Текст книги "Овернские влюбленные"

Соня повесила трубку и, обернувшись к мадам Шерминьяк и Франсуа, торжествующе бросила:

– Он едет!

V

Войдя в комнату, Альбер сразу бросился к прилегшей на диван жене.

– Соня! Бедная моя! Что он с тобой сделал, этот негодяй?

– Мне уже никто не поможет, Альбер, – прохрипела молодая женщина.

– Я спасу тебя, дорогая! За мной едет Периньяк.

Нотариус выпрямился и налетел на Франсуа.

– Мерзавец! Почему…

– Я… я не виноват…

– Не отпирайтесь, Франсуа, вы убийца! Я все знаю!

Мадам Шерминьяк ринулась в бой.

– Прошу вас выбирать выражения! Если бы эта… Иезавель сидела дома, она бы и сейчас была в добром здравии! Так нет же, она приперлась совращать ребенка – вот и получила по заслугам!

Удивленный неожиданным нападением, нотариус повернулся к Франсуа.

– Это еще что?

Софи, возмутившись, что ее сочли неодушевленным предметом, накинулась на мэтра Альбера.

– Да вы, я вижу, забыли, где находитесь? Так я напомню вам! Я – вдова Шерминьяк, урожденная Софи Шальмазель, владелица этого дома! Извольте немедленно выйти вон!

– Не вам мне приказывать! Уйду, когда сочту нужным!

– Ах, вот как! Значит, если вашей похотливой супруге вздумалось преследовать беззащитного молодого человека… даже у него дома, то вы считаете себя вправе вламываться сюда? Что вы здесь ищете? Уж не деньги ли?

– О! За такие слова, мадам, вам придется отвечать по суду!

Софи разразилась недобрым смехом.

– И вы сможете объяснить судьям, что ваша законная половина забыла у моего постояльца?

Пораженный этим замечанием, мэтр Альбер вернулся к жене.

– По крайней мере в одном эта мегера права, Соня. Зачем вы здесь? Согласитесь, что добродетельной супруге не пристало глотать яд на квартире холостяка?

– Тебя ничто не изменит, Альбер, – с горечью простонала умирающая. – Ты всегда будешь видеть только внешнюю сторону… Думай теперь все, что тебе угодно, но дай мне спокойно умереть!

– Однако…

На сей раз вдова Шерминьяк поддержала соперницу.

– Верно, отвяжитесь от нее! А я тем временем позвоню в полицию. Пусть они мне скажут, по какому праву совершенно посторонние люди являются в мой дом умирать!

Софи сняла трубку, и в это время вбежал перепуганный доктор Периньяк. Волнение, однако, не помешало ему действовать хладнокровно. Выяснив, что произошло, он сунул пузырек в карман и сказал, что немедленно отвезет мадам Парнак к себе в клинику. Там больной сделают промывание желудка, а в лаборатории исследуют содержимое флакона. Таким образом, выяснится, что там за яд.

Выходя из комнаты, нотариус обернулся к Франсуа.

– Молите Небо, чтобы она выжила, иначе… Думаю, излишним будет говорить, что я больше не желаю видеть вас в конторе. Ремуйе принесет вам заработанные деньги, а вы напишете расписку.

Оставшись вдвоем с мадам Шерминьяк, Лепито в полном отчаянии стал жаловаться на горькую судьбу?

– Господи! За что мне такое? Ну почему она думает, будто это я ударил ее в саду, а теперь еще и отравил? Как она может это думать про меня… Нет, эта женщина безумна, совершенно безумна!

– Интриганка! Хочет привлечь к себе внимание, не больше! – толковала на свой лад вдова.

– Привлечь к себе внимание самоубийством?

– А почему бы нет?

– Но ведь она, наверное, умрет?

– Такова жизнь…

– …А я теперь вот потерял работу!

– Не волнуйтесь, Франсуа… Нечего тужить, пока есть я!

И вдова уже хотела приступить к самым нежным признаниям, как в дверь с величайшей деликатностью постучали. Войдя, инспектор Лакоссад сразу принялся за Лепито.

– Я, конечно, знаю утверждение наших соседей, немцев, что «здравый смысл у молодых людей – все равно что весенний лед», но, право же, Лепито, последнее время вы заставляете нас слишком много заниматься своей особой! Почему вы звонили в полицию, мадам?

