Текст книги "Серебряная дорога"

Люди пели и плакали. Со всех сторон звучали голоса. Лицо Анетт блестело от слез, но и одновременно светилось от радости, ведь так много народу собралось. У Лелле появился неприятный привкус во рту. Зачем все это? Только время зря теряют…. Такое же ощущение возникало, когда он просматривал страницу Анетт в Фейсбуке и читал пустые комментарии, от которых не было никакой пользы.

Он поднял факел высоко над головой в попытке привлечь все взгляды к себе.

– Приятно видеть, что так многие хотят возвращения Лины, – сказал он и откашлялся. – Но, по-моему, важно не просто сидеть по домам и скорбеть, а активно заниматься поисками. Чтобы мы задавали вопросы и искали ответы. Поднимали камни и заглядывали под них. Чтобы мы давили на полицию, когда они не занимаются своей работой.

Он скосился на Оке Стоола, потом снова посмотрел на притихшую серую массу. Солнце висело высоко над деревьями, и ему пришлось сильно прищуриться.

– Кто-то из вас, возможно, знает что-то, – продолжил он. – Пришло время собраться с духом и признаться. Я и Анетт ждали достаточно долго. Мы страстно желаем возвращения Лины. А тем, кому ничего не известно, я просто хочу сказать: кончайте скорбеть и начинайте искать.

Он загасил факел в луже так, что огонь погас с сердитым шипением, потом повернулся спиной к остальным и ушел.

* * *

Мея крутила педали так быстро, как только могла, лишь бы быстрее уехать от усадьбы. Торбьёрн приготовил завтрак, но она не могла смотреть ему в глаза, поскольку ей сразу же вспоминались фотографии из сарая. Его грустная мина вызывала у нее неприязнь, ей не хватало воздуха в тесной кухне. В итоге она взяла один из древних велосипедов и укатила, не сказав никому ни слова.

Солнце светило, но не грело, и она держала рот закрытым, чтобы не залетали комары. Хорошо еще, ветер не позволял им атаковать ее, а то бы загрызли до костей

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она увидела впереди какое-то жилье. Потом усадьбы замелькали одна за другой – прямоугольные, выкрашенные в красный цвет дома с аккуратными лужайками перед ними. Собаки лаяли ей вслед из своих будок, в загонах стояли лошади и отмахивались хвостами от мух. В нос бил смешанный запах навоза и зелени. Мея сбросила скорость, но так и не избавилась от неприятного ощущения. Дело даже не в Торбьёрне… Они с Силье жили во многих местах, но нигде она не чувствовала себя настолько чужой, как здесь.

Она выехала на широкую дорогу, которая вывела ее к церкви. За церковью было кладбище. Надгробия прятались в тени плакучих берез. Какой-то лысый старик убирал граблями траву и поднял руку, когда она проезжала мимо. Кроме него, она никого не видела. Усадьбы, казалось, дремали в солнечном свете. Ни машин, ни людей. Чем дальше она ехала, тем больше Глиммерстреск напоминал деревню-призрак.

Но потом она услышала голоса и шум шагов. Мея остановилась и спряталась с велосипедом среди деревьев. По дороге шли люди с факелами в руках. Что-то вроде демонстрации… Струйки черного дыма поднимались к небу. Она чувствовала тепло от огня, когда они проходили мимо, но ей не хотелось попадаться им на глаза. Кто ж знает, по какому поводу они собрались. Среди них хватало и старых, и молодых, мужчин и женщин, и у всех были серьезные лица. Некоторые плакали. Мея затаила дыхание.

– Глядя на них, можно подумать, что она была рок-звездой, – прозвучал голос над ухом.

Она вздрогнула от неожиданности и уронила велосипед.

Повернув голову, Мея увидела девицу, сидевшую в зарослях брусничника. Примерно ее возраста, с покрашенными в розовый цвет волосами и большими деревяшками в мочках ушей. Девица курила небрежно скрученную сигарету и, прищурившись, смотрела на Мею.

– Ты о ком?

– О Лине Густафссон. Это все ради нее.

Мея снова скосилась в сторону факельного шествия. Потянулась за велосипедом:

– Она умерла?

