Текст книги "Наследие предков. Tod Mit Uns"

Загорский, внимательно слушавший все это, сглотнул тяжелый ком, возникший в горле. Поднялся и, сделав глубокий вдох, открыл дверь. Постоял в нерешительности и шагнул в свою квартиру.

Тигран посмотрел на Риту. В ее глазах были слезы. Она не сводила своего взгляда с Баграмяна.

– Это правда? – шепнула она.

Тигран кивнул:

– Да.

– И то, что ты не помог тому ребенку? Тоже правда?

– Тоже…

Она решительными шагами преодолела оставшиеся ступеньки и двинулась вслед за Александром.

Тигран вскочил.

– Рита, послушай, я…

– Оставь меня! – резко дернула рукой она и зашла в квартиру.

Баграмян растерянно смотрел ей в след. Затем досадливо взмахнул руками:

– Вот бабы, а…

* * *

Конечно, в квартире побывали мародеры. И не раз. Однако крупногабаритные вещи остались. Видимо, ближайшее поселение выживших находилось достаточно далеко, чтобы пытаться утащить туда шкаф, диван или что-то в этом роде. Все, что осталось в доме, валялось в совершенном беспорядке. Вещи покрывал внушительный слой гнилой опавшей листвы, которую заносило сюда ветрами в течение не одного осеннего сезона. Появление одного из бывших обитателей этого жилища возмутило обитателей нынешних. Рой больших крыс рванулся изо всех углов, ища более укромное и надежное убежище от незваных гостей. Загорский медленно обошел комнаты и кухню. Заглянул в ванную комнату. При этом он постоянно сжимал в кулаке свою куртку на груди, словно пытался сжать собственное сердце, готовое разорваться от вида того, во что превратился его дом. В этом хаосе абсолютного беспорядка было совершенно не разобрать, могут ли здесь находиться останки его родителей. И он боялся даже пытаться найти хоть какой-нибудь намек на их присутствие в тот роковой миг, когда цивилизация канула в бездну.

Возможно, родители были заняты его поисками, и их не было дома. Ведь во дворе нет отцовской машины. А значит, смерть настигла их где-то в другом месте. Но не здесь. Так ему было бы спокойнее. Ведь повзрослевший Саша понимал, что не выдержит, если наткнется здесь на останки матери или отца. Он просто умрет от разрыва сердца.

Загорский вошел в спальню родителей и стал разгребать мусор возле их кровати. Под кроватью, как он и надеялся, заваленный гнилой листвой и крысиным пометом, находился старый черный дипломат. Они извлек его и осторожно открыл.

Исследованиями подземного наследия прежних хозяев этой земли начал заниматься еще его дед. Потом и отец перенял это увлечение, которое досталось Александру, видимо, по наследству с отцовскими генами. Однако отец никогда не поощрял Сашу в его увлечении. Даже ругал его и не позволял трогать его собрание записей, распечаток и ксерокопий каких-то документов. Дело в том, что еще будучи студентом, его отец с друзьями так же отправились исследовать какие-то старые немецкие казематы. Два его друга бесследно исчезли там…

И вот теперь, после всего хаоса, обрушившегося на мир, после долгих лет и всего того, что даже вообразить сложно, младший Загорский добрался до отцовской коллекции исследований, начатых еще его дедом. И он верил, что здесь таится ключ ко многим тайнам подземелий.

Саша стал осторожно перебирать ворох бумаг. Вот распечатка из интернета…

– Тигран! – позвал он и обернулся. Позади была Рита, какая-то непривычно суровая и хмурая. Дальше, в коридоре, облокотившись на стену, стоял Баграмян.

– Чего? – тихо отозвался он.

– Они сказали, что корабль назывался «Дигнидад»?

– Кажется, да.

– Здесь отец распечатал статью об этом из интернета.

– Это все, что ты искал?

– Похоже, что да. Все нужные мне бумаги в этом дипломате.

– Тогда идем вниз. Морпехам расскажешь про этот динигад.

– Дигнидад.

– Пофиг. Идем.

* * *

Андрей Михеев курил возле бронетранспортера и наблюдал, как вышедший из дома Загорский ворошит в дипломате бумаги.

– Я не понимаю, при чем тут Чили? – наконец произнес он.

