Текст книги "Простые радости"

– Какой? – Он быстрым движением вскочил на ноги. Она, наверное, ужасно выглядит.

– Почему ты думаешь, что хочешь… нет, я не то сказала.

– Почему я хочу тебя? – Он прошелся по комнате с неизъяснимой пружинистой грацией дикого зверя. Феникс представилась большая кошка, ходящая взад-вперед по клетке. Он остановился перед вазой Эйприл, глядя, как свет играет на ее гранях.

Полоса молнии прорезала небо за окном, озарив белым блестящим светом черты Романа.

Феникс затаила дыхание и обнаружила, что вообще не может дышать.

Издалека доносились раскаты грома.

Он поднял голову и посмотрел ей в лицо прямым, немигающим взглядом:

– Я очень хочу тебя. Я хочу тебя с первой минуты, как увидел. Когда ты прикоснулась ко мне руками, я думал, что взорвусь. Я еще никогда так сильно и так быстро не возбуждался.

Феникс хотела отвернуться, но поняла, что не может оторвать от него глаз.

– Мне больно на тебя смотреть. Понимаешь, о чем я? Она покачала головой, раздвинув губы, чтобы всасывать воздух небольшими глотками.

– Я тебе расскажу. – Он двинулся к ней и остановился, когда между ними осталось лишь несколько сантиметров. – Я возбужден. Я хочу расстегнуть джинсы и погрузиться в тебя, Феникс. Я хочу так глубоко в тебя войти, что мы не будем знать, где кончаешься ты и где начинаюсь я. И возможно, я там останусь навсегда.

– Не надо, – выдохнула она наконец. У нее все горело – в горле, в груди и в животе, между ногами, где было мокро и больно, – так же больно, как в бедрах.

– Ты спросила, и я ответил.

Она отступила назад.

Он последовал за ней.

Феникс наткнулась на входную дверь.

Роман поймал ее, взял ее ладони и пригвоздил их своими к стене у нее над головой. Он накрыл ее своим телом так, чтобы она не смогла шевельнуться.

– Теперь ты чувствуешь, что я имею в виду? – Он впился в нее губами. – Скажи мне.

Его твердая мужская плоть обожгла ей живот подобно раскаленному железу.

– Скажи мне.

– Чувствую.

– А я чувствую тебя. – Он без труда взял обе ее ладони в свою. Ее свитер, задранный кверху, открыл обнаженную грудь. – Если ты против, я перестану.

Кровь пульсировала по всему телу Феникс. Везде, где он касался, и везде, где не касался.

Он прикрыл свои прекрасные глаза, склонился над ней и потерся своей жесткой щекой сначала об один сосок, потом о другой. Феникс вскрикнула и изогнулась.

– Ты только скажи, – произнес он срывающимся голосом.

Не останавливайся. Пусть это длится вечно. Она выгнула спину и застонала, когда он кончиком языка дотронулся до того места, которого только что касалась его щека.

Ловкие пальцы, которым, наверное, приходилось заряжать в темноте оружие, легко и быстро расстегнули застежку и молнию на ее джинсах. Несколько умелых движений, и ее обнаженные бедра обдало прохладным воздухом.

– Ты ничего не говоришь, Феникс, – произнес Роман в ее раскрытые губы и принялся изощренно ласкать их. – Скажи что-нибудь.

– Не надо… останавливаться.

Он гортанно засмеялся:

– Я же обещал, что не сделаю этого, если ты не захочешь.

Его пальцы скользнули меж ее бедрами, пробираясь в потайные глубины ее горячей, набухшей плоти.

– Почему? – Феникс выгнулась от растущего напряжения, по ее телу прошла волнами дрожь.

– Ты не сказал, почему именно я. Или таких женщин много? – Она что, чокнулась? Что ее дернуло задать ему такой сумасшедший вопрос?

Его дыхание пощипывало ей ухо.

– Ты хочешь, чтобы я сказал: да, у меня такое случается со многими женщинами.

– Мы же чужие.

– Разве? Не помню, чтобы какая-нибудь женщина вызывала у меня подобные чувства.

