Текст книги "Экзамен"

14

Саша медленно открыл глаза, но всё равно нечего не увидел в ночной темноте. В тишине он услышал рядом с собой такое знакомое, такое родное дыхание.

– Наташа, – тихо и нежно прошептал он, – Натали.

– Ну, – спросонья пробормотала она.

– Наташенька, скажи ещё раз, что любишь меня.

– Ну, – повторила она глухо.

– Ну что ну? Скажи, что любишь, – ласково улыбнулся Саша, обнял Наташу и прикоснулся губами к её щеке, – скажи, что любишь меня, скажи.

– Ну, люблю.

Саша блаженно вытянулся, закрыв глаза, вновь открыл их, но вновь так ничего и не увидел.

– И я люблю тебя. Больше всех на свете.

Она шевельнулась. Саша нашёл её в темноте, обнял её, до боли прижался к ней, стал осыпать её лицо жаркими поцелуями, губы, грудь. Он почувствовал слабый запах духов. И эти духи, и близость Наташи пьянили, сводили его с ума. И он шептал ей слова любви, горячие, бессвязные.

– Милая моя, единственная. Ты самая красивая, самая нежная… Ты жизнь моя

– Ну, успокойся, успокойся, – Наташа провела рукой по его волосам, – всё хорошо, – все в порядке. Успокойся.

Саша затих, продолжая держать её в своих объятиях.

Наташа попыталась было отодвинуться от него, но он только крепче прижался к ней.

– Наташа, милая…

– Ну, успокойся, – повторила она, – лучше расскажи о чём-нибудь интересном.

– О чём? – отозвался эхом Саша.

– О чём хочешь. Расскажи, например, зачем ты берёшь в библиотеке столько книг.

– Чтобы видеть тебя, – воскликнул Саша, – чтобы услышать твой голос, а потом держать в руках книги, к которым прикасалась ты.

– Ну, хорошо, хорошо, – торопливо сказала Наташа, – но неужели ты их не читаешь?

– Почему? Конечно, читаю. Мне скоро предстоит сдавать экзамен на разряд. Буду настоящим рабочим. Как все в нашей бригаде. Знаешь, какие у нас хорошие люди. Иван Максимович, мой наставник, Екатерина Ивановна, мастер – Леонид Петрович, Витька-Рыжий…

– Кто? – удивлённо переспросила Наташа.

– Витька-Рыжий, – объяснял Саша, – он на самом деле рыжий, весь – от головы до ног. Тоже очень хороший парень, никогда не откажет, если попросишь о чём.

– Рыжий-то?

– Ну да. У нас вся бригада отличная. Хочешь, расскажу про них? Один Иван Максимович чего стоит.

– Ну, давай, вали.

– Иван Максимович уже старик. Весь седой, хромой, на щеке – шрам, он на войне был. Но на пенсию до сих пор не уходит.

– Что, денег ему не хватает?

Саша почувствовал, как усмехнулась Наташа.

– Что ты, нет. Я сначала по глупости тоже так, было, стал думать, а потом вижу, что он больше другим помогает; не могу, говорит, оставить завод. Человек не должен жить один, без друзей. А друзей и знакомых у него сотни, весь завод. У него было двое сыновей, но их уже в самом конце войны убило, – одной бомбой, представляешь? А жена его плачет, но всё равно ждёт их, хотя получила похоронку. Плачет и ждёт.

Наташа молчала. Саша прислушался к её тихому дыханию и продолжил:

– Теперь Иван Максимович мне помогает. Я ведь только второй месяц работаю на заводе, а на днях уже экзамены на разряд сдавать буду. Старик делает вид, что я сам добился всего этого. Но я-то не маленький, я чувствую, что он из меня токаря, как из глины лепит. А недавно я обрадовал его. Вижу, у каждого токаря получается стружка разного цвета. В чем дело? Оказалось, что если получается синяя стружка, то это обыкновенный металл, а если стружка жёлтая, то это нержавейка. Всю эту стружку прессуют и в одной машине отправляют на переплавку. Но главное, я узнал, нержавейка стоит в несколько раз больше обыкновенного металла. Я и подумал – а что если и жёлтую, и синюю стружку прессовать отдельно. Какая будет экономия, подумай только! Рассказал об том Ивану Максимовичу, он аж подпрыгнул. Ай да, изобретатель, говорит. В больших цехах уже давно такое придумано, и нам пора, да всё руки никак не доходили. Теперь, говорит, дам жару Леониду, это наш мастер, тоже ученик Максимыча, – с гордостью объяснил Саша. – А тебе, говорит, премия положена, за рационализаторское предложение. Так я что – я ж не за премию работаю.

