Текст книги "Саладин. Всемогущий султан и победитель крестоносцев"

Отчаянные угрозы Балиана и соображения, высказанные на совете, склонили Саладина изменить свою клятву. Будет достаточно, сказал он, если Иерусалим сдастся на его милость, как если бы он был взят приступом. В этом случае Саладин проявит свое милосердие и потребует за горожан выкуп, как за военнопленных. Каждый мужчина должен заплатить 10 золотых монет за свою свободу; и две женщины или десять детей будут считаться за одного мужчину. Что касается бедняков, у которых нет ни одной золотой монеты, то 7 тысяч таких бедных людей отпускаются на свободу за сумму в 30 тысяч безантов, и деньги на это должны быть взяты из казны короля Генриха, часть которой все еще находится в резиденции госпитальеров. Для сбора выкупа выделялось 40 дней; те, кто не успел сделать этого, становился рабом. Статьи капитуляции были подписаны в пятницу 2 октября в день памяти священномученика Леодегария (Лежера) Отонского. По странному совпадению это был 27-й день месяца Реджеб, благословенная Ночь Вознесения и Небошествия Пророка – Лайлат аль-Мирадж. В эту ночь пророку ислама приснился чудесный сон, во время которого он посетил Святой город, который теперь его последователи вернули себе после 90 лет владычества христиан.

Балиан вернулся в город и сообщил об условиях капитуляции. Они были приняты с благодарностью, но одновременно и со скорбью. Люди рыдали и оплакивали свою участь и не могли утешиться. Они целовали святые стены, которые им, возможно, уже не суждено будет увидеть снова. И, припадая лицами к земле у Гроба Господня, орошали святое место своими слезами. Мысль о том, чтобы покинуть Иерусалим, разрывала им сердце. Но ничего нельзя было поделать. Мусульманское знамя реяло над их головами, а городские ключи были в руках Саладина. Жители должны были оставить город за сорок дней. Никогда еще величие Саладина не проявлялось так явственно, как во время этой памятной сдачи города. Отряды воинов под командованием эмиров наблюдали за порядком на каждой улице, чтобы предотвратить возможные акты насилия и грабежи, и не было ни одного случая несправедливого или жестокого обращения с христианами. При каждом выходе из города были учреждены воинские посты, а в воротах Давида был поставлен облеченный властью чиновник для взимания выкупа с каждого человека, покидавшего столицу.

Затем начали происходить трогательные и волнующие сцены. Сначала Балиан принес 30 тысяч золотых безантов, и 7 тысяч бедняков, выкупленных на деньги английского короля, медленно прошли через ворота. Вслед за ними потянулись горожанин за горожанином, каждый из которых держал в руках деньги, вместе со своими семьями, а иногда и с бедными слугами, не имевшими средств на свой выкуп. Воины-сарацины и купцы наводнили город, они покупали товары у отъезжавших горожан, так что каждый мог повысить цену своей свободы. Кукбури выкупил тысячу армян Эдессы и отослал их к своим домам. Другие же не были столь доброжелательны. Конечно, были обсчеты и обманы, и некоторые мусульманские эмиры лживо утверждали, что они лишились своих слуг и брали выкуп частным образом. Другие же незаконным образом выводили франков из города в сарацинской одежде, и, как только охрана пропускала их, они оказывались обобранными до нитки. Патриарх же вывез сокровища из церквей, золотые потиры и дароносицы и даже золотое блюдо из храма Гроба Господня, не считая своих значительных собственных сбережений, которые вполне могли бы пойти на выкуп еще остававшихся в городе бедняков. Когда эмиры обратились к Саладину с просьбой не позволить старому мошеннику безнаказанно уйти с награбленным добром, «султан» ответил: «Нет, я не нарушу договоренности с ним». И патриарх покинул город, как и все остальные, за десять безантов. Именно мусульманский правитель должен был внушить христианскому священнику понятие о благотворительности.

