Текст книги "Саладин. Всемогущий султан и победитель крестоносцев"

Более 20 тысяч турок усилили натиск на госпитальеров, пробиваясь сквозь их ряды, орудуя булавами и саблями, когда один из братьев, Гарнье де Нап, громко воскликнул: „О, славный рыцарь святой Георгий! Почему попускаешь ты совершиться нашему позору? Ныне погибнет христианство, если мы не отобьемся от ненавистного врага!“ Тогда Великий магистр ордена обратился к королю и сказал: „Наш господин король, мы в тяжелом положении, и нам грозит вечный позор, если мы не сможем ответить должным образом. Почти каждый из нас потерял своего коня, и сколько еще мы будем терпеть?“ Король ответил: „Мой добрый магистр, надо потерпеть, мы не можем быть одновременно повсюду“. И магистр вернулся и увидел, что турки все так же сеют смерть в их рядах и что нет ни одного графа или рыцаря, который не был бы охвачен стыдом».

Настал момент, когда среди госпитальеров нашлись два рыцаря, которые не могли больше сносить этого позора. Призвав на помощь святого Георгия и пришпорив своих коней, они устремились на сарацин; все эскадроны, следуя их примеру, пришли в движение и пошли за ними в атаку. Баха ад-Дин стал свидетелем этого впечатляющего эпизода битвы. Все это произошло, когда франки подошли к лесам и садам Арсуфа. Он писал: «Я сам наблюдал, как их рыцари сплачивались в один отряд, находясь в окружении своих пехотинцев. Как они подхватывали свои копья, выкрикивая боевые кличи в едином порыве. Затем пехота расступилась, и они пошли лавой во всех направлениях, частью на наш левый фланг, частью – на правый, а многие рыцари ударили в центр, и он был прорван». Все случилось до того, как король Ричард I должен был дать условленный сигнал, но все произошло в свое время, и он теперь поспешил поддержать порыв своих воинов.

«Король Ричард I, видя замешательство в рядах своего войска, пришпорил своего коня и сразу же оказался в нужном месте. Нисколько не медля, он привел на помощь госпитальерам своих воинов. Затем он обрушился на турок, поражая их смертельными ударами, что привело их в крайнее смятение. Они бежали во все стороны при виде его… Охваченный яростью, в одиночестве, он преследовал турок; ни один из них не мог избегнуть его разящего меча; где бы он ни оказывался, везде он прокладывал себе мечом широкий путь, раздавая удары на обе стороны. Этот ненавистный народ был сокрушен его мечом, который уподобился серпу, собравшему богатую жатву; оставшиеся в живых враги были напуганы смертью своих соратников. Безжизненные тела павших турок покрывали поверхность земли на протяжении полумили…

Но христиане продолжали рубить мечами охваченных ужасом турок, хотя исход сражения еще не был ясен. О! Какое множество различных флагов, знамен и вымпелов было уже повержено на землю, сколько отличных мечей, копий и турецких луков устилали поле боя. Более двадцати телег, груженных дротиками, стрелами и другими метательными снарядами, было вывезено с поля битвы…Тут и там лежали изувеченные тела турок, которые сражались с отчаянностью обреченных; некоторые всадники, сброшенные с коней, прятались в кустах или залезали на деревья, а затем падали с предсмертными криками вниз, когда их пронзали стрелами наши люди. Другие пытались ускользнуть от преследовавших их воинов, спрыгивая с высоких крутых мысов в море».

Путь, по которому двигались сарацины, описал их историк Баха ад-Дин. Он стал свидетелем того, как смешались ряды сарацин в центре и на флангах, и только 17 человек собрались под знаменем султана в том месте, где бил его барабан, призывая продолжать сражаться. Он повествует о трех атаках крестоносцев, и мусульмане под возраставшим напором все дальше отходили на холмы, но затем они возвращались. Саладин оставался на своем месте рядом со знаменем, пытаясь справиться с паникой и заставить своих людей вернуться на поле боя. Наконец ему удалось собрать под своим знаменем достаточно много воинов, и, как это явствует из «Итинерария», сарацины не раз переходили в наступление.

