Текст книги "В западне"

Глава 21

Сидя в своей комнате в общежитии ФБР, расположенном на территории казарм Морской пехоты в Куантико, Харрисон Рональд просматривал утренний выпуск «Пост» в поисках сообщения об обнаруженном трупе Айка Рэндольфа. Все статьи в газете в основном касались покушения. И еще поминутному отчету о состоянии Буша, а также приводились интервью с людьми, которые когда-либо с ним встречались.

Поначалу Форд решил, что ничего нет, но в конце концов он обнаружил статью на странице Б-7 – целых три абзаца:

«В воскресенье утром наряд военной полиции при обходе периметра форта Мак-Нэйр обнаружил сильно обгоревшее тело неизвестного чернокожего мужчины, убитого выстрелом в голову».

Ладно, это все же лучше, чем идея с анонимным звонком, хотя Форд был уверен, что кто-то надоумил полицейских пойти туда.

Это его разочаровало. Похоже, что Фримэн и его ребята, учитывая их любовь к чтению, никогда так и не увидят эту пустяковую заметку. Никто из всей их шайки не тратил и доллара в месяц хоть на какое-нибудь чтиво. Если статья не занимает половину первой полосы и не мозолит глаза во всех газетных киосках, они никогда ничего не узнают.

Разве что одна или две телестанции подхватят эту новость и сообщат о ней, когда у них кончится информация о Джордже Буше.

Он швырнул газету на стол.

Все наперекосяк. Посещение Большого жюри откладывалось. Хупера нет – он гоняется за убийцей по всему Мэриленду и северной Виргинии. Фрэдди недосягаем в здании Дж. Эдгара Гувера, а он изнывает от безделья здесь, пытаясь понять, что творится в маленьком шустром мозгу Фримэна Мак-Нэлли.

Ничего хорошего, это точно. После того, как он не появился сегодня ночью на работе, кто-то наверняка проверил его квартиру. Хорошо, что он догадался оставить «мустанг» на стоянке перед перекрестком. Этот простак Фрэдди хотел забрать его в лабораторию ФБР. Харрисон без обиняков объяснил Хуперу и Фрэдди все, что он думает об их интеллектуальных способностях. Его исчезновение не пройдет незамеченным для Фримэна Мак-Нэлли. Да, что он там говорил Толстяку Тони Ансельмо – все можно узнать, если знаешь, у кого спросить, и имеешь достаточно денег?

Харрисон посмотрел в окно на подстриженную лужайку и аккуратно подрезанные деревья.

День стоял пасмурный. Облачно, похоже, будет дождь.

А он сидит открыто на виду у всех – был бы только бинокль. Харрисон Рональд закрыл ставни и потянул за шнур, чтобы опустить жалюзи.

Затем во весь рост растянулся на кровати.

Десять месяцев в пекле, а он до сих пор боится. Кончится это когда-нибудь?

* * *

– Ты смотрел сегодня телевизор? – спросил Отт Мергенталер Джека Йоука в понедельник утром. Он стоял в дверях своего кабинета, держа в руке пачку газет. Ежедневно приходя утром на работу, Отт прочитывал «Нью-Йорк таймс», «Чикаго Геральд трибюн» и «Лос-Анджелес таймс».

– Минут пятнадцать, наверное.

– Эти идиоты канонизируют Буша, а он и не собирается умирать. Я посмотрел панегирик Эн-Би-Си за утренним кофе. Если Буш останется жив, у нас впервые в Белом доме появится святой. Демократы в таком случае могут не утруждать себя съездом в 1992 году.

– Разве ты не слышал? Демократы поговаривают о том, чтобы выставить в девяносто втором году кандидатуры Дональда Трампа и Леоны Хэлмсли.

– Прекрати паясничать! Я не шучу. Мне наплевать, сколько слез и патоки прольют эти телевизионные прощелыги после его смерти, если он, конечно, умрет. Но если нет, нам придется жить с политиком, при одном упоминании о котором вся общественность будет лить слезы умиления. Святой Джордж! Тьфу! Меня тошнит от этого.

