Текст книги "Ночь Святого Распятия"

Кровь так мучительно стучала в висках, что я позволил себе откинуться на спинку кресла. Комиссар наблюдал за мной из-под полуопущенных век. Наконец, решившись начать допрос, он предложил мне сигару, но я отказался.

– Я вижу, вас по-прежнему преследуют несчастья, сеньор Моралес?

Я молча пожал плечами.

– А вам не кажется странным, что все злоумышленники Севильи с таким ожесточением преследуют именно вас?

– Да…

– Ах, все-таки да… В первый раз наши мнения совпадают… Что ж, я очень рад. Но вы, конечно, по-прежнему понятия не имеете о причинах столь явной ненависти к вашей особе?

– Нет.

– Знаете, сеньор, я очень доволен, что мне пришло в голову приставить к вам… наблюдателей.

– Я тоже, сеньор комиссар, поскольку ваш инспектор, кажется, спас мне жизнь.

– Так оно и есть, можете не сомневаться! Не подоспей вовремя Лусеро, вы бы сейчас плавали в водах Гвадалквивира… а вам, по-моему, куда удобнее в этом кабинете.

– Бесспорно! Но еще лучше я чувствовал бы себя, лежа в постели…

– Я прикажу отвезти вас в гостиницу, как только вы мне скажете, зачем преследовали Просперо Асинеса от «Эспига де Оро».

– Просперо Асинеса?

– Или, иными словами, того, кто напал на вас в Ла Пальма. Инспектору Лусеро совсем недавно пришлось застрелить его на Баркуэта.

– Я хотел свести с ним счеты!

– Мы не очень-то любим, сеньор Моралес, когда иностранцы пытаются вершить здесь закон… Это наше дело. Почему вы не подали жалобу на Асинеса? Я бы арестовал его.

– Я не знал, кто этот человек, и не был уверен, что покушение совершил именно он.

– В отличие от Педро Эрнандеса, едва не сбившего вас в Триане. Тогда вы сразу разобрались, что к чему. Но ведь вы и на Эрнандеса не стали жаловаться, насколько я помню?

Что я мог ответить? Этот полицейский все крепче прижимал меня к стене.

– А кто сказал вам, что Асинеса надо искать в «Эспига де Оро»?

– Никто.

– Странно.

– Я просто гулял и совершенно случайно…

– Я уже просил вас, сеньор, не принимать меня за дурака! – сухо перебил комиссар. – Выйдя из дома в Ла Пальма, вы направились прямиком на улицу Гвадалете, где, судя по тому, что случилось потом, вас уже поджидали. Так скажете вы мне наконец, кто предупредил вас, где искать Асинеса?

– Нет.

Я видел, как Фернандес нервно сжал кулаки и каких усилий ему стоило не дать волю раздражению. А когда он снова заговорил, голос звучал очень жестко. Этот человек явно меня ненавидел.

– Послушайте меня внимательно, сеньор Моралес… Педро Эрнандес и Просперо Асинес – увы, к несчастью, один из них еще жив! – хорошо известные нам торговцы наркотиками. У вас во Франции есть очень мудрая поговорка: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты»… Вы меня поняли?

– Разумеется, сеньор, но вы ошибаетесь.

– Не думаю. Врач не только заклеил раны, но и внимательно осмотрел вас. Вы не употребляете наркотиков… Значит, ограничиваетесь торговлей!

Я не выдержал и рассмеялся. Агента ФБР из отдела по борьбе с наркотиками обвиняют в распространении этой отравы!

– Если бы я знал причины вашего веселья, быть может, тоже с удовольствием посмеялся бы, сеньор.

Тон собеседника меня сразу успокоил.

– Пока я не могу ничего вам сказать, сеньор комиссар, но даю слово, вы совершенно напрасно принимаете меня за бандита.

– Сожалею, но никак не могу вам поверить. Я доверяю лишь тем, кого хорошо знаю, а вы, сеньор, – полная загадка… Кто же вы на самом деле, сеньор Моралес?

– Но мой паспорт…

Фернандес махнул рукой с видом человека, давно утратившего иллюзии на сей счет.

– Существуют превосходные специалисты…

Я встал.

– Можно мне вернуться в гостиницу?

Комиссар тоже поднялся.

– Я прикажу отвезти вас. Имейте в виду, сеньор, я очень упрям и в конце концов обязательно узнаю, зачем вы приехали в Севилью, либо от вас же, либо от вашего убийцы.