Софи Шерминьяк, обрадовавшись неожиданному слушателю, со многими подробностями и отступлениями изложила свою сугубо личную версию происшедшего; как ни странно, но инспектор все же кое-что понял.

– Значит, так… Мадам Парнак пришла в гости к мсье Лепито, и этот последний отравил ее. У несчастной все же хватило сил позвонить мужу, а тот, в свою очередь, вызвал доктора Периньяка, который сейчас отхаживает мадам Парнак у себя в клинике. Я правильно изложил суть дела?

– Почти… – отозвался Франсуа. – Только это не я напоил ядом мадам Парнак, она выпила его по собственному почину.

– Зная, что это яд?

– Нет… я сказал, что это микстура от горла…

– А у мадам Парнак болело горло?

– Да…

– Плохо… очень плохо!

– Клянусь вам, я никак не предполагал, что она возьмет флакон!

– В таком случае, почему вы не помешали?

– Потому что она отхлебнула этого чертового снадобья, пока я разговаривал с мадам Шерминьяк на лестничной площадке.

– А что там был за яд?

– Понятия не имею.

– В самом деле?

– Мне его принесли всего за несколько минут до этого.

– Значит, вы его заказывали?

– Нет.

– Странный подарок, вы не находите?

– Я забрал пузырек у одного человека, который собирался покончить с собой.

– Здесь?

– Да.

Немного помолчав, Лакоссад заметил:

– Как нарочно, припомнилась одна мысль Дидро: «Недоверчивость бывает пороком глупца, а доверчивость – недостатком умного человека…» Тем хуже! Я согласен прослыть дураком, но уж слишком ваш рассказ неправдоподобен. Мсье Лепито, я попрошу вас следовать за мной в комиссариат.

Вдова вскочила.

– Вы не имеете права тащить его в участок как какого-то злоумышленника!

– Да нет, что вы, пока мсье Лепито просто подозреваемый.

– Но вы не имеете права!

– Вы так думаете? Идемте, Лепито.

– Я готов, инспектор.

Софи вцепилась в молодого человека.

– Нет-нет! Не ходите! Этот человек вас ненавидит! Он служит вашим врагам!

Когда Франсуа вышел, Лакоссад шепнул мадам Шерминьяк:

– Я не стану сердиться на вас за эти глупые и обидные слова, ибо еще Демокрит писал: «Подобно тому как облака скрывают солнце, страсть помрачает человеческий разум».

Набивая трубку, комиссар Шаллан признался своему подчиненному:

– Эта семейка Парнак начинает здорово действовать мне на нервы: сомнительное самоубийство, непонятное нападение, покушение без всякой видимой причины и в довершение всего – совершенно бредовая попытка отравления. Это уже слишком. Вы не находите?

– Да, вне всякого сомнения, вы правы.

– И больше всего в этой истории раздражает полная бессмысленность всех этих действий.

– Да, комиссар, полная… Разве что нам удастся все же найти логику, которая движет этой, на первый взгляд более чем странной, чередой событий.

– Возможно! Но черт меня побери, если я вижу хоть какую-то связь между настоящим или мнимым самоубийством мсье Дезире и попыткой пылкого воздыхателя отравить Соню Парнак!

– Или тем, кто лишь притворяется воздыхателем. Как говорят в Будапеште, «торговец ядом рисует на вывеске цветы».

– Теперь уже вы обернулись против Лепито, а?

– Сейчас я не вижу другого объяснения.

– Ну-ка выкладывайте, что у вас на уме!

– Предположим, Франсуа Лепито прикидывается порядочным человеком, но на самом деле это не имеющий ни крупицы совести честолюбец. Нужны доказательства? Пожалуйста, кто б иной сумел одновременно тронуть сердце дочери хозяина, очаровать домовладелицу и при этом осаждать еще Соню Парнак?

– А вдруг по каким-то непонятным для нас причинам этот молодой человек просто-напросто неотразим?

– Почему в таком случае он не разуверит вдову Шерминьяк? Почему не скажет правды Мишель Парнак? Зачем увивается за Соней?

– Не исключено, что просто ради забавы. Конечно, это довольно цинично, но такие вещи стары как мир.