– О, я не думаю, что все будет так уж плохо, – возразил Джек Йоук. – У людей короткая память. К девяносто второму году республиканцы будут тратить миллионы, пытаясь напомнить избирателям, что Джордж Буш фактически отдал жизнь за свою страну.

– Гм! Бог мой, надеюсь, ты прав. Эта страна прекратит свое существование, если мы начнем хорошо относиться к политикам. Точно так же она перестанет существовать, если у нас останется всего лишь одна влиятельная партия. – И Мергенталер прошествовал в сторону своего застекленного кабинета.

* * *

В понедельник утром по всей Америке колесо коммерции едва проворачивалось, если не остановилось вообще. Родители позволили детям не ходить в школу и сами остались дома, сказавшись больными. Телевидение выжидало. От побережья до побережья опустели все улицы, магазины и промышленные предприятия – все принимали участие в национальной драме, неотрывно следя за говорящими головами на экранах телевизоров.

Повседневные программы были оттеснены на задний план. Каждый факт, слух, каждую новость о покушении или о состоянии Президента передавали по нескольку раз, специалисты обсуждали проблему поиска преступников, политики слонялись из одной телекомпании в другую, убеждая зрителей, что штурвал государственной машины находится в надежных руках, и призывая публику к благоразумию.

Однако никто не объяснил, почему необходимо призывать публику к благоразумию. Свое возмущение выразили лишь несколько престарелых леди, позвонивших на телевидение и с горечью в голосе посетовавших на то, что их любимые мыльные оперы вовремя не появились на экране. И тем не менее, звонков оказалось гораздо меньше, чем ожидалось.

Помимо разговоров о личности убийцы и мотивах покушения постепенно стал вводиться новый элемент. Поначалу очень осторожно, в виде эксперимента, на экране появился Дэн Куэйл.

В семь тридцать утра он уже находился в зале для прессы Белого дома, чтобы попасть в прямой эфир всех утренних программ. Произнес несколько заранее приготовленных фраз, а затем в сопровождении многочисленной охраны и мотоциклистов отбыл в военно-морской госпиталь в Бетезде для встречи с лечащим врачом Президента, поскольку Буш все еще находился в коматозном состоянии.

К полудню все программы только и говорили, что о Куэйле. Его жена, дети, родители, его школьные учителя и бывшие профессора из Индианы – все прошли перед камерой, произнося нужные слова. А кто не нашел таких слов – не попали в эфир.

Все телекомпании придерживались практически одного направления. Существовавшее прежде мнение о Куэйле как о человеке легкомысленном и недалеком, вытеснялось тщательно подобранными для эфира словами и фотографиями. Куэйла подавали в президентском свете, говоря о нем совершенно иные вещи. Этим утром бросалось в глаза отсутствие шуточек в его адрес, колкостей, предложений опубликовать на первой полосе его последние перлы, что неизменно сопутствовало освещению в прессе его деятельности с тех самых пор, как Буш избрал его в качестве кандидата в вице-президенты.

В отделе новостей «Пост» Отт Мергенталер, заметив коллективный настрой на ретуширование имиджа Куэйла, начал звонить всем влиятельным политическим деятелям и издателям, пытаясь выяснить, откуда дует ветер.

В Пентагоне, в Объединенном штабе, Тоуд Таркингтон тоже обратил на это внимание. А когда Тоуд что-нибудь подмечал, он немедленно ставил об этом в известность всех окружающих. Сегодня, на его новом рабочем месте, все слушатели оказались старше его по возрасту, званию, и опыта имели больше, но это никак не могло повлиять на манеру поведения болтуна Тоуда.

– У-у, ребята, скажу я вам, они готовят нашего Дэни к большому делу. Им следует включить телевизор в палате у Джорджа. Стоит ему все это увидеть, как он тут же выпрыгнет из кровати и помчится в Белый дом.

– Мистер Таркингтон, – примирительно произнес полковник ВВС, – не могли бы вы?..

– Это неудачная шутка, не так ли? Трепещущий Дэн Куэйл? Гордость Национальной гвардии Индианы? Позовите меня, когда начнется реклама. Я пойду куплю немного кукурузных хлопьев.

– Брось, Тоуд, – вмешался Джейк Графтон. – Тебе нечем заняться?

