Текст книги "Долгожданное прошлое"

Так и Аню я запомнил такой: дома приберёт, домашние дела сделает и выходит на крыльцо. Сидит и смотрит в никуда.

Я в военкомат иду, хотел у калитки остановиться поговорить:

– Здравствуй, Аня!

А она улыбнётся уголком рта и смотрит не на меня, а на дорожку, как будто в речной гальке что-то выискивает. Только ручкой мне помашет.

Сначала я Павлику бескозырку подарил.

И он всё ходил в ней, головой крутил – встанет с крыльца, зайдёт за угол дома и на своё отражение в окне любуется.

Сказал, что в третий класс перешёл. Даже собаки нашей не испугался.

В первый же день, как я приехал домой, соскочил с крыльца и подошёл к нашему дому. Стоит, улыбается. Я сначала подумал, что он чумазый какой-то, а потом, когда бескозырку ему на голову нахлобучил, рассмотрел: это цвет лица у него такой – южный и неоднородный, от уха ко рту полоска тёмная по коже протянулась.

Он бескозырку обеими руками придерживает, бежит к дому и кричит:

– Тётя Аня, смотри, что у меня есть!

Бабушка позовёт его кушать, он бескозырку под мышку и в дом.

Тогда мы новую квартиру получили.

Переезжать собирались. Приехал я однажды за вещами, а он сидит на крыльце своего дома и дрожит. Плачет.

Я у бабушки спрашиваю, в чём дело, а она рассказывает:

– Приехал на «газике» за ней мичман какой-то. Не видела его раньше. Так Аня засобиралась быстро, кое-что из вещей взяла с собой, и они уехали. Куда – пока ума не приложу. Никогда его не видела. Но с виду хороший человек, трезвый.

Бушлат у меня уже под мышкой был. Расправил я его и на плечи Павлика накинул. Он кулачком слёзы вытер и снова всхлипнул. Поправил я ему бескозырку, тронул за плечо, а он спрашивает:

– А вы тоже уезжаете навсегда?

А меня машина с мебелью на нашей улице ждёт.

– Приеду, конечно, – говорю ему, – увидимся. Песню с тобой разучим.

А сам быстро соображаю и подбираю песню, какую мы петь тихонечко с ним будем, – как назло одни грустные на ум приходят. Не строевую же разучивать? Ладно, думаю, – потом подберу песню.

Приехал я через несколько дней, а Павлика нет. Бабушка его домой отправила. Аня письмо оставила – не приедет она сюда больше никогда. Натерпелась.

А бушлат и бескозырку, говорит, он с собой взял.

А муж Ани вскоре под поезд попал. За бутылкой бегал.

И надо же, совпадение какое страшное: пути заводские были, редко использовались, и поезд-то был дрезина с подъёмным краном, не такой тяжёлый.

Позже я пытался разыскать Павлика, вернее, думал, что разыщу.

И прикидывал: а как я это сделаю?

Фамилию Ани я знаю. Но адреса её – нет. Да и фамилию она наверняка сменила. Фамилию её сестры тоже не знаю. Свекровь Ани вскоре уехала в неизвестном направлении. Капитана Лёху разрезало пополам. Вся надежда была на Павлика – может, он запомнил наш адрес и напишет мне? Увидит на подкладке бушлата вышитое белыми нитками имя владельца и… но дело в том, что бушлат-то не мой.

Мы с другом перед дембелем бушлатами обменялись.

Зато знаю точно: будет он ходить в деревне, как юнга, в морской форме.

И ни один мальчишка его не обидит.

Исполнение желаний

Натужный писк принтера, неохотно выдающего бумагу.

Монотонный и занудный голос финансового директора, объясняющего задержку оплаты поставщикам.

Восторженный и фальшиво-приветливый разговор менеджера с клиентом.

Дрожь нетерпения и лёгкое постукивание ногой по педали тормоза, когда попал в затор и не хочется подавать подчинённым нехороший пример опаздывать на работу.

Весёлое музыкальное кваканье городского телефона и холодок в груди, когда прежде, чем снять трубку, видишь на дисплее неопределившийся номер, а срок оплаты налогов уже давно прошёл.