– Вероятно, но никто не знает наверняка. – Девица сплюнула на мох. – Для того чтобы кого-то объявили святым в нашей дыре, достаточно просто исчезнуть бесследно. И все сразу начинают наперебой соревноваться в любви к тебе.

Мея отряхнула хвою с сиденья велосипеда, еще раз посмотрела вслед веренице людей. Колонна напоминала горящую змею, ползущую в сторону холма.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась розововолосая.

– Мея, а тебя?

– Меня зовут Вороной.

– Вороной?

– Угу.

В уголках рта Меи мелькнула улыбка, но сразу же исчезла.

Ворона протянула ей самокрутку:

– Курнешь?

– Я завязала.

Ворона наклонила голову набок. Ее глаза, размалеванные тушью и тенями, в голубизне соревновались с небом.

– Ты приехала с юга?

– Угу.

– И что здесь делаешь?

– Я недавно перебралась сюда с мамой.

– Зачем?

Мея колебалась. Почувствовала, как покраснели щеки.

– Ее мужчина живет здесь.

– Да? И как же его зовут?

– Торбьёрн. Торбьёрн Форс.

Ворона расхохоталась, обнажив редкие зубы:

– Ты шутишь? Твоя мать с Порнобьёрном?

– Порнобьёрном?

– Да, его так называют, поскольку он обладает самой большой коллекцией порнухи в Норрланде. Это его главная забота. Все деревенские юнцы обычно стоят перед его окнами, чтобы хоть глазком взглянуть.

Мея с такой силой вцепилась в руль велосипеда, что руки заболели. От стыда у нее перехватило дыхание.

Ворона же улыбнулась с триумфом:

– Ты действительно не хочешь закурить? Судя по тебе, ты сейчас в этом крайне нуждаешься.

Мея отрицательно покачала головой, хотя затяжка не помешала бы. А Ворона защелкала зажигалкой, чтобы снова закурить. Огонь так и не загорелся, и зажигалка полетела в лес.

– Черт!

Мея сглотнула комок.

– Почему ты не участвуешь в факельном шествии? – спросила она.

– Я не лицемерка. Не собираюсь притворяться, что мне недостает кого-то, кого я никогда не любила. Мне не нравилась Лина до того, как она исчезла, почему я вдруг должна воспылать к ней любовью?

– А почему она тебе не нравилась?

Ворона уставилась на свои коротко подстриженные и покрашенные в черный цвет ногти. Между костяшек пальцев у нее были вытатуированы символы. Мея стояла слишком далеко и не могла разглядеть какие именно.

– Лина без проблем могла захапать то, что ей не принадлежало. Понимай, как хочешь.

Мея кивнула, словно догадалась, о чем идет речь. Потом покатила велосипед назад к асфальту. Шествие уже исчезло за холмом, но запах факельного масла еще витал в воздухе.

– Мне надо ехать. Было приятно познакомиться, – сказала она.

Ворона отдала честь, втянула щеки и выпятила красные от помады губы.

– Привет Порнобьёрну! – крикнула она, когда Мея вернулась на дорогу.

* * *

К сожалению, он не помнил всего, и это его крайне удручало. Время сразу после исчезновения Лины сохранилось в его памяти только фрагментами: полицейский в прихожей, не пожелавший снимать куртку, перекошенное лицо Анетт, звонки телефона, от которых сжималось сердце. Все эти ничего не значившие лица, таращившиеся на него со всех сторон.

Он отправился на поиски почти сразу же, пожалуй, в ту же ночь. Гнал, пока не добрался до Арьеплуга. Туда должна была поехать Лина. На вырубке уже стояли, образовав круг, двадцать три парня и девушки, готовые заняться посадкой леса на рассвете. В руках они держали саженцы елей и инструменты. Лелле направился к ним и стал вглядываться в лица, словно хотел убедиться, что ее среди них не было.

– Я ищу свою дочь. Она собиралась работать здесь вместе с вами.

От них воняло средством от комаров, и он так и не смог вспомнить, что они ему сказали. Помнил только, как сидел в черном джипе с открытым термосом в руках. Руководивший посадкой леса парень настоял, чтобы он отдохнул. Он говорил на финском шведском и позволил Лелле курить в машине.

– Вам не стоит пугать молодежь. Иначе они не осмелятся снова приехать сюда работать.

Он пообещал сразу позвонить, как только Лина появится. Если она появится.

