Текст книги "Навсегда с ним"

Глава 28

Дул теплый полуденный ветерок, шевеля ветви абрикосовых деревьев и шелестя листьями. Селина вздохнула и в полудреме, не открывая глаз, радовалась ощущению на лице свежего воздуха и пальцев Гастона, ласково теребящих ее волосы. Он сидел на траве, опершись спиной о дерево, а она устроилась у него на коленях, положив голову ему на грудь.

Она будто перенеслась в детство, когда проводила лето в одном из обширных загородных поместий своего деда. Тогда она часто вот так засыпала где-нибудь на солнышке. Приятное ничегонеделание, мир, солнце и бесконечность времени впереди.

Она ничему не позволит нарушить покой этого дня. И двух оставшихся.

Даже тупой, тянущей боли в нижней части спины.

Впервые боль потревожила ее примерно два часа назад. Спина начала ныть, как тогда, когда они приехали в замок Аврил. Поскольку в тот раз боль скоро отпустила, то и сейчас она не стала волноваться. Не надо бояться. Они же обещали друг другу.

Селина вовсе игнорировала бы неприятные ощущения, если бы не тот тайный ее договор с Богом. Молитва, с которой она отчаянии обратилась к Господу, когда жизнь Гастона висела на волоске.

– Ну, как тебе «езда верхом»? – тихим вопросом прервал Гастон ее размышления.

– Очень нравится, – ответила она, не открывая глаз. С утра они собирались опробовать способ заниматься любовью в седле. Но стоило им оказаться среди ароматов цветущих абрикосовых деревьев, как их намерения поменялись. Ей уже никуда не захотелось отсюда уходить.

Лучше просто сидеть вдвоем, ждать наступления вечера, вдыхая нежные весенние запахи, приносимые ветром… Быть рядом с ним, слушать ровное биение его сердца, чувствовать, как вздымается его грудь, – в ее представлении это и было счастьем.

«И любовью», – в полусне думала она: ведь им доставляет удовольствие не только сплетение тел в страстном порыве, но и проведенный вместе тихий солнечный день, покой и молчание, когда каждый следующий час кажется слаще предыдущего.

Гастон с утра пребывал в отменном настроении: шутил, смеялся, дразнил ее. Он был счастлив. Никогда еще она не видела его таким добродушным. Они проснулись поздно, позавтракали в его комнате. Потом он на час отлучился – по неотложным делам, как он объяснил. Освободившись, он примерно с час обучал ее премудростям бэкгаммона.

Селина придумала новый вариант: стрип-бэкгаммон – игру на раздевание.

Гастон встретил это предложение хитрой улыбкой – ведь он играл лучше. Она прекрасно знала, на что идет, однако ее сердце замерло, когда он потребовал оплатить проигрыш.

Потом, лежа в горячей ванне, она обратила внимание на непривычный шум. Гастон объяснил, что рабочие производят кое-какой ремонт на верхних этажах. Тогда же он предложил покататься на лошадях, но вместо этого они оказались здесь, в абрикосовом саду.

– Наверное, мастера скоро закончат. – Гастон потянулся и зевнул.

– Но нам же не обязательно возвращаться? – лениво спросила она, открывая один глаз.

– Нет надо, – ответил он, улыбаясь каким-то своим мыслям. – Мне хотелось бы, чтобы ты оценила работу и высказала свое мнение.

Он помог Селине подняться на ноги. Она вздохнула, с неохотой покидая их райский сад. Это место и в самом деле казалось ей Эдемом. Словно они были первыми мужчиной и женщиной на земле и никто до них не любил друг друга.

Но скоро она будет изгнана из рая.

Она не хотела думать об этом. Старалась не обращать внимание на грустные мысли, как и на непроходящую боль в спине.

Когда они вошли в замок, звук молотков оглушил Селину.

– По-моему, они не заканчивают, – прокричала она, затыкая уши. – Они собрались развалить все здание?

– Подожди здесь. – Он жестом повторил свою просьбу, чтобы она поняла.

Гастон поднялся по винтовой лестнице, и через несколько минут стук прекратился. Вскоре он вновь спустился в главный зал и, подойдя, протянул ей руку.