– Неужели не ясно? – хмыкнул Александр. Бумаги, казалось, унесли его в другой мир, где нет никакого разрушенного Калининграда и разоренного фамильного гнезда. Где нет мыслей о погибших родителях. Он с головой погрузился в то, чем был увлечен всю свою жизнь. – Когда Третий рейх пал, очень многие нацисты, боясь возмездия, бежали. И очень многие – в Южную Америку. «Дигнидад» – это колония в Чили. Очень закрытая. О ней было мало что известно. Тем более, что долгие годы в Чили правил Пиночет, и мировой общественности вообще ничего не было известно о поселениях беглых нацистов в этой стране.

– Ты хочешь сказать, что эти странные пришельцы из Чили?

– Я хочу сказать, что их корабль называется так же, как колония Пауля Шефера[24]24
  Пауль Шефер – основатель поселения «Дигнидад» (ныне «Вилла Бавария»). В 2006 году приговорен к 20 годам тюремного заключения за сексуальные преступления против детей и их пытки. Также обвинен в многочисленных похищениях и убийствах политических противников режима генерала Пиночета.


[Закрыть].

– И кто он? Известный нацист?

– О его нацистском прошлом тут ничего не сказано. Но известно, что Шефер остался без глаза на Восточном фронте. Тот парень, что подобрал корабль, на котором работал мой отец, был беглым рабом из этой колонии. Вот почему отец заинтересовался этой историей.

– А чего они сюда приперлись?

Загорский умолк и замер, уставившись на какую-то ксерокопию, задержавшуюся в его руках.

– Санька, слышь? Чего затих-то? – насторожился Михеев. – Чего ты там нарыл?

– Это копия какой-то докладной записки майора СМЕРШ[25]25
  Контрразведывательная структура «Смерть шпионам», созданная в СССР во время Великой Отечественной войны. Подчинялась лично Иосифу Сталину.


[Закрыть] Еремеева.

– И кто это?

– Мой прадед… Тут написано… Оберфюрер Конрад… При попытке захватить его бронеавтомобиль облил себя и перевозимые им документы бензином и поджег…

– Не повезло чуваку. И что?

– Помимо обгоревшего трупа Конрада, его водителя и низшего чина СС, являвшегося, видимо, телохранителем, в бронемашине обнаружен труп штатского… По обрывкам обгоревших документов установили, что это аккредитованный иностранный журналист… – Загорский замолчал и поднял взгляд на пехотинца. – Гражданин Республики Чили.

Михеев задумчиво смотрел на Александра. Затем пожал плечами:

– Ну, я все равно связь не улавливаю. Девяносто лет прошло.

– Мой прадед занимался поисками некоего объекта «Валгалла», предположительно находящегося в Восточной Пруссии. Потом эту работу прикрыли. Появились данные от агентуры в Берлине, что этот объект был дезинформацией, отвлекающей на себя значительные силы советской разведки и контрразведки. А операция по задержанию Конрада была связана именно с поисками «Валгаллы». Но во время бегства он уничтожил и архив, и себя. Причем, судя по этому документу, у сгоревших трупов были прострелены черепа. У водителя и чилийца пули в голове из одного пистолета. Того, что нашли у чилийца. У охранника и оберфюрера – пули из пистолета Конрада. То есть Конрад и чилиец застрелили свидетелей и застрелились сами, поняв, что выхода нет, и их обложили наши. А бронемашина сгорела, потому что внутри было очень много горючего. Слишком много для салона бронемашины. И архив был на какой-то специально промасленной бумаге, чтобы ни клочка не осталось.

– А зачем в это вмешиваться иностранному журналисту? Он был под защитой международного права, – развел руками Андрей. – Вышел бы и поднял руки вверх.

– Рихард Зорге[26]26
  Рихард Зорге (1895–1944) – советский разведчик немецкого происхождения. Работал в Японии. Казнен японцами в 1944 году.


[Закрыть] тоже был журналистом, – усмехнулся Тигран. – В то время самая распространенная легенда для тайных агентов.

– А разве Чили была союзницей Германии в ту войну?

Загорский мотнул головой:

– Нет. Но с девятнадцатого века в Чили обосновалось очень много переселенцев из Германии и, особенно, из Восточной Пруссии. У них были давние связи.

– Так эти-то сейчас зачем приплыли?