Сорок дней скорбная процессия тянулась через ворота Давида, и срок договора истекал. Но оставались еще тысячи бедных людей, которых скупые горожане и религиозные служители обрекли на рабство. Тогда аль-Адиль пришел к брату и сказал: «Господин, я помог тебе по милости Аллаха завоевать страну и этот город, и потому я прошу тебя дать мне тысячу рабов из тех бедняков, что остались в городе». На вопрос Саладина, что он сделает с ними, он ответил, что распорядится ими по своему желанию. Тогда султан дал ему тысячу рабов, и аль-Адиль отпустил их всех на свободу, как дар Аллаху. Потом пришли патриарх и Балиан и попросили того же самого, и Саладин дал им тоже по тысяче рабов, и им была дарована свобода. Затем Саладин обратился к своим чиновникам: «Мой брат дал свою милостыню, а патриарх и Балиан – свою. Теперь я с радостью внесу свой вклад». И он повелел возвестить по всему Иерусалиму, что все престарелые жители города, которые не в силах внести положенную плату, получают свободу идти куда хотят. И они пошли из приютов Святого Лазаря, и исход их продолжался с раннего утра до поздней ночи. Не следует, однако, думать, что Саладин освободил всех бедняков; среди населения было также много молодых рабов, числом, возможно, до 15 тысяч человек. Так свидетельствует Имад ад-Дин, который получил свою долю женщин и детей.

«Теперь я поведаю вам, – говорит писец Балиана, – о той удивительной учтивости, которую Саладин проявил к женам и дочерям рыцарей, которые бежали в Иерусалим, когда их мужья и отцы были убиты или взяты в плен. Когда эти женщины были отпущены за выкуп и покинули Иерусалим, они собрались все вместе и воззвали к милосердию Саладина. Когда султан увидел их, он поинтересовался, кто они такие и кого ищут. Они ответили, что они жены рыцарей, которые или погибли, или попали в плен. Тогда он спросил, чего они хотят. И тогда они попросили смилостивиться над ними ради Господа и сказали, что поскольку они лишились своих мужей и потеряли свои земли, то они заклинают правителя во имя Бога помочь им. Когда Саладин увидел их плачущими, он глубоко посочувствовал им, и у него самого от жалости на глаза навернулись слезы. И он попросил тех дам, чьи мужья еще были живы, сказать, в каком месте они заключены, и он тогда сделает все, как только окажется там, чтобы освободить их (и все те, кто еще были живы, со временем были освобождены). После этого Саладин приказал, чтобы тем дамам, чьи мужья погибли, были выделены из его казны необходимые суммы, большие или меньшие, для вспомоществования соответственно имевшемуся у них состоянию. И пожертвования его были столь щедры, что они возблагодарили Бога и рассказали всем на родине о доброте и чести, оказанной им Саладином».

Печать Раймунда II Триполийского

Так сарацины проявили свое милосердие к павшему городу. Многим вспоминался жестокий приступ 1099 г. во время Первого крестового похода. Тогда Готфрид и Танкред проезжали по улицам, заваленным трупами и умирающими; беззащитных мусульман подвергали пыткам и сжигали, их хладнокровно убивали на стенах и крыше храма. Тогда кровь безумной бойни запятнала честь христианства и покрыла позором то место, где некогда было проповедано Евангелие любви и милосердие. Заповедь «Блаженны милостивые, ибо помилованы будут» была забыта, когда христиане превратили Святой город в груду развалин. Счастливы были те немилостивые, что получили милость из рук мусульманского султана. «Величайшая черта мира Небесного – милосердие; это венец справедливости и славы. Где можно убить, опираясь на закон, там можно спасти только милосердием». Если бы мы узнали о Саладине только на основании всего лишь одного повествования о взятии Иерусалима, то одно это могло бы служить достаточным доказательством того, что это был наиболее рыцарственный и великодушный завоеватель своей эпохи, а возможно, и других.

Глава 15
Собрание в Тире
1187—1188

Когда все франки ушли и остались только рабы и спасенные мусульманские пленники, а также местные уроженцы христиане, которые попросили разрешение остаться и платить налоги, Саладин приказал очистить святые места ислама и восстановить их для поклонения. Золотой крест был свергнут с «Купола скалы» (Куббат ас-Сахра), и все постройки тамплиеров на Храмовой горе, где стояла древняя мечеть Омара, были снесены. Богословы, законоведы и паломники стекались со всех сторон, чтобы участвовать в великом освящении. Депутации мусульман сменяли одна другую в шатре султана, установленном вне города, читая вслух Коран и декламируя поэмы и панегирики в честь правителя. Секретари предпринимали усилия, чтобы новости быстрее распространились во всем мире ислама: сам Имад ад-Дин собственноручно написал 70 сообщений в день отвоевания Иерусалима. В пятницу 9 октября большое число верующих собралось для молитвы в святыне, мечети Аль-Акса, среди них присутствовал и Саладин. Главный кади Алеппо произнес проповедь. Он возблагодарил Аллаха за победу веры и восстановление его святого жилища, прочитал главное исповедание Корана и благословил пророка и халифов в особо составленной мусульманской просительной молитве. Арабский писатель Ибн-Халликан так описывает это событие.