Град глухого постукивания клавиш ноутбуков и склоняющихся над ними менеджеров с совершенно безразличным и отсутствующим выражением лица…

И ещё многого другого – металлического, пластмассового, раздражающего, не позволяющего расслабиться и биться ровно сердцу, особенно воскресным вечером, – теперь не будет.

Анна Ивановна стояла у раковины в кухне и мыла посуду.

– Подвинься! – Нина оттолкнула мать, пытаясь встать рядом и вымыть кружку.

Анна Ивановна сдвинула локти, прижалась к стене:

– Становись. Всем места хватит!

– Да отойди уже, дура!

Анна Ивановна повернулась боком, уступая Нине место.

– Что же ты злая-то такая – лаешься, как собака. Скорее бы ребёночка родили, а то четыре года уже живёте, а детей нет!

Нина скосила на мать глаза. Особенно её раздражали в матери чёрные длинные волосы над верхней губой, похожие на усы, и седые густые клочковатые брови.

– Сука! – выразительно произнесла она. Немного постояла, опираясь обеими руками на края раковины и опустив голову. Потом рванулась в комнату, но, отойдя на насколько шагов, прыгнула обратно к мойке и громко сплюнула на вымытую посуду:

– Сука!

– Подлюка ты! – заплакала мать, бросая губку в раковину.

– Гадина! – крикнула Нина из комнаты и захлопнула дверь.

– Ну ладно, Ниночка, – успокаивал её Женя, – ну потерпим ещё немного. Скопим на хорошую квартиру, хотя бы на первый взнос, и разъедемся!

– Да эта сука ещё долго проживёт! Ненавижу её с восьмого класса, когда отец умер, – все девчонки на танцы идут, а мне между грядками ползай, усики у клубники обрывай! «Ничего, Ниночка, проживём!» Ничего ей не надо! Живём уже тридцать лет в этой халупе, и ей хорошо! Ненавижу её! Нина сидела на диване, шмыгая носом, понемногу успокаиваясь:

– Я два участка взяла убирать. Ты на работе паришься, а денег нет!

Женя, полная противоположность худенькой и взрывной Нине, большой и сильный, успокаивал её: – Потихоньку же копим? Копим. Снег убирать я тебе зимой помогаю? Помогаю! И ребёнок у нас родится. Вот увидишь!

– Я ребёночка хочу, – прижалась к нему Нина, – поговори, чтобы тебе справку на нормальную зарплату дали. Кредит возьмём. У каждого своя комната будет. И ещё гостиная.

Внешне они совсем не подходили друг другу – худая, миниатюрная властная Нина, с взрывным характером и большой, физически сильный и спокойный Жека. «Телёнок» – говорили о нём.

Анна Ивановна сидела у плиты и пускала струйки дыма в открытую форточку. Это было её любимое место.

Здесь она могла вспомнить прошлое, своего покойного супруга Константина Ивановича, с которым она прожила сорок лет.

И совсем было ей спокойно, когда молодые уходили к себе в комнату и она оставалась одна со своими мыслями.

Она жадно затягивалась сигаретой, и её худое лицо становилось похожим на мужское: щёки втягивались, оставляя впадины, и волосы над верхней губой топорщились, щекоча крылья носа, отчего она периодически шмыгала и потирала нос рукой. «Не сделала бы тогда аборт, родила бы сыночка – может, хоть он бы меня любил?»

«Может быть, так у всех? – думала она. – Кому-то достаётся одно несчастье, кому-то другое? Вот Танька, моя младшая, совсем не такая! Она спокойная, рассудительная, немногословная… Правда, звонит редко. Десять лет уже обещает приехать к нам, но, видно, не может. Хорошо ей там, за границей, – ну и слава богу!»

В один из совсем не светлых дней – было сыро и с реки дул холодный ветерок – к берегу реки причалил катер. Из него вышел человек, постоял немного на берегу спиной к стоящему у дороги старому одноэтажному деревянному дому. Тяжело вздохнул, повернулся и пошёл с детства знакомой тропинкой, проторенной рыбаками и редкими отдыхающими, к дороге.