– Цинизм, доходящий до покушения на жизнь?..

– Так-так, интересный поворот, продолжайте.

– Итак (естественно, это только предположение), наш Лепито, если можно так выразиться, хладнокровный соблазнитель. В таком случае он никогда не теряет голову и никакая страсть не нарушает его расчетов. Оставим в стороне нежные чувства, которые питает к Лепито домовладелица, хотя это наверняка приносит ему кое-какие материальные выгоды… Зато я уверен, что крошка Мишель очень и очень нравится молодому человеку. Она молода, свежа, недурна собой и, скорее всего, получит немалое приданое. Наш Лепито собаку съел в искусстве обольщения, а потому делает вид, будто девушка ему безразлична. И чем больше он изображает равнодушие, тем больше влюбляется Мишель. Она не может допустить, что ею, богатой наследницей, пренебрегает какой-то нищий клерк. Может быть, Лепито ухаживает за мачехой как раз для того, чтобы вызвать ревность у ее падчерицы? Но вообще-то я склонен считать, что наш честолюбец хочет получить все сразу, и немедленно. Ему известно, что мсье Дезире завещал все имущество брату. Он знает и то, что мсье Альбер все оставит жене и дочери. Нетрудно предположить, что после смерти одной из женщин другая станет единственной наследницей состояния Парнаков. Стало быть, задача Лепито проста: сделать так, чтобы в живых осталась одна Мишель, которая его любит и ни о чем не мечтает, кроме как выйти за него замуж. Ну, остальное, как говорится, дело техники. Помните, как все началось? Вначале произошла ссора между мсье Дезире и Лепито, потом, через несколько часов смерть старика. По-видимому, Парнак-старший вывел предприимчивого клерка на чистую воду, и Франсуа вынужден был в целях самозащиты убить «Мсье Старшего». Затем он пытался прикончить Соню, назначив ей свидание в ночном саду, подсунул взрывчатку в машину мсье Альбера. Но тут у него произошли две осечки подряд. В темноте он не заметил, что в тот вечер на Соне был пышный шиньон, значительно смягчивший удар. Не знал он и о том, что нотариус выедет несколько раньше против прежнего. И наконец, Франсуа совершает повторную попытку отправить Соню на тот свет: под видом микстуры он подсовывает несчастной женщине яд. Такова, на мой взгляд, логика событий, если я прав, конечно. Вот так вот, а вы еще сетовали на их бессвязность, господин комиссар. В сущности все это лишь подтверждает замечание Эсхила: «Из нарушения меры произрастает безумие, а жатву приходится пожинать слезами».

– Дорогой мой Лакоссад, вы всегда призываете на помощь столь великие авторитеты, что с вами почти невозможно спорить. Из ваших логических построений я могу вынести по крайней мере одну, но глубокую мысль: все эти несчастья отнюдь не случайны. За каждым из них стоит чья-то злая воля, наметившая вполне определенный план, осуществлению которого могли частично помешать лишь непредвиденные обстоятельства: шиньон на затылке Сони Парнак или решение нотариуса выехать из дому раньше, чем обычно. Я согласен с вами, главный побудительный мотив убийцы – деньги. Вместе с тем я отнюдь не испытываю вашей уверенности в том, что касается личности преступника. Во-первых, Лепито до сих пор не привлекал нашего внимания и ни разу ни в чем не проявил какого-то особого честолюбия. Так что все, что вы поставили ему в вину, можно толковать совершенно иначе. А что, если Франсуа любит Соню Парнак больше, чем Мишель со всем ее приданым? Ведь неопытные молодые люди довольно часто влюбляются в красивых и зрелых женщин! На домовладелицу вообще не стоит обращать внимания. Она напоминает мне мадам Потифар, готовую проглотить бедняжку Иосифа. А вдруг убийца, зная о страсти Лепито к Соне, решил воспользоваться этим, чтобы свалить на молодого человека собственные преступления? Услышав о ссоре между Франсуа и «Мсье Старшим», он решил, что это прекрасная возможность избавиться от старика. Скандала он не хотел, поскольку это могло бы насторожить будущие жертвы, предпочел сымитировать самоубийство, отлично понимая, что, если полиция заподозрит неладное, расплачиваться придется Лепито. И вы действительно сочли его виновным, Лакоссад. А кроме того, мой дорогой Ансельм, позвольте заметить, что Соня Парнак наверняка отправилась к клерку своего мужа вовсе не для того, чтобы потолковать о Кодексе. Ну как, убедительно? Вот так вот, дорогой! Между нами говоря, ваша версия страдает довольно крупным изъяном.