– Объект «Валгалла», – развел руками Александр.

– Но ведь ты сам сказал, что это был миф. Дезинформация.

Загорский поднялся и пристально посмотрел на морпеха.

– А если нет?

Глава 13
Разговорчивый язык

– Это каким дурным ветром тебя сюда занесло? – недобро усмехнулся Стечкин, пристально глядя на Пауля Рохеса.

– Простите, я не совсем понимаю…

– Как вы здесь оказались, если вы и правда из Чили?

– Приплыли на корабле.

– Слышь, мил человек, ты тут в игры с нами не играй. Дурака не валяй…

– Я знаю. Нам много говорили о варварской жестокости русских по отношению к пленным, – мрачно проговорил Пауль.

– Что? Что ты сказал? – привстал майор. – Это кто же тебе такое наговорил, урод?

– Остынь, Василич, – одернул его прапорщик. – Им же, небось, мозги промыли, перед тем как сюда отправить. Пропаганда, понимаешь.

Недобро сопя, Стечкин взглянул на своего сослуживца и снова сел на свой стул.

– Можешь не сомневаться: надо будет – начну пытать. Надо будет – кости переломаю и ногти выдерну. Так что говори четко и ясно. Зачем вы приплыли?

– За наследием основателей.

– Что за наследие?

– Это известно только нашему командованию.

– Кто такие основатели?

– Основатели закрытых колоний Третьего рейха. Я вырос в одной из таких.

– И кто они? – еще больше нахмурился Стечкин.

– Вы же должны понимать… Когда разгром Третьего рейха был лишь делом времени и в руководстве рейха это понимали, начались разработки законсервированных на особый период планов эвакуации достояния империи. Однако люди, что руководили этими проектами, были разобщены некоторыми факторами. К примеру, были те, кто хотел заключения сепаратного мира с Британией и США в пользу открытия совместного фронта против Советов. Были те, кто разочаровался в Адольфе Гитлере как в лидере нации и рейха за его ошибки, приведшие к катастрофе. Но были и те, кто всегда оставался верен фюреру. Между группировками начались интриги и вражда. Это сыграло не лучшим образом в отношении эвакуации многих важных вещей. В итоге носителей идей, знаний и тайн рейха разбросало по всему миру.

– Например? Ну, про Чили я понял. Где еще?

– Вам что-нибудь говорят такие имена, как Вернер фон Браун? Или Отто Скорцени? Фон Браун с группой своих инженеров и офицеров СС обосновался в США и впоследствии стал отцом и руководителем всей американской ракетной и космической программы.

– Американцы его поймали, – усмехнулся Стечкин.

– Если бы он не хотел, его бы не поймали. Просто фон Браун решил для себя, что работать на американцев будет лучшей долей. И тогда остальные потеряли тот сегмент знаний, что отвечал за ракетную программу рейха. Скорцени бежал в Испанию. В то время там правил Франко. Позже Скорцени спутался с израильской разведкой. Однако этим он не только обезопасил себя от их мести, но и стал поставщиком важной информации для тех основателей, что осели в Аргентине и Чили. Но были и те, кто практически порвал с остальными и обосновался в Антарктиде.

– Даже так?

– Представьте себе. Наиболее многочисленные поселения и колонии рейха были именно в Южной Америке. И многие функционируют до сих пор. Например, наша колония. Последние перед большой войной годы новые Чилийские власти, правда, пытались покончить с нами. Но за долгие годы мы крепко культивировались там. Во времена генерала Пиночета мы тесно сотрудничали с его секретной службой ДИНА. Это дало нам нужные связи и силу, которые не подвели нас и после прихода к власти в Чили гнилых либералов.

– Как вы сотрудничали? – прищурился майор.

Пауль замолчал, опустив взгляд.

– Чего молчишь, Гомес?

– Я Рохес. У нас, к примеру, или на вилле Гримальди, существовали тайные пыточные центры для политзаключенных. Промышленный подход к умерщвлению людей и уничтожению их останков.

– От суки, а! – прорычал Шестаков.

– Тихо Эдик, – теперь майор успокаивал товарища. – Глянь на него, он, кажись, чурается такой правды. Стыдно да, Педро?