В первое лето творилось черт знает что. В прихожей стояла испачканная глиной обувь. Почту ни у кого и мысли не возникало разбирать. На втором этаже Анетт спала, напившись своих пилюль, так крепко, что ее не удавалось разбудить. Впрочем, это его вполне устраивало, иначе пришлось бы постоянно выслушивать ее жалобы и плач. Но все равно состояние жены пугало. Таблетки стали стеной между ними. Сам он иногда позволял себе выпить. Крепко выпить. Без конца звонил в полицию. Периодически слышал свой собственный дрожащий голос по местному радио, когда просил людей поделиться любой информацией. И она потоком шла к ним со всех сторон. Якобы Лину видели в автомобилях, на обочинах дорог, на идущем в Данию пароме и на пляже в Пхукете. Они видели ее повсюду. И все равно ее не было нигде.

Лелле возвращался домой самой короткой дорогой через лес, крепко прижимая факел к себе. Ноги скользили по мху и утопали в земле. Он чувствовал вибрацию в кармане, но не стал доставать мобильник. Не желал слушать нытье Анетт – ему хватало собственного разочарования. Мучила жажда. Он подумал о «Лапройге» и пообещал себе два приличных глотка, но не более, чтобы забыть о чертовом факельном шествии и быть в состоянии предпринять следующую попытку. Он все еще чувствовал укоризненные взгляды односельчан на своем затылке, они, казалось, подгоняли его.

Даже не позаботившись разуться, он прошел в гостиную, оставляя на полу за собой следы глины, и, схватив бутылку, сделал большой глоток, отчего все сразу словно перевернулось в животе. Прижав тыльную сторону ладони ко рту, попытался побороть тошноту, но горло горело огнем. Отставив бутылку, он громко выругался. Выходит, с алкоголем всё.

Шум на втором этаже заставил его вздрогнуть от неожиданности. Он вытянул шею и посмотрел на потолок, покрытый трещинами, а потом, затаив дыхание, прислушался. Все тело заныло от напряжения. Шум, напоминавший звук шагов, повторился и, похоже, доносился из комнаты Лины.

Лелле в три шага преодолел лестницу, споткнувшись наверху, приземлился на обе руки и, не обращая внимания на привкус крови на языке, пополз по коридорчику. Толкнул дверь локтем, а потом несколько секунд сидел на пороге, не понимая, что произошло. По комнате гулял ветер, раскачивая занавески и пытаясь сорвать плакаты со стен, и все из-за распахнутого настежь окна. Того самого окна, которое они не открывали уже три года, поскольку решили никогда не проветривать комнату Лины, чтобы там сохранился ее запах.

Перегнувшись через подоконник, Лелле посмотрел вниз на террасу. Можно было спуститься по водосточному желобу, а потом спрыгнуть в кусты сирени. Ему неоднократно удавалось застукать Лину на месте преступления, когда она пыталась ускользнуть из дома ночью этим путем.

Он обвел взглядом задний двор. Яблони, утопавшие в некошеной траве. Живая изгородь, отделявшая их от соседей, заросли кустов у леса, обозначавшие границу участка. Ветер усилился, и казалось, что все вокруг пришло в движение. Он не сразу заметил неподвижно сидящего в окруженной сиренью беседке человека.

Не раздумывая, Лелле перекинул ноги через подоконник и начал неловко скользить вниз. Повисел пару мгновений, собираясь с духом, потом разжал руки и упал вниз. Приземление прошло не совсем гладко, что-то вроде хрустнуло, но ноги работали нормально, когда он поднялся и побежал к беседке.

Сидевший там молодой парень с торчавшими темными волосами вскочил и ринулся к лесу. Он сильно хромал, как будто у него была травмирована нога.

– Нет смысла бежать, я же все равно видел тебя! – крикнул Лелле.

Достигнув края леса, парень упал, и тут Лелле настиг его. Схватив за волосы, повернул лицом к себе:

– Чем, черт возьми, ты тут занимаешься?

Микаэль Варг захныкал. Слезы оставлял грязные полосы на его бледном и испуганном лице.

– Отпусти меня, – взмолился он. – Пожалуйста.

