Текст книги "Долгая прогулка"

Часть третья
Кролик

Глава 17

Мама! Мама! Мама! Мама!

Преподобный Джим Джонс в минуту отречения

В пятый и последний раз раздали концентраты. Теперь раздавал их всего один солдат. На дороге оставалось девять участников Прогулки. Некоторые из них тупо смотрели на свои пояса, словно никогда раньше не видели подобных штук, и в конце концов выпустили их из рук, как будто держали скользких змей. Гаррати казалось, что он возился несколько часов, прежде чем ему удалось завершить сложный ритуал застегивания пояса на талии. При мысли о еде его сжавшийся, высохший желудок запротестовал и он почувствовал тошноту.

Теперь рядом с ним вышагивал Стеббинс. В голове Гаррати пронеслась уродливая мысль: мой ангел-хранитель. Стеббинс, заметив, что Гаррати смотрит на него, широко улыбнулся, отправил в рот два крекера, намазанных арахисовым маслом, и начал шумно жевать. Гаррати затошнило.

– Что такое? – спросил Стеббинс, жуя. – Не можешь?

– Тебе что за дело?

Стеббинс проглотил пищу, как показалось Гаррати, с видимым усилием.

– Никакого. Если ты упадешь в голодный обморок, тем лучше для меня.

– Я думаю, мы войдем в Массачусетс, – с тоской сказал Макврайс.

Стеббинс кивнул:

– Первая Прогулка за семнадцать лет. Публика с ума сойдет.

– Откуда ты столько знаешь о Долгой Прогулке? – резко спросил его Гаррати.

Стеббинс пожал плечами:

– Все ведь записано. Им нечего стыдиться. Как и сейчас, правильно?

– Стеббинс, что ты будешь делать, если победишь? – спросил Макврайс.

Стеббинс засмеялся. В его тонком, покрытом пухом, мокром усталом лице было что-то львиное.

– А ты как думаешь? Что я куплю желтый «кадиллак» с красным верхом и дом и в каждой комнате поставлю цветной телевизор и стереоколонки?

– Я бы предположил, – сказал Макврайс, – что ты пожертвуешь две-три сотни тысяч в пользу Общества жестокого обращения с животными.

– Абрахам был похож на овцу, – неожиданно сказал Гаррати. – На овцу, запутавшуюся в колючей проволоке. Так мне показалось.

Они прошли под дорожным указателем, возвещавшим, что до границы Массачусетса осталось только пятнадцать миль; лишь небольшой участок Федерального шоссе 1 проходил по территории Нью-Хэмпшира. Шоссе пересекало узкую полосу земли, отделяющую Мэн от Массачусетса.

– Гаррати, – дружелюбно сказал Стеббинс, – пошел бы ты потрахался со своей матушкой.

– Извини, ты не на ту кнопку жмешь. – Гаррати решительно извлек из пояса плитку шоколада и отправил ее в рот целиком. Желудок скорчился, но он все-таки проглотил шоколад. После непродолжительной, но интенсивной борьбы с желудком Гаррати понял, что сумеет удержать шоколад внутри. – Мне представляется, я смогу пройти целый день, если захочу, – заметил он, – и еще два дня, если понадобится. Отстань, Стеббинс. Кончай свою психологическую войну. Она тебе не поможет. Поешь лучше крекеров с арахисовым маслом.

Губы Стеббинса плотно сжались – всего на миг, но Гаррати заметил. Он раскусил Стеббинса. Настроение его резко поднялось. Он наконец набрел на золотую жилу.

– Давай, Стеббинс, – сказал он, – расскажи нам, зачем ты здесь. Сам понимаешь, нам недолго оставаться вместе. Расскажи. Это останется между нами тремя, ведь мы теперь знаем, что ты не Супермен.

Стеббинс раскрыл рот и на удивление быстро выбросил наружу только что проглоченные крекеры. Они вылетели на дорогу совершенно целые и, по-видимому, даже не тронутые желудочным соком. Стеббинс пошатнулся и получил предупреждение – всего лишь второе с начала Долгой Прогулки.

Гаррати чувствовал, как кровь стучит в ушах.

– Давай, Стеббинс. Ты готов. Соберись. Расскажи нам.

Лицо Стеббинса приобрело оттенок старой сырной корки, но он снова обрел самообладание.

– Зачем я здесь? А вы хотите знать?

Макврайс с любопытством смотрел на него. Рядом никого не было, ближе всех находился Бейкер, но он шел по самой кромке дороги и внимательно вглядывался в Лицо Толпы.