Женя складывал дрова в сарай, который служил и чуланом, и дровником, и гаражом, немолодой человек подошёл незаметно и встал у распахнутой двери:

– Добрый день!

– Добрый, – откликнулся Женя.

Человек немного помедлил и спросил:

– Во второй квартире живёте? – и посмотрел на номер, выведенный белой краской над дверью.

– Во второй. А вы ищете кого-то? – Я в этом доме когда-то жил.

– А я, – не прерывая работы, ответил Женя, – несколько лет здесь живу, а тёща моя – уже тридцать!

– Условия здесь, в этих домиках, конечно, не очень?

– Не очень! – согласился Женя. – Зато коммунальные платежи небольшие.

– А новую квартиру не хотите? – неожиданно спросил незнакомец, закуривая.

– Квартиру? Хочу! – раздражённо произнёс Женя. А вы что, мне её купите?

– Куплю! – твёрдо ответил человек.

Женя прекратил складывать дрова, спустился с поленницы с берёзовым обрезком в руках и подошёл вплотную к незнакомцу:

– Три миллиона! – засмеялся он.

– Хорошо! – спокойно ответил тот, отступив на шаг назад.

– Пять! – заблестели глаза у Жени.

– Пусть будет пять, – ответил человек, – но это хорошая сумма!

– Ладно! Пошутили и хватит!

– Я вполне серьёзно говорю.

Женя молча смотрел на незнакомца, ждал о него объяснений.

– Видите ли…

– Женя.

– Видите ли, Женя, меня Юрий зовут, я в этом доме родился и вырос. Время моё приближается к старости, и я бы хотел… ну… побыть в одиночестве, что ли. Сейчас не буду отвлекать вас от дел, но вы подумайте! Поговорите со своими… Вот моя визитка и телефон. Звоните в любое время. Этот номер уже двадцать лет не отключается.

Вован, крепкий невысокий парень, жил на другой стороне дома с женщиной старше себя. Часто заходил в гости к Жене и, по мнению соседей, был простым и честным, бесхитростным парнем. Тружеником.

Кроме Вована и Жени в старом покосившемся деревянном доме жили ещё две семьи: рядом с Женей жила одинокая немолодая женщина, редко бывающая дома, а на противоположной стороне, рядом с Вованом, жила супружеская пара. Пенсионеры.

Летом Вован с удовольствием обнажал татуировку на плече, был в курсе новостей, происходящих в мире, и его немного раздражала медлительность соседа, с которым он уходил в одно время утром на работу. Каждый раз, встречаясь с Женей у дома, ему хотелось разбудить и расшевелить ещё сонного соседа, и Вован, как он сам говорил, «давал ему вводные для размышления».

Вместо пожелания доброго утра Вован сжимал согнутую в локте руку в кулак и произносил какой-нибудь девиз, словосочетание, фразу или модное выражение. «Рот фронт!» – говорил он, проходя мимо. Или: «Бертолетовая соль!» – резко произносил он неизвестно откуда взявшееся слово, сильно озадачивая Женю. Женя кивал головой, через несколько шагов останавливался, раздумывая над услышанным, потом ещё раз кивал головой, но уже своим мыслям и догадкам, и плёлся на автобусную остановку.

Вован, посмеиваясь, заводил микроавтобус, разворачивался и тоже уезжал на работу.

– Вот так, Вован, повезло мне в жизни, – рассказал Женя Вовану про странную встречу. – Каждому должно повезти хоть раз! – просто так сказал Женя, не веря ни в три миллиона, ни в новую квартиру.

Через несколько дней, когда они сидели во дворе, Вован хитро улыбнулся и выпустил струйку дыма:

– Ну, не знаю, кому из вас повезло больше…

– Ты на что намекаешь? – насторожился Женя.

– А вот что, – сказал Вован, усаживаясь поудобней на крыльце. – Я тут немного его прошлое через знакомых пробил. Так вот, во-первых, нормальный человек такого не сделает.

– Но он вроде нормальный!

– Согласен. Нормальный. Фирму держал. И заметь – не пьёт. Во-вторых, отец у него в горисполкоме работал. Понял?! В-третьих, мать у него заведующей рестораном работала! Значит, что?.. Понял?

