Текст книги "Земля-пустыня"

3

– Сегодня, кажется, придет Кумико со своим репортером, – вспомнил Реити, собираясь в университет.

– Постарайся пораньше вернуться, чтобы их застать, – попросила Сэцуко.

– Очень жаль, но как раз сегодня мне придется задержаться. Ты извинись за меня, – сказал Реити и, взяв свой старый портфель, ушел.

Соэда оказался совсем не таким, каким Сэцуко рисовала в своем воображении газетного репортера. На первый взгляд он смахивал на обычного служащего какой-нибудь фирмы. Отличали его лишь косматые, небрежно причесанные волосы. Держал он себя учтиво, с достоинством и довольно сдержанно.

Соэда подал свою визитную карточку, из которой Сэцуко узнала, что зовут его Сеити и служит он в солидной газете. Одет он был скромно, но со вкусом. Высокий рост и мужественное лицо создавали впечатление определенной надежности. Он вовсе не был похож на тип газетчика, готового погнаться за любой сенсацией.

После того как хозяйка и гости перекинулись несколькими словами о погоде и обменялись последними новостями, Кумико заговорила о цели их визита:

– Сестрица, я тебе уже говорила, что Соэда заинтересовался тем, что тебя поразило в Наре. Тебе не трудно все это повторить?

– А вам мое открытие не показалось странным? – спросила Сэцуко у Соэды.

– Нет, просто меня оно очень заинтересовало, – серьезно ответил юноша.

Сэцуко взглянула на Соэду, большие глаза юноши излучали доброжелательность.

– Кое-что о судьбе господина Ногами мне удалось выяснить, – продолжал Соэда. – Нашел я и официальное сообщение о его кончине, и, полагаю, это сомнения не вызывает. Тем не менее рассказ Кумико о том, что вы обнаружили в нарских храмах, вызвал у меня странное чувство.

– Почему? – удивленно спросила Сэцуко.

– В общем-то, серьезной причины нет, – спокойно ответил Соэда, – но меня удивило совпадение: фамилия, написанная почерком Ногами, обнаружена именно там, где он любил бывать при жизни. И мне захотелось услышать от вас подробности вашего посещения Нары.

Почему этот юный репортер заинтересовался Ногами, соображала Сэцуко. Может, он просто хочет больше узнать об отце своей невесты? Но тогда зачем ему было искать встречи с ней? Обо всем, что он хотел узнать, он мог бы спросить у Кумико и ее матери.

– Но все-таки, почему вас это заинтересовало? – спросила Сэцуко.

– Для меня важно все, что касается людских судеб, – ответил Соэда.

Сэцуко эти слова не показались высокопарными, может потому, что гоноша держался удивительно скромно, а может благодаря серьезному тону, каким они были сказаны.

В самом деле, задача газетчика, видимо, в том и состоит, чтобы изучать человеческие судьбы. И Сэцуко показалось, что этот юноша испытывает то же самое странное чувство, какое охватило ее, когда она увидела так поразивший ее почерк. Правда, чувство это, вероятно, возникло у него по другой причине, в результате хладнокровного анализа фактов. И хотя у Сэцуко не было каких-то особых оснований для такого предположения, она поверила в это инстинктивно, приглядываясь к Соэде.

В общих чертах Соэда уже кое-что знал со слов Кумико, но только в общих чертах, и Сэцуко ничего не оставалось, как подробно рассказать о своем путешествии в Нару. Соэда слушал внимательно, делая иногда короткие заметки в блокноте.

– Любопытно, что фамилия, написанная почерком, столь похожим на почерк господина Ногами, обнаружена в тех храмах, какие он больше всего любил. Я, конечно, не думаю, что отец Кумико жив. И все же у меня возникло желание более подробно узнать о его последних днях, – сказал Соэда, выслушав рассказ Сэцуко. – Дело в том, что я уже давно хочу заняться исследованием деятельности японских дипломатов во время войны и ваш рассказ вновь возбудил профессиональное любопытство репортера к этой теме.