– Да, сэр. Вы же знаете, на случай непредвиденных обстоятельств я занимаюсь подготовкой плана переоборудования всех А-6 в самолеты для распыления дефолианта, чтобы можно было обработать в Южной Америке все поля, где выращивают коку. Я уже придумал, если смешать его с бензином, можно просто носиться над полями, открыв сливные заглушки в топливных баках и…

– Займитесь делом.

– Слушаюсь, сэр.

* * *

Судье Снайдеру было не меньше семидесяти. Редкие волосы, большой живот и огромные мясистые руки. Высокого роста – под метр девяносто – он казался еще выше из-за своей неуклюжей походки, присущей некоторым высоким людям. До сих пор все, кто впервые встречался с судьей Снайдером, отмечали его поразительное сходство с корявым вековым дубом. Даже его собственная жена использовала это сравнение, когда описывала его новым знакомым. Молодые адвокаты с модными длинными прическами, выступавшие на процессах с его участием, наделяли его еще одним эпитетом – сквернослов, хотя никто никогда не слышал, чтобы он допустил крепкое выражение в присутствии своей жены. Он явно не принадлежал к поколению чинных, застегнутых на все пуговицы и ездивших на «мерседесах» адвокатов из крупных фирм, которые составляли большинство среди представителей этой профессии, проходивших перед ним в зале суда.

Когда в понедельник в десять утра Танос Лиаракос вошел в кабинет судьи, телевизор в кабинете работал, а Снайдер читал газету. Откинувшись на спинку своего массивного вращающегося кресла, он держал газету широко развернутой перед собой.

Кабинет был забит книгами, повсюду валялись папки с делами, на стене за его спиной висела вышивка в рамке. На фоне изящных розовых и белых цветов кто-то вышил слова «Суди виновных».

Когда дверь закрылась, судья Снайдер опустил угол газеты и с удивлением посмотрел на посетителя.

– Почему вы не дома, Лиаракос, не смотрите в этот проклятый телевизор вместе со всеми?

– Насмотрелся уже, ваша честь, – последовал ответ.

– Я тоже. Выключите этот дурацкий ящик, пожалуйста, сделайте милость.

Лиаракос выключил телевизор и опустился на стул. Из кармана пальто он вынул конверт, извлек его содержимое и протянул судье.

Снайдер неохотно сложил газету и положил ее перед собой на стол, после чего прочел документ, переданный ему Лиаракосом.

– Прокурор видел? – коротко спросил он.

– Да, сэр.

– И что сказал?

– Он не желает высказываться. Сказал, что полагается на ваше решение.

– Я знаю, что он полагается на мое решение. Но прежде чем его вынести, я хочу знать, собирается ли он его оспаривать.

– Нет. Не собирается.

– Итак, причины вашего отказа? – спросил судья, держа листок большим и средним пальцами и слегка покачивая им в воздухе.

– Это личный мотив. Я не думаю, что смогу адекватно представлять Альдану и поэтому прошу меня простить. В этом городе найдется дюжина компетентных, опытных адвокатов, специализирующихся на уголовных делах, и Альдана может позволить себе выбрать любого из них. Черт, он может нанять их всех.

– Все же, почему?

– Это личное.

– На той неделе был у меня здесь один молокосос с таким же ходатайством. Дело оказалось в том, что он считал своего клиента виновным. Надеюсь, у вас ничего похожего на ерунду вроде этой?

– Нет. Это личное.

– Вы больны?

– Нет.

– Нелады с законом?

– Нет, сэр.

– Ходатайство отклонено. – Снайдер бросил листок через стол и тот опустился прямо перед Лиаракосом, который следил за его полетом, не отрывая от него глаз.

– Дело в моей жене. Она наркоманка, употребляет кокаин.

– Сочувствую. Но какое это имеет отношение к ходатайству?

Лиаракос поднял руки, но тут же их опустил. Открыл было рот, но передумал и посмотрел на свои руки.

– Я хочу выйти из игры. Я не могу в таком состоянии защищать его. Ему нужна хорошая защита, а я не могу предоставить ему такую.