– Ну что «что»?

– А то, Жека, – назидательно поднял палец Вован, с удовольствием используя удачную минуту побыть гуру, – здесь совсем другая причина кроется!

– Что-то я не врубаюсь, Вован. Говори по-человечески!

– По-человечески? – переспросил, делаясь серьёзным, Вован. – Тогда смотри!

Он вытащил из кармана монету, сдул с неё крупинки табака, выпятил грудь и потёр монетку о рубашку. Потом стал пробовать её на зуб, выпучив глаза и вытянув шею в сторону Жени и дёргая головой:

– Понял? Золото! З-о-л-о-то! Клад!

– Ты хочешь сказать, здесь, под домом, закопан клад?!

– Конечно! Кто бы сомневался! Я же тебе железные аргументы привёл. Ну?!

– А чёрт его знает! Может быть! А чего же он его сразу не откопает? – спросил Жека.

– Может, не знает, где клад. Территория немалая! Мать его умерла давно. Отец ещё раньше… Они здесь несколько лет прожили. Может, она перед смертью только и успела ему сказать про клад. И всё…

Ты хоть сам-то веришь в эти его сказки про ностальгию Какой дурак от денег откажется, а? Вот ты хотел бы организовать фирму?

– Конечно, хотел бы! Сразу бы с Нинкой и квартиру купили и… всё бы остальное.

– Правильно! И деньги бы гребли с тобой!

Жека резко, со всхлипом, вздохнул.

– Я тебе точно говорю, – похлопал его по коленке Вован, – выкопает, продаст и три квартиры себе купит! Подумай. Надо его опередить!

Вован выдержал паузу, давая прочувствовать Жене всю трагичность его положения, сделал несколько глубоких затяжек и выдохнул:

– Будем копать!

– Если бы знать, где.

– Где – это мы определим. На это есть спецтехника, и тебе поручается её достать!

– Металлоискатель будет!

– Но ты учти, Жека: копать придётся много и долго, – он снова хитро посмотрел на Жеку, – здесь много чего под землёй есть! Но эту проблему мы решим! Походим с металлоискателем, определим квадраты…

– Так он нас и пустит во двор! – качал головой Жека. – И вообще, может, он уже сам клад достал?

– Судя по всему, пока ещё нет! Зачем ему рисковать и перепрятывать? Вот теперь на поверхность выступает главная задача – сделать это тогда, когда его не будет дома несколько дней. А лучше, чтоб его вообще не было, – мелко перекрестился Вован и нарисовал в воздухе рукой крест.

– Ты что! – с испугом посмотрел Жека на Вована.

– Да не бойся! Шучу я! Но мыслишки кой какие есть!

– Ладно, – встал с крыльца, отряхивая брюки, Жека, – мне на смену пора. Далеко теперь мне будет ехать на работу…

– Ну, это же недолго. Скоро всё решится! Миллионером легко не становятся! Кстати, это твоя территория, Жека. А идея моя! – потёр большим и указательным пальцами Вован.

– Так что? По-братски поделим? – предложил Жека.

– Только так! По-честному. Мы же честные с тобой люди, не то, что эти бизнесмены! Посмотри, кто-нибудь из этих олигархов дал честным труженикам, таким как мы, хоть один миллион? А? Вот так-то! …Совсем скоро, когда все документы были оформлены и новая квартира Жеки была занесена в земельную книгу, а вещи и мебель были расставлены и разложены по местам с помощью Вована, который охотно помогал ему – таскал мебель и коробки с книгами, старыми письмами и бумагами, – Юрий настроился познакомиться с соседями, – всё-таки три семьи кроме него живут в доме.

Но Вован опередил его и, улыбаясь, вошёл с бутылкой водки:

– Тук-тук-тук! Можно?

– Заходи, заходи, – Юрий вышел навстречу, обнял Вована, – давай-ка мы вот здесь устроимся, – он стал убирать со стола в комнате газеты…

– Да не суетись, Юра! Давай лучше в кухне. Здесь, наверное, и покурить можно?

