Текст книги "Экзамен"

27

Незадолго до обеденного перерыва в цехе отключили электроэнергию.

– Шабаш! – крикнул Сергей во внезапно наступившей тишине, которая после шума, грохота станков казалась чудом, – суши вёсла!

Мастер побежал звонить на подстанцию, а рабочие разбрелись кто куда: некоторые собралась в комнате отдыха, чтобы сыграть в. шашки, шахматы, домино ила просто посидеть, побалагурить, некоторые возилась у своих рабочих мест.

– Может, организуем пионерский костер? – улыбнувшись, предложил Сергей рыжему Витьке.

– Понял! – коротко ответил тот и куда-то смылся. Вскоре он появился обратно с огромным ведром в руках.

– Сойдёт?

– Сойдёт! – удовлетворенно кивнул Сергея и принялся что-то мастерить.

Саша очистил станок от стружки, сложил аккуратно инструменты и подошёл к ним. Правда, ему не хотелось бы встречаться с Рыжим – хотя они и помирились, видеть Витьку было по-прежнему больно, вспоминалась та неприятная встреча в библиотеке. Но в комнате отдыха токари нещадно чадили своими цигарками, а одному было скучно – Ивана Максимовича сегодня не было, старика вызвали на встречу передовиков труда.

– А, это ты? – заметил Сашу Сергей, – помоги-ка.

Вдвоём они установила на железные плиты несколько кирпичей, сверху установили ведро днищем кверху. Рыжий Витька в это время насадил на шланг кусок трубы и подключил своё сооружение к газопроводу.

– Прошу внимания! – торжественно сказал Сергей и чиркнул спичкой.

Загудело пламя, и языки огня стали вырываться из-под ведра, образуя пламенное, ослепительное кольцо.

– И, вправду, похоже, – удивился Саша и, присев у импровизированного костра, протянул к нему руки.

Долгое время они сидели молча, слушая, как гудит пламя. Сергей тихо насвистывал весёлую мелодию, прикрыв глаза от удовольствия.

– Жаль всё-таки, что отключили ток, – нарушил тишину Саша. Витька с любопытством взглянул на него.

– Немного не успел дотянуть до нормы, – огорчённо объяснил Саша.

– А ты молоток! – протянул Витька, – не успел сдать на третий разряд, и, смотри-ка, до обеда выполняешь норму.

– Ну, до этого пока далеко, – засмущался Саша, – мне бы еще часа полтора. А до обеда разве успеешь?

Сергей, внимательно прислушивающийся к их разговору, приоткрыл глаза и ухмыльнулся:

– Это кто как!

– Что ты сказал? – не понял Саша, а рыжий Витька так и ахнул:

– Неужели закончил?

Сергей блаженно потянулся у огня и лениво ответил:

– Ну да, закончил. Работать надо уметь!

Изумлению Саши не было предела. Он восхищенно посмотрел на Сергея. Бывший наставник был в цеху на хорошем счету, но его портрет ни разу не выставлялся на Доске почёта.

– Ты же в день можешь давать по двести процентов! – удивился он.

– Больно ему это нужно! – ответил за Сергея Витька, – зачем ему лишние волнения и хлопоты. Да он лишний раз и руку не поднимет. Человек тонуть будет – он и его сначала спросит: «Сколько дашь?».

– Что? – вскочил Сергей.

– Знаем мы, как даются тебе эти рекордные выработки! – хладнокровно проговорил рыжий Витька.

– Как, как? – кипел Сергей.

– А очень просто. Человек ты нужный! – иронически сказал Витька, – план выполняешь и после работы остаёшься, а то и в нерабочее время, в субботу придёшь, если вдруг что случится. Лишь бы платили, а за сверхурочные платят мно-го!

– Твоё какое дело? – злился Сергей. Он, набычившись, смотрел на Рыжего и, казалось, пожирал его побелевшими глазами. Отблески пламени пробегая до его лицу, и от этого оно было ужасным.