– От моего убийцы?

– Не думаете же вы, будто ваши враги, до сих пор действовавшие с таким упорством, вдруг оставят вас в покое? Во всяком случае, я больше не собираюсь вас охранять. Делайте все, что вам вздумается. Но, конечно, если я вам понадоблюсь, всегда с удовольствием помогу… только в обмен на полную откровенность. Однако не стану скрывать, что при первой же попытке нарушить закон, будь она хоть сущим пустяком, я для начала посажу вас под замок, а потом отправлю на границу. Разве что удастся раскопать кое-что серьезное… Уж тогда я позабочусь о вашем будущем на много лет вперед… Договорились?

– Да, все ясно.

– Тогда спокойной ночи, сеньор Моралес.

Несмотря на пожелание комиссара, мне не удалось сомкнуть глаз до самого утра. Не давала покоя страшная мигрень, раны горели, но куда больше отравляла существование мысль, что меня провели как дурачка. Теперь, спокойно обдумав череду событий, я не мог не признать, что в «Эспига де Оро» моего появления и вправду ждали, что пьянчуга нарочно разыгрывал комедию, чтобы прямо у меня под носом предупредить Асинеса, а последний ни разу не обернулся, отлично зная, что я иду следом, и спокойно вел туда, где притаился его сообщник. Однако навязчивее всего в голове вертелся один и тот же вопрос: кто предупредил Асинеса, что я приду в кабачок его искать? Кто, если не Хуан…

Страстная пятница

Лишь после часу дня я с трудом вылез из постели, а не будь свидания с Марией, вообще провалялся бы целый день. Но, не увидев меня, девушка могла испугаться, и, кроме того, мне не терпелось увидеть, какую рожу скорчит маленький негодяй Хуан, обнаружив, что я в очередной раз ускользнул из лап его дружков. Обдумывая вчерашнее, я все больше убеждался, что меня продал именно Хуан. Вероятно, он из той же банды, а я, как идиот, все ему выболтал. К счастью, парень вряд ли узнал много нового, поскольку сообщники наверняка все ему рассказали сразу же по моем приезде в Севилью. И потом, я уже успел наделать столько глупостей, что подсчитывать их не имело смысла – только лишнее унижение. Бессонная ночь, ощущение полного бессилия и ясное понимание сделанных ошибок окрашивали мысли о дальнейшей карьере в ФБР отнюдь не в радужные гона, не говоря уж о том, что связь моего будущего родственника с врагами, которых мне предстоит уничтожить, окончательно добивала. И надежда жениться на Марии вдруг стала совсем эфемерной.

Приводя себя в порядок, я пытался (должен признать, довольно малодушно) отыскать надежные доводы в пользу возможной невиновности Хуана. Уж очень не хотелось причинять такое горе Марии. Может, малыша засекли люди Лажолета? Судя по записке, которую мне передали в Аламеда-де-Эркулес, бандиты в курсе моих отношений с Марией и ее братом… Стало быть, Асинес, заметив маневры Хуана, вполне мог догадаться, на кого тот работает, и тут же обо всем доложить! Тогда за парнем наверняка следили, когда он бежал предупредить меня… В конце концов, в таком предположении нет ничего невероятного… Убедившись, что не имею права считать Хуана виновным, пока не выясню все поподробнее, я вздохнул с облегчением. Какое счастье, что не придется сейчас же рассказывать о своих подозрениях Марии! Похоже, вы становитесь сентиментальным, сеньор Моралес… Но разве не таков удел всех влюбленных?

Они не осмелились войти и поджидали меня у входа в «Кристину». При виде меня Мария смертельно побледнела, и не успел я поздороваться, как девушка дрожащим голосом спросила:

– Они вас ранили?

– Это не имеет значения, раз я здесь, – героически отозвался я.

Хуан схватил меня за руку.

– Видите теперь, что вам следовало прихватить меня с собой?

Зачем? Чтобы помочь или добить? Дабы успокоить невесту, я старался преуменьшить свои страдания, но она и слышать не хотела о том, чтобы идти в ресторан, в результате мне пришлось поймать такси и ехать в Ла Пальма. Мария, несомненно, считала, что там мне будет легче, чем на публике, и, говоря по правде, не ошибалась. Дома девушка оставила нас с братом вдвоем, а сама побежала купить чего-нибудь на ужин. Я закурил и молча уставился на парня. Как заставить его во всем признаться, если, конечно, Хуан и в самом деле виновен? А маленький паршивец смотрел на меня во все глаза, и – да простит мне Бог! – по-моему, во взгляде его читалось искреннее восхищение!