«Норманны [нормандцы] и англичане, поставленные охранять королевское знамя, начали медленно и осторожно продвигаться к той части нашего войска, которая сражалась, стараясь держаться ближе к полю битвы, готовые прикрыть тех, кто в этом мог нуждаться. Наконец наши люди прекратили на время избиение турок, но те собирались сдаваться, а увидя, как им показалось, нашу нерешительность, снова осмелели. И тут 20 тысяч их воинов ударили нам в тыл, намереваясь отбить у нас своих пленных. Они открыли убийственный огонь из луков и метали в нас также дротики; они наносили жестокие удары своими булавами, калечили наших рыцарей, и тех от головы до пят покрывали страшные раны. Наконец наши люди вновь обрели мужество, разъярившись подобно львице, которую пытались лишить ее потомства, они вновь ринулись в бой, продираясь через ряды врага словно сквозь плотные сети…

Во главе отрядов турок был некий эмир Текедин, родственник Саладина, который преследовал христиан с особой ненавистью. Его охрана состояла из 700 турок, отборных и бывалых воинов. Они были набраны из ближайших приверженцев Саладина. Каждый их конный отряд выступал под желтым знаменем с вымпелом разной расцветки. И вот они на полном скаку обрушились на наших людей, которые собирались уже поворачивать в направлении своего знамени… Тогда король, восседая на своем великолепном привезенном с Кипра боевом коне, повел за собой отряд рыцарей. Он крушил всех турок на своем пути, и его меч при ударе о броню врага высекал искры. Таким яростным был его натиск в тот день, что все турки бежали под его напором и оставили свободным проход для нашего войска. Несмотря на раны, наши воины пробились к знамени, снова построились в ряды, и войско проследовало в Арсуф, в окрестностях которого начали ставить шатры.

В самый разгар работ по разбивке лагеря большой отряд турок напал на наш арьергард. Услышав шум боя, король Ричард I призвал своих воинов к битве и, пришпорив коня и взяв с собой всего лишь 15 рыцарей, бросился навстречу туркам, издав громкий боевой клич: „Да поможет нам Бог и Святой Гроб Господень!“ Этот клич он повторил во второй и в третий раз. И когда остальные его люди услышали его голос, они поспешили вслед за ним, обрушились всеми силами на врагов и гнали их вплоть до леса в Арсуфе, откуда они и пришли…

Затем король вернулся в свой лагерь, и наши люди, смертельно уставшие после тяжелой битвы, смогли отдохнуть ночью. Те, которые пожелали собрать добычу, вернулись на поле битвы и забрали ее с собой столько, сколько смогли унести. Вернувшиеся рассказывали, что они насчитали 32 тела погибших в тот день в битве эмиров, и они уверяли, что все эти люди были знатного происхождения и весьма влиятельные, о чем можно было определенно судить по их одежде и оружию. И турки попросили затем взять их тела, потому что погибшие занимали при жизни высокое положение. Также стало известно, что погибло 7 тысяч турок, – столько было обнаружено тел. И это не говоря уже о раненых, которые скончались позже и остались лежать тут и там на поле боя. Но благодаря Божьей помощи едва ли десятая, а возможно, и сотая часть погибших приходится на нашу долю».

Погиб только один эмир самого высокого ранга – курд Мусик. Но христиане потеряли своего бесстрашного рыцаря Иакова де Авена, чье тело было найдено в окружении тел 15 павших сарацин. Один христианин был взят в плен и обезглавлен. Саладин был настолько подавлен постигшей его неудачей, что даже не слушал утешений своего секретаря. Он сидел в тени натянутого над ним куска полотна, поскольку его шатер был потерян. Он посещал раненых и раздавал своих коней тем, у кого они пали. Затем войско перешло на новое место на зеленые поля, протянувшиеся по берегам реки Яффа, в нескольких километрах от вражеского лагеря под стенами Арсуфа.