Саша остановился, прислушался.

– Наташа, ты спишь?

– Почти заснула. Усыпил: синяя стружка, чёрная стружка…

Натали подвинулась к Саше, обвила его руками, горячо зашептала:

– Глупенький ты мой, зачем тебе всё это, зачем? Ты же прирожденный художник!

– Но ты же даже не видела, как я пишу? – возразил Саша, чувствуя, как с новой силой загорается в нём страсть.

– А я чувствую! – Наташа провела пальцами по его груда, плечам, шее, и он вздрогнул, как от озноба, – понимаешь, чувствую.

Саша хотел сказать, что из-за неё он готов забыть все и идти о ней хоть на край света. И, уже проваливаясь в какой-то туман, забытье, продолжал шептать:

– Я буду писать только твои портреты, всегда, каждый день – только тебя, всегда, сегодня, сейчас. Но сейчас так темно, что ничего не видно. Я не вижу тебя.

15

Впервые за последние два-три месяца друзья собрались вместе. Чуть свет Саша позвонил Боре – он узнал, что друга уже выпустили из милиции. Потом долго названивал Говорову. Толя недовольным сонным голосом пробормотал несвязно, что он не может прийти, что у него много дел, и, вообще, что за привычка появилась у некоторых людей звонить ни свет ни заря.

Саша недолго с ним препирался.

– Вот что, соня, – сказал он решительно, – через пятнадцать, от силы через двадцать минут, я жду тебя у себя. Ясно?

И повесил телефонную трубку.

«Придёт, – уверенно подумал он, – уж я-то своих друзей знаю».

Саша не ошибся. Не успел он прибраться дома и приготовить кофе – неизменный атрибут встреч и дружеских бесед – как в прихожей раздался звонок, и перед ним появился Борька, а затем и Говоров.

Саша не говорил о том, почему он вызвал друзей с утра, да они и не спрашивали, достаточно было, что они вместе. Сначала разговор шёл о разных пустяках, о погоде, о хоккее, Говоров, конечно же, поведал о своих амурных делах.

– Какую девочку вчера я на танцах подхватил – ух, красотка! – воскликнул он, удобно развалившись в кресле, нога на ногу, и лениво потягивая кофе.

«Да, он умеет жить, – думая Саша, глядя на довольное улыбающееся лицо Толи. – Импортные джинсы, мотоцикл, девочки, богатый родитель обещал через год, а то и раньше, купить машину. Вот если у меня был бы отец… если бы… Нет, лучше совсем об этом не думать».

Встряхнувшись от тревожных мыслей, Саша вернулся к общему разговору. Толя продолжал болтать о своих новых знакомых. Может быть, именно из-за этого бурного словоизлияния Сашу и тянуло больше не к Толе, а к серьёзному Борису. Если Говоров любил посидеть перед телевизором, понежиться в кресле, то Боря, в отличие от него, ни минуты не мог усидеть на одном месте. Вот и сейчас он метался из угла в угол, после встречи с милиционерами бритоголовый, лопоухий – не удержаться от улыбки.

– Ну-ка, ну-ка, повернись, покажи нам свою шевелюру, – смеясь, повторял Саша, стараясь за словесной бравадой скрыть свою неловкость.

Ему по-прежнему казалось, что он виноват перед Борей.

Боря смущенно поглаживал бритую голову, то и дело поправляя уже несуществующую челку, и это вызывало у друзей новый взрыв хохота.

– Ладно уж, хватит издеваться, – улыбался Борис, смеясь вместе с друзьями.

Толя шевельнулся в кресле, язвительно усмехнулся.