Если ты ему поверишь, значит, правы те, кто считает тебя дурочкой.

— Ты меня не знаешь.

– Я узнаю тебя. Я узнаю тебя так, как если бы твоя кожа была моей, Ви Джи. И я заставлю тебя чувствовать, как моя кожа скользит по твоей, даже если мы будем на разных концах света.

Почему?

Она услышала скрежет расстегивающейся молнии на его джинсах. Еще через секунду его член уперся ей в живот, желая той бесконечной глубины, которую он ей обещал.

Он целовал ее, заполняя языком ее рот и обхватив руками ее лицо, чтобы удержать его под напором яростной атаки.

Может быть, это и было то блаженство, тот экстаз, о котором говорила Эйприл, который она открыла и с которым не хотела расставаться.

– Боже, какая ты сексуальная, – отстранившись, прошептал Роман. ~ Я хочу раствориться в тебе. Я хочу, чтобы ты забыла, кто ты и где ты находишься, и быть там вместе с тобой. Раскройся мне навстречу.

Произнося эти слова, он искал то, о чем просил, нетерпеливо скользя членом меж ее бедрами, по ее влажной, жаждущей ласки плоти.

Ее сердце затрепетало, как пойманная птица. Желание, спрятанное в глубине ее существа, призывало ее сделать так, как он просит: скинуть джинсы и обвить ногами его тонкую талию, пронзить себя его силой.

Он стягивал с нее джинсы, снова покусывая ей губы и сжимая грудь нежным, но сводящим с ума движением. Ее руки нашли его ягодицы. Твердая мускулистая плоть. – Давай, – прошептал он. – Помоги мне.

Помочь ему. Помочь ему связать себя с ним. Помочь ему заручиться ее доверием.

Феникс окаменела.

Роман тут же замер. Держа одну руку на ее груди, а другую – на бедре, он стоял как статуя; воздух в комнате с каждой секундой становился все холоднее. Еще одна вспышка молнии разорвала небо. На этот раз гром прогремел почти сразу же.

Она вобрала в себя холод комнаты, и с этим холодом та часть ее существа, которая никогда раньше не прорывалась наружу таким образом, снова затихла. Пульс продолжал биться, но медленней, не так настойчиво.

Не произнеся ни слова, Роман опустил руки. Он заправил рубашку в джинсы и застегнул их.

Жар обдал лицо и шею Феникс. Неловким движением она опустила свитер и натянула трусы и джинсы.

Роман поднял пистолет – она не слышала, как он упал – и молча заткнул его за пояс, после этого поглядел ей в лицо.

– Извини, – сказал од.

– Я тоже виновата.

– Виновата? – Он медленно застегнул рубашку. – Я сказал – извини, ты загораживаешь дверь.

– Ой, – она быстро отступила в сторону. – Прости.

Он вышел за дверь, и она услышала его слова:

– И пусть никто не говорит, что я не держу своего слова. Спокойной ночи.

Следующий раскат грома заглушил его шаги по лестнице.

Глава 9

Банный халат в красно-коричневую клетку, надетый на Дасти Миллере, когда-то принадлежал его деду: Дасти сам рассказал это Роману. Дасти был шестьдесят один год.

– А сколько же лет тогда халату? – спросил Роман.

Ответом ему был бесстрастный пристальный взгляд бледно-голубых глаз из-под кустистых белых бровей. Густые волосы на голове Дасти также белого цвета и подстрижены стандартным военным ежиком в дюйм длиной, – с этой стрижкой Дасти ходил с тех пор, как семнадцатилетним парнишкой ушел на флот.

– Сколько лет халату? – произнес Роман, растягиваясь на нелепом ковре цвета сливочного масла, который Дасти выбрал для своей гостиной. – Сколько лет этой штуке? Твоему дедуле сколько было, когда он умер?

– Тогда делали вещи на века.

– Ха! – Роман прикрыл глаза тыльной стороной ладони. – Тогда? Ты хочешь сказать, в восемнадцатом веке?