Победа 7 сентября была самой большой победой Ричарда I Львиное Сердце в Палестине, хотя она и была одержана вопреки его приказу и в нарушение дисциплины. Но крестоносцы не развили свой успех. Саладин был далеко не разгромлен и, оправившись от краткого упадка духа, выступил на следующий же день в Арсуф со всем своим войском, построил его в боевые порядки на виду у врага и бросил вызов – продолжить сражение. Он прождал целый день, но франки никак не проявили себя. В понедельник Саладин повторил свой вызов и начал беспокоить врага, обстреливая его из луков, но крестоносцы все так же упорно не двигались с места, а затем отошли в Яффу. Генерального сражения не состоялось. Теперь, когда крестоносцы находились под защитой крепостных стен, Саладин отвел свою армию в Рамлу, расположенную в около 20 км к юго-востоку, чтобы прикрыть дорогу в Иерусалим, и начал ждать дальнейших событий. Марш вдоль побережья, который оказался тяжелым и мучительным предприятием, все же завершился в целом успешно.

Глава 20
На подходах к Иерусалиму сентябрь, 1191 – июль 1192 г.

Франки не спешили воспользоваться плодами победы. Они отвергли вызов Саладина выйти на битву и остались на два месяца в Яффе. С большим трудом они добрались до города, проходя в день всего 5 км, преодолев около 100 км пути из Акры. Теперь крестоносцы должны были укрепить свой тыл, прежде чем предпринять рискованный шаг – оставить побережье и свой флот, бесперебойно снабжавший их провизией и подвозивший подкрепления. Плоды прекрасных садов Яффы разнообразили их до того скудный рацион, когда приходилось питаться мясом павших лошадей, и уставшие воины не испытывали желания немедленно отправиться в поход на Иерусалим. «Войско долгое время пребывало в неге и покое; и день за днем росло бремя их грехов, то есть безудержное пьянство и привычка к роскоши. Начали возвращаться к войску женщины из Акры, которые становились источником беспокойства и разлагали местные нравы; уже нельзя было говорить о любви людей к паломничеству в условиях угасания их религиозного духа» – так характеризовал сложившуюся обстановку «Итинерарий». Многие воины отправлялись в Акру, «где они проводили все время в тавернах». Ричард I не мог снисходительно смотреть на подобные проступки своих воинов. Он направил короля Ги де Лузиньяна в Акру, чтобы вернуть в войско дезертиров, но, когда его призыв остался без ответа, Ричард I отправился туда лично и обратился к отступникам с «проникновенной речью», призвав их препоясать свои чресла и взяться за святой труд.

Благодаря предпринятым жестким мерам войско не только обрело свою прежнюю мощь, но и стало явно сильнее. Однако до середины ноября крестоносцы смогли укрепить только Яффу и восстановить два или три укрепленных пункта на равнине на расстоянии нескольких километров по дороге в Лидду. Больше при наличии такого большого и организованного войска не было сделано ничего. Произошло несколько коротких стычек с дозорами сарацин, которые не позволили восстановить Сторожевую башню, построенную крестоносцами на пути в Иерусалим в местечке Казаль, да еще Ричард I, утоляя свою страсть к авантюрам, совершил несколько дерзких набегов в окрестностях. Однажды король отправился на соколиную охоту, и, когда он спал в шатре, неожиданно нагрянули сарацины. Ричард I Львиное Сердце непременно попал бы в плен, если бы не преданность бывшего с ним Гийома де Прео, который на арабском языке сказал им, что он «мелик», то есть выдал себя за короля Англии, и враги, ликуя, увели его с собой. В остальном франки все то время, что были в Палестине, никогда не удалялись от города по дороге на Иерусалим далее чем на один дневной переход.