– Я Пауль. Не могу сказать, что такие вещи вызывают у меня гордость за предков. Я легионер, но не маньяк. Хотя должен признать, что опыты доктора Менгеле, которые он продолжил у нас, положительным образом сказались на нашей медицине.

– Менгеле? – вскочил Шестаков. – Уж не Йозеф ли Менгеле?

– Слышали о нем? – удивился Рохес.

– Да об этом упыре весь мир слышал!

– Да, после той войны он некоторое время скрывался у нас.

Прапорщик процедил несколько грубых ругательств и снова присел.

– Откуда у вас такое оружие и каски? Тоже основатели привезли? – спросил Стечкин, прикуривая.

– К вашему сведению, шлемы М35 были приняты на вооружение в армиях некоторых южноамериканских стран до последнего времени. Там их много, и мы их получали. Тем более, что они напоминали нам об утерянном рейхе. А оружие… Ну, в некоторых колониях, в том числе и у нас, поначалу были налажены небольшие производства на оснастке, что удалось эвакуировать из Германии. Потом их свернули, но произведенное оружие долго хранилось на наших складах.

– А бронетехника?

– Бронетехники у нас не было. Только после катастрофы мы смогли добыть некоторое количество для своих нужд. То, что принадлежало раньше аргентинским и чилийским военным.

– Откуда по-русски так говоришь?

– Нас учили в центре подготовки. Обязательными были английский и немецкий языки, а дополнительно учили французскому или русскому, на выбор. Это повелось еще с тех пор, когда мы пытались под видом чилийских коммунистов-социалистов, страдающих от Пиночета, засылать через Кубу агентов в вашу страну. Я слышал, что в этом участвовали даже люди из американской разведки и службы черных операций. Но нам постоянно мешали агенты из коммунистической Германии, пока она еще существовала. Они постоянно возникали вокруг наших колоний. И проникали внутрь. Но когда Восточную Германию поглотила Западная, архивы ШТАЗИ[27]27
  ШТАЗИ – министерство государственной безопасности ГДР.


[Закрыть] по нашим базам, к нашему счастью, сразу исчезли. Даже в Западной Германии у нас были высокопоставленные друзья. Ну а потом мы перестали этим заниматься. Ушел Пиночет, и нам стало не до того. Но обучение языку практиковали всегда.

– И отчего же ты выбрал именно русский язык?

– Я всегда хотел прочитать Достоевского в оригинале.

– Ишь ты!

– Почему бы и нет? – ухмыльнулся Рохес.

– Складно поешь, – кивнул Шестаков. – Только это все отступление от главного. Какова ваша численность? Только не вздумай врать!

– Врать? Вы понимаете, что я могу назвать вам любую цифру, и у вас нет совершенно никакой возможности проверить ее достоверность? Не так ли? Ваши наблюдатели на берегу едва ли смогут что-то подтвердить. После сегодняшней засады наши люди наверняка приняли дополнительные меры предосторожности, и ваши наблюдатели едва ли смогут еще раз подобраться так же близко, как этим утром.

– А если я сейчас паяльную лампу принесу, назовешь ведь численность? – оскалился прапорщик.

– Вы, конечно, можете меня пытать. Ломать кости. Выдергивать, как угрожали, ногти. Но даже в этом случае ваши сомнения относительно любой названной мною цифры так и останутся…

– Ты так уверен в себе, Гомес? – прищурился Стечкин. – Ладно, Эдик, неси свою лампу. И сапожный инструмент прихвати. Будем по-другому разговаривать. А там посмотрим, что делать с твоими сведениями. Насколько они будут сомнительны…

Шестаков кивнул и, поднявшись со скрипучей кровати, направился к двери.

– Постойте! – повысил голос пленный. – Вы уже допустили одну ошибку. Не делайте новую!

– Ошибку? Это ты о чем? – майор слегка наклонил голову.

– Это я о боевом столкновении, которое произошло между вами и нами.

– То есть мы ошиблись, отразив атаку вооруженного врага? Ты это хочешь сказать, Педро? – засмеялся Стечкин.

– Вы ошиблись, убив перед этим нашего человека на берегу. Мы сюда пришли не для войны. Мы пришли за наследием основателей. Вы сами вмешались и первыми пролили кровь.

– Вы пришли, вооруженные до зубов. Водрузили свой флаг на моем полигоне. На нашей территории. Это нынче так проводятся гуманитарные миссии?