– Заткни свой чертов рот, – отрезал Дасти. – Ты собираешься говорить о деле?

Роман прикрыл глаза.

– Да, – проворчал Дасти, – или валяй рассказывай, почему ты будишь меня в два часа ночи, или убирай отсюда свою паршивую задницу. Я хочу выспаться.

– Мне что, нужно было заранее назначить встречу?

– Заткнись, я тебе сказал.

– Я устал. Мне нужно вздремнуть перед поездкой в Сиэтл.

– Ты доберешься до этих гомиков в общежитии за какие-то долбаные четверть часа. Конечно, тебе нужно вздремнуть. Последний раз тебя спрашиваю. Объяснись человеческим языком, или я вышвырну тебя отсюда – устал ты или нет.

– Я запутался, Дасти.

– Перестань нести херню. – Дасти закашлялся и пожаловался: – Такой кашель, что можно подумать, я курил.

– Ты курил сорок пять лет и бросил два года назад. Ты простудился. Это случается – кури не кури. А ты мне, кажется, говорил, что и ругаться тоже бросил.

– Бросил. Но иногда срывается с языка. Бее мы люди.

Просто я погряз в этой спокойной жизни. Застоялся. Мне нужна встряска.

Роман раскинул в стороны руки и ноги и застонал.

Дасти мгновенно сдвинулся на краешек стула.

– Что с тобой? Ты болен?

– Возможно.

– Не приходи сюда больным: микробы же перелетают по воздуху. Я тебе это тысячу раз говорил.

Роман блаженно улыбнулся:

– Ни один микроб не осмелится усесться на эти твои штучки-дрючки. Более желтой комнаты я в жизни не видел.

– Мне нравится желтый. Я всегда говорил, что, когда выйду в отставку, меня будет окружать желтый цвет. Везде все желтое.

– Да, здесь все в твоем вкусе. – Он громко зевнул и почесал живот. По правде говоря, он чувствовал себя так, будто все его тело только что пинали ногами. С мужчинами такое случается от сексуального разочарования подобных размеров.

– Ты выглядишь нездоровым, – сказал Дасти, вставая на ноги и показывая худые волосатые лодыжки в просвете между старинным банным халатом и до невозможности пушистыми тапочками в форме пестрых птичек. – Я дам тебе аспирина, а потом выкину тебя отсюда. Не обижайся, но у меня много других забот.

– Я не болен. Меня опустили.

Дасти положил ногу на ногу:

– Когда тебе это сказал Насти Феррито, ты попытался его убить.

– И убил бы, не помешай ты мне. Только он сказал, что я опустился, а не меня «опустили».

– Ты чем-то расстроен, Роман?

– Какой ты наблюдательный! Меня опустили. Опустили в сексе. Как будто в самый нужный момент не находишь чего-то такого, без чего не можешь обойтись. Ты, конечно, может, уже не помнишь этого ощущения, но…

Роман почувствовал удар ногой, крепкой, несмотря на мягкую подошву птичек.

– Не смей так говорить у меня в доме. Роман поднял руки вверх:

– Извини, я забыл, что у тебя открылось второе дыхание. Я пришел к тебе за сочувствием, понятно? Я пришел потому что знал, – мне от этого будет лучше. Клянусь тебе, Дасти, что я не отступлюсь от того, что начал, потому что не могу этого сделать. Мы оба знаем почему. Но чем глубже я в это ввязываюсь, тем противнее мне становится. И мне кажется, что я встретил особу, которая может оказаться лучшим, что у меня в жизни было, – если не окажется, что она смертельно больна той же болезнью, которая убила Эйприл.

Дасти еще раз восторженно пнул его ногой. Морщась от боли, Роман взглянул на своего друга и увидел, что его сонливое настроение как рукой сняло.

– Ты встретил женщину?

– Да. Убери свою лапу с моего живота.

– Женщину, у которой есть имя?

– Убеги ногу.

Медленным движением одна из птичек поднялась и опустилась на пол.

– Ты встретил бабу, у которой есть имя?