Одна из причин бездеятельности крестоносцев кроется в том, что весь октябрь и часть ноября шли мирные переговоры. Несмотря на потери под Арсуфом, Саладин имел в своем распоряжении достаточно сильное войско. Он наглядно показал, что готов пойти на жертвы, чтобы ослабить мощь своего врага: сразу же после отступления в Рамлу он начал снос укреплений Аскалона, чтобы оттуда нельзя было оказать помощь франкам. «Клянусь Богом, – сказал он Баха ад-Дину, – я скорее потерял бы своих детей, чем вынул бы из кладки хотя бы один его камень. Но на это есть воля Аллаха, и безопасность мусульман требует этого». Разрушение города под аккомпанемент людских стенаний и сожжение остававшихся строений заняли целый месяц. Жители города были перевезены в Египет и другие страны. Предупредительные меры Саладина были оправданы тем, что Аскалон был крупным портом близ египетской границы и мощной базой для операций на море и на земле Южной Палестины. Христиане отдавали себе отчет в том, что такой человек, который смог разрушить такой великолепный город, не остановится ни перед чем.

Но еще до того, как о разрушении Аскалона стало известно в Яффе, Ричард I выдвинул предложение о перемирии. Пример с капитуляцией Акры свидетельствовал о том, что вполне можно было бы повторить подобный бескровный успех. Не прошло и недели после битвы при Арсуфе, как Ричард I отправил послом к султану Онфруа де Торона, чтобы прощупать почву для переговоров. Саладин был в то время занят разрушением Аскалона, но его брат аль-Адиль, командовавший авангардом войск султана в Лидде, имел полномочия вести переговоры, и начиная с этого времени в основном только он и вел их. Согласно свидетельству Баха ад-Дина о предпринимавшихся Саладином дипломатических шагах, он хотел мира, принимая во внимание усталость своего войска. И та поспешность, с которой он сровнял с землей Аскалон, а впоследствии разрушил укрепления Лидды, Рамлы и Натруна, чтобы не дать противнику разместить в них свои гарнизоны, могла свидетельствовать об охватившей его панике. Саладин, столь же импульсивный, как и Ричард I Львиное Сердце, был готов принять условия мира, даже если бы потребовалось сдать захватчикам все побережье. Однако аль-Адиль был более хладнокровным дипломатом и решил продолжить переговоры, пока не был окончательно разрушен Аскалон.

Таким образом, вновь появившийся фактор осложнил ведение переговоров, что было только на руку сарацинам. 3 октября Конрад Монферратский обратился из Тира к Саладину. Он отправил ему послание, в котором предлагал прервать переговоры с крестоносцами, стать его союзником и помочь вернуть Акру сарацинам при условии, что к его, маркиза, владениям отходили Сидон и Бейрут. В тот же самый день прибыл посол от Ричарда I. Это была настоящая дипломатическая удача. Аль-Адиль, прекрасный знаток закулисных интриг, решил использовать маркиза против короля. Весь октябрь между обоими лагерями шла переписка. Ричард I неосознанно подозревал Монферрата в измене и все внимание сосредоточил на аль-Адиле, называя его «мой преданный друг и брат», и настаивал на полном примирении после имевших место разногласий.

«Как мусульмане, так и франки, – писал король согласно арабским источникам, – предельно устали; все их города подвергаются разрушению; жизни и состояния гибнут с обеих сторон. Дела зашли слишком далеко. Единственно важный вопрос – судьба Святого города, Креста и страны. Что касается Иерусалима, мы настроены решительно. Мы не уступим, нет, даже если от нас останется один человек. Что касается страны – отдайте нам земли по ту сторону Иордана. Что касается Креста, то для вас это только бесполезное дерево, но для нас Он бесценен; да будет султан снисходителен к нам в этом деле, и тогда установится мир, и мы отдохнем после стольких трудов».