– Этот Просперо… ты с ним знаком?

Хуан удивленно вскинул брови.

– Нет, но по вашему описанию я решил, что, возможно, это тот тип, которого в Триане называют «el Loco»[58]58
  Сумасшедший (исп.)


[Закрыть].

– И как же ты его искал?

– Я знал, что при случае парень подрабатывает у торговца рыбой на улице Сан-Хорхе, ну и пошел взглянуть. «El Loco» и вправду был там.

– Он тебя видел?

– Я даже предложил ему выпить, надеясь что-нибудь выведать.

– Вот как?

– Да, я сказал, что, кажется, видел его на Ла Пальма в тот день, когда он чуть не убил вас на лестнице.

И Хуан рассмеялся, ужасно довольный собой.

– Разумеется, последнего я ему не сказал… А потом подождал, пока парень закончит работу, и незаметно пошел следом. Он зашел в несколько разных кабачков. Наконец, когда мы добрались до «Эспига де Оро», я решил, что наш клиент не в состоянии тащиться куда-то еще, и побежал предупредить вас…

Бедняга Хуан! Он даже не догадывался, что Асинес играл с ним в кошки-мышки! Правда, я сам так опростоволосился, что чувствовал себя не вправе давать уроки кому бы то ни было. В последние дни я, похоже, стал просто чемпионом по попаданию впросак. Но то, что подозрения насчет Хуана отпали, принесло мне огромное облегчение. Пускай малыш не особенно ловок, зато честен. Так-то оно гораздо лучше.

За ужином мне пришлось подробно рассказать о вчерашних приключениях. Мария сочувственно вздыхала, а Хуан то и дело повторял, что, будь он со мной, все обернулось бы иначе. А потом они в два голоса начали уговаривать меня, что я должен поскорее раздобыть оружие. Хуан предложил купить пистолет, если я дам ему две сотни песет. Я дал три и попросил, если удастся, выбрать «люгер». Мария ушла сразу после ужина – сегодня, в Страстную пятницу, ей непременно хотелось пойти в церковь. Через сорок восемь часов Армагурская Дева начнет торжественное шествие по улицам, и моей невесте надо было узнать, не нуждается ли братство в ее услугах – возможно, у вышивальщиц нашлась бы для нее срочная работа. Уходя, девушка сказала, что предупредила о моих подозрениях насчет Оберхнера донью Хосефу и та просила передать мне живейшую благодарность. Сеньора Персель обещала поговорить с мужем, а уж он решит, как поступить.

Хуан нетерпеливо спросил, какой план я разработал, чтобы нанести противнику ответный удар. Не желая уронить себя в глазах малыша, я не стал объяснять, что совершенно сбит с толку и Клифу Андерсону самое время дать мне новые указания, иначе я так и не выберусь из тупика. Правда, сделай я такое признание, Хуан все равно бы не поверил. И я пустился в импровизацию, тем более потрясающую, что парень даже не подозревал, какой все это блеф. Хуан блаженствовал. Нет, право же, стоило только поглядеть на него, чтобы понять, как глупо с моей стороны было подозревать мальчишку в измене. Когда-нибудь, уже в Вашингтоне, я расскажу Хуану о тайных подозрениях на его счет, просто чтобы показать, до какой степени порой могут заблуждаться даже опытные полицейские. И мы вместе посмеемся, правда, за бокалом, увы, не хереса, а кока-колы…

Время от времени я то замирал у какой-нибудь витрины на Сьерпес, то вдруг резко поворачивался и шел обратно, словно что-то потерял. Но, сколько я ни таращил глаза, никак не мог заметить среди славных обитателей Севильи ни одного преследователя. Меж тем в это время на улицах обычно не так уж много народа. Очевидно, комиссар Фернандес сдержал слово, а подручные Лажолета еще переживали ночную неудачу и терялись в догадках, что может связывать меня с севильской полицией. Сам не зная почему, я не обращал особого внимания на угрозы насчет Марии. Возможно, потому, что уже после того, как я получил записку, они снова пытались убить меня. Лажолет не дурак и не мог не понимать, что тронуть Марию – самый надежный способ заставить меня во что бы то ни стало продолжать расследование.