– У всех есть имя, Дасти.

– Но не такое, чтобы его запомнил Роман Уайлд. Роман потрогал рукой болевший от пинков живот и, оторвав спину от пола, сел.

– Тебя послушать, так я настоящий бабник.

– Подходящее слово. – Губы Дасти растянулись в широкой улыбке. – Я хочу сказать, раньше ты никогда не заезжал ко мне, чтобы попросить разрешения. Роман обхватил руками ноги.

– Ты можешь серьезно? Или я слишком многого требую?

– Не бери в голову. Какая-то юбка сделала штопор из твоей коряги, а потом помахала ручкой и исчезла вместе со своей бутылкой. Вот ты и решил, что влюбился в эту бутылку. Это пройдет. Много еще будет бутылок.

– Но уже другого урожая. Я запутался, Дасти. Запутался и завяз по уши. Мне не нравится, как я себя веду. Я вообще сам себе не нравлюсь… Черт. Я хочу, чтобы ты меня выслушал. А потом я хочу, чтобы ты поднапрягся и хорошенько пораскинул мозгами.

– Хочешь коктейль?

Роман покачал головой:

– Пей сам. В клуб пришла женщина по имени Феникс наниматься на работу массажисткой.

Дасти аккуратно налил дюйм виски на дно стакана и поднял его к свету.

– Похоже, она ищет работу в борделе.

– Нет. Она не такая. Черт возьми, Дасти, ты можешь меня выслушать? Просто выслушай и прибереги свои цветистые комментарии на потом.

Ответом Дасти был звук всасываемой жидкости. Он выпил виски одним глотком и вытер рот тыльной стороной скрюченной, в рябых пятнах, руки.

– Хорошо, – сказал Роман. – Спасибо. Здесь происходит одно из двух.

– Не считая того, что ты хочешь ее трахнуть?

—Дасти, – рявкнул Роман. – Прекрати.

– Как скажешь. – Мягкое кресло, в которое опустился Дасти, было покрыто желтым ситцем. – Феникс, говоришь? Что это за имя такое?

– Ее имя. Оно мне нравится. Что бы она здесь ни делала, она лжет.

– Просто прекрасно для романтических отношений. Роман поморщился:

– Возможно, ее подослали, чтобы выяснить, кто я на самом деле.

– Кому это надо?

Роман никогда не отличался терпением.

– Моим дорогим партнерам, кому же еще.

– По-моему, ты говорил, что они тебе поверили.

– Поверили. По крайней мере я так думаю. То есть думал.

– Ну так как же на самом деле?

– Фамилия Эйприл – Кларк.

Роман с удовлетворением наблюдал, как Дасти, вцепившись в подлокотники, вытянул спину по стойке «смирно».

– Как тебе удалось это выяснить? – прошептал он.

– Я пробрался в секретную комнату для наблюдений и слышал своими ушами, как Феникс произнесла имя Эйприл Кларк. Она говорила о ней между прочим, как будто не знает ее. Но она рассказала графине, что Эйприл уехала из квартиры, которую снимала, – теперь там живет Феникс. Эйприл Кларк снимала эту квартиру, потом уехала полтора года назад и больше не появлялась. Она должна была вернуться, но не вернулась. По-моему, это наша Эйприл.

Дасти нахмурился.

– А теперь у меня есть причина думать, что я нашел эту комнату не просто по счастливой случайности. А тот, кто был там до меня, возможно, «забыл» выключить аппаратуру. Но мне, привыкшему всегда всех подозревать, приходит в голову, не было ли все так и задумано – что я увижу, как сэр Джеффри выходит из комнаты, потом услышу, как Феникс упоминает имя Эйприл. В таком случае Феникс – которая по ходу дела сделала мне массаж, чтобы доказать свою компетентность – просто маленькая рыжеголовая притворщица, которую подослали мои партнеры, чтобы выяснить то, чего они обо мне не знают.

– Стоп! – Дасти поднял руку. – Они много чего о тебе не знают.

– Соображаешь. Но самое большее, что я им могу позволить, – это сомневаться в том, что им все обо мне известно.