На это Саладин ответил так: «Для нас Иерусалим так же свят, как и для вас, и даже больше, ведь он видел путешествие нашего пророка, и это то место, где наш народ должен собраться в Судный день. Не думайте, что мы оставим город или будем уступчивы в этом вопросе. А что касается страны, то она была нашей изначально, а вы вторглись в нее; и захватили ее из-за слабости мусульман, которые в то время владели ею; и до тех пор, пока длится эта война, Аллах не позволит вам поставить и камня на этой земле. Что же касается Креста, то владеть им ныне выгодно нам, и мы не отдадим его, если только это не будет для блага ислама».

Секретарь султана, несомненно, вложил в эти заявления ту интонацию, что была характерна для каждой из сторон. И их не стоит принимать как произведение литературы; они, вероятно, передают только общий смысл ведшейся переписки. Однако еще одно сообщение Баха ад-Дина удивляет еще больше. Он говорит, что 20 октября аль-Адиль познакомил его с последними предложениями короля Англии. Ричард I предлагал мир на следующих условиях: аль-Адиль должен был взять в жены его сестру Жанну, вдову короля Сицилии, в приданое которой входят прибрежные города Акра, Аскалон и Яффа, и пребывание ее будет в Иерусалиме. Саладин, со своей стороны, должен был наделить аль-Адиля оставшейся частью Палестины, кроме тех земель, которыми он уже владеет в качестве фьефа. И венценосная пара должна будет совместно править всей страной. Крест должен быть возвращен, пленные – отпущены на свободу. Тамплиерам и госпитальерам должны быть предоставлены необходимые им учреждения. При выполнении этих условий Ричард I возвращается в Англию. Аль-Адиль решил, что предложение великолепно, и послал Баха ад-Дина к Саладину, чтобы получить его согласие. Султан трижды энергично произнес «На’м» («Да») в присутствии свидетелей. Секретарь добавляет, что Саладин воспринял предложение как дурную шутку со стороны Ричарда I, и все дело вызвало явное замешательство в дипломатических кругах. Фантастичная комичность ситуации поразила Вальтера Скотта, который в своем романе «Талисман» представил этот факт как предполагавшийся союз между Саладином и воображаемой Эдит Плантагенет. В то время как Лессинг в своем произведении «Натан Мудрый» следует подлинной версии. Подобное предложение, возможно, было вполне естественным для странствующего рыцаря, но такой правоверный мусульманин, как Саладин, просто не мог воспринимать его серьезно. Несомненно, что Ричард был в теплых, дружеских отношениях с аль-Адилем. Верно и то, что Жанна, как об этом сообщают, с возмущением отказалась выйти замуж за мусульманина, а еще одна идея ее брата, что аль-Адилю следует стать христианином, была едва ли более практичной. Но Ричард I пригласил аль-Адиля в свой лагерь 8 ноября, всячески развлекал во время роскошного обеда в своем шатре, и день спустя они расстались, еще больше сблизившись. Только эту встречу из всего переговорного процесса описывает английский автор «Итинерария», и он сокрушается о том, что аль-Адиль (или, как он его называет, Сафадин, то есть Сайф ад-Дин) сумел «произвести столь глубокое впечатление своими коварными речами на ничего не подозревавшего короля, что они, по-видимому, тесно сдружились друг с другом. Король согласился принять дары Сафадина, и между ними постоянно сновали послы, передававшие мелкие подарки от Сафадина королю Ричарду I. Людям короля казалось предосудительным такое поведение их господина, и они считали, что отвратительно вести дружбу с язычником. Но Сафадин заявил о своем искреннем стремлении установить прочный и продолжительный мир. Так что король полагал, что он поступает мудро, пытаясь заключить справедливый мир для расширения границ христианского владычества».