Саша непонимающе глядел на них, переводя взгляд от одного к другому.

– Человек, ты нужный, – повторил Витька и усмехнулся, – поэтому все выгодные заказы – тебе. А на эти самые крышки, которые ты точишь уже, целый год, нормативы устарели, наверное, ещё в прошлом веке. А ты точишь и точишь их потихоньку.

Саша еще ни разу не видел Виталия таким взволнованным; тот будто очнулся от долгого сна. Рыжий встал напротив Сергея, резко бросал ему в лицо свои слова. Взбешённый Сергей не мог выговорить и слова в ответ. А Витька чуть ли не кричал:

– Да, да можешь дать и двести процентов, и двести пятьдесят. Только зачем это тебе нужно? Прибегут из заводоуправления, всполошатся: как, почему, каким образом? И повысят твои нормативы в полтора раза. Вот и придется тогда работать честно. Нет уж, лучше потихоньку точить себе и давать свои ежедневные сто три процента. Пусть мы не в передовиках, пусть нет нашей фотографии на заводской доске почёта, но зато уж никаких тревог, никаких волнений. Поработал в свое удовольствие полдня и отдыхай, тяни волынку!

Витька внезапно сник и, безвольно махнув рукой, присел на ящик, подвернувшийся под ноги.

– Ты!.. ты!… – не мог выговорить ни слова разъяренный Сергей, с ненавистью глядя на Виталия.

«Будь его воля, он бы, наверное, убил Рыжего», – подумал Саша. Во время перепалки Одинцов стоял и молча переводил взгляд с одного токаря на другого.

– Что же ты сам не даёшь двести процентов? – наконец ядовито прошипел сквозь зубы Сергей, – может, кишка тонка?

– Да ладно! – криво усмехнулся Рыжий, – надо честно зарабатывать деньги.

Последние слова Витьки Рыжего прямо-таки взорвали Сергея, и неизвестно, чем закончился бы этот спор, если бы вдруг к ним не подошёл мастер. Он сердито взглянул на «костёр», на язычки пламени, с гулом вырывающиеся из-под ведра.

– А ну-ка, потушите огонь, – строго оказал Леонид Петрович, – про технику безопасности забыли? С огнем шутить нельзя!

28

– Сашенька, пора. Опоздаешь на работу, – мать тихонько постучала в дверь – она знала, что Саша не любит, когда кто-либо входит в его комнату во время работы.

– Сейчас, ма! Я уже заканчиваю, мне осталось лишь промыть кисточки.

– Пока, пора. Стол давно накрыт.

– Иду, мама.

– Знаешь, Сашенька, – сказала мать, когда он уселся за кухонным столом, – мне кажется, что в последнее время ты очень устаёшь.

– Да нет, что ты, мама, – улыбнулся Саша» торопливо поглощая суп, – моя работа мне нравится.

– Но всё-таки… Ты приходишь со смены усталый и, вместо того, чтобы отдохнуть, сразу же берёшься за кисти и краски.

– Ты же знаешь, мама – я не могу не писать, – Саша отложил ложку и укоризненно взглянул на мать.

– Да, да, конечно. Но не мешает ли твоим занятиям работа на заводе? Нелегко целый день простоять за станком. Может быть, тебе найти другую работу – полегче? И где было бы больше свободного времени? Или может быть, стоит вообще покинуть завод? Я уже совсем поправилась и скоро вернусь в школу. А тебе надо уделять больше внимания подготовке к экзаменам. Ты ведь не отказался от мысли поступать в институт?

– Ну, мама! – Саша отодвинул от себя чашку, – ты опять за старое?

Он встал и подошёл к матери:

– Прошу тебя, не думай об этом. До экзаменов ещё почти полгода, успею. А работа на заводе… Знаешь, мама, когда позавчера я сдал на третий разряд, Иван Максимович сказал мне: «Ты теперь настоящий рабочий!» – и я, наверное, впервые, почувствовал гордость за свою работу. Честное слово! Старик так и сказал: «Ты настоящий рабочий!».