– Красавец – хоть на выставку!

Борис метнул на него рассерженный взгляд, и Говоров замолчал.

– Хотите ещё кофе, – предложил друзьям Саша, вмешиваясь в диалог, и не дожидаясь ответа, ушёл на кухню.

Толя промолчал, потом исподлобья посмотрел на Бориса.

– Сам виноват, – сказал он, словно желая оправдаться, – не надо было лезть в драку с этим парнем. Ну, сказал он несколько ласковых словечек твоей Таньке – ну и что же, велика беда, её от этого не убудет, не растает она. Так, зачем же лезть на рожон? А если уж приспичило отомстить, – Толя усмехнулся, – собрал бы лучше своих ребят, встретили этого парня как-нибудь вечером в укромном месте и отвесили бы ему, что положено по прейскуранту. Тихо, мирно и спокойно. Ха-ха…

Боря так и вскинулся на Говорова. Он подошёл и наклонил к нему покрасневшее лицо.

– Что это ты мне предлагаешь?

Толя медленно поднялся с кресла, глядя в потемневшие глаза Бориса.

– А что такого я сказал? – пробормотал он. – Просто, я думаю, что тебе не надо было драться у клуба с этим парнем. Может, Танька и не стоит этого?

Говоров старался успокоить друга, но тот возмутился ещё больше:

– Ты мне… Да я…

Войдя в комнату, Саша прервал спор друзей. Он отодвинул вазу, расставил чашки с кофе.

– Прошу! – царственным жестом Саша пригласил ребят к столу, – кушать подано!

Боря подошёл к столу, но садиться в кресло не стал, стоя хлебнул кофе и вновь повернулся к Толе. Саша молча смотрел на них, ожидая, чем же закончится разговор.

Боря положил руку на плечо Толе.

– Знаешь что, – оказал он, глядя Говорову в глаза, – драться тоже надо честно. И вообще, может быть, я не потому подрался, что этот парень оскорбил Таньку, а потому что он оскорбил девушку. Девушку, понимаешь? Нет, ты ничего не понимаешь.

Он хотел добавить ещё что-то, но неожиданно резкий прерывистый звонок прервал его речь.

– Я пойду взгляну, – первым нашелся Боря. Видно было, что спор с Говоровым порядком надоел ему. Он выскочил в прихожую и открыл дверь. Перед ним стояла незнакомая девушка с сумкой через плечо.

– Здравствуйте, – смущённо пролепетала она.

Боря ничего ей не ответил, лишь повернувшись назад, крикнул:

– Саша! К тебе пришли.

– Кто там? – опросил Одинцов, выходя в прихожую.

– Это я, – ответила робко девушка, и Саша узнал в ней весёлую почтальонку, разносившую по утрам письма.

Боря улыбался, переводя взгляд с неё на Сашу и обратно. И Одинцов почему-то засмущался, почувствовал, как наливаются краской щёки. Он торопливо подошёл к девушке.

– Доброе утро. Прошу вас, проходите в комнату.

Девушка смотрела то на Сашу, то на Борю. Она тоже смутилась и заспешила.

– Ой, нет, что вы. Я только на минуточку. Вы так ждали писем, а их всё не было и не было. А сегодня я смотрю – на конверте номер вашей квартиры, я подумала – может, вам срочно надо, вы так ждали, и решила сама занести вам это письмо.

Девушка протянула Саше небольшой конверт и быстро ушла, только её каблучки долго стучали по лестнице.

– Кто это? – протянул шею Толя, неожиданно появившейся за спиной у Саши.

– Граф Монте Кристо, – сострил Боря, и друзья дружно рассмеялись.

– Кто, кто? – не понял Говоров.

Боря с Сашей так и покатились со смеху.

– Это почтальон, я же тебе о ней рассказывал, – объяснил, наконец, Одинцов недоумевающему Толе.

– Везет же некоторым, – с завистью произнёс Говоров, – девчонки сами на дом приходят. Вот и письмо, наверное, от какой-нибудь крали?