* * *

Когда Мея вернулась в усадьбу и прошла на кухню, Силье устанавливала мольберт, собираясь рисовать лес. Абсолютно голая, она стояла так, что ее хорошо было видно из кухонного окна. Бледные бедра, казалось, светились на солнце, и Мея заметила, как у Торбьёрна на майке появились темные полосы пота.

– Твоя мама выглядит как греческая скульптура, – сказал он.

Мея подула на кофе и сделала вид, что Силье не существует.

– Я ездила на велосипеде в деревню, – сообщила она.

– Вот как?

– Там масса народа участвовала в факельном шествии. Ради какой-то исчезнувшей девицы.

Торбьёрн взял банку пива из холодильника и прижал к щеке:

– Да, это самая большая тайна наших мест. Все произошло несколько лет назад, но люди, похоже, еще не пришли в себя. До сих пор никто не может забыть.

– Что, по-твоему, случилось с ней?

– Черт его знает.

Торбьёрн открыл пиво, повернулся спиной к Мее и поискал глазами чистый стакан. Грязная посуда теснилась рядами на мойке. Губная помада Силье улыбалась с винного бокала. Мея уже разгадала тактику матери. Та прекрасно знала, что Торбьёрн никогда не осмелится бухтеть, во всяком случае, пока она ходит перед ним голая.

Убедившись в тщетности своих попыток, Торбьёрн сдался и стал пить прямо из банки, даже не стараясь подавить отрыжку.

– Люди говорят, что она собиралась уехать на автобусе и исчезла, пока ждала его. Но это не так, – буркнул он.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я там был! Мой тогдашний автомобиль постоянно барахлил, и приходилось ездить на автобусе по утрам. Потом мне устроили веселую жизнь. Полиция заявилась и допрашивала меня. Они перевернули вверх дном всю мою усадьбу, хотя я даже и не видел бедняжку. Точно так же, как и водитель автобуса. Я думаю, ее вообще там не было, на этой остановке.

Он допил пиво и смял банку в руке, прежде чем отправить в ведро. У Меи мурашки пробежали по коже, несмотря на жару.

– То есть… они подозревали тебя?

– Они подозревали всю деревню! Я не был исключением. И лучше не становится, годы идут, а про эту девчонку ничего.

Силье фальшиво запела снаружи, требуя к себе внимания. Мея увидела сквозь занавеску, как мать соблазнительно наклонилась к траве, где пряталась бутылка с вином. Наполнив бокал до краев, она манерно положила кисточку на плечо и залпом выпила алкоголь. У Торбьёрна заблестели глаза. Мея подумала о фотографиях, которые он прятал в сарае. Уж не сам ли он делал их?

– По-твоему, эта девица сбежала? Или кто-то увез ее? – спросила она.

– Меня особо не удивит, если ее папаша замешан. Всем известно, что Лелле Густафссон вспыльчив. Его выперли из нашей охотничьей команды, поскольку он постоянно устраивал скандалы. Допустим, разозлился на девочку. Потерял самообладание. Потом попытался спрятать концы в воду, когда пришел в себя. Такая у меня версия, да.

Он снял майку и вытер подмышки грязно-желтой тканью.

– Сейчас, я считаю, нам надо выйти на солнце, к твоей матушке, – сказал он. – Бесполезно сидеть здесь и переливать из пустого в порожнее.

* * *

Микаэль Варг сидел, обливаясь потом, на кухне у Лелле. Его травмированная нога покоилась на стуле, бледно-серое лицо дергалось, когда подступала боль. Лелле не мог понять, находился ли парень под воздействием алкоголя или наркотиков, но язык у него заплетался, а зрачки были сужены, как у хищного зверя.

– Зачем ты вломился в мой дом?

– Я не вламывался. Дверь была открытой.

– Что ты делал в комнате Лины?

Варг какое-то время грыз ноготь, взгляд блуждал по сторонам.

– Я не знаю.

– Не знаешь?

Лелле стукнул рукой по поверхности стола так, что фарфоровая посуда за дверцами старого шкафа задрожала.

– Тебе лучше не молчать, поскольку я не выпущу тебя, покуда не разберусь с этим.

Варг скривился:

– У меня жутко болит нога.

– А мне насрать. Если хочешь уйти отсюда живым, давай рассказывай. Что ты делал в комнате Лины?

– Я… Я хотел оказаться рядом с ней.