– Как твой отец! – тихо произнесла мать.

Саша сделал вид, что не расслышал слов матери. В наступившей тишине громко тикали часы.

– Я бегу, мама, – Саша торопливо одевался, – уже опаздываю.

Резко стукнула входная дверь. Мать долго стояла в прихожей, прижав руки к груди, и нервно теребила пальцы.

Небо над землёй раскинулось такое синее-синее и чистое, без единого облачка, что выйдя из дома, Саша сначала даже зажмурился, ослепленный и удивленный этой бескрайней синевой, а потом долго стоял на одном месте, глядя восторженными глазами на пронзительную голубизну неба, на крыши домов, на белеющий след невидимого самолётика, расколовшего весь мир надвое.

Надо было что-то решать. Саше хотелось забыть последние слова матери, но память вновь и вновь возвращала его к этому злосчастному разговору. «Я должен был как-то ответить маме, – думал Одинцов, – что, что?». Надо постараться забыть об этом разговоре. Потом все решится само собой. Потом.

По-весеннему яркое, но ещё нежаркое солнце отражалось в лужах, будто умывалось после долгой зимней спячки, чтобы потом светить ещё ярче. Хотя снега было очень много, он уже весь потемнел, из-под осевших сугробов с весёлым журчанием выбивались маленькие ручейки и текли, звеня и перегоняя друг друга – то пропадая подо льдом, то снова появляясь. Звенела капель, урчала, с шумом лилась вода из водосточных труб. На голых деревьях оживленно спорили воробьи. Они сливались опереньем с темно-коричневой корой, и от этого казалось, что ожили деревья и заговорили птичьими голосами.

Саша шёл не спеша, неторопливо обходя лужа – хотя он и сказал матери, что опаздывает, времени до начала вечерней смены было ещё много. Иногда он останавливался, нагибаясь, брал горсть мокрого снега и, слепив снежок, бросал им в воробьёв. Птицы слетали с голых веток и возмущённо галдели, лицо Саши озарялось озорной улыбкой. Вскоре Одинцов заметил, что идёт не той дорогой. Где же он? У Саши, замерло сердце – он стоял у знакомого дома. Здесь жила Наташа.

Уже не в первый раз случалось это – вольно или невольно, хотел он или не хотел, ноги сами приводили его туда, где жила Наташа, его милая Натали. Саша приказывал себе не думать о ней, но, зажмурив глаза, снова видел ее лицо, чувствовал запах ее духов, прикосновение её руки, слышал её прерывистое дыхание.

Но он открывал глаза, и все исчезало как сон.

Воспоминания мучили его.

Сейчас Саша стоял у ЕЕ дома. Испуганно стучало сердце – Наташа может выйти и увидеть его. Ему вдруг почудилось, что шевельнулась занавеска в её окне. Наверное, это сама Натали. Она может заметить его. Надо уходить.

Но Саша не мог даже сдвинуться о места. Что-то удерживало его. Что? Может быть, память? Но всё равно, надо уходить. Надо. Надо!

– Саша?! – неожиданно раздался такой знакомый голос.

Саша резко обернулся – да, это была она, его Наташа. Пушистая шапочка, курточка, джинсы. Ему показалось вдруг, что по ее лицу скользнула тайная усмешка.

– Саша, почему тебя не было так долго? Я обижаюсь на тебя. Я тебя так ждала! – Натали совсем близко подошла к нему, и он почувствовал, знакомый, кружащая голову запах её духов.

– Ну, почему ты молчишь? Может ты боишься Рыжего? Не стоит, я скажу ему, и он не осмелится даже подойти к тебе…

Саша словно застыл, казалось, даже дыхание его остановилось. Он молчал, и только по закушенной до крови губе можно было догадаться, какая буря чувств бушует в его душе.

– Саша, – Натали дотронулась до его руки – он вздрогнул, – может, ты думаешь, что у нас с Рыжим… Ну, понимаешь, это шутка. Ошибка… если, хочешь, прости меня.