Саша хотел было вспылить, но слова приятеля заставили его вспомнить о письме, которое принесла девушка. На конверте он узнал мелкий бисерный почерк матери. Наконец-то. У Саши от волнения задрожали руки и чаще забилось сердце. Он боялся сразу же вскрыть конверт. Хотя чего же он боится? Письмо написано маминой рукой, а значит, что с ней всё в порядке, всё хорошо, и скоро он сможет увидеть её.

Борис заметил его внезапно изменившееся лицо и тихо спросил:

– От матери?

– От мамы, – кивнул Одинцов, не поднимая головы.

– Что она пишет? – с любопытством спросил Говоров, но Саша ничего не ответил ему, увлечённый чтением.

Борис схватил Толю за ворот.

– Идем!

– Постой, я спрошу о почтальонке, – сопротивлялся Говоров, – ты видел, как она посмотрела на меня?

Но Боря сжал пальцы на его руке.

– Не смотрела она на тебя. Пойдем, не будем ему мешать.

Саша не заметил исчезновения друзей. Он долго стоял, собираясь духом, затем осторожно вскрыл конверт с таким знакомым родным почерком.

16

И вот настал день, которого Саша ждал почти два месяца. Сегодня всё решится. Он сдаст экзамены на разряд и станет настоящим рабочим. У него будет свой станок, свой, на котором он сможет работать по-настоящему. И сможет гордо сказать: «Я – рабочий!».

Как долго тянется время! За дверью комнаты, где заседает аттестационная комиссия, не слышно ни звука. Может, уйти? У Саши в запасе еще целый месяц, потому что он сдаёт досрочно. Недаром Сергей, когда Саша сказал ему о своём решении сдавать экзамены на разряд, скептически улыбнулся и коротко бросил:

– Не советую, рано.

А ведь Сергей зря не скажет, он много знает – столько лет проработал на заводе. Но с другой стороны, Иван Максимович сам посоветовал Саше как-то после того, как долго и пристально наблюдал за его работой:

– Тебе, парень, пора становиться за станок. Хватит баклуши бить.

Тогда Саша сделал вид, что не понял слов старика и рассмеялся.

– Да, да, – строго взглянул на него Иван Максимович из-под очков, – хватит баклуши бить, пора за дело приниматься. Почитай книжки – подкуйся теоретически, – кхе-кхе, – и через неделю сдавай экзамены на разряд. Как раз через неделю соберётся аттестационная комиссия. Понятно?

– Понятно! – радостно выдохнул Саша.

Вспомнив этот разговор, ему стало стыдно. Как, он хотел сбежать? А какими глазами он посмотрит в глаза Ивану Максимовичу, Леониду Петровичу, Екатерине Ивановке? Как обрадовалась тётя Катя, увидев его в парадном костюме!

– Батюшки! Сашенька, ты ли это? Какой ты сегодня нарядный! – воскликнула она, когда он зашёл в свой цех в начале смены, чтобы увидеть друзей.

– Здравствуйте, Екатерина Ивановна, – чинно поздоровался Саша, стараясь сдержать улыбку и быть серьёзным, – на разряд сдаю.

– Большим человеком становишься! – кивнула старуха. – С богом, сынок. Иди, тебя Леонид Петрович искал.

И пока он степенно шел к кабинету мастера, добрым материнским взглядом смотрела ему вслед, сложив на груди сухонькие жилистые руки.

– Заходите, Одинцов, – сказал мастер, и в том, что он чуть ли не впервые назвал Сашу по фамилии и на «вы», Саша увидел хорошее предзнаменование – хотя он и не верил приметам и с негодованием отверг пятак, предложенный вчера Говоровым.

Леонид Петрович подошел к нему и крепко пожал его протянутую руку.

– Не забыл, куда сегодня идёшь? – мастер мог и не задавать этого вопроса – по лицу Саши было видно, что не забыл.

– Смотри, не подведи наш цех!

А когда Саша уже уходил, Леонид Петрович улыбнулся и подмигнул ему:

– А на работу сегодня можешь не приходить – отдыхай.

У выхода из цеха Сашу догнал Витька-Рыжий.

– Привет, Санёк! – воскликнул он. – Что, на разряд сдаёшь?