– Зачем я здесь или зачем иду? Что вы хотите знать?

– Я хочу знать все, – ответил Гаррати. И он сказал правду.

– Я кролик, – начал Стеббинс.

Дождь не утихал. Капли падали с носов Идущих, висели на мочках ушей, как сережки. Шедший впереди босой парень (его ступни сделались багровыми из-за множества лопнувших сосудов) упал на колени, прополз сколько-то, наклонив голову так, что она отчаянно болталась из стороны в сторону, попытался подняться, упал, потом все-таки встал и устремился вперед. Пастор, с удивлением отметил про себя Гаррати. Он все еще с нами.

– Я кролик, – повторил Стеббинс. – Ты таких видел, Гаррати. Маленькие серые механические кролики, за которыми охотятся гончие на соревнованиях. Как бы быстро собака ни бежала, кролика ей не поймать. Потому что этот кролик не из плоти и крови. Он всего лишь обрубок палки, насаженный на систему колесиков и винтиков. В Англии в прежние времена для этих целей использовали живых кроликов, но собаки иногда их ловили. Новый способ более надежный.

– Он провел меня.

Светло-голубые глаза Стеббинса смотрели на дождевую завесу.

– Можно даже сказать… Он заколдовал меня. Превратил в кролика. Помните Кролика из «Алисы в Стране Чудес»? Но ты, наверное, прав, Гаррати. Пора перестать быть кроликами, свиньями, овцами. Пора становиться людьми… Даже если мы не сможем подняться выше уровня извращенцев и развратников, что сидят в театральных ложах на Сорок второй улице.

В глазах Стеббинса появилось бешеное ликование. Он посмотрел на Гаррати и Макврайса – и те отвернулись. Стеббинс сошел с ума. В этом нельзя было сомневаться. Стеббинс абсолютно безумен.

Его обычно глухой голос теперь звучал словно с амвона:

– Откуда я столько знаю о Долгой Прогулке? О Долгой Прогулке я знаю все! Мне положено! Главный – мой отец, так-то, Гаррати! Он мой отец!

Бездумный крик толпы нарастал; возможно, толпа выражала одобрение тому, что сказал Стеббинс, но она не слышала его слов. Выстрелили карабины. Вот почему кричала толпа. Карабины выстрелили, и мертвый Пастор покатился по дороге.

В живот и в мошонку Гаррати вполз холодок.

– Господи, – ахнул Макврайс. – Это правда?

– Это правда, – почти добродушно откликнулся Стеббинс. – Я его внебрачный сын. Понимаете… Я думал, он не знает. Я думал, он не знал, что я его сын. Вот в чем я ошибся. Он, Главный, – старый сучара. Думаю, у него десятки детей на стороне. И я хотел выплеснуть все это на него, выплеснуть на весь мир. И в случае победы я собирался попросить в качестве Приза, чтобы меня приняли в доме моего отца.

– Он все знал? – прошептал Макврайс.

– Он сделал из меня кролика. Маленького серого кролика, который нужен для того, чтобы собаки бежали быстрее… И дольше. По-моему, это сработало. Мы должны дойти до Массачусетса.

– А теперь? – спросил Гаррати.

Стеббинс пожал плечами:

– В конце концов кролик обрастает плотью и кровью. Я иду. Говорю. И мне кажется, если конец придет не скоро, то я поползу на брюхе, как змея.

Они прошли под линией электропередачи. Множество людей в сапогах со специальными крючьями висели на опорах над толпой. Они были похожи на богомолов, облепивших кусты.

– Сколько времени? – спросил Стеббинс. Лицо его расплылось из-за дождя. Оно стало лицом Олсона, лицом Абрахама, лицом Барковича… Затем, к ужасу Гаррати, лицом самого Гаррати, беспомощным, измученным, исхудалым, с заострившимися чертами, погруженным в себя. Полусгнившее лицо пугала, торчащего посреди давно заброшенного поля.

– Без двадцати десять, – ответил Макврайс и усмехнулся. Бледный призрак его былой циничной усмешки.

Стеббинс кивнул.

– Гаррати, дождь зарядил на весь день?

– Думаю, да. Очень похоже.

Стеббинс опять медленно кивнул:

– Я тоже так думаю.

– Давайте будем идти, пока не уйдем от дождя, – неожиданно предложил Макврайс.

– Хорошо. Спасибо.