Из этих слов Сэцуко сделала вывод, что Соэду в первую очередь интересует не лично Ногами, а связанные с ним проблемы внешней политики того периода.

– Пока о работе, которую вели японские дипломаты в нейтральных странах, еще ничего не написано, – продолжал Соэда. – После окончания войны прошло уже шестнадцать лет, и было бы интересно послушать тех, кто еще жив, а затем написать об этом.

– Прекрасная мысль, – сказала Сэцуко, – и вам, несомненно, удастся написать увлекательную книгу.

– Это не так просто, – покачал головой Соэда.

– Нет-нет, я уверена, у вас получится замечательная книга! – горячо воскликнула Сэцуко.

– Я решил начать с господина Мурао из министерства иностранных дел, – сказал Соэда. – По словам мамы Кумико, он больше чем кто-либо осведомлен о последних днях господина Ногами. Ведь они работали вместе, и именно Мурао привез его прах в Японию. Жаль, конечно, что только прах. Уж если господину Ногами было суждено умереть, то лучше, чтобы это произошло в Японии, а не на чужбине.

Соэда как будто подслушал мысли Сэцуко. Ведь и она часто так думала. Кумико не вмешивалась в разговор сестры с Соэдой, она только слушала, печально опустив голову.

Было уже три часа, когда Соэда и Кумико простились с хозяйкой дома. Освещенные осенним солнцем деревья отбрасывали длинные тени. Сэцуко долго глядела юноше и девушке вслед, пока они не скрылись за поворотом изгороди, увитой красным амарантусом…

На следующий день Соэда попытался добиться приема у господина Мурао. К телефону подошел секретарь и спросил, по какому делу ему нужен Мурао. Соэда ответил, что хотел бы встретиться по личному вопросу.

– Господин Мурао сейчас очень занят, поэтому прошу изложить суть дела мне. Тогда я смогу выяснить, когда он сможет вас принять, – настаивал секретарь.

– О цели встречи я хотел бы сообщить самому господину Мурао, – упорствовал Соэда.

Секретарь, по-видимому, переключил аппарат, потому что в трубке раздался другой голос:

– Мурао слушает. По какому делу вы хотите со мной встретиться?

– Я хотел бы получить у вас кое-какую информацию, – сказал Соэда, назвав себя и газету, которую он представлял.

– Навряд ли я смогу быть вам полезен. По сложным вопросам внешней политики вам лучше обратиться к более высокому начальству.

– На мой вопрос можете ответить только вы, – настаивал Соэда.

– Что же это за вопрос? – Голос Мурао звучал не слишком дружелюбно, таким тоном говорят обычно чиновники – вежливо, но холодно.

– Я собираю, – заторопился Соэда, – материалы для книги о дипломатах военных лет. Вы, господин Мурао, в те годы тоже были на дипломатической работе в нейтральной стране.

– Был.

– По этому делу мне и хотелось бы с вами встретиться.

– Н-да, – протянул Мурао, должно быть обдумывая ответ. – Не уверен, что сумею сообщить вам что-либо интересное. – Тон его несколько смягчился. – Но если вы настаиваете, прошу вас зайти сегодня в три. К сожалению, могу уделить вам не более десяти минут, – сказал он после паузы, потребовавшейся, наверно, чтобы взглянуть на расписание дня.

– Благодарю, – ответил Соэда и повесил трубку.

В условленное время Соэда вошел в здание министерства иностранных дел. И в лифте, и в коридорах четвертого этажа, куда он поднялся, было много иностранцев. Несколько человек, пришедших с какой-то петицией, слонялись по коридору.

Девушка провела его в приемную и попросила подождать. Соэда подошел к окну и поглядел вниз. По улице нескончаемым потоком мчались машины. Красиво выделялись резные листья каштанов в лучах осеннего солнца.