– Можно! Разливай пока! Я кое-что приготовлю.

– А уютно всё-таки здесь! Правда? – прохаживался Вован по кухне, хлопая по стенам и поглаживая новые обои. – Жить можно!

– Можно!

– Да и Жека особо не жаловался! Дружно они тут жили! Но видишь – понял он тебя. Уступил тебе квартиру. А теперь ему на работу почти на час ехать дольше. Я-то тут раньше бывал, но у тебя полы лучше, чем у меня, – он походил по квартире, подпрыгивая в разных местах, – да тёща его нам покоя не давала. Ни выпить спокойно, не закусить! Ты видел, какие у неё зубы? – он потыкал пальцем в рот, выставив челюсть и сложив губы трубочкой. – Как у пираньи!

– Люди разные бывают, Вован. Иногда можно ошибиться! Ну вот, готово! Садись за стол, Володя!

– Ну вот скажи, – закусывая, спросил Вован, описывая рукой с сигаретой круги в воздухе, – только честно: нравится тебе здесь?

– Ну конечно! Я давно задумал сюда переехать.

– Да? Непонятно мне всё это. В три раза переплатить! Непостижимо!

– В жизни много непостижимого…

– Со мной не случалось ничего подобного!

– А со мной бывало.

– Давай, рассказывай, – наливая, попросил Вован.

– История мистическая. Боюсь, не поверишь!

– Ты думаешь, я РЕН-ТВ не смотрю? Расскажи! Заинтриговал же!

– Только чур не говорить, что я вру. Иначе рассказывать не буду!

– Да я теперь, – поёрзал на стуле Вован, – во что угодно поверю!

– Недавно мне один документ выправить надо было (кстати, я после этого своё прошлое перелопатил и много чего такого в нём нашёл), короче, – справку из банка иностранного нужно было. О состоянии моего счёта. Справка нужна была для одной очень серьёзной организации. Не буду говорить, какой. Но учреждение серьёзное. Поверь!

– Ну, так…

– Пошёл я в филиал банка в нашем городе, заказал справку. Заплатил, всё как положено.

Через два дня прихожу за справкой.

«Пожалуйста, – говорит консультант, – вот ваша справка. Всё готово!» Я поблагодарил и ушёл. Прихожу в учреждение, предъявляю справку. Там посмотрели и говорят: «Всё хорошо, но вот печати нет! А это у нас обязательное требование». Ну, что делать? Пошёл я в банк. Дождался очереди. Опять к консультанту. Показываю бумагу и объясняю, что не берут у меня такую справку, несмотря на электронную подпись. Нужна печать! Круглая. Консультант, приятная девушка, говорит мне, что банк работает без печати, что достаточно электронной подписи, и у них в отделе вообще нет печати! Конечно, я удивился, понятно! Стал упрашивать её сходить к управляющему и поставить печать: не может быть, чтобы у банка печати не было! Начал уже громко разговаривать, люди смотрели в мою сторону. Взяла она справку и ушла к начальству. Вышла от начальника: «К сожалению, мы не можем поставить печать, она в головном офисе. Вот, ещё одну подпись поставили и число изменили, на сегодняшнее». «Что ж, – говорю я, – мне теперь в Норвегию ехать?!» «Извините, – говорит она, – у нас такие требования». Ушёл я с робкой надеждой, что двух подписей, может, хватит. Прихожу в ту контору, достаю из папки справку, протягиваю секретарю и говорю: «Вот, пожалуйста, дали такое, другого не дают». И положил справку на стол. А у самого голова закружилась, и сам себе не верю: смотрю, а на справке, прямо под подписью, на белой глянцевой бумаге стоит чёрная печать банка! И не просто стоит, а такое ощущение, что печать с силой, со злости поставили, даже немного один краешек смазан! «Ну вот, – говорит секретарь, – вот видите, теперь всё в порядке!» Стою я ни жив ни мёртв.

Вован, прищурив глаза, смотрел оценивающе на Юру.