– Бляха-муха, – сказал судья Снайдер. – Кто из адвокатов в наше время не имеет друзей, которые бы не употребляли хоть что-нибудь. Все эти придурки баловались травкой в колледже. Они посещали разные вечеринки и кто-то всегда держал для гостей сахарницу, полную порошка, для тех, кто уже привык. Возможно, я уже старый хрыч, но я, черт побери, еще в курсе того, что происходит. У половины адвокатуры такие же проблемы, или что-то в этом роде.

Заметив выражение, застывшее на лице Лиаракоса, судья Снайдер немного смягчил свой тон.

– Послушайте. Если я удовлетворю ваше ходатайство, новый адвокат Альданы придумает пятьдесят причин, по которым ему потребуется масса дополнительного времени для изучения обстоятельств дела и составления документов, и я вынужден буду это время ему дать. А правительство хочет, чтобы суд над Альданой состоялся как можно быстрее, по многим причинам, включая внешнюю политику и наши отношения с Колумбией. Это стоящие причины, на мой взгляд. Я предлагаю вам переговорить с клиентом. Скажите ему то, что вы сказали мне. Если он согласен на другого адвоката, это его дело. Сидеть его заднице. Но новый адвокат не получит ни одного лишнего дня сверх того, что имели вы. И это тоже скажите Альдане.

– Я уже разговаривал с ним, – сказал Лиаракос. – Он хочет меня.

– Вы сказали ему, что ваша жена употребляет кокаин?

– Да, сказал.

Судье не терпелось узнать, какова была реакция Альданы, но он сдержался. Это адвокатская тайна. Он поерзал в кресле, пристраиваясь поудобнее, и слегка приподнял бровь.

– Он лишь рассмеялся, – пробормотал Лиаракос. Затем встал и прошелся по комнате.

Взяв в руки свод законов, он продолжил:

– Мне, вероятно, не стоило бы говорить об этом, но я скажу. У меня возникло впечатление, что ему все равно, кто его адвокат. Очевидно, он думает, что суд никогда не состоится.

– У меня был однажды такой пес, – сказал, судья Снайдер и сделал паузу. – Упорно гадил на ковер. Урок для него оказался очень болезненным. В конце концов до него дошло.

* * *

В два часа того же дня вице-президент Куэйл проводил пресс-конференцию. Телевизионная статистическая служба позже сообщила, что ее, по сравнению с предыдущими, смотрело наибольшее за всю историю американского телевидения число телезрителей.

Когда Куэйл появился в свете юпитеров и взглянул на море устремленных в его сторону лиц, он без труда справился с собой, решили его помощники, находившиеся в соседнем помещении и наблюдавшие за происходящим по монитору. Он выглядел спокойным, уверенным и ответственным и начал с зачитывания короткого заявления, в котором выражались всеобщее возмущение действиями лица или лиц, покушавшихся на жизнь Президента, а также решимость правительства найти преступников и предать их правосудию. Помощники удовлетворенно кивали после каждой его фразы. Вице-президент репетировал эту маленькую речь примерно четверть часа, и теперь она прошла без осечки, решили они.

Однако первый же вопрос оказался неожиданным и поверг в ужас помощников и Уильяма С. Дорфмана, толстый живот которого свисал через брючный ремень прямо в монитор. Капли пота блестели у него на лбу.

– Мистер вице-президент, группа, назвавшаяся «подлежащими выдаче», в которую входят известные колумбийские наркокороли, только что заявила о своей ответственности за покушение на Президента Буша. Есть ли у правительства доказательства, которые могли бы подтвердить или опровергнуть это заявление?

В этот момент аудитория увидела тот самый застывший взгляд широко раскрытых глаз, который один вдохновленный таким зрелищем журналист окрестил однажды «взглядом оленя, застигнутого светом автомобильных фар».

– Я… Я не слышал этого, – после паузы ответил Куэйл. – Это только что стало известно?

– Да, сэр. Из Медельина. Из Колумбии.

– Действительно, мне это неизвестно, – неуверенно повторил Куэйл. – Мы проводим расследование. Ищем свидетелей и тому подобное, но я не знаю. Э-э… конечно, группы преступников и душевнобольных могут заявлять все, что угодно. Посмотрим.