С Хуаном мы договорились встретиться только в шесть часов вечера. Парень попросил меня прийти к Паскуалю на улицу Тонелерос и обещал попытаться к этому времени раздобыть пистолет. Можно сколько угодно хорохориться, но с пистолетом в кармане я бы, несомненно, чувствовал себя гораздо увереннее.

А пока я решил отдохнуть у себя в гостинице, но, едва войдя в номер, настороженно замер. В конце концов, может, это и называют нашим знаменитым шестым чувством? Я готов был поклясться, что сюда кто-то заходил, причем явно не коридорный. Я сразу же побежал к чемоданам поглядеть, не обыскивали ли вещи. Но нет, тайный порядок, в котором я сложил немногочисленные оставшиеся там вещи, никто не нарушил. Однако в тот момент, когда я хотел открыть дверцу шкафа и взглянуть, что делается там, за спиной раздался негромкий голос:

– Que usted lo pase buen, senor.[59]59
  Желаю вам здравствовать, сеньор (исп.)


[Закрыть]

Этот голос… Я так и подпрыгнул и оказался лицом к лицу с беззвучно хохочущим Алонсо. Потрясение оказалось настолько сильным, что я долго стоял, широко открыв рот и не в силах издать ни звука. Алонсо подошел поближе и хлопнул меня по плечу.

– Приди в себя, hombre, все в полном порядке!

– Алонсо!.. Не может быть!

– Ну, Пепе, если я не привидение, надо думать – может…

Мы обнялись. Я все еще не мог поверить такому счастью. Теперь, когда со мной Алонсо, я чувствовал себя в десять раз сильнее. Так вот какие «новые образцы» имел в вид). Андерсон! Ну, уж вдвоем-то мы покончим с Лажолетом, можно не сомневаться!

– Ты остановился здесь же?

Муакил поклонился.

– Луис Марчеро, землевладелец из Аргентины. Приехал в Севилью на Святую неделю. А этот отель рекомендовало мне агентство в Буэнос-Айресе, куда я обратился за справками.

Я настолько обалдел от восторга, что просто не мог подобрать слов, вернее, новостей накопилось слишком много и пойди разбери, с чего начать. Алонсо сообщил мне, что Рут чувствует себя превосходно, но очень волнуется за меня (представляю, как она бы встревожилась, узнав все, что со мной произошло после гибели Эскуариса! Но мое письмо еще не дошло, и Рут, как и ее муж, понятия не имели о существовании Марии), потом он передал мне поцелуй и уверил, будто его супруга надеется, что очарование вновь обретенной Андалусии не заставит меня забыть о ней и я очень скоро вернусь в Вашингтон.

– Короче, у меня такое ощущение, будто на помощь тебе меня скорее послала Рут, чем Клиф Андерсон. Во всяком случае, она просила меня привезти тебя обратно, и поскорее. Право, не понимаю, какие такие достоинства нашла в тебе моя жена, но порой я всерьез думаю, уж не жалеет ли она, что предпочла меня!

– Ты оказался в невыгодном положении мужа, которого она видит каждый день, а я по-прежнему остаюсь бегающим на свободе холостяком!

– Послушать тебя – выходит, будто Рут отложила тебя как спелую грушу на сладкое? И, если вдруг овдовеет…

Мы оба расхохотались, но тут же, не сговариваясь, одновременно подняли левую руку со скрещенными пальцами, чтобы не накликать беду. В конце концов, один из нас был андалусцем, второй – мексиканцем… Потом я осведомился о здоровье «сеньора» Хосе, своего крестника, узнал, что все благополучно, и Муакил перешел к самому главному: Клиф Андерсон, беспокоясь о моей судьбе (событие настолько невероятное, что потрясло меня до глубины души), решил отправить друга на выручку. Андерсон предоставлял нам обоим полную свободу действий и обещал по мере возможности прикрыть. Зато он ни в коем случае не желал, чтобы мы вернулись в Вашингтон, не свернув шею Лажолету. Узнав все новости, я наконец мог перейти к более всего занимавшей меня теме – с первой же минуты мне не терпелось выложить Алонсо потрясающую новость.

– Знаешь, старина, по-моему, Рут не стоит на меня особенно рассчитывать, даже если, паче чаяния, ей бы вздумалось, продемонстрировав здравый смысл, бросить тебя!