Они продолжали идти, причем почему-то в ногу, хотя боль по-разному скрутила всех троих.

В Массачусетс они вошли всемером: Гаррати, Бейкер, Макврайс, с трудом передвигающийся скелет по имени Джордж Филдер, Билл Хафф («с двумя «ф», как он прежде сказал Гаррати), долговязый мускулистый парень Миллиган, чье состояние пока, по-видимому, не вызывало опасений, и Стеббинс.

Позади остался восторженный рев толпы, собравшейся у перекрестка. Нудный дождь продолжался, не усиливаясь и не ослабевая. Весенний ветер завывал и хлестал Идущих со всей бездумной жестокостью молодости. Со зрителей он срывал кепки, они взмывали в белесое небо, как «летающие тарелки», и описывали в воздухе круги.

Совсем недавно – сразу после исповеди Стеббинса – Гаррати почувствовал противоестественную легкость во всем теле. Ноги, казалось, вспомнили, какими они были раньше. Боль в шее и спине уходила, как при анестезии. Гаррати чувствовал себя альпинистом, преодолевшим последний подъем и вышедшим на вершину, в переменчивый мир облаков, в холодный солнечный блеск, в пьянящий разреженный воздух… Туда, откуда можно двигаться только вниз… лететь со скоростью свободного падения.

Фургон ехал чуть впереди. Гаррати увидел светловолосого солдата, скорчившегося в кузове под полотняным зонтом. Он старался выбросить из себя всю боль, все муки, вызванные холодным дождем, и передать их слуге Главного. Блондин безразлично разглядывал его.

Гаррати оглянулся на Бейкера и увидел, что тот страдает от сильнейшего носового кровотечения. Его щеки были перепачканы кровью, и с подбородка стекала кровь.

– Он умирает, да? – спросил Стеббинс.

– Конечно, – отозвался Макврайс. – Они все умирали или умирают. Это для тебя новость?

Резкий порыв ветра швырнул дождевые струи им в лицо, и Макврайс зашатался. Заработал предупреждение. Толпа продолжала приветствовать Прогулку. Казалось, ничто не могло пронять толпу, она оставалась глуха. Хотя по крайней мере сегодня было меньше фейерверков. Хотя бы этому безобидному удовольствию дождь помешал.

Они обогнули большой холм, и сердце Гаррати дрогнуло. До него донесся слабый возглас Миллигана.

Дальше дорога шла между двух высоких холмов, как будто между двух торчащих кверху женских грудей. Холмы были усеяны народом. Идущие шли как бы между двух высоких людских стен.

Внезапно напомнил о себе Джордж Филдер. Его череп поворачивался влево-вправо на шее-палочке.

– Они нас сожрут, – забормотал он. – Упадут на нас и нас сожрут.

– Не думаю, – коротко возразил Стеббинс. – Никогда не было такого, чтобы…

– Они нас сожрут! Нас сожрут! Нассожрут! Сожрут! Сожрут! Нассожрутнассожрут…

Джордж Филдер стал описывать на дороге громадные неровные круги и размахивать руками как сумасшедший. Глаза его горели ужасом, как у мыши, попавшей в мышеловку. Гаррати показалось, что какая-то электронная игра вдруг слетела с катушек.

– Нассожрутнассожрутнассожрут…

Он орал на самой высокой ноте, но Гаррати едва слышал его. Рев толпы отчаянно бил по барабанным перепонкам. Гаррати даже не услышал выстрелов, принесших Филдеру билет; он слышал только вопль, изрыгаемый Глоткой Толпы. Тело Филдера неуклюже, но вместе с тем изящно сплясало посреди дороги румбу: каблуки колотили асфальт, корпус извивался, плечи подергивались. Затем, явно устав плясать, он сел на дорогу, развел ноги и так и умер сидя; подбородок его опустился на грудь, как у мальчика, который заигрался в песочнице и встретил Песочного человека[33]33
  Согласно германским поверьям, Песочный человек приходит к детям по вечерам и сыплет им в глаза песок, отчего они засыпают. Этот образ переосмыслен в сказке Э. Т. А. Гофмана «Песочный человек».


[Закрыть].

– Гаррати, – заговорил Бейкер. – Гаррати, у меня кровь.

Холмы остались позади, и Гаррати теперь слышал его – с трудом.

– Да, – сказал он. Говорить так, чтобы кто-то услышал, было нелегко.

У Арта Бейкера из носа хлестала кровь. Щеки и шея покрылись коркой запекшейся крови. Даже воротник рубашки пропитался кровью.