– В чем же?

– В основном, дружище Лакоссад! Вы приписываете Франсуа Лепито какое-то совершенно дьявольское коварство, и если ваши предположения верны, то он хитер как змей. Но тогда чем вы объясните, что он как последний дурак отравил Соню у себя дома? Действуя таким образом, он выдал себя с головой мужу, потерял работу и утратил всякую надежду жениться на Мишель!

– Да… вы правы, получается ужасная чепуха. Но если не он, то кто же?

– Давайте честно признаем, что не имеем об этом ни малейшего представления.

– И что в таком случае нам делать с Лепито?

– Допрошу его, как полагается, а потом подождем, не подаст ли Соня Парнак жалобу, хотя, по правде сказать, меня бы это очень удивило. Не думаю, чтобы он просидел тут больше чем до завтрашнего утра. А теперь приведите-ка мне этого молодого человека, за чье сердце, на его беду, сражается так много дам.

Франсуа больше походил на мальчишку, пойманного с поличным за кражей варенья, чем на матерого преступника. Глядя, как молодой человек смущенно переминается с ноги на ногу, не зная, куда деть руки, Шаллан вдруг подумал, что он отчаянно напоминает пингвина. Лакоссад усадил Франсуа напротив комиссара и тоже остался в комнате.

– Вы причиняете нам слишком много хлопот, мсье Лепито, а мы, полицейские, не особенно любим возмутителей покоя, – сказал Шаллан.

– Поверьте, господин комиссар, я…

– Не перебивайте. Так вот, пока вам не предъявлено никаких официальных обвинений и я не собираюсь держать вас под арестом. Сейчас вы просто свидетель, от которого я надеюсь получить кое-какие разъяснения насчет того, что творится у Парнаков. А поэтому вам придется ответить на все мои вопросы.

– С удовольствием, господин комиссар.

– Превосходно. С вашей внепрофессиональной деятельностью, мсье Лепито, тесно связаны три женских имени. Прошу вас, проясните наше недоумение и признайтесь, в которую из них вы влюблены на самом деле?

– Вы никому не скажете, господин комиссар?

– Все останется между нами, если судопроизводство не потребует обратного.

– В Соню Парнак…

– Вот как? А что же тогда с Мишель Парнак?

– Ее я тоже очень люблю, но совсем по-другому. Это всего-навсего дружеское чувство. Мишель сама во что бы то ни стало хочет, чтобы я на ней женился… Но, сами понимаете, отец ни за что на это не согласится. Впрочем, отказ меня не огорчил бы, поскольку я люблю другую.

– А Софи Шерминьяк?

Франсуа вытаращил глаза.

– Что?!

– Разве вы не ухаживаете за своей домовладелицей?

– Вы что, ни разу ее не видели?

– Однако вдова убеждена, будто вы умираете от любви к ней и только никак не решитесь признаться, – вступил в разговор Лакоссад.

– Ну и ну…

– Что вы об этом думаете, Ансельм? – осведомился Шаллан.

– Пожалуй, тут мсье Лепито вполне искренен. В надежде немного скрасить свое существование вдова приняла желаемое за действительное. Кстати, это напоминает мне высказывание Шамфора: «Воображение, порождающее иллюзии, подобно розовому кусту, цветущему круглый год».

– Допустим, вы сказали нам правду, мсье Лепито. Но вы же не станете отрицать, что всего за несколько часов до смерти мсье Дезире между вами произошла бурная ссора?

– Это верно.

– Из-за чего вы не поладили?

– Мсье Дезире узнал о моей любви к мадам Парнак.

– Каким образом?

– Старик нашел одно, а может и несколько писем, которые я писал его невестке.

– А эта дама отвечала вам взаимностью?

– Я так думал.

– Но теперь считаете иначе?

– Да.

– Однако у вас было ночное свидание в саду?

– Я сам просил о нем, чтобы рассказать о своей ссоре с ее деверем. «Мсье Старший» ненавидел Соню.