– Я понял, ты к этой женщине неравнодушен. У него начали болеть виски.

– Я хотел бы быть к ней неравнодушным. Очень хотел бы, Дасти.

– Маленькая рыжеволосая притворщица – это, по-моему, не совсем то, на что ты мог бы польститься, разве что на юге.

– Я уверен, что она притворяется – иногда.

– Ничего не пойму. – Вытянув вперед бычью шею, Дасти подкрепился еще глотком виски. – Начни с самого начала – когда ты впервые встретил Феникс, рыжеволосую притворщицу. Извини, иногда притворщицу. Только, пожалуйста, не торопись. Ты же знаешь, я медленно соображаю.

– Да, знаю.

Роман подробно изложил все, что произошло за день и за ночь, час за часом, стараясь ничего не пропустить.

Когда Роман закончил свой рассказ, Дасти, не скрывая удивления, спросил:

– И тебя прельстила эта шлюха?

– Женщина, – поправил Роман. – Да. И она живет среди вещей, принадлежавших Эйприл. Я держал в руках «Алису в стране чудес». Она принадлежала Эйприл. Можешь себе представить мои чувства?

– О да. – Дасти поднял подбородок и посмотрел на Романа сверху вниз: – Наверное, божественное ощущение. Сплошной восторг, да?

Роман вскочил на ноги:

– А может, все обстоит иначе?

– Ну, расскажи.

– Это другое мое предположение. Я хочу, чтобы ты его обдумал. Возможно, Феникс занимается тем же, что и я. Возможно, она пытается напасть на след Эйприл. – На мгновение кровь застыла у него в жилах, а затем запульсировала, как прорвавшаяся плотина. – Да, точно, я в этом уверен. Она тоже ищет следы Эйприл.

– Держи! – Дасти налил новый стакан виски и сунул его Роману в руки. – Ты начал говорить с южным акцентом. Я узнаю мелодию любовной песенки.

Напиток обжег Роману внутренности, оттого слова Дасти не показались ему забавными.

– Я знаю, что говорю. Если бы ты ее видел, ты бы понял, что она не может быть одной из них. Она необыкновенная. Я таких огромных зеленых глаз никогда не видел. Честные, ясные, как зеленое стекло, глаза. Задумчивые. И она все время пытается строить из себя дурочку.

– Может, ей не нужно прилагать для этого больших усилий.

– Рыжие волосы. Огромная копна. Как будто она их миксером взбивает. Нет, эта женщина не способна на двойную игру, как Мата Хари.

– Разве Мата Хари тоже была рыжеволосой?

– Я… Ну и трудно же с тобой, Дасти. Говорю тебе, с ней все в порядке.

– С ней, может быть, и да. А вот с тобой – нет. – Дасти вздохнул и вытащил пустой стакан из пальцев Романа. – Дай мне слово.

– Какое слово? Я не…

– Я хочу, чтобы ты дал мне слово, и без всяких условий. Чтобы ты пообещал сделать так, как я тебе прикажу, не задавая вопросов. Потому что ты знаешь – я не направлю тебя по ложному пути.

– Дасти…

– Твое слово.

Пока Дасти не добьется своего, с ним бесполезно разговаривать.

– Даю слово. Обещаю. Ну и что же я пообещал?

– Не открывать ни одной из своих карт этой рыжеволосой шпионке, пока мы точно не будем знать – она не ждет момента, чтобы отрезать тебе яйца.

Роман инстинктивно прикрыл рукой промежность. Дасти погрозил ему скрюченным от артрита пальцем:

– Да, малыш. Побереги эти фамильные драгоценности. Ну и шутку же она с тобой сыграла. У тебя все мысли спутались. Вспомни лучше эту бедняжку в брезенте. Ту, что ты нашел в канаве около Тигуаны. Она была связана с теми подонками, которые подослали Мисс Задумчивое Совершенство, чтобы она прощупала тебя.

– Я каждый день думаю об Эйприл, – спокойно произнес Роман. – Как я могу ее забыть?