«О, люди! – воскликнул кади. – Ликуйте, услышав эту хорошую новость! Аллах весьма доволен тем, что вы совершили, и это предел человеческих желаний. Всевышний помог вернуть исламской пастве обманутого и заблудившегося верблюда спустя почти сто лет после того, как он попал в руки неверных, которые грубо обходились с ним. Ликуйте об очищении священного Дома, который Аллах дал возможность восстановить, и раскинул свой шатер над ним, чтобы снова продолжали произносить здесь его имя и совершать священные обряды. Это дом, чей фундамент, крепчайший из всех, был заложен на вере в Единого Бога, и стены которого были возведены во славу его и твердо стоят на благочестии с древних времен до наших дней. Это было местом, где жил ваш отец Авраам, откуда ваш пророк Мухаммед, да благословит его Аллах, поднялся на Небо; здесь он дал направление – киблу, что помогала вам молиться в первые дни ислама. Это прибежище пророков, приют святых, гробница апостолов и место, где было услышано откровение Всевышнего и где все человечество должно собраться в День Восстания из мертвых и Последнего Суда. …Это город, в который Бог послал своего слугу и апостола, свое Слово, которое вошло в Марию, послал Иисуса, духа Божия, которого он почтил своей миссией и наградил даром пророчества, но еще не возвысив его над прочими своими созданиями. Всевышний сказал, что ни Христос не погнушается быть слугой Бога, ни ангелы, окружающие его…

Если бы вы не были избраны слугами Аллаха, то он не относился бы к вам с милостью и почтением и никогда не стали бы вы причастны его совершенству. Благословенны вы, что сражались столь же отважно, как и воины в битве при Бадре, что были стойки, как Абу-Бакр, победоносны, как Умар, вы, хранящие память о воинстве Усмана и о набегах Али! Вы возродили для ислама славную память о Кадисии, Ярмуке, Хайбаре, о полководце Халиде, „Мече Аллаха“. Всемогущий вознаградит вас и примет вашу жертву – кровь, пролитую вами ради него, и дарует вам рай, и счастлив будет каждый…

О, Бог Всемогущий! Продли правление твоего смиренного раба, почитающего тебя и благодарного за твою помощь и твои дары, за твой острый меч и пылающий факел. Поборника твоей веры и защитника твоей святой земли, великого и победоносного царя, победителя поклонников Креста, Благочестие Мира и Веры [Саладин], Султана Ислама и всех мусульман, очистителя святого храма, Абу-Музаффар Юсуфа сына Айюба, возродителя империи и начальника всех верных. Сделай так, о Аллах, чтобы империя его распространилась по всей земле, чтобы сонм ангелов окружал его знамена. Сохрани его ради блага ислама. Защити его царство ради процветания Веры и распространи его власть на все области Востока и Запада… Спаси и сохрани его, Аллах, и детей его, что наследуют ему, и пусть они правят страной до конца веков. Сохрани его дни, и его сыновей и его братьев, укрепи их владычество на протяжении всех их долгих жизней. „Господи! Внуши мне быть благодарным за Твою милость, которую Ты оказал мне и моим родителям, и совершать праведные деяния, которыми Ты будешь доволен. Введи меня по Своей милости в число Своих праведных рабов“» (Коран, 27: 19).

Эта прекрасно составленная хутба оказала столь глубокое впечатление на присутствовавших, пишет кади аль-Фадиль, что «небеса потряслись, но не от гнева, а от пролившихся слез радости, и звезды сошли со своих мест не затем, чтобы низвергнуться на головы злоумышляющих, но сойтись в танце всеобщего веселья». Ликованию мусульман, вновь обретших свою святыню, не было границ. Саладин восстановил ее во всем прежнем великолепии и доставил из Дамаска кафедру, покрытую искусной резьбой, которую Нур ад-Дин заказал для Алеппо 20 лет назад. Она сохраняется в мечети по сей день, и над михрабом (большой нишей) мечети можно прочитать надпись: «Во имя Аллаха, Сострадательного и Милосердного! Приказал восстановить этот священный михраб и мечеть Аль-Аксу, основанную на благочестии, верный слуга и раб Господа Юсуф Ибн Айюб Абу-ль-Музаффар аль-Мелик ан-Насир Салахед-дунья ва-д-дин, когда он, ведомый Аллахом, одержал в 583 г. победу…»