– Скажите, мсье Лепито, что вас толкнуло на преступление – оскорбленная любовь, ревность? Почему вы пытались отравить мадам Парнак?

– Это не я!

– Но кто же тогда?

– Она отравилась сама!

И Франсуа снова рассказал, как все это случилось, не упоминая, однако, имени Мишель.

– Но если у вас не было преступных замыслов против мадам Парнак, зачем вы сказали ей, будто это микстура?

– Я ляпнул первое, что пришло в голову.

– Самое досадное, что вы назвали яд микстурой от горла, в то время как у мадам Парнак и в самом деле болело горло.

– Тогда я об этом не знал!

– Не очень-то удобоваримая история, мсье Лепито… Назовите имя человека, который принес вас пузырек.

– Не могу.

– Почему?

– Это было бы постыдно.

– Еще постыднее – оказаться на скамье подсудимых по обвинению в убийстве. А именно это может с вами случиться, если будете так себя вести.

– Господин комиссар, бывают низости, на которые порядочный мужчина не пойдет даже ради собственного спасения!

– Прелестно! Понадеемся, что это благородное убеждение утешит вас, если дело обернется совсем скверно. Пока мы не получим известий из клиники, мсье Лепито, вы останетесь здесь. Уведите его, Лакоссад, и оставьте у себя в кабинете. Я уверен, что у мсье Лепито хватит ума не пытаться сбежать.

– А знаете, старина, – проговорил комиссар, когда Лакоссад вернулся, – сдается мне, молодой человек говорит правду. Ну и путаница! Все, за исключением мсье Дезире, были уверены, что он ухаживает за богатой наследницей, а на самом деле клерк вздыхал по хозяйке дома!.. Кто знает, быть может, именно проницательность стоила Парнаку-старшему жизни… Но я бы очень хотел знать имя того или той, кто принес Лепито пузырек с ядом…

– Вы и в самом деле верите его рассказу?

– Да.

– Почему же?

– Интуитивно. Или вы отрицаете интуицию?

– Ничуть! Вот, например, в «Тысяче и одной ночи» я прочитал, что «слепец обходит ров, в то время как зрячий туда падает».

Вошел мэтр Парнак.

– Моя жена спасена! – сразу воскликнул он.

Комиссар и инспектор тепло поздравили нотариуса с доброй вестью.

– Я знаю, господа, что должен был бы плясать от радости, ибо, хоть нынче это и вышло из моды, очень люблю свою жену. Однако обстоятельства, которые едва не кончились трагически, не дают мне покоя. Я не могу поверить, что Соня изменяла мне с этим молодым человеком… ведь я пригрел его в своем доме… Нет, будь это так, я бы, наверное, покончил с собой.

– Вы рассуждаете как романтик, мэтр, уж простите, если я вас обидел.

– От великого до смешного… Утратив веру в Сонину порядочность, я бы не смог больше жизнь…

– Странно слышать такие вещи от человека ваших лет.

– Может быть… но уж такой я уродился. Все были против нашего союза, и я бы не хотел смотреть, как они торжествуют победу. А кроме того, мне невыносимо думать, что моя жена могла войти в соглашение с человеком, пытавшимся убить меня…

– Вы имеете в виду Франсуа Лепито?

– А кого же еще, черт возьми!

– В таком случае, зачем ему понадобилось убивать вашего брата, а потом дважды покушаться на мадам Парнак?

– Понятия не имею.

– Я лично почти уверен в невиновности молодого человека.

– Тогда зачем к нему понесло мою жену и откуда у Лепито взялся яд?

– Боюсь, вы смешиваете две совершенно разные вещи, мэтр: с одной стороны, убийство вашего брата и серию неудачных покушений на вашу супругу и на вас, а с другой – отношения мадам Парнак и Франсуа Лепито. Что об этом говорит ваша супруга?

– Признает, что Франсуа по уши влюблен в нее… Заподозрив, что Лепито покушался на мою жизнь из ревности, она пошла его урезонивать.

– А насчет яда?

– Говорит, что и вправду сама его выпила, но лишь после того, как ее уверили, будто это микстура от горла.

– Она проглотила яд в присутствии Лепито?

– Нет.

– Вот видите!