Вскоре послышались торопливые шаги и в приемную вошел довольно полный мужчина в отлично сшитом костюме. У него был холеный вид, редкие волосы были аккуратно зачесаны.

– Мурао, – представился он, принимая от Соэды визитную карточку. – Прошу.

– Извините за беспокойство, – сказал Соэда, усаживаясь напротив Мурао.

Бесшумно вошла девушка, поставила чашечки с чаем и так же бесшумно удалилась.

– Итак, что вас интересует?

– Вы, кажется, находились в нейтральной стране до конца войны?

– Да, – подтвердил Мурао.

– Как раз в то время посланник вернулся в Японию и его функции были возложены на первого секретаря представительства Кэньитиро Ногами?

– Совершенно верно.

– Господин Ногами скончался за границей?

– Да, к сожалению, – тихо произнес Мурао.

– Ему приходилось много работать?

– Очень. – Мурао закурил сигарету. – Именно непосильная работа сократила ему жизнь. Я в ту пору служил под его началом, и нам пришлось потратить немало сил на осуществление целей дипломатии военного времени.

– Кажется, именно вы привезли прах господина Ногами на родину?

– Вы, я вижу, прекрасно осведомлены. – Мурао пристально посмотрел на Соэду, и взгляд его стал жестче.

– Об этом сообщалось в свое время в газетах.

– Да, это верно, – согласился Мурао.

– Господин Ногами еще в студенческие годы увлекался спортом, особенно дзю-до…

– Да, у него был даже третий дан.

– Я слышал, он обладал весьма крепким здоровьем.

– Чрезмерное увлечение спортом в юности сказывается впоследствии на легких.

– Значит, Ногами умер от туберкулеза?

– Да. В сорок четвертом году. Ногами серьезно заболел. Врачи обнаружили у него туберкулез и предложили сменить климат. При такой болезни работать на износ, как работал он, было нельзя. Это угрожало уже самой жизни. Однако Ногами упорствовал. Тогда мы все, чуть не насильно, отправили его в Швейцарию.

Мурао говорил медленно, прикрыв глаза, словно припоминал подробности тех давних дней.

– И там, в Швейцарии, Ногами скончался?

– Да. Когда нас известили об этом, я поехал за его останками. В ту пору добраться до Женевы стоило большого труда.

– Вам удалось встретиться с врачами и узнать подробности?

На мгновение с лица Мурао исчезла улыбка и доброжелательное выражение сменилось почти враждебным. Но он постарался сразу же взять себя в руки, понимая, что Соэда внимательно за ним наблюдает.

– Безусловно, я расспросил их, – сказал Мурао после довольно длительной паузы. – Ногами пролежал в больнице три месяца. Как ни печально, но отправлять его в Японию в том состоянии не представлялось возможным. Тем более что у нас не нашлось бы даже необходимых лекарств, а в Швейцарии их было больше чем достаточно, – добавил Мурао, опустив глаза.

– Вы прибыли в больницу уже после кремации?

– Да, Ногами скончался за две недели до моего приезда, и его, естественно, кремировали. Прах передал мне главный врач больницы. Имени его сейчас не припомню.

Наступила пауза. Соэда некоторое время разглядывал висевшую на стене картину с изображением Фудзиямы.

– Как чувствовал себя Ногами в последние дни? – спросил он, оторвав взгляд от картины и внимательно наблюдая за Мурао.

– Мне сказали, что он был спокоен и лишь сожалел, что выбыл из строя в столь ответственный момент. Оно и понятно – Япония находилась на грани катастрофы.

– В сообщении, опубликованном в газетах, говорилось, что господин Ногами, замещая посланника, отдавал все силы осуществлению целей японской дипломатии военного времени в условиях сложной политической ситуации на Европейском континенте. Не можете ли вы более конкретно рассказать, в чем заключалась его работа?

– Н-да, – произнес Мурао, и на его лице появилась та неопределенная улыбка, какая бывает, когда человеку не хочется отвечать на вопрос. – О его конкретной работе мне, собственно, ничего не известно.