– Ага! Так ты ей изменяешь?

– Честно говоря…

– А ну-ка, выкладывай!

Тут-то я и рассказал ему о Марии дель Дульсе Номбре. О ней я мог говорить до бесконечности, и Алонсо узнал обо всем: и о нашей встрече после первого покушения на мою жизнь, и о прогулке, и о помолвке, и об обеде у Перселей, и о моих подозрениях насчет Оберхнера, и о сомнениях в честности Хуана, и даже о записке, которую я получил в Аламеда-де-Эркулес. Умолк я, только почувствовав, что пора отдышаться. Алонсо слушал, не перебивая. А потом он долго смотрел на меня.

– Послушай, Пепе… сдается мне, тебя всерьез шарахнуло!

– Думаю, да.

– И, по-твоему, она поедет с тобой в Вашингтон?

– Обещала.

– В таком случае тут и думать не о чем: садись вместе с ней на ближайший самолет. Судя по тому, с какой яростью тебя преследуют люди Лажолета, они не остановятся ни перед чем. Ты должен поберечь свою Марию. Я сам объясню Клифу, что заставил тебя вернуться домой, поскольку ты окончательно «засветился». Согласен?

– Нет.

– Почему?

– Да потому что я, хоть и влюбился, но еще не стал из-за этого ни трусом, ни подонком. Тебя послали сюда, чтобы мы вместе довели дело до конца, и мы точно так и поступим, сеньор, или опять-таки сообща сложим головы. К тому же я уверен: Мария ни за что не согласится, чтобы я удрал, даже ради ее собственного спасения.

Алонсо исчерпал все возможные аргументы, пытаясь убедить меня уехать, и в конце концов мы чуть не поругались. Но я оставался непоколебим. У меня с Лажолетом теперь были личные счеты. Кто-то из нас в этом деле непременно сложит голову, и я поклялся сделать все возможное, чтобы победил не он. Убедившись, что спорить со мной бесполезно, Алонсо уступил, и мы вместе перебрали в памяти все случившееся с тех пор, как я приехал в Испанию. Я не стал скрывать, что больше всего меня поразило то, как, несмотря на тщательно продуманную «легенду», противники заранее узнали о моем приезде. Алонсо предположил, что, вероятно, у Лажолета везде есть свои люди – как в Севилье, так и на границе. Надо думать, у него очень солидная организация, и нам придется немало попотеть, чтобы ее уничтожить. Я снова упомянул о странном представителе гамбургской торговой фирмы, как видно, ни разу не бывавшем в Гамбурге. По-видимому, Алонсо это заинтересовало куда больше, чем все покушения на мою особу, так что я даже втайне немного подосадовал. Тем не менее, когда я выложил все сведения и поделился предположениями, друг снова попробовал убедить меня вернуться в Вашингтон. И опять я воспротивился с величайшим пылом.

Мы так увлеклись разговором, что совсем забыли о времени. Мне уже пора было бежать на встречу с Хуаном, и я решил прихватить с собой Алонсо – пусть познакомится с братом Марии. А мою невесту он увидит сегодня за ужином. Алонсо с радостью согласился, тем более что не испытывал ни малейшего желания прятаться от подручных Лажолета. А бумаги на имя богатого аргентинца он прихватил лишь во избежание конфликтов с испанскими властями.

Когда мы добрались до кабачка «У Паскуале», Хуан уже ждал. Я познакомил его с Алонсо и не стал скрывать от брата Марии, что Муакил – не только мой друг, но и коллега и прислан помогать. Как только официант, выполнив заказ, удалился, Хуан гордо вытащил из кармана заказанный мной «люгер». Я внимательно осмотрел пистолет, по профессиональной привычке отметив, что на нем стоит номер 32834, и передал Алонсо. Тот с такой же тщательностью осмотрел оружие. Оба мы решили, что пистолет очень хорош, и похвалили Хуана за расторопность. Молодой человек передал мне еще и три новых полных магазина, так что в случае необходимости я вполне мог бы выдержать осаду, и даже не одну. Я так радовался приезду Алонсо, что предложил нанять фиакр и, словно заправские туристы, покататься по городу, пока не настанет время ехать на Ла Пальма. Пока мы с Хуаном искали экипаж, Алонсо пошел купить коробочку «пурос», о которых, по его признанию, мечтал с тех пор, как пересек границу Испании. Похожая на Россинанта лошадь чинным шагом повезла нас, будто каких-нибудь путешествующих англосаксов, сначала вокруг Маэстрансы, потом на Пасео Христофора Колумба, Пасео де Лас Делисиас, оттуда – в парк Марии-Луизы поклониться статуе Сида Кампеадора[60]60
  Национальный герой средневековой Испании, центральная фигура испанской эпической литературы Исторический прототип – Руй (Родриго) Диас де Бивар (род. ок. 1099 г. в Валенсии). За доблесть и множество подвигов получил от арабов имя Сид («сеид», «сиди» – господин). Кампеадор – Воитель, Ратоборец.