– Да, конечно. Но ведь он же соврал, будто это микстура! Если у Лепито были честные намерения, почему он не сказал, что в пузырьке яд?

– Должен признать, тут кое-что есть…

– Что ж, поймите меня правильно, комиссар, я человек мягкий, но если будет доказано, что этот молодой человек пытался убить и меня и мою жену, я его уничтожу! – И совсем тихо он добавил: – А коли выяснится, что между ними что-то было, я наложу на себя руки.

– Прежде чем употребить крайние меры, давайте подождем заключения доктора Периньяка. Да, забыл у вас спросить, собираетесь ли вы подавать жалобу на Франсуа Лепито?

– Не хочу ничего решать, пока не получу твердое доказательство его виновности.

– А мадам Парнак?

– Она поступит так, как я прикажу. Больше всего мне бы хотелось избежать огласки. А теперь, господа, я возвращаюсь дежурить у постели жены. Я во что бы то ни стало хочу узнать правду.

Лакоссад, по обыкновению, подвел итог беседы.

– Осторожнее, мэтр… Желание любой ценой докопаться до истины погубило многих… Всегда надо помнить совет Пиндара: «Показав лицо, правда отнюдь не всегда выигрывает».

– У меня есть заботы поважнее, чем размышлять над высказываниями Пиндара, инспектор!

– Позвольте заметить, мэтр, это очень грустно!

После чего нотариус удалился в клинику доктора Периньяка.

– Кто бы мог подумать, – заметил Шаллан, – что у представителя сутяжного сословия столь нежная душа!

– Страсти не вяжутся со здравым смыслом…

– Однако нам нужен кто-то, способный мыслить логически. У меня есть предчувствие, Ансельм, что, разгадав тайну пузырька с ядом, мы бы очень продвинулись к конечной цели. Почему в комнате Лепито оказался яд? Откуда он его взял? И если молодой человек сказал правду, то кто и с какой целью принес пузырек? Ведь в конце концов подобные подарки не делают без соответствующей просьбы!

Появление доктора Периньяка прервало едва начавшийся разговор. Впрочем, было заранее ясно, что пока обсуждать тему яда бессмысленно – все равно не на чем построить хотя бы мало-мальски устойчивую конструкцию. Но и рассказ врача разочаровал полицейских – они ожидали гораздо большего.

– Ну, доктор, судя по тому, что сообщил нам мсье Парнак, дело обошлось легким испугом?

– Позвольте не согласиться с вами, комиссар. Даже если попытка отравления сорвалась, она все же остается преступлением.

– Разумеется. Но в этом-то и весь вопрос! Была ли в самом деле попытка отравления!

– По-моему, факты…

– То-то и оно, что факты ровно ничего не доказывают, во всяком случае, твердой уверенности у нас нет. Ваша больная сама признает, что никто не заставлял ее пить из пузырька.

– Вы играете в слова! Представьте себе, что вы налили мне яду, сказав, что это портвейн, а потом вышли из комнаты. Сам ли я выпью отраву, или вы мне ее поднесете – в любом случае это будет убийство, и притом умышленное. Разве не так?

– Конечно, но, насколько я знаю, Лепито вовсе не предлагал мадам Парнак отведать микстуры! Разве он знал, что у жены нотариуса болит горло?

– Честное слово, понятия не имею… Наверное, нет.

– Тогда вам придется согласиться, что вряд ли Лепито приготовил яд специально для мадам Парнак. Скорее, можно было предположить, что ей вовсе не захочется пить микстуру. А кстати, что там был за яд?

– Дигиталин. Мадам Парнак спасло лишь своевременное промывание желудка – мучительное и очень эффективное средство.

– А где яд?

– Я оставил его в клинике.

– Вам следовало принести пузырек сюда.

– Пожалуйста, за ним можно послать. Насколько я понимаю, вы не уверены в виновности этого Лепито?

– Нет, не уверен.

– А как же нападение на мадам Парнак в саду? Или, по-вашему, она сама разбила себе голову?

– Естественно, нет.

– Так вот, я считаю, что Лепито виноват в обоих преступлениях!

– Что же его к этому побудило?

– Ревность! Он влюблен в мадам Парнак, но та не хотела нарушить супружеский долг. Вот Лепито и мстил ей за равнодушие!