– Сдаю! – не выдержав, просиял Саша.

– А как же Сергей? Оставил его с носом? Он не сердится, что сдаёшь досрочно?

– А что – Сергей? У меня своя голова есть, – пробормотал Саша.

– Как что? Он же твой наставник – хохотнул Рыжий.

Саша ничего не ответил. Витька хлопнул его по плечу:

– Ладно, не сердись. Ни пуха тебе!

– К чёрту! – рассмеялся Саша. – Спасибо, Виктор!

Теперь он, вспоминал эти утренние разговоры и ему стало стыдно за свою минутную слабость. Что, он не сможет ответить на вопросы аттестационной комиссии? Тогда, выходит, зря Иван Максимович учил его целый месяц, зря он перечитал почти всю библиотеку у Наташи. А что он скажет ей?

Как долго тянется время! Только Саша успел подумать об этом, как медленно открылась дверь и вышел знакомый парень, «ученик» из соседнего цеха. По его лицу струился пот. Саша, поднявшись ему навстречу, остановился, и парень чуть ли не силой подтолкнул его к двери:

– Иди, теперь твоя очередь.

«Умирать, так с музыкой!», – подумал Саша и решительно вошёл в комнату. Она оказалась совсем небольшой, а не огромным залом, как представлялось ему раньше – такой махонькой, что половину её занимал длинный стол, за которым сидели члены комиссии. Многие были знакомы Саше – Иван Максимович, Леонид Петрович, долговязый парень из комитета комсомола, женщина из отдела техники безопасности. Председателем аттестационной комиссии был пожилой мужчина с чёрненькой бородкой. О нем Одинцову рассказывали друзья по работе – строгий, срезать ученика ему что яблоко надкусить.

Саша поздоровался, бородач поднял голову, строго взглянул на него.

– Одинцов? – грозно, спросил он.

– Да, – тихо ответил Саша. Наверное, комиссия хочет «завалить» его.

– Ну, смелей, смелей! – вдруг улыбнулся мужчина с бородой. – Ты же рабочий, а рабочий всегда и везде должен быть уверенным, сильным!

– Это мой паренёк, – добродушно проговорил Иван Максимович. – На станке работать может, контрольную деталь выполнил намного раньше срока.

– Практику он знает. А теперь посмотрим, как у молодого человека с теорией, – вставила женщина из отдела техники безопасности.

– Я готов, – осмелел Саша, – спрашивайте.

Но экзамен. Как ни странно. прошёл удивительно быстро. Вопросы были хорошо знакомы Одинцову, их задавали, в основном, женщина и председатель комиссии, несколько раз спрашивал Леонид Петрович.

– Ну, что же, – наконец, сказал бородач, – подведём наши итоги. Теоретически Одинцов знает материал неплохо. Какие будут предложения? – обратился он к членам комиссии.

Саша замер. Сейчас решится его судьба. Иван Максимович снял очки, сощурившись, внимательно посмотрел на Сашу.

– Я думаю, – негромко сказал он, – что мы не ошибёмся, если дадим Саше третий разряд, я уверен, что он справится. Я верю в него.

– Не рано ли? – засомневался бородач, – а впрочем, я не против. Молодой человек показал, что обладает хорошими прочными знаниями – и теоретически, и практически.

– Нет, – подал свой голос Леонид Петрович, – я как мастер цеха, в котором работает Саша, считаю, что нам не следует торопиться с третьим разрядом. Пусть немного поработает, а там видно будет. Пойми меня правильно, Саша, не обижайся.

– А что вы скажете? – обратился председатель комиссии к женщине из отдела техбезопасности.

– Думаю, что выражу общее мнение, если предложу присвоить молодому человеку второй разряд. Поработает, покажет себя, а разряд он всегда подтвердить сможет.

– Нет, нет, как же это? – не выдержал парень из комитета комсомола, внимательно прислушивающийся к разговору, – Саша правильно ответил на все вопросы, до срока выточил контрольную деталь. А сколько он комитету помогает! Уголок отдыха кто разрисовал? Он! А портретная галерея передовиков труда нашего цеха? Сходите, посмотрите – это все Саша нарисовал. А рацпредложение? Да ему не третий. А…

– Постой, не горячись, Олег! – остановил его Иван Максимович. – Леонид дело говорит. Пусть Санек поработает месяц-другой, а потом будет ему и третий разряд. Обычное дело.