– Ты хотел оказаться рядом с ней и для этого вломился в мой дом?

Слезы текли по грязным щекам парня. Он даже не пытался вытереть их.

– На самом деле не только тебе ее не хватает. Я каждую минуту думаю о Лине. Я знал, что ты пойдешь на это чертово факельное шествие, и решил: у меня есть шанс снова оказаться рядом с ней. Мне просто хотелось увидеть ее комнату. Ее вещи. Вдохнуть запах ее одежды.

Лелле предостерегающе поднял руку:

– О’кей. Давай проверим, правильно ли я все понял: ради твоей исчезнувшей девушки устраивают факельное шествие, а ты выбираешь не участвовать в нем?

– Не так просто решиться, когда вся деревня косо на тебя смотрит.

– Не пытайся меня разжалобить, зря стараешься.

Футболка Варга была мокрой, в зеленых пятнах от травы. Нос покраснел. Парень изменился с тех пор, как бывал у них с Линой. Три года назад он не выглядел таким худым, и его смех наполнял весь дом. Анетт всегда нравилось, как он смеется.

Лелле наклонился через стол так близко, что почувствовал запах страха, исходивший от Варга:

– Покажи карманы.

Зрачки Варга расширились.

– Зачем? Я ничего не взял.

– Встань и опустоши карманы, пока я не выдернул тебе вторую ногу!

Судя по подергиваниям век, парень колебался. Он подчинился, только когда Лелле потянулся к нему. Дрожащими руками достал айфон с треснувшим дисплеем, складной нож, черный кожаный бумажник и выложил на поцарапанную поверхность стола.

Лелле взял портмоне и заглянул в него. Там лежали пятьдесят крон, пластиковая карта и две потертые фотографии Лины. На одной было только ее лицо. Она подмигивала в объектив и еле заметно улыбалась. На второй его дочь лежала на кровати в трусах и смотрела в сторону. Распущенные волосы едва прикрывали обнаженную грудь. От возмущения у Лелле перехватило дыхание, и он с такой силой залепил пощечину Варгу, что тот упал назад вместе со стулом.

– Что это еще за чертовы фотографии?!

– Они мои. Я их снял.

– Ты их снял. Ничего себе. А мне вот сейчас крайне интересно, знала ли Лина, что ты снимал ее голой? Да или нет? Говори!

Лелле навис над парнем, Варг сжался и закрылся руками:

– Само собой, знала! Мы были вместе, фотографировали друг друга. В этом нет ничего странного.

От злости у Лелле закружилась голова, стены комнаты заходили ходуном. Он схватил снимки и разорвал на мелкие клочки трясущимися пальцами. Обрывки дождем посыпались на стол. Потом он повернулся к Варгу, поставил на ноги и толкнул к двери:

– Убирайся отсюда, пока я не прибил тебя!

* * *

Две ночи Карл-Юхан не давал о себе знать. Как только Силье и Торбьёрн заснули, Мея расположилась на террасе. Она пила вино, оставшееся от Силье, но не для того, чтобы опьянеть, а чтобы отвлечься от мучительных мыслей, не позволить возобладать одиночеству. Сделав несколько глотков, закурила сигарету, и ей показалось, что псина укоризненно посмотрела на нее.

– Какое это имеет значение, – пробормотала она. – Он все равно не придет.

Но в эту ночь он пришел. И именно собака услышала его первой. Вскочила и побежала к лесу, натягивая цепь и дружелюбно семафоря облезлым хвостом. Увидев тень на опушке, Мея почувствовала зуд в животе. Торопливо загасила сигарету и вылила вино на землю.

Карл-Юхан улыбнулся своей фирменной улыбкой, заставлявшей все ее тело дрожать:

– Ты меня, что ли, ждешь?

– Нет. Я просто не могла заснуть.

Он обнял ее, и даже если почувствовал запах табака, не сказал об этом.

– Пойдем к озеру?

Мея кивнула.

Они оставили собаку на цепи и побежали к лесу. Толстые корни ставили им подножки, ветви деревьев хватали за одежду, но Мее не было страшно. Карл-Юхан взял ее за руку, и она улыбалась ему в спину, стараясь выдержать темп. Эйфория росла по мере того, как они углублялись в лес.