Иерусалим и Аскалон были отвоеваны. Карак и Монреаль в Заиорданье и Сафед и Бельвуар вблизи Тиверии, то есть все оставшиеся в руках крестоносцев замки к югу от Тира, все еще имели гарнизоны из христиан. Но было лишь вопросом времени, когда они сдадутся из-за нехватки продовольствия и угрозы голода. Тир был единственным важным городом в Палестине, который еще не был завоеван Саладином. Именно к Тиру 1 ноября 1187 г. он отправил свою победоносную армию. Спустя 12 дней он прибыл сам, чтобы принять командование. Город защищали воины из многих гарнизонов, которые собрались здесь после капитуляции своих крепостей. Конрад Монферратский трудился день и ночь: укреплял оборонительные сооружения, вдохновлял воинов и «командовал ими с большим умением». Он углублял рвы и копал новые, так что Тир стал «напоминать внешне кисть руки, протянувшуюся в море, и там, где было запястье» лежал полуостров, по форме похожий на узкий вертел. Его вполне мог защитить небольшой гарнизон, а также арбалетчики, посаженные на баржи, под прикрытием щитов. Саладина поддерживали сыновья, брат и племянник и войска из Египта, Алеппо и Хамы. Но он не мог использовать сразу все свои превосходящие врага силы. Постоянно обстреливали город 17 метательных машин, но лишь небольшое число воинов могло сражаться на узком клочке земли. К тому же франки часто делали вылазки, ведомые прибывшим из Испании неким Зеленым рыцарем, названным так за цвет доспехов, и обстреливали противника с барж. Сарацины привели 10 кораблей из Акры, а вскоре и галеры Тира появились в порту. Ранним утром в день памяти святого мученика Фомы Кентерберийского (29 декабря) мусульманская флотилия подверглась внезапному нападению; половина кораблей была захвачена крестоносцами, уцелевшие отплыли в Бейрут, так как они не были достаточно крепкими, чтобы противостоять галерам. Когда они уходили, моряки Тира начали их преследовать, и в результате панического бегства все корабли мусульман, за исключением двух, были выброшены на берег. Сарацины были вынуждены их сжечь. Поражению на море сопутствовала неудача на суше. Мусульмане пошли на приступ, попытавшись взобраться на основную стену, но Конрад со своими людьми совершил стремительную вылазку и отбил натиск противника, нанеся ему тяжелые потери.

После этого Саладин созвал военный совет. Некоторые эмиры предложили отступить; они вполне резонно объясняли необходимость этого неблагоприятными зимними условиями – уже был конец декабря. Дождь и снег превратили равнину в море непролазной грязи. Сырость и холод были причиной массовых заболеваний среди воинов, многие кони пали. Умерло большое количество людей, и было много раненых. Не хватало продовольствия и других припасов, а также денег. Поэтому эмиры были за то, чтобы снять осаду и вернуться уже весной. Противники этого легкого решения заявили о том, что захват Тира – первостепенная задача, потому что город был единственной надеждой франков на побережье. И если Тир падет, уже невозможно будет для противника получать подкрепления из-за моря. Советники, которые были настроены менее решительно, оказались в большинстве; и в первый день нового, 1188 г. Саладин распустил свои войска. Они ушли в Египет, Сирию и Месопотамию. Войска, которые находились под личным командованием султана, он увел в Акру.