Желание Ричарда I Львиное Сердце добиться мира не становилось меньше оттого, что он знал о присутствии посла Конрада Монферратского в лагере Саладина всего в нескольких километрах от того места, где он сейчас проводил время с аль-Адилем. Маркиз желал добиться поддержки Саладина своим притязаниям на корону Иерусалимского королевства, будучи соперником друга и вассала Ричарда – номинального короля Ги де Лузиньяна, который играл весьма незначительную роль в недавних событиях. Его послом в этом деле был тот самый Реджинальд Сидонский, который столь гнусно подшутил над Саладином в Бельфоре за два года до того. Султан, однако, не затаил против него злобу, гостеприимно принял его и предварительно одобрил обновленные предложения маркиза о союзе против крестоносцев, но не дал пока окончательного ответа. В тот же самый вечер прибыл Онфруа де Торон с новыми предложениями от Ричарда I, который подтвердил свое желание сделать аль-Адиля королем Палестины, но настаивал на том, что христиане должны владеть частью Иерусалима. И по отношению к нему Саладин проявил крайнюю любезность и доброе отношение. Затем он созвал совет и представил эмирам на рассмотрение два проекта договора. Они высказали свое мнение, что если и соглашаться на мир, то лучше заключить его с Ричардом I, чем с маркизом, потому что их опыт общения с сирийскими франками научил не доверять их доброй воле. Согласно принятым условиям, аль-Адиль должен был взять в жены Жанну и стать правителем всей Палестины, как и было предложено ранее. Отказ экс-королевы не сочли окончательным, Ричард I в своем последнем обращении к аль-Адилю признался, что все христиане обвиняют его в его желании выдать свою сестру за мусульманина, но что он постарается получить разрешение у папы римского. Если же ничего из этого не выйдет, то он отдаст за аль-Адиля свою племянницу. Это предложение было отвергнуто, но переговоры все равно были продолжены. Сам вид Реджинальда Сидонского, гарцующего рядом с аль-Адилем между двумя лагерями, словно придал крылья медленному движению дипломатических посланников. Но так и не было принято, как представляется, каких-то конкретных решений, когда зима прервала переговоры.

Климатические условия играли важную роль в сирийских кампаниях. С наступлением сезона дождей армия Саладина уходила на зимние квартиры. До этого времени он держал свой авангард в Лидде, а основная часть войска располагалась в холмистой местности в Талль-Джезере, к западу от дороги на Рамлу, поскольку там было много фуража. Эти части теперь переводили в Иерусалим, а некоторые отдаленные гарнизоны постепенно распускали по домам, когда в них не было необходимости. Саладин верил в спасительную силу распутицы, но Ричарду I Львиное Сердце еще предстояло узнать все прелести сирийской зимы. В декабре крестоносцы предприняли свой знаменитый поход на Святой город, цель всего их паломничества. Однако они дошли только до Рамлы, находившейся всего в 18 км от Яффы. После шести недель, проведенных в разрушенном городе, подвергаясь постоянным нападениям передовых разъездов сарацин, они набрались смелости и продвинулись еще на 12–13 км, выйдя к Бейт-Нубе; затем, когда на горизонте уже был виден Иерусалим, они повернули обратно.

В «Итинерарии» есть одна трагическая история. Рассказ о пребывании крестоносцев в опустошенной Рамле и рискованных вылазках графа Лестерского и других рыцарей имеет следующее продолжение:

«Наше войско в должном порядке выступило в Казаль-Бетнобль [Бейт-Нуба], где мы попали под сильный дождь, а погода совсем испортилась, в результате чего многие наши вьючные животные пали. Буря неистовствовала, и лило как из ведра, к тому же нас секли порывы студеного ветра, который срывал колья палаток и уносил их прочь, а наши кони гибли от холода и сырости. Большая часть нашего продовольствия и галеты испортились, а свинина, в просторечии называемая беконом, протухла. Наше оружие и доспехи покрылись ржавчиной, и, сколько бы мы их ни оттирали песком, уже невозможно было добиться первоначального блеска. Одежда быстро изнашивалась и превращалась в лохмотья; и множество людей от долгого пребывания на чужбине потеряли свое здоровье и страдали от различных болезней. Их поддерживала одна лишь надежда на то, что они скоро смогут припасть к Гробу Господню. Больше же всего они желали увидеть Иерусалим и тем самым завершить свое паломничество…

