем остальным. До того пришлось изрядно потоптать улицы, и фекалий хлебнуть пришлось тоже. Страна катилась в пропасть, народ делался все голоднее и злее. Патрульным стали невиданную вещь выдавать – палки резиновые, а экипажи ПМГ[7]7
  ПМГ – передвижной милицейский гарнизон.


[Закрыть] вооружили укороченными «калашами». Сырые осенние ночи пахли пьяным куражом и опасностью, выходить в них приходилось как в атаку. Дернув сто граммов для храбрости. Где-то там, на перекрестке полночных дорог и ожидала его первая в жизни ведьма. Алое платье, светлый плащ, шпильки… из гостей возвращалась! Ночью! В эдаком сексапильном виде! Сергей крики услышал издали, ноги донесли, увидел возню серых тел над алым платьем, и пистолет в руку прыгнул сам. Почему не перебил всех там же? Бог знает! Или просто насильники оказались умными – умчались при первом же выстреле. Смотреть на них не хотелось, взгляд прилипал сам собою к длинным женским ногам из-под задранного платья.

– Дайте мне руку, что ли! – сказала жертва требовательно, и наваждение пропало.

Низкий чувственный голос, водопад волос, тонкая рука с изящными коготками. И взгляд – вполне заинтересованный. Алла, Аллочка, бешеный огонь! Ведьма проклятая, единственная и последняя любовь! В ту ночь он просто доставил ее в отделение, но потом были ночи другие – без платья, без туфелек и без белья. Коготки драли мужскую спину с первобытной страстью, так, что и боли не чувствовал. Только счастье, только гордость. Карьера тоже вдруг поперла – предложили перейти в угро, а там уже светили офицерские звания и совсем другая работа. Тогда же и свадьбу сыграли, под огненные ритмы ультрамодной «Ламбады». Новая ячейка советского общества бодро вступила в неведомые 90-е, а потом само общество исчезло, вдруг. Вместе с Советами. Ячейка, впрочем, продержалась долго – аж на удивление.

…Розыск. Незавидная оперская работа в городе, ставшем джунглями. Авторитет себе заработал быстро, а там и Мастера встретил… нет, еще не Мастера – по-другому тот себя называл. Сам Сергей в ту пору тоже еще не был Серафимом, но большого человека почуял сразу. Смирил гордыню и буйство характера, помог, сумел стать полезным. Конец 90-х принес майорские звезды и первых подчиненных, работа стала скучной и «кабинетной». Командировки, разъезды, совещания. Огненная девушка Алла все чаще оставалась одна… можно ли винить ее за все, что случилось потом? Ведьма, змея, тварь! Сладкая заноза в сердце…

* * *

…Шепот. Стоны. Ласковое бормотание. Дверь открывается медленно, как во сне, обнажает бесстыдно кровать… суету голых тел… ужас в красивых, распутных глазах… холодная сталь пистолета…

* * *

Серафим застонал, прогоняя видения. Сергея прогоняя со всем его прошлым. Осенил себя крестным знамением, попытался вызвать в памяти лик Богородицы… не вышло. Совсем другое виделось на черном экране стиснутых век. За экраном все так же пляшут тряпочки в фальшивом камине, и телефон лежит рядом мертвым куском пластмассы. Молчит. Двое, затаившиеся сейчас в далекой отсюда чужой квартире, не считают нужным дергать босса по пустякам. Или просто за босса не считают?

– Они не из наших, – сказал Мастер, давая Серафиму очередное благословение. – Они наемники и опытные бойцы. Хватит терять братьев, лучше заплатим чужим.

Возразить Серафим не посмел – без того виноват. Срезался на простейшем задании, вчетвером упустил двоих! Брат Симеон погиб! Господь милосерден, и Мастер тоже, но зачем испытывать их терпение?! Папа римский в давние времена разорял еретические французские провинции руками наемников-рыцарей, отпуская за это все грехи. Православная церковь на такое не подпишется – да и не нужно ее впутывать в дела Братства! Не нужно ходить на исповедь, вовлекая добрых батюшек в смертный грех, ни к чему просить у них отпущения и делать соучастниками – уж в этих делах Сергей соображал куда лучше Серафима! Каждый брат сам несет свой крест, сам нарушает заповеди и ответит за все тоже сам. Как знать, что окажется тяжелее на Его весах – пролитая кровь колдунов и ведьм или спасенные души, не успевшие попасть в колдовские сети! Пусть живут в неведении, а Его суд будет справедлив!