– Конечно не можешь. Она – настоящая героиня. Ты ведь сам так говорил.

– Да. – Хотел бы он, чтобы ее искалеченное лицо не стояло у него так ясно перед глазами. – Да, она – настоящая героиня.

– Да… Я никогда не мог представить, как женщины это делают. Сэмми часто говорила, что мы бы проиграли пари. Представь себе, что изобрели способ, как мужчинам забеременеть, говорила она. Вот взять для этого специальные таблетки и накормить ими всех мужиков. Все. Больше мужиков не будет: они все умрут при первых же схватках. – Он улыбнулся, и острый взгляд его глаз смягчился. – Сэмми всегда умела насмешить.

Грусть, такая, в которой перемешаны улыбка и желание разрыдаться, опустила уголки рта Романа.

– Она всегда умела тебя насмешить, старый ты барсук. Ты мне часто об этом рассказывал. И все-таки я не могу понять, что она в тебе увидела.

– Мое внутреннее совершенство. – Дасти вздернул подбородок. – Мое неотразимое обаяние. Знаешь, будь у нас дети, какие они были бы красивые.

– Как Сэмми. – Он видел ее фотографии. – Она была что надо, Даст. Нежная и великолепная. И вам было хорошо вдвоем.

– Хорошо, но мало. Все это недолго продолжалось. – Из глаз Дасти исчезла улыбка, и Роман понял, что перед его внутренним взором – хрупкая женщина из Вьетнама, которая любила его так, как никто не любил – ни до, ни после нее. – Хотя мы до сих пор вместе. Она иногда разговаривает со мной. Ты, наверное, думаешь, что у меня крыша поехала.

– Нет, не думаю.

– Если бы только…

– Не надо, – быстро произнес Роман, не давая вырваться словам самообвинения. – Ты не мог этого предотвратить. И она не поняла, что произошло. Помнишь, граната разнесла все на мелкие кусочки? Не было времени что-либо понять. Ты же сам мне это рассказывал. – От таких воспоминаний холодная ночь сделалась еще холоднее.

Дасти покачал седой головой:

– Что со мной такое? С возрастом я становлюсь сентиментальным. Наверное, я подумал, что и ты потерял голову. Не надо отказывать себе ни в каких удовольствиях, но не суйся туда, где тебе могут подпалить крылышки – или отрезать яйца.

– Спасибо, что предупредил. Ты обмозгуешь то, о чем я тебе рассказал?

– Если время найдется.

– Ну не кривляйся, Даст. Поразмысли хорошенько. У тебя это здорово получается.

Дасти провел рукой по затылку:

– Я уже размышляю. А тебе следует поехать домой – на случай если она позвонит.

Роман улыбнулся:

– Мне нужно сначала кое-кого навестить.

– Ах, ах! – От шутливого настроения Дасти не осталось и следа. – Не сегодня.

– Мне это необходимо. – Он вышел в прихожую, откуда наверх вела лестница с белыми перилами, покрытая таким же ярко-желтым ковром, как и в гостиной.

– Только быстро и недолго, – произнес ему в спину Дасти.

Роман поднялся на площадку, где была дверь, ведущая в маленькую спальню.

Распахнув дверь, он ступил на пол, покрытый желтым ковром с двухдюймовой толщины ворсом. Он молча прошагал по комнате к маленькому детскому манежу, окутанному мягким мерцанием ночного фонарика.

Роман облокотился на загородку манежа и повернул голову, чтобы взглянуть в лицо спящему ребенку. Она лежала на спине, закинув ручки за голову, золотые ресницы бросали тень на розовые щечки.

Она вздохнула и, проведя большим пальцем по щеке, засунула его в рот. Роман коснулся пряди белокурых волос, прилипших к ее виску. Не удержавшись, он вложил палец в ее крошечную ладошку и улыбнулся, когда она инстинктивно уцепилась за него и крепко сжала.

– Вон отсюда, – раздался у него за спиной шепот Дасти. – Если ты ее разбудишь, я сегодня ночью глаз не сомкну.