[Закрыть], и мимо цветущих садов Мурильо мы скользнули в прелестный баррио Санта-Крус и снова оказались в самом сердце Севильи. Мы радовались, как дети, и совершенно забыли про Лажолета. Кучер высадил нас на площади Спасителя и, получив щедрое вознаграждение, долго кричал вслед «Vaya con Dios», так что у нас совсем потеплело на сердце.

Послушайся мы Алонсо, наверное, закупили бы целые горы провизии. Ему хотелось все купить, всего попробовать. У Хуана чуть живот не заболел от смеха. Лишь совместными усилиями нам удалось заставить Муакила ограничиться гамбас, адьбондигас, альса чофас релленас, эмпанадильяс и манос де тернера гвисадас[61]61
  Гамбас – крупные креветки. Адьбондигас – мясные или рыбные тефтельки. Альса чофас релленас – фаршированные артишоки. Эмпанадильяс – рыбные пирожки. Манос де тернера гвисадас – телячьи ножки под соусом. Карне де мербрильо – айвовое желе. Бискочо боррачо – ромовая баба. «Сан Садурни де нойя» – каталонское пенистое вино.


[Закрыть]. Хуан нес сыр, карне де мербрильо и бискочо боррачо, а я с трудом удерживал множество бутылок хереса, мускателя и «Сан Садурни де нойя», навьюченных на меня Алонсо.

Войдя в дом, Мария дель Дульсе Номбре остолбенела, пораженная обилием разложенных на столе яств. Алонсо попросил у нас с Хуаном разрешения поцеловать девушку от себя и от имени Рут, которая в скором времени станет ей сестрой. Пока Мария и ее брат накрывали на стол и подогревали готовые блюда, друг отвел меня в сторонку и шепнул, что еще в жизни не видывал такой красивой девушки, как моя невеста. Стараясь скрыть волнение, я попросил его не повторять такой же злой шутки, как в те времена, когда я ухаживал за Рут. Алонсо со смехом возразил, мол, теперь мне больше нечего опасаться – его жизнь в достаточной мере занята Рут и «сеньором» Хосе, и добавил, что, коли так пойдет и дальше, мы, похоже, создадим в ФБР настоящую испанскую колонию, а Клифу Андерсону придется учить язык, коли он захочет выведать наши секреты.

Еще до ужина Мария рассказала, что донья Хосефа сообщила ей важную новость. Сеньор Персель выяснил, что Оберхнер – просто самозванец, мелкий жулик, задумавший, по всей видимости, сорвать приличные комиссионные за фиктивную сделку и скрыться с добычей. Не желая иметь дело с полицией, дон Альфонсо просто выставил наглого тевтона за дверь. Супруги благодарили меня за то, что я открыл им глаза, и приглашали прийти обедать или ужинать в любое удобное для меня время. Из всего сказанного я заключил, что, вероятно, Карл Оберхнер не питает ко мне особо теплых чувств (если, конечно, понял, что удар исходит от меня), но, в конце концов, при моем тогдашнем положении одним врагом больше, одним – меньше – не имело значения.

Мария пробыла с нами очень недолго и все это время расспрашивала Алонсо о Рут, о «сеньоре» Хосе, просила показать фотографии малыша. Но, главное, брат с сестрой хотели побольше узнать о Вашингтоне, городе, где им скоро предстояло жить. Потом девушка отправилась в церковь Сан-Хуан, а мы еще долго сидели за столом, запивая ромовую бабу мускателем. Всех троих охватило безудержное веселье, и я настолько воспарил к облакам, что готов был признать: да, кое в чем (правда, я не сумел бы объяснить, в чем именно) Вашингтон может сравниться с Севильей. Но самое занятное – что Алонсо со мной соглашался. Короче, нам так хотелось видеть все в розовом свете, что, пожалуй, никто не стал бы оспаривать возможность отправиться в свадебное путешествие на Луну, хотя мы с коллегой отлично знали, что все уважающие себя граждане Соединенных Штатов в таких случаях непременно едут любоваться Ниагарским водопадом.