– Нет, Вован, ты не подумай, не смотри так на меня! Вот если бы у меня две справки было, я мог бы их перепутать. Если бы я, не посмотрев, засунул справку в папку – тогда да! Если бы консультант молча её отдала, не сказав ни слова, если бы секретарь не воскликнула: «Теперь другое дело!», если бы я сам не видел этой печати, – тогда бы я не поверил! Печать сама встала на место! Материализовалась. Понял? Свои очертания приобрела на нужном месте!

Вован перестал жевать и достал из-под стола вторую бутылку:

– А ещё у тебя что-то было?

– Да, было, Вован, и грустное, и смешное…

– Давай смешное!

– Не совсем смешное, но интересное. Девятый класс я заканчивал. Учительница английского языка хорошая у нас была! До сих пор её вспоминаю часто. Жаль её!

– А что с ней?

– Да, там история была одна. Но это уже после меня. Я уже школу к тому времени окончил.

– Расскажи.

– В конце последней четверти, в девятом классе, плавал я между четвёркой и пятёркой. Ну, и говорит мне учительница: «Юрий! Я не могу поставить вам четыре с плюсом, но если вы сдадите мне небольшой экзамен, тогда я смогу поставить вам пять, а если не сдадите, тогда оставлю четыре!»

«А что за экзамен будет, Софья Андреевна?» «Чтение, перевод и грамматика», – отвечает она. А я вообще-то ленивый был. Неделю ничего не делал, за день до экзамена только вспомнил и спохватился! Сижу в комнате, смотрю в одну точку, и что-то такой уверенностью наполняет меня, что даст она мне проспрягать глагол в предложении «Я уже прочёл эту интересную книгу», да такой уверенностью, что я и не сомневался ни капли! Пытался представить что-то другое, но потом всё равно возвращался к этому. Это предложение будет, и всё! Заулыбался я, успокоился. А про перевод даже и не думал – с этим справлюсь! Проштудировал я только это одно предложение и лёг спать.

После уроков почти весь класс остался пересдавать на другую оценку. Подошла моя очередь. «Читайте и сразу переводите, Юрий». «А что читать?» «Принц и нищий». Была такая книжка в наше время на английском языке, а ещё «Пиноккио», «Луна и грош» и что-то ещё было… И открывает середину книжки, ближе к концу. У нас у каждого своя была, и все открыли ту же страницу, следят. На уроках мы её читали, но никогда полностью, не до конца.

Читаю я большими кусками и сразу перевожу на русский. Софья Андреевна сидит, улыбается, иногда поправляет меня. Потом говорит: «Некоторые неточности были всё-таки». Я отвечаю: «Я же вам, Софья Андреевна, сразу литературный перевод дал!» «А вы, Юрий, наверное, дома долго готовились?» А я честно отвечаю: «Я вообще не готовился!» Она засмеялась и говорит: «Ах, и хитрец вы! Идите к доске и проспрягайте мне глагол в такой фразе…» Она немного задумалась, а я стою у доски и уже первые буквы готовлюсь писать, уже знаю, что она скажет… «Я уже прочёл эту интересную книгу», – говорит она. Спокойно и уверенно я всё написал, Софья Андреевна говорит: «Садитесь, Юрий. Будет вам пятёрка!»

– Интересно, интересно, – Вован откинулся на спинку стула. – А потом что с ней случилось? Ты говорил, уволили её? – Я в эту историю не верю! Но рассказывали, якобы роман у неё был с учеником из десятого класса. Но думаю, это враньё, неправда! Конфликт у неё с директрисой был. Слишком независимая она была. И умная. Вот и «съели» её. Бывало, пол-урока нам рассказывала про Англию или про Японию, может, жила там в детстве? Не знаю. Не успел спросить. Ходячая энциклопедия!