Тот же журналист задал следующий вопрос.

– Как прореагирует правительство, если заявление «подлежащих выдаче» окажется правдой?

– Я не знаю, соответствует ли оно действительности. Как я сказал, преступники могут говорить все, что им заблагорассудится. Если это правда, я не знаю. Мы… э-э… я считаю, что пока не следует говорить о том, что мы должны делать.

За стеной Дорфман энергично кивал головой. Ему удалось убедить вице-президента в необходимости удерживаться от каких-либо определенных шагов по любым вопросам. Чем дольше, тем лучше.

– Почему, – задал вопрос другой корреспондент, – до сих пор не арестованы виновные в этом преступлении?

Куэйл был готов к такому вопросу.

– Различные правоохранительные ведомства в пределах своей компетенции заняты поисками людей, которые стреляли в Президента. Я удовлетворен методами их деятельности и количеством привлекаемых сил. Мы сообщим о результатах, когда их получим. Если это не поставит под угрозу успех дальнейшего расследования.

– Считаете ли вы, – спросила одна из корреспонденток, – что способны соответствующим образом выполнять нелегкие обязанности, которые вы только что приняли на себя?

– Да. Я… я думаю, что смогу сделать то, что потребуется. Я надеюсь, как и все остальные, что Джордж Буш быстро поправится и сможет снова приступить к исполнению своих ответственных обязанностей. – Это вице-президент сказал вполне искренне, что произвело определенное впечатление, подумал Дорфман. Вариант был тщательно отрепетирован. – Пожалуй, никто сильнее меня не желает, чтобы Джордж Буш выздоровел. Я молюсь за него и надеюсь, что каждый американец поступает так же.

Когда все закончилось, Дорфман во главе всей команды устремился к кабинету, прорычав по пути своему помощнику:

– Добудьте мне копию этого проклятого пресс-релиза «подлежащих выдаче». И еще одну для представителей ЦРУ и Госдепартамента. Я хочу знать, мать вашу, что происходит и какого черта пресса получила его раньше нас. Я хочу знать это прямо сейчас!

Во время совещания, которое состоялось после пресс-конференции, Куэйл располагался в центре, где обычно сидел Буш, и говорил мало. Вокруг стола расположились директора ЦРУ, ФБР и ДЕА, помощник госсекретаря – сам госсекретарь погиб в катастрофе, – Генеральный прокурор и глава секретной службы. Дорфман сидел рядом с Куэйлом. В основном говорил он и, как обычно, был довольно резок.

– Это действительно так? «Подлежащие выдаче» на самом деле стоят за этим?

Никто не знал.

– Ради Бога, нам это необходимо знать, и как можно раньше.

– Мы пытаемся выжать все возможное из наших осведомителей. Вскоре все прояснится.

– Нажмите посильнее. Мы должны выяснить, кто стоит за этой попыткой покушения, и арестовать их. Сейчас общественность затаила дыхание. Правительство не может продолжать нормальную работу, пока девяносто процентов всех сообщений в газетах и в эфире касаются покушения и жертв. Поэтому те, кто совершил его, должны быть выявлены как можно быстрее. Найдите их.

После совещания Дорфман остался переговорить с Дэном Куэйлом, человеком, которого он презирал бы, если бы имел время об этом думать, а времени у него как раз и не было. Дорфман находился в центре Вселенной, а все остальные просто вращались вокруг него на своих орбитах. У него никогда не хватало терпения на общение с людьми, которых природа, в отличие от него, обделила в интеллектуальном плане, и недалекие бездельники, беззаботно дрейфовавшие по жизни и вкушавшие от ее щедрот, всегда вызывали в нем нескрываемое презрение. В данный момент ему приходилось сдерживать себя в общении с Куэйлом, хотя, на его взгляд, тот заслуживал иного.

– Это заявление «подлежащих выдаче», – тихо начал он, – настоящий политический динамит. Уверен, что сию минуту кто-нибудь уже выступает за вторжение в Колумбию. Один неверный шаг, и колумбийцы начнут серию политических убийств на наших улицах. Помните ту неразбериху с заложниками в Иране десять лет назад?