На озере они сели на большой валун, находившийся в воде. Было прохладно и, как всегда, светло. Карл-Юхан обнял ее, от него исходил слабый запах хлева.

– Я уже думала, ты меня забыл, – сказала она.

– Забыл тебя? – Он рассмеялся. – Да никогда в жизни!

– Если честно, я ждала и ждала, что ты появишься.

– У нас скопилось ужасно много дел в усадьбе. Никак не мог вырваться.

Мея посмотрела на его руки, они были грубые, в мозолях. Руки мужчины.

– Ты не сказал мне свой номер… Мы могли бы созвониться.

– У меня нет мобильника.

– Почему? – удивилась она.

– Мой папа не особо в восторге от всей этой техники.

Мея помолчала, слушая, как о камень бьется вода. У него нет телефона. Ничего себе… Она не решилась спросить: ну и как это – жить без такой нужной вещи? Ей показалось, что парень выглядит смущенным, словно стыдится этого. Может, они слишком бедные? Может, у его родителей нет денег даже на самое необходимое? Она могла бы понять. У них тоже случались провальные периоды, когда все деньги уходили на другое. Главным образом на вино и таблетки для Силье.

– А где твои братья? – спросила она, чувствуя, что пауза слишком затянулась.

– Им пришлось остаться дома, – улыбнулся Карл-Юхан. – Вообще-то я хотел побыть с тобой наедине.

У Меи перехватило дыхание, она смотрела на воду. Ветер приносил с собой прохладу и аромат хвои. Приятное волнение все больше охватывало ее.

Карл-Юхан прижался лбом к ее щеке:

– Ёран просил узнать, нет ли у тебя сестры.

Мея улыбнулась:

– У меня нет ни сестер, ни братьев, во всяком случае, известных мне.

– Наверное, одиноко расти так?

Она пожала плечами.

– А твой папа, где он живет? – спросил парень.

Мея сглотнула комок, беспокойство легкой болью отозвалось в животе.

– Понятия не имею. Он сбежал еще до моего рождения. Мы никогда не встречались.

– Печально.

– Печально? – Она пожала плечами. – Трудно скорбеть по тому, чего у тебя никогда не было.

– А ты сильная, – с уважением посмотрел на нее Карл-Юхан. – Сам бы я никогда не справился в такой ситуации. Без моей семьи я ничто.

Он убрал волосы с ее щек, прищурился и стал разглядывать из-под своих длинных белых ресниц. Мея перестала дышать, она не слышала больше ни шума воды, ни жужжания комаров. Видела только, как Карл-Юхан отгоняет их.

– Пошли купаться?

Они бросились в озеро; вода была такой холодной, что сводило ноги, а зубы сразу стали выбивать барабанную дробь. Карл-Юхан плыл впереди, и Мея очень быстро отстала: пловчиха из нее никудышная. Дно было илистым, и стоять на нем было неприятно. Карл-Юхан повернулся и позвал ее к середине озера, где находилось скопление камней. Но она почувствовала прикосновение рыбешек и направилась к берегу:

– Я замерзла.

У Карла-Юхана с собой были полотенца, и Мея, намотав одно из них на мокрые волосы в виде чалмы, наблюдала, как он разводит костер. Его движения были точными и легкими, когда он ломал сухие ветки и обдирал кору с деревьев. Толстые сучья он без труда переламывал через колено. И к чему бы ни прикасались его шершавые ладони, на них даже самой крошечной ранки не оставалось. Ей бы так… Живет здесь всего-ничего, а вся в царапинах, и болячки постоянно кровили и чесались.

– Знаешь, я чувствую себя здесь неуютно, – призналась она, когда огонь взмыл вверх, дотягиваясь искрами до самого неба. – Как бы потерявшейся.

Карл-Юхан взял ее руку в свою и прикоснулся губами к царапине, украшавшей тыльную сторону ладони, отчего у Меи пробежали мурашки по коже.

– Я научу тебя всему известному мне, – сказал он и наклонился так близко, что их лбы коснулись. – И ты будешь чувствовать себя в любых дебрях хозяйкой.

Глаза парня сузились. Его голос действовал опьяняюще. Мея опустила взгляд на его рот, как бы призывая поцеловать ее. Когда он понял, чего она хочет, Мея проверила, зажмурился он или нет. По словам Силье, нельзя доверять мужчине, если он целуется с открытыми глазами. Если он не закрывает глаза, надо собирать вещички и сматываться.