– Значит, взорвать мэтра Парнака пытался тоже он?

– По-моему, это очевидно.

– Допустим, вы правы, доктор. Попытки убить мсье и мадам Парнак таким образом объясняются, но как быть с убийством мсье Дезире?

– С убийством м…

– Да-да, мсье Дезире.

– Но он же покончил с собой!

– Боюсь, что убийца обвел вас вокруг пальца, доктор.

– Невозможно! Послушайте, я бы непременно заметил обман!

Из угла донесся голос Лакоссада:

– Я как-то читал у Диогена Лаэртского, что «настоящее не надежнее вероятного».

– А если бы мы получили неопровержимое доказательство, что мсье Дезире убили, вы бы по-прежнему думали, что виновный – Лепито?

Доктор Периньяк совершенно растерялся. Впрочем, он и не пытался скрыть замешательство.

– Ну вот, а мне-то казалось, что все ясно, как божий день! И вдруг теперь, после того что вы сказали, я чувствую, что, кажется, вел себя как полный идиот!

– Не стоит преувеличивать, доктор!

– Да-да, надо же было так дать маху! Просто в себя не могу прийти… Ну что ж, господа, забудьте все, что я тут болтал, и мои неосторожные обвинения… А мне пора возвращаться в клинику – время вечернего обхода больных… До свидания, господа… Разумеется, я остаюсь в вашем полном распоряжении.

– Спасибо, доктор.

Периньяк вышел далеко не с тем горделивым видом, с каким недавно появился в кабинете. Оба полицейских пришли к выводу, что врач тяжело переживает то, что ему кажется поражением, серьезной профессиональной ошибкой. Ничто не могло бы уязвить его сильнее. Люди, подобные Периньяку, мучительнее всего воспринимают раны, нанесенные их самолюбию. Сейчас он, должно быть, с ужасом воображает, как весь Орийак будет потешаться над доктором, выдавшим свидетельство о смерти убитому. Подобная история способна нанести жесточайший удар его карьере. В провинции не так легко прощают ошибки, как в Париже.

– А что теперь, патрон?

– Пойдем по домам и постараемся уснуть пораньше, в надежде, что никакие новые события на нарушат наш покой.

– Нет, я имел в виду дело Парнак.

– Подождем. Терпение в нашей работе – главное, старина. Да-да, ждать и еще вовремя оказываться там, где хоть на миг проскользнет какая-нибудь мелочь, позволяющая опознать убийцу. Кроме того, мы должны держать в руках нервы и подавлять внезапные побуждения. Мне не меньше вашего хочется пойти в дом этого почтенного семейства и перевернуть там все вверх дном, но к чему это приведет? Разве что обоих погонят с работы… Меж тем мне очень нравится в Орийаке… А вам?

– Мне тоже…

– В таком случае…

Однако обоим полицейским так и не удалось сегодня пораньше вернуться к желанному уюту домашнего очага. Только они собрались уходить, как в кабинет, подобно ожившей статуе оскорбленной справедливости, вплыла вдова Шерминьяк. Ради такого случая она облачилась в черное платье (отчего лицо казалось еще более желтым, чем обычно) и огромную шляпу из рисовой соломки, украшенную перьями.

– Господа, – торжественно заявила она с порога, – я пришла к вам требовать справедливости!

Шаллан и Лакоссад посмотрели друг на друга и вздохнули, понимая, что им предстоит. Комиссар предложил Софи сесть, и та опустилась на стул с достоинством, приличествующим особе, привыкшей черпать в прекрасном воспитании и развитом нравственном чувстве силы, необходимые для борьбы с грубой прозой жизни.

– Чем могу вам служить, мадам Шерминьяк?

– Освободите Франсуа Лепито!

– Поскольку никто не подал жалобу, обвиняя мсье Лепито в покушении на убийство, он будет свободен не позднее завтрашнего утра.

– Это уже слишком! Мальчик невинен как агнец!

– Откуда вы знаете?

– Я знаю его лучше, чем вы! Бедный ребенок не способен совершить преступление.

– Мадам, – заметил Лакоссад, – еще Расин говорил: «К преступлению, как и к добродетели, идут постепенно». Вполне возможно, что Франсуа, если он виновен, всего лишь дебютант… Но это вовсе не тот случай, когда полиция должна закрывать глаза.