– Но ведь вы работали вместе!

– Это верно, но Ногами действовал самостоятельно, не посвящая меня в свои дела. Учтите, тогда работа отличалась от дипломатии мирных дней. Связь с Японией из-за препятствий, чинимых противником, была нерегулярной, и Ногами, как, впрочем, и всем остальным сотрудникам, приходилось подчас действовать на свой страх и риск, полагаясь исключительно на собственное разумение.

– И все же, – упорствовал Соэда, – вы работали под непосредственным руководством Ногами и в целом должны были представлять, в чем заключалась его дипломатическая деятельность. Я не спрашиваю вас о подробностях, скажите хотя бы в общих чертах.

– Затрудняюсь вам что-либо ответить, – на этот раз без обиняков сказал Мурао. – Еще не время раскрывать перед всеми нашу деятельность.

– Но ведь речь идет о событиях шестнадцатилетней давности.

– И все же не время. Ведь еще живы участники тех событий, и мы поставили бы их в крайне затруднительное положение. – Мурао вдруг прикусил язык, сообразив, что сказал лишнее. Улыбка мгновенно исчезла с его лица.

– Есть люди, которые оказались бы в затруднительном положении? – ухватился за эти слова Соэда. Возникла та самая ситуация, когда один старается поскорее захлопнуть дверь, а другой, просунув в щель ногу, не дает этого сделать. – Что это за люди? Разве им теперь еще что-то грозит? Или до сих пор существуют какие-то тайны?

Мурао вроде бы и не рассердился. Он просто поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена. Как раз в этот момент вошла секретарша.

– Время истекло, извините, – сказал Мурао, демонстративно глядя на часы.

– Господин Мурао, – остановил его Соэда. – И все же кого конкретно поставила бы в затруднительное положение публикация материалов о дипломатической деятельности, которую в то время вел Ногами?

– Если я назову имя человека, вы ведь сразу же отправитесь к нему? – насмешливо улыбаясь, спросил Мурао.

– Конечно. Если обстоятельства позволят.

– В таком случае назову, а уж вы постарайтесь сами взять у него интервью, если он, конечно, согласится.

– Постараюсь.

– Тогда обратитесь к Уинстону Черчиллю.

Соэда ошалело глядел вслед Мурао, пока тот не скрылся за дверью. Перед его глазами все еще стояла презрительная ухмылка, искривившая тонкие губы чиновника.

4

Соэда покидал здание министерства иностранных дел, не на шутку разозлившись.

«Каков нахал, – возмущался он. – „Обратитесь к Уинстону Черчиллю“! За дурака меня, что ли, считает! И еще эта чиновничья ухмылка».

Соэда завернул за угол. К нему подъехала Машина с флажком его газеты.

– Куда поедем? – спросил шофер.

– К парку Уэно, – на минуту задумавшись, ответил Соэда.

В газету возвращаться не хотелось. Возникло желание пройтись, побыть в одиночестве, но шоферу он об этом не сказал: в транспортном отделе машин не хватало.

– Высадите меня у Библиотечной улицы и возвращайтесь, – сказал Соэда.

Он задумчиво постоял у входа в библиотеку. Собственно, в библиотеке у него никаких дел не было. Он просто решил пройтись по этой, знакомой еще со студенческих лет улице, освободиться от неприятного чувства, которое оставила встреча с Мурао. Соэда собирался уже было двинуться вдоль улицы, как вдруг неожиданная мысль заставила его изменить свое намерение, и он вошел в библиотеку.

Получив разовый пропуск, он направился в отдел каталогов, перебрал несколько карточек, заказал список государственных служащих за тысяча девятьсот сорок четвертый год и пошел в читальный зал.

Вскоре ему принесли нужную книгу. Полистав довольно увесистый том, он нашел список сотрудников представительства Японии в нейтральной стране, где служил Кэньитиро Ногами.