Куэйл прекрасно помнил.

– Но если мы не примем меры, не предпримем решительные шаги, чтобы одолеть этот хаос, народ обвинит вас в некомпетентности. Что бы вы ни делали, одним покажется этого слишком мало, а другим – слишком много.

– Я немного разбираюсь в политике, – сказал Куэйл, которого Дорфман слегка раздражал. Он не любил, когда его во всем опекают, а Дорфман относился к нему именно так. Последние два года Куэйл старательно его избегал.

Дорфман продолжал, стараясь придать своим словам больше убедительности.

– При Президенте моя роль состояла в том, что я изображал плохого чиновника, твердолобого, который всегда говорит «нет». Я полагаю, что до выздоровления Президента и возвращения его к своим обязанностям вам следует продолжать использовать меня в том же духе. Доверьте мне роль плохого. Когда появятся положительные результаты, вы возьмете ответственность на себя.

– Это могло сойти для Джорджа Буша, но не для меня, – возразил Дэн Куэйл. – Тем более в такое время. Народ считает меня некомпетентным, легкомысленным. – Дорфман попытался прервать его, но Куэйл продолжал. – Я не намерен позволить вам остаться де-факто Президентом, а самому в это время сосать лапу. Так не пойдет.

– Я знаю, сэр. Я просто предлагаю. А решаете вы.

Куэйл прищурил свои невинные голубые глаза и посмотрел на Дорфмана, не мигая.

– Уважаемый глава администрации, я хочу быть с вами до конца откровенным. Все знают, что в 1988 году вы хотели стать кандидатом в вице-президенты, но Буш выбрал вместо вас меня. Все знают, что вы хотите занять этот пост в 1992 году. И все, включая меня, подозревают, что вы подталкиваете Президента к тому, чтобы он избавился от меня.

– Это не так, – возразил Дорфман, и его лицо покраснело.

– Я не думаю, что сейчас настал подходящий момент для перетряски команды Буша, по крайней мере до тех пор, пока мы не будем знать, когда Президент сможет приступить к своим обязанностям. Но, – добавил Куэйл, – для этой команды будет лучше, если она добьется каких-либо результатов.

* * *

В четыре часа дня у Таноса Лиаракоса состоялось непродолжительное свидание в камере со своим клиентом, Чано Альданой. Охранник находился снаружи, и они были одни. Лиаракос давно подозревал, что эти камеры для свиданий прослушиваются, но сегодня он не подал и вида, что догадывается об этом.

– Ваши коллеги в Колумбии заявили о своей ответственности за попытку покушения на Джорджа Буша.

Альдана только хмыкнул. Что-то похожее на выражение удовлетворения промелькнуло на его мясистом лице.

– Так это действительно они сделали? Или кого-нибудь наняли для этого?

– Какое вам до этого дело, мистер американский адвокат?

– Я ваш защитник. Я хочу знать, несете ли вы ответственность за попытку покушения на жизнь Президента.

Альдана фыркнул. Его губы искривились в ухмылке.

– У вас две дочери, так? Как там их зовут, дайте вспомнить, о да! Сюзанна и Лиза. А теперь послушайте меня очень и очень внимательно, мистер Танос Лиаракос, богатый американский адвокат с чистыми белыми руками. Вы скажете этим людям, что если они не отправят меня обратно в Колумбию, погибнет еще больше американцев. Вы глупцы, живущие в мире снов. Я собираюсь показать вам жестокую правду. Если вы меня надуете, если не сделаете в точности то, что я вам сказал, у вас не будет больше Сюзанны и Лизы. – Альдана щелкнул пальцами. – Вы поняли меня, мистер Лиаракос?

– Охрана! Охрана! Я ухожу. – Лиаракос забарабанил в дверь, затем непроизвольно вытер ладони о брюки.

– Вам лучше серьезно отнестись к моим словам, – свистящим шепотом произнес Альдана. – Если вы думаете, что мне не добраться до вас или ваших дочерей, это будет вашей последней ошибкой. Я достал Джорджа Буша. Я смогу достать любого на этой планете. Вы поняли?

Дверь отворилась, и Лиаракос вышел, не оборачиваясь назад, чтобы не видеть торжествующее лицо Чано Альданы.