Саша молчал.

– Ты пришёл ко мне? Идём, у меня никого нет.

Саша с трудом шевельнул спекшимися губами:

– Мне… мне пора на работу, – и неловко повернувшись, пошёл по дороге, чувствуя на себе ЕЁ взгляд.

Саша наступил на лужу, но заметил этого. Он хотел остановиться, повернуть назад, но только прибавил шаг. «Так надо»», – подумал он и ещё сильнее стиснул зубы.

Цех встретил Сашу привычным грохотом и лязгом. «Опоздал, – равнодушно подумал Одинцов, – ну и пусть. Надоело всё. Каждый день одно и то же. Шум, треск, свист. Ни минуты покоя!».

Мастер сидел у себя в каморке и ругался с кем-то по телефону:

– Нет у меня слесарей! Ребята уже зашиваются…

Увидев Одинцова, Леонид Петрович строго погрозил ему пальцем и махнул рукой – скорей, мол, на своё рабочее место. За опоздание по головке не погладят.

Саша прошёл к своему станку, на ходу здороваясь с рабочими. Молодые токари встретили его приветственными возгласами, махнул рукой Рыжий – Саша помрачнел ещё больше, блеснул очками Иван Максимович. Будёновские усы его сердито топорщились. Прогульщикам старик не давал спуску. Саша отвернулся от него – отругает, конечно, но пусть ругается!

Но все же перед ребятами было неловко. Саша быстро проверил станок, включил передачу. Надо гнать план. Это завод – здесь наплевать на твоё настроение, на твои мысли. Работай, выполняй план, а остальное никого не касается. Здесь ты уже не человек – ты машина, бездушный автомат. Закрепил заготовку, проточил её, снял, закрепил вторую… и так весь день, всю смену.

Сквозь потемневшие окна светил закат, переливался в стопке заготовок. Да, где-то есть настоящая жизнь, кафе, театры. Где-то есть. А тут вкалывай, вкалывай, вкалывай…

Но работа не шла. То ломался резец, и, теряя время, надо было идти затачивать её вновь, то Саша задумывался, автомат протачивал лишнее, и приходилось выбрасывать заготовку в кучу металлолома.

Работа не шла. Саша начинал злиться на капризный станок, хотя и понимал, что виноват он сам, дёргал за рычаги, стукал по кнопкам, и станок, казалось, начинал сопротивляться ему, останавливался в самые неподходящий момент и гудел не ровно, как обычно, а будто бы рычал – огрызался.

До перерыва Саша не проточил и половины заготовок. Пот катился по его перепачканному лицу, Саша грязными руками то и дело вытирал мокрый лоб, но легче не становилось. Наверное, он никогда так сильно не уставал. Так и до плана не дотянешь. Впрочем, не все ли равно?!

Незаметно опустел цех. Обеденный перерыв. Одинцов ничего не замечал, он механически закреплял очередную заготовку, протачивал, снимал, тянулся за следующей… Время остановилось.

– Постой, не горячась! – Саша не заметил, как к нему подошел Максимович, и очнулся лишь тогда, когда старик положил ему на плечо свою тяжёлую руку.

Облегченно замолчал ставок, Саша виновато опустил голову.

– М-да! – протянул Максимыч. Своим отеческим сердцем он догадался – что-то неладно у парня – и ни о чём не стал его расспрашивать.

– Блокнот есть? – спросил он, и этот вопрос был таким неожиданным, что Саша сначала долго смотрел на старика недоуменным взглядом, а потом опомнился и торопливо вытащил из кармана небольшой блокнот для зарисовок.

– А ручка?

– Только карандаш, – Саша уже заинтересованно смотрел на своего наставника – что он задумал?

Старик не спеша раскрыл блокнот и принялся чертить непослушными пальцами какие-то замысловатые узоры.

– Что это? – спросил Одинцов. Он видел, как на бумаге постепенно вырисовывается чертёж неизвестного ему устройства.