Глаза у Карла-Юхана оказались закрытыми. Даже щелочки не осталось.

* * *

Ночь жила своей собственной жизнью, не учитывая пожелания и намерения людей. Порой, как накануне, она натягивала прозрачный наряд, демонстрируя себя во всей красе, но чаще закутывалась в плотную пелену тумана, не позволявшую разглядеть ничего, и у Лелле не оставалось никакого выхода, кроме как смириться. Прислонившись к капоту машины, он наполнял легкие смесью из сырого воздуха и табачного дыма. Света фар хватало только на то, чтобы видеть на метр вперед. В таких условиях двигаться дальше было не только тяжело, но и смертельно опасно, и ему пришлось с горечью признать, что продолжить поиски в эту ночь вряд ли удастся.

Шум мотора за спиной заставил его обернуться. Автомобиль, полицейский… Он услышал звук открывающейся дверцы.

– Черт, Лелле, нельзя ездить в такую погоду.

– Я что, по-твоему, еду?

Сквозь дымку ночного тумана Хассан казался гораздо меньше, чем был на самом деле. В руке его блестел термос. Подойдя к Лелле, он отвинтил крышку и наполнил ее дымящейся жидкостью.

– Могу сопроводить тебя домой, – предложил Хассан, протягивая крышку.

– И чем я там буду заниматься?

– Отдыхать, Лелле. Что-нибудь съешь, примешь душ, посмотришь телевизор. То есть займешься тем, что делают все нормальные люди.

– Нет. Нормальный – не про меня. Я не в том душевном состоянии. – Он сделал глоток, сморщился и сплюнул: – Что это за дерьмо?

– Белый чай из Китая. Говорят, очень хорош для кровообращения.

– Вот черт, а!

Лелле вернул крышку с чаем полицейскому. Хассан рассмеялся и сделал несколько больших глотков, всем своим видом показывая, что получает огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Лелле сунул в уголок рта сырую сигарету и не без труда зажег ее. Вообще-то, он был благодарен Хассану за компанию, хотя никогда бы не признался в этом.

– Микаэль Варг вломился ко мне вчера… Во время факельного шествия, – уточнил он.

– Ты шутишь?

– Не шучу. Пришел домой и обнаружил его в беседке. Он выпрыгнул из окна Лины. Вывихнул ногу.

– Почему же ты не позвонил мне?

– Сам разобрался.

Хассан прикрутил крышку на место и вздохнул:

– Могу я спросить, что ты с ним сделал?

– Да уж точно не угостил бабушкиным вареньем, если ты на это надеешься. Но я позволил ему уйти.

– Он пытался стащить что-то?

– Не-а.

Лелле посмотрел на огонек сигареты, которую держал между пальцами, и вспомнил испуганные глаза Варга. Впалые щеки… Слезы… Кажется, они были искренние.

– У него в бумажнике лежала фотография Лины. Она там без одежды.

– Из той поры, когда они были вместе?

– Ну да, надо думать.

Хассан втянул ноздрями туман, но ничего не сказал. Лелле швырнул сигарету в канаву и вытер влагу с лица рукавом куртки. К горлу подкатывала легкая тошнота. Было такое ощущение, что весь мир рыдает и… что скоро все станет известно.

– Ты же в гимназии преподаешь, – сказал Хассан. – Сам знаешь, какие теперь детки и как они относятся к фотографиям. Тут нет ничего необычного, приятель. Я с этим постоянно сталкиваюсь. Родители пишут заявления. Откровенные снимки расползаются в разные стороны и попадают не в те руки. Нынешней молодежи нравится экспериментировать. А рисковать они обожают. Для них это адреналин.

– Да, знаю. Но я не особо доверяю Варгу. Парень здорово опустился после исчезновения Лины.

– Возможно, он тоскует по ней?

– Да. Или его мучают угрызения совести.

Хассан оторвался от капота, и Лелле показалось, что машина вздохнула с облегчением.

– Может, мне заехать и поговорить с ним?

– Нет, не трогай его. Рано или поздно он выдаст себя.

* * *

Карл-Юхан захотел увидеть, как она живет. Мея сидела и таращилась на стену, пытаясь унять беспокойство в животе.