Отступление из-под Тира было поворотным пунктом на победном пути Саладина. Это была фатальная и непоправимая ошибка. Он следовал для себя твердому принципу избегать, если возможно, длительных осад, который всегда срабатывал. Его войско представляло собой по большей части феодальное ополчение со слабой дисциплиной, многоплеменное и разноязыкое. Такое войско объединяли в основном корыстные устремления – возможность захватить большую добычу, чем преданность султану и идее священной войны (джихада). Под командованием опытного полководца воины могли успешно сражаться в тяжелых условиях, быстро взять приступом город или замок, а перспектива грабежа и просто страсть к битвам сообщала им неистовую отвагу. Но долгая осада гасила их боевой порыв и открывала путь недовольству и зависти в их среде, неизбежных в подобном смешанном войске. Вместо того чтобы сразу же одержать триумфальную победу и завладеть добычей, приходилось тратить силы на рытье подкопов под крепостными стенами, находиться под ежедневным обстрелом и подвергаться опасности неожиданных отчаянных вылазок врага. Если надо было штурмовать замок классического типа, который имел опытного коменданта и надежный гарнизон, осаждавшие имели мало шансов на успех. Неповоротливые осадные машины имели малую точность попадания, а камни для метания, несмотря на свой внушительный вид, были малоэффективны против мощных стен толщиной в 6 м. Подкоп был более надежным средством осады, хотя в него закладывали вместо пороха и динамита сухое дерево, которое затем поджигали. Но те, кто занимался саперными работами, подвергали себя большому риску; воины гарнизона были преисполнены решимости во что бы то ни стало помешать им. Современные способы рытья апрошей и соединительных ходов-траншей еще не были знакомы инженерам того времени. Полная блокада, которая неизбежно вела к гибели осажденных от голода, была наивернейшим средством. Но при этом большая часть войска ничем не была занята, и дисциплина падала. К тому же положение усугубляли тяжелые зимние условия и отсутствие флота; и ничто не мешало противнику легко доставить в портовый город припасы по морю. Всем становилась ясна бесполезность блокады.

Поэтому неудивительно, что Саладин избегал длительных осад, в которых не мог проявиться его талант полководца, в отличие от его умелого планирования сражений на открытой местности и проведения быстрых и стремительно развивавшихся кампаний. Отчасти его нелюбовь к осадам могла объясняться присущим ему чувству милосердия. Даже если немедленный приступ предполагал верный успех, он предпочитал добиваться от осажденных согласия на добровольную сдачу, обещая гарнизону мирно покинуть крепость. По-видимому, султан никогда не задумывался над тем, что воины, которым он позволял беспрепятственно уйти, могли снова пополнить ряды его противника. Несмотря на то что он требовал от воинов обещания не участвовать больше в военных действиях, они, несомненно, нарушали его при первой возможности. Очевидно, наиболее благоразумным шагом было бы удерживать их в качестве военнопленных в Дамаске или каком-либо другом удаленном городе до тех пор, пока не завершится кампания и не наступит мир. В Тире собралось много воинов из капитулировавших гарнизонов, что укрепило его обороноспособность, и Саладину следовало в первую очередь упрекать именно себя за сложившуюся ситуацию.

Тем не менее, несмотря на все сложности осады, следовало принять единственно верное решение: Delenda est Tyrus – Тир должен быть разрушен! Султану было необходимо построить новый флот, уничтожить галеры Тира, засыпать рвы, пробить бреши в стенах, даже если бы он потерял при этом половину армии. Единственно верный ответ – Саладин знал своих людей, и он не мог рассчитывать на их стойкость и выносливость. Но даже это не объясняет его неприятие идеи блокады города с суши и моря, чтобы не дать противнику перебросить подкрепления и вызвать голод среди многочисленных жителей. Как бы мы ни смотрели на это, действия Саладина против Тира ни как полководца, ни как государственного деятеля не могут быть оправданы. Тир стал точкой сбора сил для крестоносцев, благодаря чему им удалось отвоевать часть потерянных земель на побережье Палестины и восстановить свой престиж. И если бы этот город не устоял, еще вопрос, имели бы место Третий крестовый поход и битва за Акру.

Последствия этого серьезного решения, конечно, не проявились немедленно. Европа воспользовалась передышкой, чтобы вновь собрать свои силы для отвоевания Святой земли, а Саладин тем временем, продолжая игнорировать опасность, исходившую от Тира, провел победоносную кампанию на севере. После покорения Иерусалимского королевства он распространил свою власть на графство Триполи и княжество Антиохия. Боэмунд III был антиохийским князем, а его сын Раймунд наследовал графство Триполи по воле его тезки, имевшего несчастье выжить в битве при Хаттине. Отец и сын быстро покинули Тир, оставив город на произвол судьбы, и не их заслугой было, что Конрад отбил приступ сарацин. Раймунд действительно послал несколько галер на помощь осажденному городу. Но случившийся шторм вынудил их вернуться в Триполи, и моряки сослались на него в свое оправдание, оправдывая свой поступок. Боэмунд настолько боялся брать на себя лишнюю ответственность, что заставил беженцев из Иерусалима уйти из своего города, чтобы не тратить для их пропитания запасов продовольствия. Одновременно он отобрал у них наличные деньги и использовал их на собственные нужды. Уже давно северные князья проводили политику примирения с Саладином, но это не мешало ему совершать нападения на их владения.