– Пойдем, – позвал он, широко улыбаясь. – Мне кажется, тебе должно понравиться.

Селина сомневалась – она мало разбиралась в средневековой архитектуре и понятия не имела, какого мнения от нее ждали. Она пошла за Гастоном, только чтобы не расстраивать его. Для нее любые ремонтные работы выглядели лишь прихотью мужчин, которая, видимо, присуща им с древности.

Когда они поднимались, мимо них прошли с полдесятка потных, покрытых пылью каменщиков, унося в узелках свои инструменты. Рабочие с улыбками кланялись ей. Оказавшись наверху, она удивилась еще больше: все факелы, кроме одного в самом конце коридора, были потушены, и вокруг царила кромешная тьма.

На стремянке стоял последний из рабочих с тряпкой в руке. Отсюда казалось, что он заканчивает полировать только что сделанную работу. Внизу, на полу, были разбросаны тяжелые молотки и долота.

– Почему здесь нет света? – прошептала она на ухо Гастону, сама не зная, почему вдруг заговорила шепотом. Возможно, на нее подействовала таинственная атмосфера происходящего. Он вел ее по коридору, и под их ногами хрустели обломки камня. – Как же я могу что-то оценить, если ничего не вижу?

– Я хотел сделать тебе сюрприз. Они уже подошли к самой стремянке.

– Милорд. – Каменщик вежливо кивнул, спускаясь с лестницы. – Миледи.

– Спасибо за работу, Перрин, – сказал Гастон. – И ты, и твои подмастерья отлично поработали.

– Мы окончательно завершим через два дня. А может быть, даже завтра.

– Прекрасно.

Селина едва понимала, о чем говорят мужчины. Все ее внимание было приковано к месту, которое только что оставил Перрин: Каменная стена над дверью была украшена новым орнаментом. По спине Селины прошел холодок. Она застыла в суеверном ужасе.

Над дверью она увидела две буквы.

Переплетенные «Г» и «Р».

Каждый каменный завиток, каждая деталь узора выглядели так же, как она видела их в последний раз – в 1993 году.

– Ч-что?.. – Селина, не веря своим глазам, повернулась к Гастону.

Мастер ушел, и они были в коридоре одни. Но Гастон, не дослушав, взял в руку факел и потащил ее, освещая другие двери. Над каждой на каменной стене повторялись такие знакомые ей вензеля.

– Ч-что это?.. – заикаясь бормотала она. – Откуда ты?..

– Эта мысль пришла мне сегодня ночью, – широко улыбнулся он.

– Но откуда ты узнал? – прерывающимся от волнения голосом спрашивала она, не в силах оторвать взгляд от каменных инициалов. – Я же никогда не рассказывала об этом. Не упоминала ни словом. А они выглядят абсолютно так же, как и моем времени. До малейших деталей. – Она почувствовала, как удивление сменяется болью и обидой. – Почему ты решил сделать это именно сейчас? Увековечить твой союз с леди Розалиндой? Почему?..

– Розалинда не имеет к этому никакого отношения. Это в честь тебя, – твердо заявил он. – Ты моя леди Руссетт. Моя рыжеволосая жена. Я придумал это имя ночью, когда ты спала, и сразу понял, что ты в моей памяти навсегда останешься под ним. – Он укрепил факел в подставке и взял ее за подбородок. – Только утром я понял все значение этого имени. Я попросил каменщиков вырезать наши инициалы над каждой дверью. Ведь камень вечен, как вечна моя любовь. Ты мок настоящая жена, Руссетт. Ты моя леди Р.

– Но это невозможно! В книге говорится…

– Ничего подобного. Разве ты не помнишь, как там написано? – Он зашел в комнату для гостей и вышел оттуда с путеводителем. Протянув его Селине, он предложил: – Прочти сама, дорогая. И скажи, что там написано.

Селина взяла книжку трясущимися руками.