– Ты же можешь надеть что-нибудь нормальное! – сказала она Силье, которая бродила по гостиной в нижнем белье.

Силье ошарашенно посмотрела на себя, на свои бесформенные трусы и заляпанный красной акриловой краской бюстгальтер.

– Ты же знаешь, какой я становлюсь, когда рисую, – сказала она. – Ничего не замечаю вокруг.

Мать исчезла в спальне, а когда вернулась, на ней было пурпурное шелковое кимоно, волосы завязаны на затылке узлом. Кожа на ее шее пылала огнем, и по взгляду матери Мея поняла, что та может выкинуть любой фокус.

Хруст гравия под колесами они услышали задолго до того, как появился сам автомобиль. Старый «вольво» Карла-Юхана был длинный и какой-то угловатый, с ржавыми крыльями. Силье наклонилась над плечом Меи так близко, что она чувствовала исходивший от матери запах вина.

– Он водит машину? Сколько ему лет?

– Девятнадцать.

– Все парни Биргера наверняка сидят за рулем лет с двенадцати, – прокомментировал Торбьёрн со своего места у стола. – В тех деревнях это нормально.

Силье разгладила кимоно.

– Какой милашка! – воскликнула она, когда парень вылез из машины. – Я и не знала, что ты такая легкомысленная, Мея!

Карл-Юхан протянул вышедшей встретить его Мее букет ромашек, которые уже начали увядать, а она неловко заключила парня в объятия. От его еще влажных волос пахло шампунем, на воротнике застегнутой на все пуговицы рубашки виднелись остатки щетины после бритья. Он не был «заурядным парнишкой», Мея поняла это по реакции Силье: когда Карл-Юхан вошел на кухню, мать явно пришла в восторг. По подбородку Торбьёрна, когда он здоровался, текла коричневая от жевательного табака слюна. Он поинтересовался относительно здоровья Биргера и представил Силье как свою «новую старуху». Силье рассмеялась, откинув голову назад и обнажив испещренные пломбами зубы. Она, конечно, уже успела выпить, но ее взгляд пока что оставался ясным, и она беззастенчиво обозрела гостя с ног до головы.

– Вы хотите кофе?

– Нет, мы поднимемся ко мне, – быстро ответила Мея.

Ладонь Карла-Юхана была холодной, когда она тащила его вверх по лестнице. Как только они переступили порог, Мея отпустила его руку:

– Ты должен простить мою мать. Она не совсем трезвая.

– Не переживай, она выглядит довольно приятной.

Карлу-Юхану пришлось наклониться, чтобы не удариться головой о балки крыши. Он огляделся, словно искал что-то, и задержал взгляд на рюкзаке, который лежал открытым, выставляя напоказ нехитрое барахлишко. Мея замерла, смущенная.

– Значит, так ты живешь…

– Это временно. Я не останусь здесь.

– Не останешься?

Она покачала головой:

– Осенью мне исполнится восемнадцать, и я уеду назад на юг.

Карл-Юхан прижал ее к себе:

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, мы же только познакомились.

Парень нежно убрал в сторону ее волосы, скользнул пальцем по ключице и прошептал, что она не может уехать, «пока не увидит всего». Потом нашел ее губы, и скоро Мея уже лежала под ним на своей скрипучей кровати. Он был тяжелым и настойчивым и сразу полез руками ей под футболку. Мея начала расстегивать на нем рубашку. Грудная клетка парня вздымалась от быстрого дыхания. Интересно, сколько девушек лежало вот так с ним? – но она не захотела спрашивать. Скоро его рубашка оказалась на полу вместе с ее футболкой. У Меи гул стоял в голове. Она вцепилась пальцами в его плечи, словно не хотела отпускать от себя. Только услышав звонкий смех Силье этажом ниже, они остановились. Лицо Карла-Юхана внезапно покраснело.

– Торбьёрн говорил что-нибудь обо мне? О моей семье?

Мея колебалась.

– Только что вы хиппи, ну, вроде как, – прошептала она распухшими губами.

– Хиппи?

– Да. Сказал еще, что вы живете дарами природы. Как люди раньше жили.

Он обнажил все свои зубы, когда рассмеялся. Одна его рука покоилась на ее груди, как раз над сердцем.