Саладин провел зиму в Акре, где он занимал дворец аль-Афдаля, бывший замок тамплиеров. Муллы-богословы обосновались в госпитале Святого Иоанна, а сам госпиталь переехал в епископский дворец. Саладин щедро одарил их из своих трофеев. Кроме того, из Каира был вызван Каракуш, который возводил укрепления египетской столицы.

Ему предстояло заняться укреплением обороны Акры. Саладин покинул побережье весной и, посетив в марте лагерь осаждавших Бельвуар (Каукаб), замок госпитальеров к югу от Тиверии, счел невозможным взять его приступом из-за его мощных оборонительных сооружений. Затем Саладин прибыл в Дамаск, а 14 мая выступил в поход на север. Именно с этого времени Баха ад-Дин становится секретарем Саладина и сопровождает его повсюду вплоть до кончины завоевателя. Непосредственной причиной похода было начавшееся продвижение франков к Джубейлю, но если проследить направление пути султана, то становится очевидным, что его целью были Триполи или Антиохия. Саладин разбил свой лагерь у Эмесы, откуда его воины отправлялись на разведку окружающих город областей. Эрнуль говорит, что Саладин все же осадил Триполи, однако, обнаружив в городе большой гарнизон, отступил. Сицилийский король Вильгельм II Добрый первым из европейских монархов пришел на помощь. Он послал 500 рыцарей и флот из 50 галер под командованием храброго адмирала Маргарита из Бриндизи, который, благодаря своим подвигам, получил прозвища Король Моря и Второй Нептун; и сицилийцы оказали неоценимую помощь потрепанным отрядам крестоносцев. Конрад Монферратский также поспешил на помощь своему флегматичному соседу. Вместе с Конрадом прибыл знаменитый Зеленый рыцарь, отвага которого снова привлекла к себе восхищенное внимание Саладина. Султан пригласил его в свой шатер и, когда тот пришел, оказал ему сердечный прием, одарил его драгоценностями и лошадьми и предложил перейти к себе на службу, обещая за это наделить земельными владениями и иной собственностью. Но Зеленый рыцарь решительно отказался; он сказал, что прибыл в Святую землю сражаться с сарацинами, а не помогать им и что так он будет поступать и впредь. И они расстались с искренним уважением друг к другу.

Полностью поменяв свои планы касательно Триполи, Саладин вернулся в свой лагерь, разбитый вблизи замка госпитальеров Крак-де-Шевалье (Хисн-аль-Акрад, «Курдская крепость» [ныне Калъат-эль-Хусн]), где к нему присоединились его вассалы из Месопотамии под командованием Имад ад-Дина из Синджара, и сформировал свое войско. Саладин начал кампанию в пятницу, свой любимый день, 1 июля. Христиане не оказывали решительного сопротивления, и кампания проходила однообразно: город за городом и крепость за крепостью сдавались или их брали стремительным приступом. Тортоса (Антартус) первой испытала гнев Саладина; его необычно суровое обхождение с городом говорило о том, что неудача под Триполи ожесточила султана. Подойдя к городу 3 июля, он построил свое войско вокруг него в виде полумесяца, причем фланги его выходили на морское побережье, и вслед за этим он отдал приказ немедленно наступать, так что мусульмане даже не успели разбить лагерь. Город был разграблен, сожжен и стерт с лица земли. Однако из двух крепостей разрушена была только одна. Башня тамплиеров отбила все атаки, и она продолжала оставаться оплотом для христиан. Валение (Банияс) была оставлена своими жителями; но большую крепость Маргат (Маркаб) захватить не удалось. Джебела открыла свои ворота, а ее цитадель сдалась 15 июля в пятницу. В следующую пятницу капитулировал гарнизон Лаодикеи; еще через неделю и также в пятницу был взят приступом Саон (Сайюн), большая крепость госпитальеров, но султан позволил гарнизону и жителям выкупить себя, как то было в Иерусалиме. В августовские три пятницы пали две крепости-близнецы на Оронте, Бикас и Шугр, до того считавшиеся неприступными, и город Сармин. Захваты еще шести твердынь, случившихся опять же последовательно в пятничные дни, указывали на то, что молитвы правоверных в молитвенные дни были приняты Аллахом; и они напоминали о священном обещании, что за добрые дела, совершаемые в пятницу, будет двойная награда в раю.