– Нет, не может быть. Я не леди Р. Это Розалинда. – Она открыла нужную страницу, где говорилось о Растоне, его жене и их сыне. – Ага, вот здесь. – И она начала читать вслух: – «Во времена средневековья летописцы редко записывали имена женщин, поскольку не считали их столь же значимыми фигурами, как мужчины, с точки зрения влияния на ход истории. И это касается жены сэра Гастона де Варенна. До нас дошел лишь ее инициал „леди Р.“. Эта чета оставила…»

– Перечти эту строчку.

– «Эта чета оставила малоизвестный, но важный след…»

– Не эту, чуть выше.

Она нахмурилась, все еще не понимая, и снова посмотрела в текст:

– «До нас дошел лишь ее инициал „леди Р.“.

– Еще раз.

Сердце Селины забилось в бешеном ритме.

– «До нас дошел лишь ее инициал „леди Р.“.

– Здесь указана лишь одна буква. И она не относится к Розалинде, – с торжеством заявил он. – Мы сами придумали за летописцев, что я был женат на леди Розалинде. Ведь в книге об этом не сказано. Моя жена – ты. – Он провел рукой по ее волосам. – Это у нас с тобой будет сын, который спасет жизнь королю. Это тебя, Руссетт, я люблю. И не полюблю больше никого.

Книжка выпала из ослабевших пальцев Селины и хлопнулась в каменную крошку, покрывавшую пол. Ведь в детстве, глядя на вырезанные на стенах вензеля, она мечтала о рыцаре, скачущем вместе с ней на боевом коне… о любви, такой сильной, что о ней будут помнить спустя века…

Она приникла к Гастону, сжимая его в объятиях, чувствуя, как сердце разрывается от радости.

– О Боже, все осуществилось! – всхлипывала она.

– Это означает, что ты вернешься ко мне. – Его руки крепко держали ее, теплое дыхание шевелило волосы. – Ты должна найти способ вернуться, Руссетт. Пусть это займет месяцы, даже годы. Ты должна найти в твоем времени людей, которые помогут тебе вернуться. Среди школяров или…

– Ученые, – пробормотала она, уткнувшись ему в грудь. – У моих родных много знакомых среди ученых. Астрономов, физиков. Я поговорю со всеми, кто согласится меня выслушать. Я найду способ вернуться! Я вернусь! Гастон, все должно получиться. – Надежда воскресла, от волнения Селина дрожала, и если бы Гастон не поддержал ее, она, наверное, упала бы на грязный пол.

– Конечно, ты найдешь способ. Ты попадешь домой, тебя там вылечат, а потом вернешься сюда. Потому что нам это на роду написано. – Он наклонился и крепко поцеловал ее. – Нам на роду написано быть вместе.

Она таяла от его поцелуя, от его непоколебимой убежденности в успехе, от его огромной любви. В первый раз она почувствовала уверенность: ничто не сможет разлучить их.

– В твоей книге сказано, что мы должны назвать его Сореном. – Гастон стоял в кухне возле пылающего очага и держал в руке кубок с вином. – Так звали моего отца.

– Мне нравится, – ответила Селина, перемешивая в миске лук, уксус и перец для острой приправы. Большинство слуг, включая лучших поваров, уехали, и она решила сама похозяйничать и приготовить им обед. Найдя немного мяса и сыра, она начала готовить энчиладас – блинчики с начинкой. – Это будет хорошей памятью о твоем отце. Сорен де Варенн. Хорошее, гордое имя!

– Для гордого, отважного сына.

Задумчивый тон Гастона вызвал у Селины, улыбку. Она уже представляла себе их сына – такого же высокого и красивого, как отец, растущего в доме, полном любви.

– Для второго ребенка сама выбери имя, – с довольным видом разрешил Гастон.

– Может быть, Дуизил? – предложила Селина, пряча улыбку. – Или Союз Луны?

– Такие имена у вас в ходу? – Он уже не выглядел таким довольным.

– Еще как! – подтвердила она, стараясь выглядеть серьезной. – Еще есть распространенное имя Вупи. А девочку можно назвать Зоуи.

– Мою дочь будут звать… Зоуи?

– Можем составить имя из нескольких слов. Вупи-Зоуи де Варенн, – размышляла она, продолжая мешать соус. – Гм, мне бы понравилось: миледи Вупи-Зоуи.