– Значит, решено! – подвёл итог председатель аттестационной комиссии. Он встал, протянул руку Саше, который с волнением ждал окончательного решения.

– Поздравляю вас, Александр! С сегодняшнего дня вы – рабочий, токарь второго разряда. Желаю трудовых успехов!

– Спасибо, – почти прошептал Одинцов.

А уже через несколько мгновений бежал, чтобы сообщить Натали приятную весть.

Она была не одна в библиотеке – рыжий Витька искал какой-то справочник.

– Друзья! – закричал восторженно Саша, – теперь я настояний рабочий!

Наташа и Витька-рыжий переглянулись, недоуменно уставились на Сашу.

– Все, сдал экзамены. Теперь у меня второй разряд. А через месяц дадут третий.

Так хотелось поделиться с друзьями свой радостью!

Но Наташа будто окатила его холодной водой.

– Нашёл, чем хвалиться, – буркнула она. – Поздравляю!

Саша застыл. И хотя Витька стал поздравлять его, настроение Одинцова окончательно испортилось. Он так стремился к своей Натали, так хотел её обрадовать! Теперь он уже не мог и не хотел говорить о своём плане на вечер, о том, что он хотел пригласить её в лучшее кафе города, чтобы познакомить ее со своими друзьями, с Борей и Толиком, о том, что он хотел показать им свою картину, портрет своей Натали.

17

День шёл за днём, время текло медленно и однообразно. По утрам Саша отправлялся на работу, стараясь пройти через проходную раньше, чем минутная стрелка подойдёт к двенадцати.

Своего станка у Саши всё ещё не было. И поэтому сразу же после того, как Саше присвоили разряд, он отправился к мастеру.

Леонид Петрович выслушал его просьбу, долго думал, передвигая бумаги на столе.

– Пойми меня, Саша, – мастер старался говорить убедительно, – Сейчас у меня нет свободных станков. Целых три станка на ремонте – такая вот ситуация. Через несколько дней ремонтники закончат свою работу, и ты сможешь выбрать себе любой из этих станков. А пока подожди немного, помогай слесарям – у нас не хватает слесарей. Может быть, кто-нибудь из токарей возьмёт отгул – тогда встанешь на его место.

Всё верно, всё правильно. Леонид Петрович говорил то, что было и на самом деле, и всё-таки, как обидно вот так начинать свою рабочую жизнь. Опять как мальчик на побегушках: подай-принеси.

Ничего не ответив, Саша вышел и тихо затворил собой дверь.

Прошло несколько дней. Всё своё время он проводил теперь рядом с Иваном Максимовичем. Старик продолжал учить его премудростям токарного дела. Это оказалось целой наукой. Строение механизмов, электрические схемы, свойства металлов, различные виды резцов, охлаждающие жидкости и многое-многое другое – всё это нужно было знать и помнить. И не только знать а помнить, но и уметь применить в каждом случае на практике.

С работы Саша возвращался усталый, но довольный. И всё-таки радость не могла быть полной без «своего» станка.

…А дома было пусто и уныло. Вечера Саша проводил один, не поддаваясь на уговоры друзей, которые тянули на танцы и вечеринки. Положив кота на колени, он сидел у телевизора, но почти не видел, что происходит на экране. Он сидел и думал, думал, думал…

Это произошло три дня назад. В воскресенье Саша собирался пригласить Наташу в театр на премьеру. Всё утро он гладил брюки и бесконечно примерял рубашки перед зеркалом. И уже жил ощущением встречи со своей Натали.