Но люди, умудренные жизнью, не разделяли радостных ожиданий простых верующих людей. Храмовники, госпитальеры и пулланы [франко-сирийцы – от смешанных браков] имели более трезвый взгляд на будущее и отговаривали Ричарда I идти на Иерусалим. Они объясняли свою точку зрения так. Даже если король и осадит город и ударит по Саладину и туркам всеми своими силами, те турецкие отряды, что расположились на окрестных холмах, продолжат совершать набеги на христианское воинство. Таким образом, христианам будет угрожать двойная опасность – и со стороны Иерусалима, и со стороны врага извне. И даже если они проявят упорство и захватят Иерусалим, они смогут удержать его только в том случае, если найдутся решительные и отважные полководцы, которым можно будет доверить оборону города. Так что успех предприятия весьма сомнителен, тем более что все хотят скорейшего окончания похода, чтобы можно было наконец-то отправиться к родному очагу. После всего пережитого все испытывали крайнюю усталость».

Эти разумные советы были услышаны к «большому огорчению простого народа; всем оставалось только сокрушенно вздыхать и сожалеть о неосуществившейся и дорогой для их сердца мечте посетить Гроб Господень. Они проклинали задержку в пути и тех, кто принял такое решение». Но указ был оглашен, и все войско повернуло назад. Воины в глубокой печали под завывание метели подошли к тому месту, что некогда было оживленным городом Рамла. Был канун дня памяти святого Иллария, который приходится на 13 января.

«Пока войско стояло в Рамле, пребывая в великой скорби, очень многие дезертировали. Одни из-за трудностей перехода, другие – по причине глубокого возмущения. Численность войска уменьшилась. Большая часть разгневанных французов ушла в Яффу, где и обосновалась. Другие воины направились в Акру, где было в достатке продовольствия. Некоторые приняли приглашение маркиза из Тира. Были и такие, кто отправился вместе с герцогом Бургундским к известной Сторожевой башне в Казаль-де-Плейне, где он пребывал восемь дней».

Для того чтобы изгладить воспоминание об этом скорбном поражении и вдохнуть мужество в сердца воинов, Ричард I принял план восстановления Аскалона, чтобы он смог вернуть себе славу христианской твердыни. Будь другое время года на дворе, лучшего намерения трудно было и представить. Однако зимний марш этому никак не способствовал. Ричард I и Генрих Шампанский привели деморализованную и поредевшую армию к Ибелину.

«Они были настолько уставшими после того, как пытались поставить палатки на глинистой и болотистой земле, что хотели только одного – поскорее заснуть. В Ибелине они провели одну ночь, и невозможно ни описать пером, ни рассказать, насколько все были измотаны. Ранним утром войско двинулось в путь, впереди всех шли отряды, чьей обязанностью было заранее ставить палатки. Но бедствия предыдущего дня были ничто по сравнению с тем, что ждало наутро. Когда уставшие воины двинулись в путь, густой снег начал бить им в лицо, застучал крупный град, а затем полил ледяной дождь. Ноги утопали в грязи; лошади и обоз засасывала болотистая почва, и чем упорней они пытались выбраться из топи, тем сильнее они вязли… Истощив все свои силы, еле передвигая ноги и проклиная тот день, в который родились, наконец-то они вышли к Аскалону. И все только для того, чтобы лично убедиться в том, что город был разрушен сарацинами, и входили они через ворота, которые были превращены в груду развалин».