Крепость Барзуйя, расположенная к западу от Оронта, настолько мощная и неприступная, что ее название стало нарицательным, была взята приступом после тяжелых боев 23 августа. Ее защитники были взяты в плен, а мусульмане едва могли вынести все трофеи. Только ее комендант вместе с самыми близкими людьми, состоявшими в родстве с князем Антиохии, были освобождены и отправлены восвояси под эскортом. Среди них была одна молодая пара, сыгравшая недавно свадьбу, которая была насильственно разъединена. Саладин пожалел молодых, вызволил их из беды, воссоединил и отпустил на свободу. Боэмунд, по-видимому, не забыл этот благородный поступок, и после того, как мусульмане заняли Дарбесак и Баграс, важные пограничные крепости, контролировавшие перевал Белен к северу от Антиохии, и уже продвигались к столице княжества, князь запросил мира. Войско Саладина было обременено добычей и устало от битв. Их поход уже продолжался три долгих месяца и зачастую сопровождался ожесточенными боями. Военачальники уже стремились домой вместе с богатыми трофеями и хотели дать своим воинам отдых и возможность восстановить свои силы. Воины во всех мусульманских армиях имели семьи, и они хотели поскорее увидеть своих жен. 1 октября было заключено перемирие на 8 месяцев; князь Антиохии освободил всех пленных сарацин, находившихся в его власти, и согласился сдать город, если до истечения срока перемирия он не получит помощи от своих.

В Алеппо отряды воинов из Месопотамии под командованием правителя из Синджара, уже собиравшегося отправиться в свои владения, были распущены по домам. После пышных проводов, состоявшихся в Серой крепости, которой владел сын султана эз-Захир, и в Хаме, принадлежавшей его племяннику Таки ад-Дину, Саладин 20 октября вернулся в Дамаск. Он дал своим вассалам и родственникам заслуженный отдых, но сам этой зимой продолжал трудиться. Близился месяц Рамадан, но даже святой пост не должен был мешать исполнению долга – борьбе за веру. К северу и югу от Галилейского моря (Тивериадского озера) все еще продолжали держаться Сафед и Бельвуар, несмотря на длительную мусульманскую блокаду. Отложив мечты об отдыхе и доме, которым предаются мусульмане в священный месяц, и не обращая внимания на довольно суровую сирийскую зиму, Саладин повел свою личную гвардию против замков тамплиеров. Сарацины окружили скалистый холм Сафед. Шли проливные дожди, земля превратилась в подобие болота, но сам султан наметил места, где необходимо было расположить пять мангонелей, и не отправился спать до тех пор, пока они не были установлены. Вестовые скакали всю ночь взад и вперед с донесениями, как продвигается работа. Боевые действия не прерывались ни днем ни ночью на протяжении целого месяца, пока гарнизон не сдался на почетных для себя условиях (6 декабря). Воинам было позволено отбыть в Тир. Затем наступил черед Бельвуара, твердыни, «возносящейся к звездам, подобно гнезду сокола». Началась осада: пронизывающий ветер сек дождем изнемогавших воинов, утопавших в непролазной грязи. В результате неимоверных усилий наконец-то был пробит пролом в стене, и госпитальеры повторили судьбу ордена тамплиеров и также были вынуждены капитулировать (5 января 1189 г.). Почти в это же самое время пришла новость, что замок Карак, так долго досаждавший мусульманам, который пытался не раз взять приступом Саладин, поразил страшный голод. Гарнизон был вынужден отпустить из замка женщин и детей и какое-то время продолжал сопротивление, питаясь кониной, пока окончательно не потерял надежду на помощь христиан. К тому же положение осажденных усугублялось отсутствием надежного и преданного командира. Карак сдался аль-Адилю. Необходимо заметить, что Саладин собрал и выкупил женщин и детей и вернул их стоически державшимся родственникам. Затем он переправил их всех на христианскую территорию.

Осада замка (манускрипт XIII в.)

Так, год 1188-й, начавшись рядом удачных завоеваний, завершился тройной победой: Бельвуар, Сафед и грозный Карак, которым владел некогда Шатильон, уже не представляли больше опасности мирным купцам и паломникам на всех дорогах от Египта до Аравии и в долине Иордана. Но последующие события вскоре показали, что даже эти завоевания не перевешивают потерь, которые империя Саладина понесла от действий христиан Тира.