– Никто и не требует, чтобы вы закрывали глаза, – уверенно поставила его на место вдова Шерминьяк. – Напротив, откройте их пошире, и вы увидите, что Франсуа нисколько не похож на преступника! А кстати, господин комиссар, Иезавель умерла?

– Простите?

– Пала ли Иезавель, как того заслуживала ее, черная душа, под действием так называемого яда?

– А, вы имеете в виду мадам Парнак?.. Нет, она спасена.

– Тем хуже!

– Если Лепито вам действительно дорог, вам следовало бы поблагодарить Небо, что его жертва не скончалась!

– Благодарить Небо? Ничего себе! Да эта женщина – чудовище, господин комиссар! Она преследует молодых людей даже дома. Бесстыдница! Если хотите знать мое мнение, она сама все это подстроила!

– Что подстроила?

– Не знаю… ну, все это…

Ненадолго в кабинете воцарилась тишина.

– Мадам Шерминьяк, – холодно осведомился Шаллан, – будьте любезны сообщить мне, по каким причинам вы с таким рвением защищаете Лепито?

Софи слегка покраснела.

– Господин комиссар, – смущенно проговорила она, – мы с Франсуа любим друг друга…

– Вот как?

– О, я давным-давно обо всем догадалась… Знаки внимания, недвусмысленные намеки, взгляды… Тут женщину почти невозможно обмануть… Я долго колебалась, не решаясь ответить на его страсть, вы сами понимаете почему, господин комиссар… Но в конце концов у любви свои законы, и общественные представления над ними не властны. Я решила выйти замуж за Франсуа Лепито, как только бы его отпустите. Познав горечь темницы, он заслуживает истинного счастья!

– Лепито просил вашей руки?

– Он не осмеливается, бедняжка. Но поскольку я все-таки немного старше, то, пожалуй, могу себе позволить нарушить правила и сделать первый шаг. Вы согласны со мной?

– Без сомнения. Но выразил ли он свою нежность к вам достаточно ясно?

Вдова слегка смутилась.

– Нет. Франсуа так робок… и не позволяет себе ничего, кроме намеков…

– А может, вы заблуждаетесь?

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что все мы бываем склонны принимать желаемое за действительное. На вашем месте, мадам Шерминьяк, я бы хорошенько подумал, прежде чем решиться на столь деликатное объяснение. А кстати, кроме мадам Парнак, к Лепито никто не приходил в гости?

– Да какая-то взбалмошная девица.

– Вы не могли бы мне ее описать?

Вдова выполнила просьбу, и полицейские понимающе переглянулись.

– Благодарю вас, мадам вы нам очень помогли. А теперь прошу прощения, но нам с инспектором еще предстоит большая работа.

Софи Шерминьяк сурово посмотрела на комиссара.

– Я вижу, вы уже стали на сторону Иезавели, потому что она могущественна и несправедливо вознесена, но будьте осторожны, господин комиссар, безвинно пролитая кровь падет на вашу голову, а Бог за все потребует ответа!

И вдова, даже не удостоив полицейских взглядом, гордо удалилась. Шаллан весело подмигнул Лакоссаду.

– Это, наверное, самая живописная часть истории. Старая лошадь совсем потеряла рассудок.

– Каждый из нас немного безумен, – нравоучительно заметил Лакоссад, – просто некоторым удается это скрывать.

– Слушайте, Ансельм, сдается мне, что юная гостья Лепито подозрительно смахивает на Мишель Парнак. Как вы думаете?

– Наверняка она.

– Значит, это Мишель принесла яд.

– С какой целью?

– Тут либо ревность, либо корысть. Она хотела избавиться или от соперницы, или от сонаследницы.

– Но тогда Франсуа – или сообщник, или жертва.

– Вот именно.

Телефонный звонок прозвучал заключительным аккордом этой интересный беседы. Шаллан снял трубку.

– Комиссар Шаллан слушает… А? Что-нибудь новенькое, доктор? Что?! Мы немедленно выезжаем!

Повесив трубку, комиссар повернулся к Лакоссаду.

– Только этого не хватало! – воскликнул он. – Мэтр Парнак отравился у постели своей жены. Он мертв.