Гастон выглядел совершенно обескураженным. Она уставилась в миску и закусила губу, чтобы не расхохотаться.

– Миледи Вупи-Зоуи, – эхом произнес он. Она не отрывала взгляд от стряпни.

– Да. А может, Вупи Широкая река. Или Вупи Диванная подушка? – Она подняла глаза и сделала непроницаемое лицо.

Гастон молчал, словно вдруг разучился говорить.

– Или… – Наконец она не выдержала и рассмеялась. – Мы могли бы выбрать и что-нибудь попроще. Например, Жаклин, как зовут мою сестру.

– Значит, ты шутила, когда называла эти странные имена? – догадался он, и улыбка тронула его губы.

– Ну конечно, шутила, – призналась она.

– Как славно ты смеешься, Руссетт! – Улыбка совершенно преобразила и его лицо, подняв уголки глаз. Он подошел к ней и облокотился на стол, наблюдая за ее работой. – Ты знаешь, – вдруг заметил он после недолгого молчания, – у этого стола высота удобна не только для приготовления пищи.

– У тебя одно на уме. – Она быстро обошла стол, прежде чем он успел приблизиться к ней. – Учти, никакой герцог не сможет жить одной любовью. Ему нужна и физическая пища. Подожди хотя бы, пока я тебя накормлю.

– Очень хорошо! Корми, если хочешь. – Он решил не настаивать и, сделав глоток из кубка, хитро взглянул на нее. – Я могу заняться этим и после обеда.

Она взяла с другого конца стола небольшой чугунок и вылила в него соус.

– Тебе сначала надо меня поймать, – с вызовом бросила она.

– Заняться охотой, моя рыжая лисичка? – медленно, словно в раздумье, произнес он. – Ну что ж, пожалуй, погоняемся.

– Гонка будет продолжаться всю ночь?

– Нет, Руссетт, она будет продолжаться недолго. Как только я поймаю свою жертву и затащу к себе в берлогу, я быстро с ней расправлюсь. Начну, пожалуй, с поцелуев. Сначала в ее мягкую…

– Прекрати, или нам придется идти в спальню голодными.

– Я и так слишком голоден, чтобы ждать, когда мы отправимся в спальню. – Он хлопнул по столу тяжелой ладонью.

Селина взяла чугунок, ложку и ответила ему храбрым взглядом.

– Чем дольше я смогу заставить своего хищника ждать, тем более голодным он будет.

Гастон шутливо зарычал, неотступно следя за каждым ее движением. Приладив чугунок на крюке, торчавшем из стены над очагом, она продолжала помешивать соус ложкой.

Помолчав немного, он глубоко вздохнул и заговорил приглушенным голосом:

– Когда ты будешь ходить с большим животом, ты станешь еще более прекрасной.

Селина хотела ответить, но в этот момент ее поясницу пронзила резкая боль. От неожиданности она прервала работу и неподвижно застыла, ловя воздух ртом. Гастон этого не заметил, потому что, глядя в пол, продолжал говорить, как мило она будет выглядеть беременной.

Боль была мучительной, хуже она никогда себя не чувствовала. Селина ждала, когда приступ пройдет, но он не проходил, зато стала неметь правая нога.

О Боже!

Изо всех сил она сжала ложку, стараясь унять дрожь в руках. Все будет хорошо. Осталось всего два дня. Два дня до затмения. Через два дня она окажется в 1993 году, доктора вытащат этот проклятый осколок, и она вернется к мужу.

Два дня. Ни Гастон, ни кто-либо другой здесь не могут ничего сделать, чтобы помочь ей. Надо справиться самой. Хотя бы до возвращения в ее время, до момента, когда она окажется в настоящей клинике.

Ей удалось сделать вид, словно ничего не произошло. Она снова начала помешивать соус и даже откликнулась на слова Гастона.

– Прекрасной? С большим животом? – небрежно ответила она, скрывая между словами судорожные вздохи. – Но ведь я стану… толстой.

– Прекрасной! – возразил Гастон. – И я буду заниматься с тобой любовью очень осторожно.

– Ты голоден?

О Боже! Какая боль!