– Погоди, не спеши вперед батьки! – улыбнулся Иван Максимович. – Помнишь, неделю назад ты рассказывал мне о крышках, которые точит ваш цех…

– Ну да, помню. Сергей почти год вытачивает их.

– Вот-вот. И ты грозился мне давать в день по двести процентов, если я поговорю с Леней, с Леонидом Петровичем, – поправился старик.

– И дам! – нетерпеливо прервал его Саша.

– Постой. А как же Сергей? Нельзя же ни с того ни с сего отказать человеку? Обидится.

– Да что я, для себя, что ли хотел? – вспыхнул Одинцов.

– Погоди, я не об этом. Я подумал вот о чём – а что если вытачивать деталь другим резцом. Вот, посмотри. Если помнишь, при вытачивании крышки приходится два раза менять резцы и переставлять заготовку. Сколько лишнего времени и труда уходит на это! А мы поставим на суппорт вот это приспособление, и нам ничего не придется менять. Посмотри сам.

– Да-а! – восторженно воскликнул Саша. – Вы гений, Иван Максимович.

– Рано радуешься, – оборвал юношу Максимыч, – это черновой рисунок. Надо будет всё подогнать, определить точные размеры. Не так-то просто. Вроде бы мелочи на первый взгляд. А ведь иногда эти мелочи могут и всё дело застопорить.

– Но главное-то есть!

Иван Максимович пропустил восторженные слова Саши, задумался:

– Одно плохо – некогда заниматься этой штуковиной. Надо работать над спецзаказом – Леонид каждый день над душой стоит.

– Что же делать? – озабоченно спросил Саша, – неужели ничего не получится.

– А может тебе попробовать? – хитро прищурился старик.

– Мне? – остолбенел Саша.

– Ну, а что тут такого? Ты уже опытный токарь, не новичок у нас. Как точить – уже маленько знаешь. Сходи в библиотеку, почитай книжки, Наташа поможет выбрать тебе какие нужно…

Одинцов нахмурился.

– Ты что-то сказал? – спросил Иван Максимович. – Нет? Значит, послышалось. И ещё вот что я хотел сказать тебе – Виталия, вашего комсомольского заводилу знаешь?

– Да, а что?

– Если трудно придётся, обратись к нему. Толковый парень. Может, поможет чем. Тяжело будет – приходи ко мне. В-общем, действуй! – и ободряюще хлопнув Сашу по плечу, старик заковылял к своему станку.

Одинцов продолжал смотреть ему вслед, Старик – вот кто настоящий рабочий!

…Загудели моторы, тяжело застучал пресс. Работа продолжается,

Саша включил свой станок. Надо выполнять план.

29

…Если, раньше Саша мог проспать, проваляться в тёплой кровати до полудня, то теперь он привык вставать точно в одно и то же время, за несколько мгновений до звонка будильника. Сегодня он поднялся ещё раньше. Но мать все равно опередила его – на кухне слышались какие-то шумы – готовила завтрак.

Тихо, чтобы не побеспокоить её, Саша оделся, прясел к столу, заваленному чертежами. Вчера всю ночь пришлось просидеть над заданием Ивана Максимовича, но орешек оказался слишком твёрд, верное решение так и не пришло. Саша чувствовал – разгадка где-то рядом, но знаний не хватало, пришлось полазить в книжках, покопаться в формулах. Он зарылся в них с головой и… запутался ещё больше. Кроме сведений о токарном, деле, понадобились знания фрезеровщика и слесаря.

С первого приступа взять крепость не удалось. Нужна была долгая планомерная осада. Саша уже начинал подумывать: «А зачем мне всё это нужно? Что я, хочу всю свою жизнь быть простым рабочим?» Удерживало его лишь слово, данное Ивану Максимовичу. Теперь Одинцовым двигало больше упрямство, чем желание на самом деле найти верное решение…

В прихожей раздался звонок. «Кто-то пришёл», – отметил Саша. Он прислушался. Звонок прозвенел ещё раз. Надо открывать. Но как только он встал из-за стола, в его комнату вошла мать.