– Это не очень страшно, правда? – спросил Бейкер. Он плакал от страха. Он знал, что это страшно.

– Нет, не очень, – ответил Гаррати.

– Дождь теплый, – говорил Бейкер. – Я же знаю, это все дождь. Это все дождь, правда, Гаррати?

– Правда, – с горечью сказал Гаррати.

– Я хотел бы приложить лед, – сказал Бейкер и отошел. Гаррати проводил его взглядом.

Билл Хафф («через два «ф») получил билет без четверти одиннадцать, а Миллиган – в половине двенадцатого, сразу после того, как в воздух из толпы взвились сразу шесть «летающих блюдец». Гаррати ожидал, что Бейкер получит билет раньше, чем Миллиган или Хафф, но Бейкер продолжал идти, несмотря на то что уже вся верхняя часть его рубашки пропиталась кровью.

Голова Гаррати уже играла джаз. Дейв Брубек, Телониус Монк, Каннонболл Эддерли – музыка, которую все втихаря слушают, когда вечеринка становится слишком шумной и пьяной.

Как будто бы он когда-то был любим, как будто бы он когда-то и сам любил. Но сейчас в его голове играла музыка, мама стала не более чем дополнением к шубе, Джен сделалась всего лишь манекеном. Все кончено. Даже если он победит, если ему удастся переиграть Макврайса, Стеббинса и Бейкера, все равно все кончено. Он никогда не вернется домой.

Он уже плакал. Зрение затуманилось, ноги начали заплетаться, и он упал. Твердый асфальт, отвратительно холодный, но на нем удивительно хорошо отдыхать. Он получил два предупреждения прежде, чем сумел подняться, и заковылял, как краб. Ему удалось заставить ноги работать.

Бейкер шел вперед зигзагами, словно пьяный. Макврайс и Стеббинс шагали рядом, опустив головы. Гаррати вдруг решил, что они сговариваются убить его, так же, как когда-то давно некто по фамилии Баркович убил безликого статиста по фамилии Рэнк.

Он заставил себя ускорить шаг и догнал их. Они безмолвно расступились, давая ему возможность оказаться между ними. (Перестали говорить обо мне, ага? Ведь вы говорили. Думали, я не догадываюсь? Думали, я сошел с ума?) И все же он чуть-чуть успокоился. Ему хотелось быть с ними, оставаться с ними до самой смерти.

Они прошли под транспарантом, который показался Гаррати квинтэссенцией безумного абсурда Вселенной, квинтэссенцией хохота мировых сфер. Транспарант гласил: 49 МИЛЬ ДО БОСТОНА! ВЫ ДОЙДЕТЕ! Он засмеялся бы, если бы мог. Бостон! Совершенно нереальное, неправдоподобное слово.

Бейкер вновь оказался рядом.

– Гаррати!

– Что?

– Уже?

– Как?

– Мы уже, да? Гаррати, пожалуйста.

Бейкер умоляюще смотрел на Гаррати. Как бык на бойне.

– Да. Уже. Мы уже, Арт. – Гаррати понятия не имел, о чем пытался заговорить Бейкер.

– Сейчас я умру, Гаррати.

– Понятно.

– Если ты победишь, окажешь мне одну услугу? Боюсь просить других. – Бейкер широким жестом указал на дорогу, как будто на ней оставалось еще несколько десятков участников Прогулки. С дрожью Гаррати подумал, что они, возможно, и вправду здесь, призраки всех участников идут с ними рядом, и Бейкер увидел их в свои последние минуты.

– Что угодно.

Бейкер положил руку ему на плечо, и Гаррати вдруг разрыдался. Казалось, сердце лопнуло у него в груди и вытекало теперь наружу вместе со слезами.

– Свинцовый, – сказал Бейкер.

– Пройди еще чуть-чуть, – попросил Гаррати сквозь слезы. – Пройди еще чуть-чуть, Арт.

– Нет, не могу.

– Понятно.

– Может быть, увидимся, – сказал Бейкер и рассеянно стер кровь с лица.

Гаррати шел, наклонив голову, и плакал.

– Не смотри, когда они будут стрелять, – попросил Бейкер. – Обещай мне.

Гаррати кивнул. Он был не в силах говорить.

– Спасибо. Ты был мне другом, Гаррати. – Бейкер попытался улыбнуться, потом вслепую протянул правую руку, и Гаррати сжал ее обеими руками.