– Да, – проворчал он. – Пожалуй, перекушу, не дожидаясь, пока ты все закончишь.

Селина услышала, как он отошел в угол комнаты, где на столе лежали испеченные блинчики, и взял один.

– Прекрати! – рассердилась она. – С чем мы будем есть начинку? Гастон, принеси мне…

Из-за нового приступа боли голос сорвался. С широко открытым ртом она пыталась восстановить дыхание.

– Что ты сказала? – переспросил он, продолжая жевать.

Боль, сковавшая ее железным обручем, не отпускала, а становилась все сильнее. Она уронила ложку в котелок и дрожащей рукой оперлась о стенку очага. В глазах помутилось. У нее не хватало сил попросить Гастона о помощи.

– Руссетт! – обеспокоенно воскликнул Гастон.

Ноги Селины подкосились, перед глазами все плыло и кружилось. Она начала сползать на пол и лишь услышала, как он бросился к ней, громко стуча каблуками по каменному полу. Потом все вокруг погрузилось в туман – она больше ничего не видела, не слышала, не ощущала.

– Нет! Боже милосердный! Нет! – Его голос звучал где-то далеко и уже не доходил до ее сознания.

Селина ухватилась за его мускулистую руку и сквозь сгущающуюся тьму прошептала:

– Не хочу…

Даже желтый свет пламени свечи, стоящей у ее изголовья, не смягчал мертвенную бледность Селины.

Гастон не мог понять, как не разорвалось его сердце ни тогда, когда все случилось, ни сейчас, когда она недвижно лежала – бледная, почти бездыханная – под толстым слоем одеял. Кожа и губы приобрели синеватый оттенок, словно она истекала кровью. Но никаких ран на теле не было. Во всяком случае, ран, которые можно было бы зашить или перевязать.

Он крепко сжимал руку жены, будто так мог удержать ее на этом свете.

Впрочем, он понимал, что это выше его сил, что она с каждым моментом ускользает от него, уходит в небытие.

Гастон сжал зубы, глаза жгло от слез. Он не помнил, как подхватил ее, как принес сюда, в одну из верхних комнат. За все время она не издала ни звука: ни когда он уложил ее в постель, ни когда вызвал Бринну, ни когда колдунья попробовала напоить ее пахучим зельем в попытке вернуть сознание. От лекарства Селина лишь на мгновение пришла в себя, но тут же вновь впала в забытье.

– Милорд, – тихо сказала Бринна, кладя на лоб Селины холодный компресс, – я больше ничего не могу сделать. Настой помог бы при ране или горячке, но леди Селина страдает от чего-то другого, перед чем мои знания бессильны.

От слов женщины у Гастона перехватило дыхание. Он смотрел на свою жену, не желая поверить в случившееся. Ведь не было причин, чтобы так внезапно она перестала двигаться, смеяться и шутить. Словно ее поразила невидимая стрела. В мгновение ока из пышущей здоровьем женщины она превратилась в бледный бессловесный призрак, беспомощный против крошечного кусочка металла, который убивает ее на его глазах.

Убивает!

Поднявшаяся в груди волна бессильной ярости выплеснулась стоном, похожим на рычание. Она погибает от оружия будущего, от давнего ранения, и он ничего не может сделать!

Всю жизнь он разил противников с помощью своей мощи, боевого искусства, остро заточенной стали. Но теперь его жизненный опыт бесполезен. Ему не нужна сила, ничем не поможет хитрость. Он не знает способ, как победить невидимого врага. Даже его любовь перестала быть помощницей.

Он провел ее рукой по своей щеке. Как холодна ее кожа! Теплое молоко с медом превратилось в кусок льда. Он с трудом сдерживал рвущийся наружу вопль горя и отчаяния, который грозил разорвать его на куски. Еще совсем недавно она смеялась, его Руссетт, подшучивала над ним, сверкала улыбкой, красиво и грациозно двигалась…

Они придумывали имена для своих будущих детей.

А теперь маленький, скрытый в теле кусочек металла заставил ее замолчать. Неужели навсегда?