– Ты уже проснулся, сынок? – она подошла к нему и поцеловала в щёку, – к тебе пришёл Борис.

– Ну, мама, неудобно, – застеснялся Саша, он уже заметил вошедшего Борю.

Тот остановился у порога и извинился ещё раз:

– Я всё-таки, наверное, притопал слишком рано.

Саша рассмеялся:

– Да нет, всё в порядке. Я давно встал.

Он подошёл к другу и протянул ладонь:

– Привет!

– Ну, вот что, мальчики, – улыбнулась его мать, – вы пока, поговорите тут, а я быстренько приготовлю завтрак. Через десять минут прошу к столу. Хорошо?

– Да не стоит волноваться, – заскромничал Борис, но Саша оборвал его:

– Хорошо, мама. Мы ужасно проголодались, – а когда она ушла на кухню, предложил другу:

– Садись. Рассказывай.

– Рассказывать-то, в общем, нечего, – ответил Борис, усаживаясь за стол. – У меня всё о’кей, лучше и не бывает. Помнишь тот вечер, когда я разнылся – мол, хочу уйти с работы на станции техобслуживания?

– Ну да, конечно, помню, – ответил Саша, сгребая чертежи со стола. – У тебя тогда были разногласия с начальником станции…

– Не сошлись взглядами, – усмехнулся Боря.

– Слушай! – вдруг воскликнул Одинцов, – у меня превосходная идея. Недавно Леонид Петрович, наш мастер, ругался с кем-то – слесарей не хватает. Тебя, с твоим разрядом, у нас с руками оторвут. Дело для тебя будет не новое – у себя-то ты возишься всё с теми же моторами. Представь, как здорово получится – будем работать в одном цехе, а постараться, можно сделать так, что и в одной смене. Ну как?

Борис озабоченно почесал голову.

– Заманчиво… Только где ты раньше был? Тогда, в тот вечер, твоя мать посоветовала мне обратиться в комитет комсомола. Я так и сделал. Мы собрали ребят, посидели, пошумели. Чуть до драки не дошло. Оказывается, многим не нравилась эта «левая» работа. А другим было всё до лампочки. Не наше, мол, дело, да и «лишние» деньги никому не помешают.

Саша отложил бумаги, с интересом смотрел на друга.

– В конце концов, мы победили, – улыбнувшись, продолжал Борис. – Решили организовать свою, комсомольскую бригаду. Посмотрим, что скажет начальник. Так, что дела у нас разворачиваются, только успевай делать. Меня же и назначили ответственным за это дело. Придётся тебе помогать мне.

– Обязательно, обязательно, – рассмеялся Одинцов, – куда мне, бедному, от тебя деться?

– Значит, договорились? – облегченно выдохнул Борис, – а я так боялся. У тебя вечно целая куча дел. Наверное, я и сейчас помешал своим визитом?

– Нет, нет, не беспокойся, – покачал головой Саша. – Я только-только проснулся. Вчера работал во вторую смену да ещё ночью посидел над чертежами. Ничего не получается, – Саша огорченно бросил на стол свои рисунки.

– Что за чертеж? – заинтересовался Боря. – Что-то раньше я не наблюдал у тебя этого увлечения.

Одинцов аккуратно разложил на столе листы бумаги.

– Вот, взгляни, – и в нескольких словах рассказал другу о своём замысле.

– Представляешь, – восторженно сказал он, и глаза его загорелись, – на обычном токарном станке с помощью этого простенького приспособления можно выточить в пять раз больше обычного. В пять раз!

– Заманчиво… – протянул Головин. – А ты молоток! Здорово придумал.

– Это не моя идея, – остановил его Одинцов.

– Все равно здорово! – возразил Боря.

– Вроде бы всё просто, – рассказал Саша. – но ничего не получается. Казалось, остаётся всего лишь подогнать кое-какие узлы, а дело застопорилось.