– Потом и не здесь, – добавил Бейкер.

Гаррати закрыл лицо руками. Ему пришлось наклониться, чтобы не застыть на месте. Каждый всхлип отдавался в нем такой болью, какой до сих пор Прогулка ему не приносила.

Он рассчитывал, что не услышит выстрелов. Но он их услышал.

Глава 18

Объявляю нынешнюю Долгую Прогулку завершенной. Дамы и господа, граждане, перед вами ваш победитель!

Главный

Они находились в сорока милях от Бостона.

– Гаррати, расскажи нам что-нибудь, – попросил Стеббинс. – Расскажи что-нибудь такое, что отвлекло бы нас от наших бед.

Стеббинс невероятно постарел; он в самом деле стал стариком.

– Да, – сказал Макврайс. Он тоже состарился и высох. – Расскажи, Гаррати.

Гаррати медленно переводил взгляд с одного на другого, но не видел на их лицах ничего, кроме беспредельной усталости. Его душевный подъем давно миновал; отвратная, ноющая боль возвращалась.

Он закрыл глаза. Когда он открыл их после долгой паузы, то увидел, что мир двоится перед ним и весьма неохотно встает на место.

– Хорошо, – сказал он.

Макврайс три раза торжественно хлопнул в ладоши… У него три предупреждения; у Гаррати одно; у Стеббинса – ни одного.

– Однажды жил-был…

– Эй, вашу мамашу, кто хочет послушать сказку? – проговорил Стеббинс.

Макврайс хихикнул.

– Вы будете слушать меня? – сварливо сказал Гаррати. – Вы хотите меня слушать или нет?

Стеббинс споткнулся и налетел на Гаррати. Оба получили предупреждения.

– По мне, какая угодно сказка лучше, чем никакой.

– Вообще-то это не сказка. Если действие в ней происходит в небывалом мире, это еще не значит, что это сказка. Это не значит…

– Ты будешь рассказывать или нет? – сердито спросил Макврайс.

– Однажды, – начал Гаррати, – жил-был Белый рыцарь. И отправился он в Священный Поход. Он вышел из замка и в скором времени вошел в Заколдованный лес…

– Рыцари ездят на лошадях, – поправил его Стеббинс.

– Хорошо, он проехал на коне через Заколдованный лес. Проехал. Потом у него было много необыкновенных приключений. Он победил несколько тысяч гоблинов и троллей, убил чертову уйму волков. Верите? Наконец он добрался до королевского дворца и попросил разрешения пригласить на прогулку леди Гвендолин, Королеву фей.

Макврайс гоготнул.

– Король воспротивился, так как он считал, что все рыцари на свете недостаточно хороши для его дочери Гвен, великой Королевы фей, но Королева фей так полюбила Белого рыцаря, что пригрозила отцу, что убежит в Дикие леса, если… если…

Его накрыла темная волна забытья, и он почувствовал, что уплывает. Крики толпы представлялись плеском морских волн в длинной, сужающейся пещере. Потом это ощущение стало медленно уходить.

Он огляделся. Голова Макврайса упала на грудь, и он, быстро засыпая, направился к зрителям.

– Эй! – закричал Гаррати. – Эй, Пит! Пит!

– Оставь его, – сказал Стеббинс. – Ты дал слово, как и мы все.

– К черту, – бросил Гаррати, подбежал к Макврайсу и потряс его за плечи.

Макврайс выпрямился, посмотрел на него сонным взглядом и улыбнулся:

– Нет, Рей. Пора присесть.

Грудь Гаррати наполнилась ужасом.

– Нет! Не так!

Макврайс вновь посмотрел на него, опять улыбнулся и покачал головой. После этого он сел на асфальт, скрестив ноги. Гаррати решил, что он похож на побитого толпой монаха. Белый шрам резко выделялся в промозглых сумерках.

– Пит! – завопил Гаррати.

Он попытался поднять Макврайса на ноги, но тот был слишком тяжел. Макврайс даже не смотрел на него. И вдруг двое солдат оттащили от него Макврайса. И прицелились ему в голову.

– Нет! – закричал Гаррати. – Меня! Меня! Убейте меня!

Вместо пули он получил третье предупреждение.

Макврайс открыл глаза и снова улыбнулся. А через мгновение его уже не было в живых.

Теперь Гаррати шел вперед бессознательно. Слепые его глаза смотрели на Стеббинса, а тот с любопытством глядел на него. Гаррати провалился в орущую пустоту.