– О, – поднял вверх палец Вован, – у меня тоже одна история была: короче, покувыркался я с одной продавщицей. Всё хорошо было! Девка – класс! А потом обнаружил у себя в паху красное пятно. «Ну, думаю, попал! Я же её совсем не знаю!» Что делать? Надо идти ко врачу! А стыдно. И страшно. Набрался я смелости, пошёл в кожвендиспансер. Всю дорогу иду и повторяю про себя: «Боже, спаси и сохрани! Не дай пропасть!» и «Я ничем не заразился… я ничем не заразился…»

Сел на стул в коридоре, осматриваюсь, как будто это не я, а с кем-то пришёл за компанию, потому что стыдно мне. Смотрю, из кабинета сначала девочка выходит с экземой на руках, потом бабушка с чем-то… Ну, я осмелел (я ведь тоже могу, ну, типа проконсультироваться, правда?) и зашёл в кабинет. Стою, врача жду. Напротив меня на стуле сидит какая-то старая толстая баба. Думаю, уборщица – халат несвежий, волосы всклокоченные, на щеке бородавка, веки опущены, глаз почти не видно. «Ну, – говорит, – что у вас?» и к столу разворачивается, бумаги читает. Понимаю, что она и есть врач. «Да вот, – говорю, – у меня здесь штука одна появилась». «Покажите!» Я показываю. Она две секунды посмотрела и говорит: «Аллергия у вас!» и поворачивается к столу обратно. Я спрашиваю: «А может, надо анализы взять?» «Какие анализы?» «Ну, там, кровь, ещё, говорят, мазок?» «А зачем? Я и так вижу!» И выписывает мне рецепт: «Попьёте супрастин. Не увлекайтесь продуктами с Е-добавками, и всё пройдет!» «Как хорошо!» – говорю я. Она вполоборота поворачивается и устало, но убеждённо говорит: «Но, я думаю, молодой человек, что эта связь вам ничего хорошего не принесла!» И действительно, всё прошло без следа. Хорошая тётка! Вот так, Юра, я усилием своей воли справился с заразной болезнью!

Вован домой не торопился и старался вызнать максимум про жизнь странного соседа:

– А матушка твоя…

– Ушла матушка. Давно ушла. С ней тоже связано кое-что. А у тебя мама жива?

– Не знаю. Может быть, жива… Я вообще не знаю, где она. Может, живёт себе спокойно в другом городе! Из интерната я. Тут я такие концерты слышал! У Жеки Нина так собачилась с матерью! Каждый день! Лучше никакой матери, чем такая! Ты видел, какие у неё зубы? Как у пираньи!

– А вот у этого окна, – показал Юрий на противоположное окно, – мой письменный стол стоял. Вон, видишь: берёза, штакетник, дорога, – Вован наклонился, пытаясь в темноте разглядеть пейзаж за окном, как будто не видел его раньше, – дальше дом дяди Андрея был, и я каждый день видел, как он возвращается с рыбалки. И мама моя проходила тут с работы. Но сарайчик закрывал почти всё пространство, и я мог видеть её несколько секунд, потом она исчезала из поля зрения и сворачивала за угол к дому. Я считал шаги, которые она должна была сделать, и бежал её встречать. Она приходила в разное время, и я сидел и ждал её. Почему-то мной овладевало какое-то щемящее чувство жалости, тревоги. Мне казалось, что она может сегодня не прийти. Тягостное, оно опускалось куда-то вниз, и только мои горестные вздохи поднимали его вверх, к горлу, губы мои кривились и слёзы размывали чернила, капая на тетрадь. Это ожидание я никогда не забуду. Я повторял про себя: «Мама, приди быстрее, только приди ко мне, мама». Я боялся, что, промелькнув между оградой и выходя из поля моего зрения, зайдя за дом, она однажды может не появиться. И за полчаса, как чувствовал её появление, я вставал коленками на стол и ждал, когда промелькнёт её бордовое пальто. Я стоял на письменном столе, и разложенные на столешнице карандаши и ручки больно впивались мне в коленки, но я терпел и не двигался, боясь не увидеть маму. Её стройные ноги делали несколько лёгких шагов, и эта минута ожидания становилась ужасно долгой, время останавливалось, превращалось во что-то неживое, бездушное, хранящее твёрдую на ощупь тайну, как остатки старой кирпичной кладки у нашего дома, пережившей несколько войн, – и только звонок у входной двери окрашивал радостной знакомой мелодией весь мой мир, и я снова слышал негромкое тиканье часов на стене.