Лишь около часу ночи мы наконец стали прощаться. Спускаясь по лестнице, все трое пели, а Хуан, сначала решивший проводить нас до крыльца, не пожелал возвращаться домой. Малыш дошел с нами до «Сесил-Ориента» и там предложил пропустить по последней рюмочке «У Паскуале». Я был настолько взбудоражен, что не надеялся сразу заснуть, и охотно согласился. Но Алонсо уже спал на ходу, и мы оставили его в гостинице. По правде говоря, дело не ограничилось «рюмочкой», и, когда я в свою очередь поднялся из-за стола, оставив Хуана дремать, опустив голову на скрещенные руки, в мозгу у меня изрядно шумело. Поднимаясь по улице Сарагосы, я вдруг заметил, что следом тихонько едет машина. Опьянение как рукой сняло. Неужто подручные Лажолета, как в каком-нибудь гангстерском фильме, изрешетят меня прямо посреди улицы? В полной панике я стал искать глазами возможное укрытие, но по ночам в Севилье, как и везде в Испании, двери крепко заперты, а ни единого серено[62]62
  Сторож (исп.)


[Закрыть] я поблизости не заметил. Машина поравнялась со мной, и я уже в полном отчаянии хотел броситься на землю, как вдруг автомобиль замер и меня окликнули по имени:

– Сеньор Моралес?

Я обернулся и узнал инспектора Лусеро. Приоткрыв дверцу, полицейский сделал мне знак подойти поближе.

– Сеньор Моралес, комиссар Фернандес очень хотел бы увидеться с вами.

– Так поздно?

– Вы прекрасно знаете, сеньор, что в Испании, и особенно в Андалусии, предпочитают работать по ночам.

– Вероятно, я еще не вполне акклиматизировался, но, честно говоря, мне бы очень хотелось сейчас лечь… Будьте любезны, передайте комиссару Фернандесу мои извинения и скажите, что…

– Боюсь, это невозможно, сеньор, – мягко перебил меня Лусеро. – Мой шеф ждет вас уже много часов… Он не хотел портить вам вечер, но ведь нельзя же, чтобы его ожидание оказалось напрасным?

Несмотря на безукоризненную любезность полицейского, я догадывался, что он получил строгий приказ и ни в коем случае не позволит мне добраться до «Сесил-Ориента», минуя Фернандеса. Смирившись с неизбежным, я пожал плечами.

– Ладно.

– Благодарю, сеньор, я не сомневался, что вы поймете меня правильно.

Фернандес сидел в кресле, но заострившиеся черты лица выдавали бесконечную усталость. В кабинете тошнотворно пахло остывшим табаком. Лусеро вышел, и комиссар предложил мне сесть. Сначала он молча смотрел на меня, не говоря ни слова.

– Я уже предупредил вас, сеньор Моралес, что ожидаю первого же повода отправить вас на границу. К сожалению, вам не придется провести здесь Святую неделю… Завтра вы сядете в ночной скорый и поедете в Мадрид, а оттуда – в Ирун… Место закажут заранее, а Испании вам больше никогда не видать.

Я так удивился, что лишь с трудом выдавил из себя:

– Но… по… почему?

– Потому что я не могу позволить иностранцам приезжать к нам на праздник с револьвером в кармане!

И, повысив голос, полицейский добавил:

– Полагаю, вы не из особой преданности Макарене или Иисусу Всемогущему раздобыли пистолет системы «люгер», зарегистрированный под номером тридцать две тысячи восемьсот тридцать четыре?

Опять меня обвели вокруг пальца!

– Но как вы…

– …оказался в курсе? Очень просто – получил анонимный звонок. Однако, судя по выражению вашего лица, это не было розыгрышем? Ну, сеньор Моралес, отдайте мне оружие!

Я протянул пистолет. Фернандес внимательно осмотрел его и даже понюхал дуло.

– Американская контрабанда… А где запасной магазин?

Я молча отдал все три. Комиссар присвистнул от удивления. Хотя, очень возможно, не слишком искреннего.