Он судорожно вздохнул, не стесняясь слез, которые, скатившись по щекам, падали ей на волосы и на подушку. Боже, за что? Почему сейчас, когда до затмения остались считанные дни? Всего через два дня она была бы в безопасности, была бы здорова. Неужели Господь не мог потерпеть это время?

С другой стороны кровати до него донесся шепот Бринны:

– Милорд! – Ее рука была прижата к шее Селины. – Сердце бьется все медленнее.

Гастон не двинулся.

«Руссетт, не покидай меня!..» – обращал он к ней беззвучную мольбу, и его плечи сотрясались от рыданий.

Продолжая сжимать ее руку, он выпрямился и стиснул пальцы в кулак. Он взглянул на Бринну, но из-за слез почти не видел ее.

– Мы обязаны что-то придумать, чтобы она дожила до затмения.

– Но, милорд!.. – Она безнадежно покачала головой.

– Не говори, что у нее нет сил. Она сможет! Она смелая и сможет бороться. Должен быть способ…

– Но даже если… Боюсь, слишком мало времени. Гастон вскочил с кровати, с губ сорвались страшные ругательства. Время.

– Чтобы я услышал это проклятое слово только в преисподней! – Он начал мерить комнату шагами, то и дело обращая взгляд на Селину, будто мог вложить в нее силы, добавить ей воли к жизни.

Два дня.

Вдруг веки Селины затрепетали. Она пришла в себя и застонала. Душа его вновь наполнилась надеждой. Он бросился на колени перед кроватью, откинул рыжие пряди со лба. Она пыталась что-то сказать, но ничего не было слышно.

– Ш-ш-ш, любимая, – шептал он. Он много раз видел, как умирают люди, и думал, что привык к этому. Но никогда в жизни он так нестерпимо не ощущал чужую боль. – Крепись, милая Руссетт. – Он с трудом выдавил на лице улыбку. – Ты поправишься.

– Ты… не умеешь… лгать… мой лев. – Она говорила еле слышно, ее глаза лихорадочно блестели.

– Я не лгу! – горячо прошептал он. – Осталось всего два дня. Ты вернешься к себе домой, и умелые лекари смогут…

– Гастон… – Она не договорила из-за подступивших рыданий и закрыла глаза. Если бы не дрожащие губы, можно было подумать, что она потеряла сознание.

Не в силах видеть, как она страдает, Гастон отвел взгляд.

– Ты поправишься, – тихо повторил он, беря ее за руку. Слова звучали как молитва. – Ты попадешь в свое время, а потом вернешься сюда, ко мне. У нас будет сын, и мы назовем его Сореном. Потом у нас будет дочь с такими же рыжими волосами, как у тебя. И с такими же серо-голубыми глазами…

– Все… хорошо… Гастон. Я не… боюсь… умирать, – прерывающимся голосом успокаивала его Селина.

– Ты не умрешь! – протестующе воскликнул он.

– Когда… ты сражался… на… дуэли…

– Ш-ш-ш, не думай о том, что прошло. Думай только о будущем.

– Когда… я очнулась… в твоем… шатре, – продолжала она, не слушая, – я встала… на… колени… и молилась. Заключила… с Богом… договор, чтобы он… взял мою жизнь… в обмен… на твою. Мне… не обидно… умирать.

У Гастона мороз пробежал по коже. Признание, казалось, отняло у нее последние силы: глаза закрылись, дыхание стало коротким и неровным.

– Это был благородный жест, – жарко заговорил он. – Но я первым заключил такой договор. Я молился о том же самом в темнице Туреля, когда не знал ничего о твоей участи.

Она снова открыла глаза – огромные, неестественно темные на белом лице.

– Но ты… выдержал дуэль, – прошептала она. Отчаяние Гастона сменилось яростью. Неужели Бог требует такую непомерную плату за его победу над де ла Турелем?

– Я… благодарна Богу… – ее веки дрогнули, и легкая тень улыбки тронула губы, – за то… что дал… нам… возможность сказать… «прощай».

– Нет! – воскликнул он. – Я никогда не скажу тебе этого слова!

– Буду ждать… тебя… пока… наши души… не встретятся. Я люблю… – Ей не хватило сил закончить.

– Руссетт! – позвал он изменившимся голосом.