В ту пору Япония имела свои представительства в Европе всего лишь в пяти странах. В интересовавшем его представительстве тогда работало только пять человек. Соэда аккуратно переписал фамилии себе в блокнот:

Посланник: Ясумаса Тэрадзима.

Первый секретарь: Кэнъитиро Ногами.

Помощник секретаря: Есио Мурао.

Стажер: Гэньитиро Кадота.

Военный атташе: подполковник Тадасукэ Ито.

Из перечисленных лиц Тэрадзима и Ногами умерли, у Мурао он был, значит, только Кадота и Ито могли пролить свет на интересовавшие его события.

«Обратитесь к Уинстону Черчиллю» – эти насмешливо брошенные слова не только разозлили Соэду, но и подстегнули его в стремлении докопаться до истины.

Выйдя из полутемного зала библиотеки, Соэда невольно зажмурился. Постояв немного, он пошел вдоль длинной, кое-где обвалившейся ограды. Постепенно он успокоился и стал обдумывать, что следует предпринять дальше. Отыскать Кадоту он сумеет через министерство иностранных дел, а вот найти бывшего военного атташе Ито явно будет нелегко.

На следующий день Соэда выяснил, что бывшего стажера Кадоты уже нет в живых.

– Кадота умер. После окончания войны он вернулся в Японию и вскоре скончался у себя на родине, в городе Сага, – сообщил Соэде сотрудник министерства иностранных дел.

Оставался военный атташе Ито, но пока что-нибудь определенное узнать о нем не удалось. Было даже неизвестно, жив ли он. Кстати, оказалось вообще не просто получить какие-либо сведения о судьбе бывших военных. Соэда выяснил только, что Ито – выходец из города Фусэ Осакской префектуры. Он связался с осакским отделением газеты и попросил навести справки в муниципалитете города Фусэ. Оттуда ответили, что никаких сведений об Ито у них нет и, где он находится в настоящее время, неизвестно. Розыски Соэды зашли в тупик; Мурао не хотел внести ясность в обстоятельства смерти Ногами; военный атташе Ито – последняя надежда – исчез в неизвестном направлении; безрезультатно окончилась и попытка навести справки через знакомого корреспондента, у которого были обширные связи среди бывших военных.

Однажды приятель Соэды обратил внимание на его озабоченный вид.

– Что с тобой? – спросил он. – Чем это ты так озабочен?

Приятель был надежный, и Соэда поведал ему обо всем, не упомянув только фамилии Ногами.

– Послушай, у меня есть идея, – сказал он. – Ты все время ограничиваешься розысками среди служащих представительства. А не попробовать ли найти кого-либо из японцев, находившихся в то время в нейтральной стране?

Однако Соэда отверг эту мысль: навряд ли с деятельностью такого правительственного органа, как дипломатическое представительство, знакомили японцев, проживавших тогда в этой стране. Тем более они ничего не могли знать о Ногами.

– Вот если бы можно было отыскать человека, близко стоявшего к представительству, – сказал Соэда.

– Есть такой человек! – воскликнул находчивый приятель.

– Кто же это?

– Корреспондент. Хотя корреспондент и не дипломатический работник, он по своей должности обязан часто бывать в представительстве, получать там информацию. Такой человек, безусловно, должен быть в курсе дела.

Разве газеты имели своих спецкоров в Европе в сорок четвертом году? – выразил сомнение Соэда.

– Был такой. И довольно известная личность.

– Кто же?

– Господин Таки. Ресей Таки.

– Неужели? – удивился Соэда.

Таки в свое время занимал пост главного редактора газеты, в которой работал Соэда. Пять лет назад он ушел в отставку и занял пост директора-распорядителя Ассоциации по культурным связям с зарубежными странами.

– Пожалуй, Таки располагает нужной информацией и тебе не откажет – все же вы в некотором роде бывшие сослуживцы.