Идя по коридору, он снова вытер ладони о брюки, затем рукавом провел по лицу. Увидев на двери надпись, обозначавшую мужской туалет, он нырнул туда. У него возникло непреодолимое желание помочиться.

* * *

Прокурор Уильям Бейдер и Танос Лиаракос застыли на стульях в неудобном положении напротив сидевшего за столом Генерального прокурора Гидеона Коэна. Лиаракос прямо из камеры отправился в кабинет прокурора, и они вдвоем пришли сюда, в Министерство юстиции. Лиаракос только что закончил свой рассказ.

– Чего же он ожидает от американского правительства? – спросил Коэн, недоверчиво подняв брови.

– Что его отправят обратно в Колумбию, – коротко ответил Лиаракос. – Я вам уже говорил.

– Нет.

Генеральный прокурор откинулся назад и посмотрел на Лиаракоса. Адвокат выдержал его взгляд.

– Я хочу получить защиту для своих дочерей, – произнес, наконец, Лиаракос.

– Отправьте их к дедушке с бабушкой.

– Не говорите ерунды! Эти люди всюду найдут. Я верю сукиному сыну! Я хочу получить защиту.

– Два агента ФБР.

– Круглые сутки. В школе и не отходя ни на шаг. Ежедневно каждую минуту.

– Пока сойдет. – Коэн кивнул. – Но мы лишим Альдану возможности общаться с внешним миром. Вы единственный, кто с ним будет говорить.

Лиаракос недоверчиво усмехнулся.

– Это только кажется. Но на самом деле с ним будут контактировать тюремные надзиратели. Его будут кормить. Они ему расскажут о том, что происходит. Он им станет угрожать или подкупит. Как вы с этим справитесь?

– Куантико, – предложил Бейдер. – Пусть морские пехотинцы подержат его в своем расположении. А остальных заключенных убрать.

– Есть возражения, адвокат? – спросил Коэн.

– Пусть так. – Лиаракос встал.

– Не так скоро, – остановил его Коэн, выпрямившись в своем кресле. – Я хочу, чтобы вы поговорили с ФБР. Он заявляет, что берет на себя ответственность за четыре убийства и попытку убийства Президента. Угрожает другим. Вам придется повторить все это слово в слово под присягой.

– Нет, я не сделаю этого. Я имею право не говорить то, что сообщил мне клиент.

– Отклоняется, – возмутился в ответ Коэн.

– К черту! Я отказываюсь от защиты, и вам придется искать другого адвоката, чтобы защищать этого минетчика, а судья Снайдер пусть делает, что хочет. Я передал вам все, что хотел дать знать мой клиент. И все. Сообщите в ФБР, в Белый дом, всем, кому считаете нужным. Теперь все эти каштаны ваши. Со мной покончено. Я ухожу. – И Лиаракос ушел.

Не успела за адвокатом закрыться дверь, как Коэн уже звонил в ФБР.

* * *

В полночь Генри Чарон запер дверь своей квартиры на Гэмпшир-авеню и спустился по лестнице вниз на улицу. Он прошел квартал пешком до своей машины, сел и аккуратно выехал со стоянки. Было пасмурно и сыро. Намного холоднее, чем прежде, возможно, пойдет снег. Чарон оделся по погоде. Теплое нижнее белье, туристические ботинки, свитер и теплая куртка. Под тонкие кожаные перчатки он надел пару хирургических резиновых перчаток, на всякий случай.

Тщательно соблюдая правила дорожного движения, Генри Чарон доехал до Национального аэропорта и там поставил машину на долгосрочную стоянку. Въездную квитанцию сунул в карман рубашки и, не выходя из машины, осмотрелся. Минуты три у него ушло, чтобы выбрать подходящий автомобиль. Он уже собрался выходить, как на стоянке появился очередной клиент. Дождавшись, пока водитель уйдет, Чарон выбрался из своей машины, тщательно ее запер, а ключи положил в карман брюк. Выбранная им машина оказалась «тойотой». Чтобы попасть внутрь, ему потребовалось полминуты. Он просунул тонкий и плоский металлический крючок между стеклом и уплотнителем в дверце водителя и осторожно пошарил им, пока не зацепил в нужном месте. Затем потянул вверх. Кнопка замка, щелкнув, поднялась.