– Мы вооружены, потому что такова действительность. Вы вообразить себе не можете, с какими существами нам приходилось сталкиваться. Вы, видимо, слабо представляете, каких монстров на земле породила былая катастрофа.

– А некоторые монстры, я смотрю, остались и с прежних времен. Так?

– Послушайте. Есть еще время исправить ситуацию. Я в недавнем бою не участвовал. Но те, кому посчастливилось вернуться из него живыми, говорили, что вы дрались как истинные легионеры национал-социализма…

– Как ты сказал? – нахмурился Стечкин. – Легионеры национал-социализма? Мои парни дрались так, как и подобает драться русскому морпеху. Понял, мучачос?

– Мы уважаем сильного и стойкого противника. Но мы не объявляли вам войну. У нас есть еще шанс объединиться. Понесенные нами потери горьки и невосполнимы. Но если вы примкнете к нам, то это будет верный шаг, выгодный как для нас, так и для вас.

Майор и прапорщик переглянулись. Стечкин потер подбородок.

– А ты кто такой, чтобы предлагать нам альянс? Кто тебя уполномочил?

– Никто не уполномочил. И я не занимаю настолько высокое положение в иерархии легиона. Но я знаю нужды нашего братства. И я знаю, что альянсы с теми, кто сумел доказать свою жизнеспособность в бою и в нынешних условиях, для нас гораздо важнее, чем вражда с таковыми.

– А если я тебе, нацистская твоя рожа, скажу, что у меня в колонии помимо славян, которых ваш дедушка Адольф считал неполноценными, есть еще представители восемнадцати национальностей? И даже еврей. Сразу морщиться начнешь или будешь играть в миссионера и дальше?

Пленник усмехнулся и покачал головой:

– Неужели вы думаете, что мы сейчас хватаемся за расовую теорию, как за воздух? Я же вам говорил, офицер СС Отто Скорцени сотрудничал с израильской разведкой. У нас в легионе есть люди, на четверть или даже на треть являющиеся индейцами. Расовая теория изжила свое, в большей степени. Не важно, кто вы: русский, немец или филиппинец. Вы доказали свою жизнестойкость в испытаниях этих лет. Это главное.

После того, как Рохес договорил, Шестаков громко кашлянул в кулак. Стечкин понял этот сигнал: прапорщик о чем-то хочет с ним поговорить. Незамедлительно и приватно.

– Ладно, повременим с пытками, дружок, – кивнул Павел и крикнул в сторону двери: – Боря! Капитан!

Через секунду возник Колесников.

– Здесь я…

– Уведи нашего гостя и закрой, до особого распоряжения. Ну и пожрать ему чего-нибудь дай.

– Есть!

Майор проводил взглядом людей, которые в данном разговоре могут быть лишними, и когда он и Шестаков остались в помещении одни, взглянул на прапорщика.

– Эдик, что такое? Вроде наш «язык» разговорился не на шутку, даже без твоей паяльной лампы, а ты вдруг прервал беседу. Что-то не так?

– Ну, – Шестаков потеребил седые волосы на затылке. – Как сказать…

– Да говори как есть.

– Что ты думаешь о его предложении, командир?

– О том, чтобы заключить с ними альянс?

– Да.

– Бред это, дружище.

– Отчего же?

– Ну, во-первых, кто он такой, чтобы ставить подобные вопросы и делать такие предложения? Обычный кнехт. Рядовая пешка. Во-вторых, Эдик, даже если он не пытается нам пыль в глаза накидать, какой может быть с ними, к лешему, альянс? Ты их символику видел? И мы с ними уже столкнулись в бою. Наши парни погибли!

– Командир, дай теперь я скажу, – вздохнул Шестаков. – Первое. Мы не совсем разобрались в их иерархии, чтобы судить, рядовой он кнехт или его слово имеет какой-то вес в их структуре. Второе. Ты уж извини, но бой этот завязался всего по одной причине: ты положил на пляже их бойца. Мы первыми открыли огонь.

– Черт возьми, Эдик, и ты туда же?! Тот боец и открыл первым огонь!

– Но первую кровь пролили мы. И это была их кровь. Я так же, как и ты, скорблю по нашим парням. Но их солдат мы положили много больше.