Однажды весной за забором внезапно, прямо на глазах, вырос куст сирени, он закрыл всё пространство, и я перестал видеть маму. Её отвезли в больницу, и через три месяца она умерла от саркомы.

Юрий помолчал, посмотрел на склонившего набок голову и засыпающего Вована:

– Поздно, Володя, давай расходиться!

По утрам Юрий ходил удить рыбу. Он выходил из дома, переходил через дорогу, пересекал прибрежную лужайку, надувал резиновую лодку и уплывал в туман.

Теперь он совсем стал похож на своего бывшего соседа дядю Андрея, если не принимать во внимание хромоту и шаркающую походку укушенного энцефалитным клещом на Дальнем Востоке молодого военного лётчика Андрея Рискова, отправленного с мизерной пенсией удить рыбу, зелёный брезентовый плащ которого в тишине по утрам проплывал в тумане мимо окон Юры, и только негромко постукивали вёсла на его плече.

Несколько раз в детстве дядя Андрей брал с собой Юру на рыбалку, и они рыбачили в скрытом камышами заливе, называемом почему-то озером. Тяжёлая металлическая лодка без труда раздвигала в стороны заросли камыша.

Юра ложился на дно и смотрел в небо.

Солнце поднималось, туман опускался, ложился ровным белым ковром на поверхность воды. И верхушки рогоза похожие на коричневые свечи, вздрагивали, наклонялись, поглаживали борта лодки, распрямлялись и, подталкиваемые распуганной рыбой, снова закрывали проход, выпустив множество пушинок-летучек в небо.

Теперь у него в жизни будет всё, как когда-то. И пусть не говорят, что прошлое невозможно вернуть – его можно устроить себе самому: не пытаться вбежать в него, увидев над дорогой слегка подрагивающий, уплывающий в вышину, нагретый летним солнцем прозрачный воздух, а, медленно ступая, чтобы его не спугнуть, на крашенные коричневой краской полы, осторожно опуститься в кресло в комнате, закрыть глаза и слушать, как потрескивают поленья в печке и заблудившаяся оса ударяется в стекло, принимая плоскую прозрачную поверхность за бездонное голубое небо.

Юрий открыл двери сарая: в верхнем углу проёма на треугольнике паутинки застыл маленький серый паучок с длинными лапками, на полу ровными рядами были сложены связанные проволокой в снопы обрезки фанеры из местного комбината для растопки печки, полы сарая были усыпаны стружкой, которую привозили водители и продавали местным жителям. Стружкой посыпали тропинки от домов к сараям. Стружкой засыпали и ямы на местной дороге. Летом она нагревалась от солнечных лучей, и ещё на подходе к посёлку улавливался запах: слоистый аромат сирени и жасмина, сосновой стружки и солярки от стоящего в соседнем дворе микроавтобуса.

Всего-то в часе езды от центра города жил своей жизнью совсем другой мир: неспешный, со своим ровным дыханием, с вечерней тишиной и волшебным утром с первым лучом солнца, который привык освещать белизну простых коротких занавесок на окнах и греть тонкий слой берёзовой коры на поленьях, сложенных на прибитом к полу листе жести.

Мир, не пытающийся что-то переделать или изменить, а только лишь иногда позволяющий себе передвинуть сеточку паутинки в другой угол сарая и лишь снисходительно посматривать на обломанные проходящими влюблёнными ветки сирени, зная, что всего через один оборот Земли вокруг Солнца эти ветви дадут новые побеги, и они зацветут, давая возможность среди сиреневых соцветий найти своё пятиконечное счастье.

На полу в прихожей лежал помятый конверт. В нём Юрий нашёл письмо, написанное незнакомым почерком на листке в косую линейку из школьной тетради:

«Здравствуй, сынок! Сообщаю тебе, что я жива. Мне восемьдесят семь лет. Сейчас я нахожусь в городе Бор Нижегородской области, по старому адресу, где мы когда-то жили раньше. Приезжай. Твоя мама».

Я не знаю, кто написал это письмо, – Вован, Анна Ивановна, Женя или кто-то другой.

Только редко кому удаётся не то что клад найти, а даже и в дом, в котором раньше счастливо жил, ещё раз вселиться.