Следующие четыре месяца были заняты восстановлением Аскалона и выяснением отношений с французами и Конрадом Монферратским, и крестоносцы на это время оставили сарацин в покое. В Акре вспыхнула гражданская война; герцог Бургундский и французы опять дезертировали, и в довершение всего аббат Херефордский прибыл из Англии с новостью, что королевство опустошено Иоанном, узурпировавшим власть. Узнав об этом, Ричард I заявил, что он должен отправиться в свое королевство для решения срочных дел. Но поскольку не было вождя, готового встать во главе крестового похода, и было два претендента на корону, он призвал народ выбрать себе короля. Без каких-либо колебаний все до одного высказались за Конрада Монферратского, и Ричард неохотно дал согласие на его избрание. Непопулярный же вдовец [Ги де Лузиньян], потерявший жену Сибиллу, который не правил, а скорее носил высокий титул, в качестве компенсации получил королевство Кипр. Сменившему его на троне правителю повезло еще меньше. Едва только маркизу Конраду удалось претворить в жизнь свои честолюбивые планы, как он был убит двумя эмиссарами Старца Горы, шейха ассасинов (27 апреля). При всеобщем согласии королем стал Генрих Шампанский.

Пока все эти события происходили на побережье, Саладин спокойно провел зиму в Иерусалиме, распустив свое войско по домам. Франки все еще состояли с ним в переписке, так как Конрад продолжал и зимой вести переговоры. Наступательно-оборонительный союз был заключен в апреле. Детали его не представляют особого интереса, потому что маркиз-король был убит сразу же после его подписания. Но договор, по свидетельству Баха ад-Дина, содержит ссылку на уже существовавшую договоренность между Саладином и Ричардом I Львиное Сердце, которая, возможно, объясняет один загадочный визит Стефана Турнхама в Иерусалим. Последний был удивлен, увидев, как послы маркиза, Балиан де Ибелин и Реджинальд Сидонский, «два жалких посредника», покидали город. Это был типичный случай, когда греки встречают греков. Сам Стефан, возможно, был «посредником», поскольку арабский секретарь упоминает о послании, что было получено с дороги от короля Ричарда I, в котором была просьба о встрече с «моим братом» аль-Адилем с целью возможного заключения договора.

Аль-Адиль отправился в путь для выполнения своей миссии 20 марта, прежде получив необходимые инструкции. Его уполномочили заключить договор о мире, который предполагал раздел страны, передачу христианам Креста, с предоставлением им права совершать паломничество в Иерусалим и ставить священников для храма Воскресения. Если король станет настаивать на передаче Бейрута, следует согласиться на это, но только при условии его разрушения. Аль-Адилю было разрешено пойти на такие уступки. Когда он достиг равнины Акры, Ричард I уже собирался вернуться в Аскалон, но условия договора были оговорены при посредничестве визиря Абу-Бекра. Сам аль-Адиль вернулся в начале апреля, выполнив, вероятно, свою миссию. Иерусалим должны были поделить между христианами и мусульманами, но последние продолжали владеть священным «Куполом скалы». То, что договор не был ратифицирован, ясно из последующих событий. Однако убедительным доказательством дружественных отношений между обеими сторонами являются следующие слова в «Итинерарии»: «В праздник Входа Господня в Иерусалим [29 марта] король Ричард в торжественной обстановке препоясал рыцарским поясом сына Сафадина, который был специально для совершения этого обряда послан к нему».

Трудно поверить, что после такого беспрецедентного, почти невероятного, свидетельства дружбы король мог воспользоваться слухами о временных трудностях Саладина в отношениях со своим племянником в Месопотамии, чтобы приостановить заключение мирного договора, лелея надежду на возможную гражданскую войну среди сарацин. Однако остается фактом, что в мае, несмотря на ожидавшееся подписание договора, Ричард I снова перешел в наступление. Отплыв на кораблях и пройдя к югу вдоль побережья, он осадил крепость Дарум. Поведение здесь крестоносцев по отношению к мусульманам, к несчастью, доказало, что они по-прежнему готовы творить жестокости.