– И что? Нам стыдиться того, что выучка у нашей боевой дружины лучше, чем у них? Извинения теперь попросим? Или дадим им счет уравнять?!

– Да ты не кипятись, командир. Я это к тому, что мы сейчас не в такие времена живем, чтобы шибко привередничать. Особенно нам здесь.

– Поясни.

– Да что тут пояснять? От Балтийска до Янтарного местность заражена отравой с моря. Мы здесь в аду. И ресурсы, что мы черпаем на уцелевших складах Балтийской базы и инженерного батальона, – они ведь не возобновляемые. У Пионерской общины воздух куда чище, они там даже охотятся. Однако примкнуть к ним мы не можем. У них ограниченное пространство, самим едва хватает. Пятый форт? Места много, но нам там не рады. Пока мы можем торговать и с теми, и с другими. Но ведь рано или поздно топливо и прочий хлам со складов иссякнут. И нам нечего будет им предложить в обмен на продовольствие. А здесь такой шанс изменить баланс сил. Если есть хотя бы призрачный шанс заключить союз с этими пришельцами, то его надо рассмотреть как оптимальный вариант. Подумаешь, свастики. Подумаешь, нацистская колония. Ты вот о чем поразмысли. Мы живем на этой земле не одно поколение. Но, похоже, что в этой земле осталось нечто, что настолько важно в нынешних условиях, что заставило этих людей пересечь практически половину земного шара. И это в наше-то время! Ну не забавы же ради они пересекли океан и экватор, верно? Так разве плохо, что и мы с этого наследия что-то сможем поиметь?

– Ты говоришь о изменении баланса сил в нашем регионе с их помощью? – прищурился майор.

– Именно. Но не обязательно силой оружия. Возможно, и при помощи тех ресурсов, что кроются за этим загадочным наследием основателей.

– Дружище, я поверить не могу, что ты это серьезно! Да, мы оказались здесь в весьма скверной ситуации и просрочили все мыслимые сроки выживания в данном бункере. Но черт тебя дери, и Пятый форт и Пионерский… Это ведь все наши люди! Мы ведь один народ.

– Командир, давай без патетики, а?

– Что ты имеешь в виду?

– Про один народ, Паша. Когда это мы были одним народом? Когда это мы были едины? Быть может, наши деды, которые жизни и здоровье клали ради общего светлого будущего, это и видели. Только что получили в сухом остатке? Сначала развал страны. Все поделились. На бедных и богатых. Белых, красных, черных, голубых. На столичных и провинциалов. Все друг другу волками были. Даже не по национальному и религиозному принципу. Все морочили друг другу голову. Старались нагреть. Обокрасть. От вшивого таксиста до президента с его чертовым парламентом. А потом что стало, когда вся эта чертовщина началась? Это с ними мы единый народ? Кто там, в Пятом форте? Кто там, в Пионерском? Вот мы здесь с тобой и гвардейцами этими, до конца тебе преданными, – единый народ. И мы должны думать о том, как нам выживать дальше. Если для этого мы сможем использовать каких-то южноамериканских Чингачгуков со свастиками вместо перьев, то почему бы и нет?

– Мы с тобой не один уже десяток лет знакомы, прапорщик. Но когда я слышу от тебя такое, у меня возникает чувство, что я вижу тебя сейчас впервые.

– Василич, я понимаю. Ты офицер. Привык всегда напрямки и напролом. Но в нашей ситуации надо быть еще и политиком. А политика – это гибкость и поиск любых альтернатив. Оценка выгоды. Подумай об этом.

Стечкин какое-то время недоуменно смотрел на своего сослуживца. Человека, умудренного богатым жизненным и военным опытом. Старше него по возрасту никого в колонии не было, и с ним считались все. В том числе и те, кто старше лишь формально. Старше лишь с точки зрения воинских званий.

– Эдик, дорогой ты мой, – усмехнулся майор. – А ты не подумал, что он нам просто голову морочит? Ты не подумал, что, если и возможен такой альянс, они кинут нас при первой же возможности? Кинут и, что еще вернее, ударят ножом в спину. Ты этот вариант не рассматривал?

– Конечно, рассматривал, командир, – покачал головой старый прапорщик. – А кто тебе сказал, что при первой же возможности ударить в спину и кинуть их еще раньше не сможем и мы?