– Ты подал мне хорошую мысль, – сказал Соэда. – Постараюсь как можно скорее с ним встретиться.

Соэда лично не был знаком с Таки. К тому же он был обыкновенным репортером, а Таки в те времена – газетным асом, главным редактором! Поэтому он счел не лишним запастись подходящей рекомендацией и обратился за ней к заведующему справочным отделом, который прежде работал в непосредственном контакте с Таки. Тот написал рекомендательное письмо прямо на обороте своей визитной карточки и посоветовал пойти к Таки на службу – в Дом зарубежной культуры, где Таки бывал ежедневно.

Дом зарубежной культуры находился в тихом районе Токио, поблизости от посольств и консульств иностранных государств. Вымощенная камнем дорога, повторяя мягкие очертания холмов, постепенно поднималась вверх. Большие участки были обнесены увитыми вьющимися растениями оградами, за которыми среди деревьев виднелись европейского типа дома с развевающимися на них иностранными флагами. Экзотическое зрелище!

Дом зарубежной культуры был обставлен тоже на европейский лад. Сюда приезжали в основном иностранцы, причем, как правило, высокопоставленные. Прежде это здание принадлежало одному из старых концернов дзайбацу[2]2
  Финансовая клика в довоенной Японии.


[Закрыть].

Соэда толкнул вертящуюся дверь и вошел в приемную, полную посетителей. Ему пришлось подождать, пока один из служащих наконец подошел к нему.

– Чем могу быть вам полезен? – спросил он.

– Мне хотелось бы встретиться с господином Таки, – сказал Соэда, протягивая ему визитные карточки – свою и начальника справочного отдела.

– Прошу вас пройти в холл, наверх, – сказал служащий, предварительно позвонив куда-то по телефону.

Соэда поднялся на второй этаж. Внизу за окном виднелся ухоженный японский сад с большими, удивительной красоты декоративными камнями. По-видимому, прежний владелец дома приобрел их за большие деньги.

В холле находились одни иностранцы.

Таки заставил себя ждать не менее получаса. Он появился, когда у Соэды от нечего делать возникло странное желание поскользить по гладкому мраморному полу холла.

Таки был высокого роста и крепкого телосложения. Его лицо прорезали глубокие морщины, волосы с проседью были аккуратно зачесаны. Весь его облик, дополненный очками без оправы, напоминал скорее иностранца, нежели японца. В общем, внешность господина Таки была столь внушительной, что смутила Соэду.

Он держится с таким достоинством, что, пожалуй, ни в чем не уступит иностранцам, среди которых вращается, подумал Соэда.

– Таки, – представился директор-распорядитель, беря визитную карточку Соэды. – Прошу вас. – Он указал на кресло исполненным достоинства жестом. – Чем могу быть вам полезен? – спросил он, минуя всякие церемонии. Кстати, в этом тоже проявился подход к делу, характерный для иностранцев.

– Хотел бы спросить вас о некоторых событиях, имевших место в пору вашего пребывания в Женеве, – сказал Соэда, глядя Таки прямо в глаза.

– Неужели вас интересует такая давняя история? – Вокруг глаз Таки за сверкающими стеклами очков собрались добродушные морщинки.

– Меня интересует первый секретарь представительства Кэнъитиро Ногами, который, как известно всем, в сорок четвертом году скончался в женевской больнице.

Соэде показалось, что глаза Таки за очками без оправы холодно блеснули – холодно и настороженно.

Он не спешил с ответом. Его рука медленно потянулась к карману, из которого он вынул сигару.

– Вы ведь находились в то время там и были знакомы с Ногами?

Таки слегка наклонил голову и, щелкнув зажигалкой, закурил.

– Фамилию Ногами слышал, но непосредственно с ним знаком не был, – сказал он наконец, выпустив струйку дыма.

– Но вы, вероятно, знали о том, что Ногами скончался в швейцарской больнице?

– Да, я слышал об этом.