Оказавшись внутри, он пощупал под ковриком. Не повезло. Ключ, конечно, не обязательно нужен, но с ним удобнее. Заглянул в пепельницу, в бардачок, в отделение для кассет. Запасной ключ лежал под кассетой с записью «Грэйтфул дэд».

Машина завелась с первой попытки. Бензина полбака.

При выезде со стоянки Чарон протянул служащему квитанцию и добавил доллар. Тот в это время слушал свой портативный радиоприемник. Передавали новости. Служащий забрал квитанцию, и в этот момент Чарон услышал, как по радио назвали имя Дэна Куэйла. Как только деревянный шлагбаум поднялся, Чарон прибавил обороты. Служащий даже не взглянул на него.

Оказавшись в Сильвер-Спринг, он быстро нашел нужный дом, укрывшийся за высокими кленами и пышными соснами. Машин на улице не было. Он проехал до угла и повернул на главную авеню, запоминая повороты, затем развернулся и возвратился обратно.

Сбросив скорость, Чарон осмотрел дом в поисках светящихся окон. Он обнаружил одно в нижнем этаже, сквозь опущенные шторы свет едва пробивался.

Не выключая двигатель, Чарон поставил рычаг передач в положение «стоянка». Снял кожаные перчатки и положил их на соседнее сиденье.

Автоматический пистолет лежал в одном кармане куртки, в другом находился глушитель. Повернув глушитель шесть раз, он установил его в нужное положение. Магазин, как и патронник, проверять не стал, зная, что все в полной готовности.

Открыв дверцу, он выбрался из машины и легонько притворил ее за собой, так, чтобы погас свет в салоне.

Кирпичное крыльцо, маленькая кнопка звонка. Звонок прозвучал где-то в глубине дома.

Дул холодный ветер, тихо завывая в верхушках сосен. Этот звук ему всегда нравился. Но в данный момент он пропустил его мимо ушей, пытаясь уловить сквозь него совершенно иные звуки: человеческие голоса, шум моторов и стук дверец автомобилей.

Ничего.

Дверь открылась. На пороге стоял мужчина лет шестидесяти с большим животом в рубашке с коротким рукавом. Он выглядел совсем как на фотографии в «Ньюсуик» на прошлой неделе.

Хорошо, подумал Чарон, на этот раз действительно повезло.

– Да? – спросил мужчина, вопросительно наклонив голову.

Чарон выстрелил ему прямо в середину груди. Пистолет издал хлопающий звук, негромкий, с металлическим цоканьем. Когда мужчина упал, Чарон выстрелил в него снова. Человек лежал в прихожей на боку, его ноги судорожно скребли по полу. Чарон перешагнул через лежащее тело и выстрелил ему прямо в голову.

Затем закрыл за собой дверь и вернулся к машине.

В этот момент раздались голоса.

– Папа! Папа! – звала женщина.

Уже сидя в машине, Чарон увидел, как на втором этаже зажегся свет.

Он передвинул рычаг передач на одно деление назад, оглянулся через плечо и задним ходом начал сдавать в сторону светлого пятна на дороге под уличным фонарем. Машин по-прежнему не было.

Чарон выехал на улицу и со скоростью двадцать пять миль в час поехал по направлению к авеню. Он взглянул на часы. Два часа девятнадцать минут.

В три ноль пять при въезде на стоянку в Национальном аэропорту он взял из автомата квитанцию и поставил машину точно на то же самое место, откуда ее брал. Сунул ключ в отделение для кассет, запер машину, после чего отправился в здание аэропорта выпить чашку кофе.

Прошло не меньше часа, прежде чем он на своей машине снова проехал мимо служащего и отдал ему квитанцию, которую только что получил при въезде. Не стоило обращать на себя внимание парня, отдавая ему две краткосрочные квитанции в одну и ту же ночь. Второй раз он мог и посмотреть на водителя. Вряд ли бы он запомнил меня, криво усмехаясь, подумал Чарон. Никто не запоминает.