И вот билеты в кармане, а он у её дома. Странно, но Наташи не было. Что же случилось, ведь они договорились встретиться именно в это время. Саша присел на скамейку у подъезда дома и решил подождать. Через полчаса на противоположной стороне улицы остановились бежевые «Жигули». Рядом с водителем, широкоплечим парнем в кожаном пальто, Саша увидел Наташу. Сначала он подумал было, что ему показалось, померещилось – девушка обняла водителя, и он поцеловал её, но белокурые волосы и знакомая Саше привычка часто встряхивать их, рассеяли все его сомнения. Пораженный Саша поднялся со скамейки, но не мог двинуться с места. Похоже, что и Наташа заметила его. Она торопливо тронула водителя т плечо, и машина, набрав скорость, скрылась за поворотом.

Встретившись на следующий день с Наташей, Саша спросил её о бежевых «Жигулях». Неожиданно резко и грубо она закричала:

– А твоё какое дело? Ты что, шпионишь за мной?

Саша никак не мог понять, почему так изменилась Наташа, его милая Натали, как могли её глаза стать такими холодными, а её нежный голос стать таким грубым. «Как я люблю ее!» – думал Саша. Стоило ему закрыть глаза, как он видел её перед собой, слышал её голос, её лёгкое дыхание. Наверное, он ни дня бы не мог прожить, не увидев её.

Вое эти дни Саша поджидал её у подъезда и издали следовал за ней, не смея приблизиться. Каждый раз он приказывал себе подойти к Наташе, но каждый раз решительность покидала его, и он казнил себя за безволие.

Чтобы отвлечься, Саша иногда принимался за карандашные наброски, но забывался, и карандаш невольно рисовал милый профиль. Саша отбрасывал альбом, воспоминания продолжали терзать его сердце.

Когда становилось особенно тоскливо, он доставал и перечитывал бодрые, весёлые письма матери. Они успокаивали его, заставляли улыбаться и отряхиваться от грустных мыслей. Мама заботилась о нём, волновалась за него и писала так, будто не она, а он лежал в больнице.

Но в последнее время и мамины письма не успокаивали Сашу. «Почему ты так мало пишешь мне? – спрашивала она, – у тебя нет ни строчки о твоей работе, как поживает та таинственная красавица, о которой ты писал раньше целые поэмы? Кто эта девушка? Напиши мне о ней, если, конечно, это не секрет».

Почему я так мало пишу? Милая мама, просто я не хочу волновать тебя. Да и чем хвалиться? Написать о том, что поссорился с Наташей и не знаю, как с ней помириться? «У тебя нет ни строчки о твоей работе». Написать, что я по-прежнему работаю «на подхвате», что Сергей каждый день смеётся надо мной:

– Не послушал меня, так хлебай теперь пустые щи с Максимычем. Больно ты ему нужен! Он тебя научит жить!

Об этом написать? Нет, уж лучше ничего не говорить маме обо всём этом, не беспокоить ее зря.

Сашу встревожило последнее письмо матери. Как бы между прочим она писала ему:

«Ко мне приехал твой отец. Я хотела не пускать его к себе, но ничего не смогла с собой поделать. Он так заботится обо мне, приходит несколько раз в день, приносит яблоки, апельсины. А недавно принёс целый букет живых цветов. Где он их взял посреди зимы, накануне Нового года, ума не приложу. Я очень виновата перед ним».

Прочитав это письмо» Саша не спал всю ночь. Он ворочался с боку на бок и размышлял.

Мама, мама, зачем же ты так? Он же бросил нас, бросил тебя с ребёнком. Ну, а то, что он часто приходит к тебе сейчас, приносит подарки, цветы – значит, ещё не окончательно потерял совесть. Бросил тебя, а теперь хочет сгладить свою вину. Решил воспользоваться твоей болезнью.

Саша в душе укорял маму за то, что она хочет простить отца, но так ничего ей и не написал.

Странно, Саша произнес слово «отец» и, наверное, впервые не ощутил при этом гнева. Он повторил еще раз: «Отец». У каждого человека должен быть отец. Одинцов всегда завидовал тем ребятам, кто запросто мог сказать: «Мой отец…», «Мы с папой…» или «Мы с отцом». Он часто вспоминал того сильного большого человека, который когда-то давным-давно подкидывая его до потолка и говорил что-то смешное, щекоча колючими усами. И чем старше становился Саша, тем чаще эти воспоминания бередили душу.