– Леди Селина! – Бринна водила пальцами вдоль шеи Селины. – Я не могу нащупать пульс. Я не могу… Нет, вот он! Она жива! – воскликнула колдунья. – Жива!

– Рай будет слишком малой наградой для тебя, Руссетт. – Гастон бережно провел пальцами по щеке Селины, вытирая свои слезы, упавшие на нее. – Но я не оставлю тебя. Ни на день, ни на час. Я не дам тебе умереть. Я буду с тобой и в этой жизни, и в той.

Селина лежала мертвенно-бледная, неподвижная.

– Неужели никто не в состоянии помочь ей? – вскричал он, сам не понимая, к кому обращается: к Богу ли, к себе ли, к колдунье. – Неужели не найдется лекаря, хирурга?

– Я не знаю ни одного достаточно искушенного, – покачала головой Бринна. – Никого, кто бы справился. Даже лекарь, служивший Турелю, тот, что помогал вам после дуэли. А он самый опытный во всей округе.

Гастона всего трясло от бессильной ярости. Она больше чем когда-либо нуждается сейчас в нем. Беззащитная, она ждет его помощи, а он ничего не может сделать!

Думать. Он должен думать.

Бринна встала и отошла в угол комнаты, где лежала ее сумка с зельями.

– Я попробую облегчить ей боль, если она снова придет в себя. – Она налила в чашу вино и стала размешивать в нем измельченные травы.

Гастон выругался. Он встал и снова стал метаться из угла в угол. Тер руками глаза, стараясь сосредоточиться. Призывал на помощь весь свой разум, логику, сообразительность. Травы и вино не помогут… Лекарь Туреля тоже не поможет… Селине нужен лекарь, более опытный, обладающий знаниями ее века. Где же найти такого человека?

Нужен человек ее времени. Лекарь из будущего.

Взмахнув в отчаянии руками, Гастон повернулся на каблуках и снова зашагал к окну. Он не видел способа, чтобы…

Он остановился как вкопанный в самом центре комнаты, в полосе лунного света, лившегося сквозь застекленное окно.

Сверкающий серебряный лунный луч ослепил его. Лунный свет перестал быть врагом – он дал ответ! Почему ему раньше не пришло это в голову?

Луна.

Образ, засевший в его мозгу, перемешался с другим образом, возникшим несколько дней назад и как будто навсегда забытым. Он обернулся и посмотрел на Бринну, размешивавшую напиток в чаше.

Чаша с вином.

Вино, которым промывают и обеззараживают раны. Но это делают лишь те, кто знает подобное свойство вина. И он знаком только с двумя такими людьми.

Луна… и вино.

– Бринна! – Мысли проносились в мозгу все быстрее и быстрее, как разогнавшийся жеребец. – Ты говорила, что не встречалась с людьми, попавшими к нам из будущего, что первой оказалась моя жена?

– Да, милорд.

– Но ты говорила, что у твоего отца есть сведения о таких людях. – Он так стремительно бросился к ней, что она чуть не выронила чашу.

– Но, милорд, мой отец умер.

– При жизни он знал их. – Гастон вырвал чашу из ее рук и внимательно посмотрел на ее содержимое. – Десятки других, как ты сама говорила.

– О да.

– И эти люди из будущего, те, что не смогли вернуться обратно, потому что потеряли какие-то вещи, с которыми прибыли…

– Так часто происходило, – просветлела лицом Бринна, когда до нее дошла его мысль, – если судить по записям отца.

– Значит, если эти люди не смогли вернуться, то они должны находиться где-то среди нас?

Вопрос повис в ночной тишине подобно путеводной звезде. На мгновение у Гастона перехватило дыхание, и ему показалось, что его сердце забилось в унисон с сердцем Селины – ровно и спокойно.

Он вернул чашу Бринне, подошел к кровати, осторожно обнял жену за плечи и поцеловал.

– Рай будет слишком малой наградой для тебя, Руссетт.

– Милорд…

Бринна не успела задать вопрос, как Гастон уже выскочил из комнаты.

Селине не прожить до затмения, чтобы вернуться в будущее. Зато есть способ доставить будущее сюда.