Роман неохотно освободил руку. Он перегнулся через край манежа и дотронулся губами до ее лобика. Ребенок снова вздохнул и пошевелился. Роман выпрямился и быстро молча вышел из комнаты.

Дасти прикрыл дверь. Прислонившись к стене, он взглянул в лицо Роману:

– Ну?

– Что – ну?

– Ты ничего не спросил про тапочки. Роман потер пальцем между бровями:

– Они у тебя забавные.

– Они ей нравятся, и если она упадет, когда мы играем в лошадки, то не разобьет себе голову о что-нибудь твердое.

– Ты великолепный приемный дедушка. – Роман улыбнулся. – Лучший в мире.

– У меня лучшая в мире внучка. Никогда бы не подумал, но она облегчает существование, когда ты больше не у дел. И я нисколько не расстроюсь, если мне придется сорваться с места и уехать вместе с ней отсюда, не оглядываясь. Немедленно.

Они уже много раз спорили на эту тему.

– Любой человек имеет право знать, откуда он взялся. Кто он такой.

– Она узнает, кто она такая. Она уже это знает. Вспомни, ей уже год и два месяца. Она беззаботно живет в своем маленьком мире, и ничто этого не изменит. Ничто.

– Ничто и не изменится.

– Она здесь, потому что однажды ночью одному тупоумному и толстокожему сукиному сыну взбрело в голову ее спасти.

– По-твоему, я должен был оставить ее там?

– Это не смешно.

– Ты жалеешь, что я не сделал того, что собирался, и не сдал ее в первый попавшийся американский приют?

Дасти поскреб в затылке:

– Кончай с этой психологией. На меня это не действует. Я объясняю тебе, в чем дело, а ты не слушаешь.

– Ладно, извини. Я слушаю.

– Хорошо. – Их взгляды встретились. – Ты не бросил эту девчушку. У тебя возникло импульсивное желание дать ей имя.

– Я об этом не жалею.

– Я тоже. Она – лучшее, что у тебя есть, малыш. Не забывай об этом. И не делай ничего такого, что может подвергнуть опасности жизнь, которую она имеет право прожить.

Роман неловко переступил с ноги на ногу:

– К чему ты ведешь?

– К тому, что ей может грозить опасность от рыжеволосой дурочки Феникс, которая делает прическу миксером. Если ты с ней во что-нибудь вляпаешься, то свою репутацию парня с холодной головой можешь спустить в унитаз. А вместе с ней и счастливое будущее нашей малышки.

– Этого не случится.

– Хорошо. Мне нет нужды раздумывать над твоими словами. Я отвечу тебе прямо сейчас. Не доверяй этой Феникс и никому другому, пока не получишь достаточно оснований для иного отношения. Понятно?

Роман медленно наклонил голову.

– С твоим последним импульсивным желанием тебе повезло. Но больше не поддавайся никаким импульсам, пока не будешь знать, чем это кончится. Понятно?

– Да, сэр! – Чертовски досадным во всем этом было то, что Дасти рассуждал вполне здраво. – Твоя взяла. Я ничем не нарушу твой привычный образ жизни: не так-то просто было уговорить тебя сделаться нянькой.

– За мой образ жизни не волнуйся, – произнес Дасти дрожащим от гнева голосом. Он махнул рукой всторону комнаты, из которой они только что вышли: – Главное – не нарушить ее жизнь. Продолжай делать свое дело, но не забывай ни на минуту, что умирающая женщина дала тебе небольшое поручение. Ты отвечаешь перед всем миром за эту девочку как за свою дочь. Мы здесь для того, чтобы хоть в немногом восстановить справедливость. Поэтому я тебя поддерживаю и, как ты это называешь, работаю нянькой. Будь я верующим, я бы молил Всевышнего позаботиться о справедливости и о продолжении нашего с ней беззаботного существования.

– Я знаю. Я тоже хочу, чтобы именно так и было.

– Хорошо, потому что мисс Джуниор Уайлд заслуживает самой лучшей участи, и мы обязаны это ей обеспечить.