– Интересно, – пробормотал Боря, вглядываясь в схемы. Он долго думал, озабоченно тёр лоб и вдруг предложил:

– Разреши, я заберу чертежи с собой. У нас на станции есть толковые ребята. Покажу им – может быть, сообща, вместе что-нибудь получится?

– Я, право, не знаю, – промямлил Саша. – Надо спросить у Ивана Максимовича…

– Да ладно, – махнул рукой Головин, – это же для пользы дела.

Саша молчал.

– Значит, чертежи я забираю. Зайду к тебе дня через два. Извини, раньше не смогу – скопилось множество дел.

– Хорошо, – всё ещё неуверенно ответил Одинцов, – бери…

В комнату, уже в который раз, заглянула его мать.

– Вы скоро закончите спорить? – нетерпеливо опросила она. – Завтрак стынет. Прошу к столу.

Друзья поднялись, Головин стал прощаться и, как ни старались удержать его Саша с матерью, ушёл.

– Простите, – извинился он, – очень спешу. Как-нибудь в другой раз.

Завтракали вдвоём. Мать ни о чём не спрашивала сына – она знала, что рано или поздно Саша сам расскажет ей обо всем, если потребуется совет или помощь.

– А Боря изменился, – только и отметила она.

– Да, – отозвался Саша, – у него всё хорошо теперь, и на работе и дома. А ведь он уже хотел тогда увольняться. Ты была права, мама. Я до сих пор помню твои слова – нельзя сдаваться без борьбы! Видно, они очень задели Борьку.

Мать улыбнулась. Внезапно в зале зазвонил телефон. Она, было, встала, но сын опередил её.

– Ты сиди, мама, я сам.

Саша поднял телефонную трубку.

– Алло, я слушаю вас.

– Это ты, сын? – раздался далёкий голос. Отец! Саша застыл. Что делать? В его душе боролись два чувства. Может, положить трубку? Или ответить? В горле застрял тугой ком.

– Кто это? – подошла мать. – Почему ты молчишь?

– Отец, – хрипло прошептал Саша и, передав ей телефонную трубку, бросился из комнаты.

Он сидел на кухне и прислушивался к голосу матери. Она, кажется, о чём-то просила отца, настаивала, требовала. Странно, Саша отметил, что он не осуждает маму за этот разговор, ни в чём не винит её. Как радостно вспыхнуло её лицо, вспомнил он, когда в ответ на её вопрос «Кто это?» он произнёс «отец». В этом слове, в том, как Саша его произнёс, было и удивление, и отчаяние, и тревога, и, может быть, даже нечаянная радость – всё, но только не осуждение, не злоба. В жизни всё не так-то просто, вдруг подумал он.

Скоро вернулась мать. В глазах – тревога.

– Сашенька, – теребя пальцы, начала она, и он напрягся, догадываясь, о чём она хочет говорить с ним.

– Сашенька! – повторила мать и подошла к сыну, – какой ты у меня большой, самостоятельный, совсем взрослый.

Она обняла его, пытливо посмотрела в глаза. Саша не двигался.

– Сейчас к нам придёт отец.

Саша вздрогнул от неожиданности, но, закусив губу, промолчал, лишь бросил пронзительный взгляд из-под насупившихся бровей.

– Пойми, сынок. Теперь, через много лет непросто объяснить, кат это всё было. Иногда судьба сильнее нас. Мы любили друг друга, и в том, что разошлись, виновата более всего я. Так уж вышло. И все эти годы отец твой надеялся и ждал нас. Отец любит нас, любит. Мы должны жить вместе. Ты уже большой, ты поймёшь меня.

Саша опустил голову – он видел, что мать ждёт от него ответа, он знал, что должен что-то сказать. Но что? Как решить задачу, над которой он думал годы? Как решиться?

В глазах матери появились слёзы, но она справилась с собой.

– Сашенька, от твоего ответа зависит всё. Как ты скажешь, так и будет.

Но что мог ответить Саша?

– Не знаю, мама, не знаю!