– Окончи сказку, – сказал Стеббинс. – Окончи сказку, Гаррати.

– Нет, – сказал Гаррати. – Не буду.

– Тогда пошли, – сказал Стеббинс с победоносной улыбкой. – Если души действительно существуют, то его душа еще здесь. Ты можешь его догнать.

Гаррати взглянул на Стеббинса и сказал:

– Я зарою тебя в землю.

Ох, Пит, думал он. И у него уже не оставалось слез.

– Ты? – переспросил Стеббинс. – Увидим.

В восемь часов вечера они проходили через Данверс, и Гаррати наконец понял. Прогулка почти окончена, потому что победить Стеббинса невозможно.

Я слишком долго думал об этом. Макврайс, Бейкер, Абрахам… Они не думали, они просто шли. Как будто все это естественно. Да это же естественно. В каком-то смысле это самая естественная вещь в жизни.

Он тащился вперед. Глаза выкатились из орбит. Нижняя челюсть отвисла, и дождевая вода лилась ему в рот. В какой-то смутный, страшный момент ему показалось, что он видит кого-то, кого он знает, знает как самого себя, манящую и плачущую фигуру, движущуюся впереди в темноте. Но что с того? Он уже не может идти.

Гаррати решил, что он скажет Стеббинсу. Стеббинс шел впереди; теперь он заметно прихрамывал. Он выглядел явно изнуренным. Гаррати очень устал, но уже не боялся. Он чувствовал себя нормально.

Он заставил себя ускорить шаг и в конце концов поравнялся со Стеббинсом.

– Стеббинс, – окликнул он.

Стеббинс повернул голову и посмотрел на него, но глаза его какое-то время ничего не видели. Затем он протянул руку и вцепился в рубашку Гаррати. Толпа протестующе закричала, но только Гаррати находился достаточно близко к Стеббинсу, чтобы заметить ужас в его глазах. Ужас и тьму, и потому только Гаррати понял, что Стеббинс ухватился за него в последней отчаянной попытке найти помощь.

– Ох, Гаррати! – закричал он и упал.

Рев толпы достиг апокалиптического масштаба. Грохот рушащихся гор, грохот землетрясения. Этот грохот мог бы уничтожить Гаррати и уничтожил бы, если бы Гаррати слышал. Но он слышал только собственный голос.

– Стеббинс! – отчаянно завопил он, наклонился над Стеббинсом, присел на корточки. Каким-то образом ему удалось перевернуть его. Стеббинс все еще смотрел ему в глаза, но отчаяния во взгляде уже не осталось. Голова безжизненно перекатилась набок.

Гаррати поднес сложенную ковшиком руку ко рту Стеббинса.

– Стеббинс! – вновь позвал он.

Но Стеббинс был мертв.

Гаррати потерял к нему интерес. Он поднялся на ноги и пошел вперед. Над землей разнеслись приветственные крики, в небо взметнулись огни фейерверков. Впереди взревел мотор джипа.

Никаких машин на дороге нет, придурок. Тебя могут пристрелить за такую галлюцинацию.

В джипе неподвижно стоял Главный. Он поднял руку в приветственном жесте. Он готов исполнить первое желание, всякое желание, любое желание, смертное желание. Он готов выдать Приз.

Они пристрелили мертвого уже Стеббинса, и Гаррати в одиночестве шел по дороге туда, где джип Главного остановился у белой центральной линии, туда, где Главный уже выходил из машины, шагал ему навстречу, а на его добродушном лице ничего нельзя было прочитать из-за темных очков.

Гаррати шагнул в сторону. Он не один на дороге. Впереди идет темная фигура и манит его за собой. Он знает этот силуэт. И узнает наверняка, если приблизится. Кого еще он не сумел пережить? Барковича? Колли Паркера? Перси Как-его-там? Кого?

– ГАРРАТИ! – орала возбужденная толпа. – ГАРРАТИ, ГАРРАТИ, ГАРРАТИ!

Может быть, Скрамм? Или Гриббл? Или Дейвидсон?

Рука легла ему на плечо. Он раздраженно стряхнул ее. Темная фигура манила его к себе, приглашала плюнуть на дождь, приглашала подойти ближе и принять участие в игре. И вправду, пора начинать. Так еще долго идти.

Вытянув руки перед собой, словно прося о милостыне, Гаррати шел вперед, за темной фигурой.

И когда рука снова легла ему на плечо, он где-то нашел силы и побежал.