– Что вы можете сказать о последних днях Ногами? Он, кажется, очень много работал и заболел от переутомления?

– Видимо, так.

– Будучи специальным корреспондентом, вы были достаточно информированы о внешней политике Японии в то время. Ногами, который вынужден был замещать уехавшего по болезни в Японию посланника, приходилось нелегко. Ведь он должен был проводить внешнюю политику Японии, находясь между двумя лагерями: союзными державами и странами оси.

– Совершенно верно. Он умер как раз в самое тяжелое время – за год до окончания войны. – В голосе Таки звучало едва скрываемое безразличие.

– Чем занимался господин Ногами в последние дни перед своей кончиной?

– Не знаю, – поспешно ответил Таки, – да и не должен был знать. Я был спецкором, в мои обязанности входила исключительно информация о ходе войны, которую я передавал газете через нейтральную страну. Меня абсолютно не интересовали последние дни одного из дипломатов, да и в представительстве никто меня не информировал об этом.

Соэда понял, что здесь, как и при встрече с Мурао, он натолкнулся на глухую стену, от которой все его вопросы отскакивают, словно горошины. Таки сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и глядел на Соэду так, будто едва удостаивал его своим присутствием.

С первой минуты встречи Соэде стало ясно, что все его надежды развеялись в прах. А он-то думал, что бывший сослуживец, старший по положению, с пониманием отнесется к корреспонденту той же газеты, где работал и он.

На деле же Таки отнесся к нему, мягко говоря, безразлично. Мало того, Таки не проявил никакого желания хоть в чем-то ему помочь. Теперь Соэда даже сожалел, что пошел на свидание с этим человеком, и сунул вытащенный было блокнот в карман.

– Извините за беспокойство, – сказал он таким тоном, каким корреспондент обычно благодарит за официальное интервью.

– Послушай, – вдруг обратился к нему Таки, вставая, – для чего тебе это нужно? Затеял статью написать? – В голосе Таки появились мягкие нотки.

Соэда хотел ответить, что это его не касается, но потом решил повести себя, как Таки: по-чиновничьи – вежливо, но холодно.

– Хочу собрать и исследовать материал, а если он окажется интересным – опубликовать.

– Но что именно? – спросил Таки, внимательно глядя на Соэду.

– Что-нибудь вроде ретроспективного взгляда на внешнюю политику Японии военных лет.

Таки сжал сигару зубами и закрыл глаза. На короткий момент Соэде показалось, что он увидел перед собой своего главного редактора газеты.

– Извини, но это пустая затея.

– Почему?

– Во-первых, неинтересно. Во-вторых, в наши дни не имеет значения. Получится никому не нужный, покрытый плесенью опус.

Соэда не на шутку рассердился. Если бы перед ним сидел не Таки, не старший по возрасту коллега, он, пожалуй, полез бы на него с кулаками.

– Ваше мнение я приму во внимание, – холодно сказал Соэда и резко поднялся.

Осторожно ступая по начищенному до блеска полу, Соэда вышел на улицу и сел в ожидавшую его машину. Он едва сдерживал охватившее его негодование. Таки вел себя благопристойно, но отчужденно. Именно такой благопристойностью и отчужденностью веяло от особняков иностранных посольств, мимо которых Соэда сейчас проезжал. Даже не верилось, что Таки когда-то был главным редактором их газеты. Если бы Соэда заранее знал, что встретиться с холодным чиновником, он отнесся бы к этому спокойнее. Но ведь он рассчитывал на понимание. И так ошибся!

В машине Соэде вдруг пришло в голову, что и Мурао, и Таки, словно сговорившись, ничего не хотели рассказывать о смерти Ногами. Мурао отделался шуткой, так больно уколовшей Соэду, а Таки, по существу, отказался с ним разговаривать, причем сделал это с ледяной вежливостью.

Почему они оба так старательно избегают разговора о смерти Ногами? Соэда вдруг с особой силой почувствовал необходимость докопаться по истины.