– Три магазина? Вы что же, решили учинить тут настоящую бойню?

Фернандес встал, подошел ко мне и, нагнувшись к самому лицу, проговорил:

– В последний раз спрашиваю, сеньор Моралес: кто вы такой?

Он подождал ответа, но я упорно молчал. Полицейский снова выпрямился.

– Как вам угодно… я мог бы содрать с вас очень внушительный штраф, но предпочитаю просто выслать из страны…

Я чувствовал, что комиссар принял окончательное решение и ничто не заставит его передумать, хотя… А в конце-то концов, чем я теперь рискую? Пусть сейчас Фернандес ненавидит меня всеми фибрами души, но, пожалуй, откровенность может сделать его очень ценным союзником. И я тяжело вздохнул, как человек, полностью осознающий поражение и готовый сдаться на милость победителя.

– Ладно, сеньор комиссар, ваша взяла…

Он подозрительно уставился на меня.

– И что это значит?

– Вы правильно угадали…

– То есть?

– Я действительно приехал в Севилью из-за наркотиков…

Он ударил меня так неожиданно, что я не успел среагировать. Меж тем сеньор Фернандес явно не пожалел сил и сразу же разбил мне скулу, а я отлетел вместе с креслом и больно стукнулся о шкаф-картотеку у противоположной стены. Ну и удар! Пока я тряс головой, пытаясь сообразить, что на него нашло, и вытирал ребром ладони стекавшую по подбородку кровь, полицейский сквозь зубы прошипел:

– Arriba, cobarde.[63]63
  Вставай, трус (исп.)


[Закрыть]

Ничего себе манеры!.. Я с трудом выбрался из-под кресла, но, как только вновь принял вертикальное положение, Фернандес снова налетел, как смерч, и я едва успел парировать правым плечом новый удар. Я начал сердиться по-настоящему и в ярости крикнул:

– Basta![64]64
  Довольно, хватит! (исп.)


[Закрыть]

Тут дверь открылась, и всегда любезный добряк Лусеро попытался сразу же двинуть меня ногой пониже пояса. И опять я не без труда успел подставить бедро. Если не навести порядок немедленно, эти два психа меня просто прикончат. Я схватил инспектора за руки и, собрав все силы, швырнул через плечо прямо на стол комиссара. На некоторое время хотя бы один утратил интерес к моей особе. Но комиссар в ту же секунду стукнул меня по голове рукояткой пистолета. Из глаз посыпались искры, и я рухнул на пол.

– Сопротивляться вздумал, а?

Фернандес презрительно хмыкнул. Лицо его кривила гримаса ненависти – я не раз видел такую у тех, кто пытался меня убить. Но я вовсе не желал окончить дни свои так по-идиотски! Я попробовал встать, но тут же снова полетел на пол, только на сей раз следовало поблагодарить за угощение Лусеро – он пришел в себя и незаметно подкрался сзади. Однако куда больше, чем вполне реальная опасность (эти чокнутые и в самом деле, похоже, вознамерились меня прикончить!), раздражало то, что я никак не мог взять в толк, откуда подобное остервенение. Словно догадавшись о моем полном замешательстве, Фернандес удержал помощника и угрожающе навис надо мной.

– Не понимаете, а, Моралес? Что ж, сейчас я вам расскажу одну историю… Жил в этом городе один государственный служащий, и было у него единственное дитя, девочка по имени Инес…

Я так ошалел от несуразности всего происходящего, что даже не подумал встать.

– Очень красивая девушка, Моралес… и отец ею безумно гордился… Так гордился, что и не следил за знакомствами дочки, как следовало бы… Несмотря на то что много лет проработал в полиции, этот отец не желал верить, что на земле так много подонков! Инес заболела… тяжко заболела и страшно мучилась… Ее отправили восстанавливать силы на шикарный курорт, потому как родители полагали, будто для их девочки никакие жертвы не в тягость… А там… какая-то подлая мразь приучила ее к наркотикам… Откройся Инес отцу сразу же, тот мог бы ее спасти… вылечить… но бедняжку наверняка слишком терзал стыд, и порок укоренился… Девочка начала красть у родителей, чтобы раздобыть отраву… наконец, подделала отцовскую подпись на чеке… а поняв, что натворила… Инес покончила с собой, Моралес… бросилась в Гвадалквивир…