Текст книги "Юный эколог. Система работы в старшей группе детского сада. Для работы с детьми 5-6 лет"

Опять лето

То холод, то ветер ледяной, то вдруг солнышко выглянет, и станут дни теплые, тихие. И тогда кажется: неожиданно лето вернулось.

Из-под травы цветы выглянули, желтые одуванчики, первоцветы. В воздухе порхают бабочки, комары-толкуны кружатся легкими столбиками. Выскочит откуда-то птичка-малышка, крошечный бойкий подкоренник, дрыгнет хвостиком и запоет – да так задорно, так звонко!

А с высокой ели тихонько и грустно – точно капельки падают в воду – жалостно прозвенит нежная песенка запоздалой пеночки-теньковки: «Тё-тёнь-ка! Тё-тёнь-ка!»

И забудешь, что зима скоро.

В. Бианки

Прячутся…

Холодно становится, холодно!

Прошло красное лето…

Стынет кровь, вялыми становятся движения: одолевает дремота.

Хвостатый тритон все лето прожил в пруду, ни разу не вылезал из него. Теперь вскарабкался на берег, побрел в лес. Нашел гнилой пень, скользнул под кору, свернулся там в клубочек.

Лягушки, наоборот, скачут с берега в пруд. Ныряют на дно, забиваются поглубже в тину, в ил. Змеи, ящерицы прячутся под корни, зарываются в теплый мох. Рыбы стаями громоздятся в омутах, в глубоких подводных ямах.

Забрались в щелочки, скважинки коры, в трещины стен и заборов бабочки, мухи, комары, жуки. Муравьи закупорили все ворота, все входы-выходы своего высокого стовратого города. Забрались в самую глубину его, жмутся там в кучи, потесней, – застывают так.

Голодно становится, голодно!

Холод не так страшен тем животным, у которых кровь горячая, – зверям, птицам. Лишь бы пища была: поел – словно печечку в себе затопил. Но с холодом приходит и голод.

Скрылись бабочки, мухи, комары, нечего стало есть летучим мышам. Они прячутся в дупла, в пещеры, в расселины скал, под крышу на чердаках. Повисают там вниз головой, прицепившись за что-нибудь коготками задних лапок. Запахиваются, как плащом, своими крыльями – засыпают.

Скрылись лягушки, жабы, ящерицы, змеи, улитки. Спрятался еж в свое травяное гнездо под корнями. Барсук реже выходит из норы.

В. Бианки

Приспособился

Поздней осенью медведь выбрал себе место для берлоги на склоне холма, заросшего частым ельничком. Надрал когтями узкие полоски еловой коры, сложил их в яму на холме и сверху накидал мягкого мху. Подгрыз елочки вокруг ямы так, что они образовали над ней шалаш. Залез туда и заснул спокойно. Но не прошло и месяца, как лайки нашли его берлогу, и он едва успел убежать от охотника. Пришлось лечь прямо на снегу, на слуху. Но и тут его разыскали охотники, и опять он чуть спасся.

И вот спрятался мишка в третий раз, да так, что никому и в голову не пришло, где его надо искать.

Только весной обнаружилось, что он отлично выспался высоко на дереве. Ствол этого дерева был когда-то сломан бурей. А верхние ветки его росли прямо вверх, в небо. Они образовали вокруг сломанного ствола как бы огромную корзину. Летом орел натаскал сюда хворосту и мягкой подстилки, вывел здесь птенцов и улетел. А зимой догадался забраться в это гигантское гнездо потревоженный в своей берлоге медведь.

В. Бианки

Хвосты

Прилетела Муха к Человеку и говорит:

– Ты хозяин над всеми зверями, ты все можешь сделать. Сделай мне хвост.

– А зачем тебе хвост? – говорит человек.

– А затем мне хвост, – говорит Муха, – зачем он у всех зверей, – для красоты.

– Я таких зверей не знаю, у которых хвост – для красоты. А ты и без хвоста хорошо живешь.

Рассердилась Муха и давай Человеку надоедать: то на сладкое блюдо сядет, то на нос ему перелетит, то у одного уха жужжит, то у другого. Надоела, сил нет! Человек ей и говорит:

– Ну, ладно! Лети ты, Муха, в лес, на реку, в поле. Если найдешь там зверя, птицу или гада, у которого хвост для красоты только привешен, можешь его хвост себе взять. Я разрешаю.

Обрадовалась Муха и вылетела в окошко.

Летит она садом и видит: по листу Слизняк ползет. Подлетела Муха к Слизняку и кричит:

– Отдай мне твой хвост, Слизняк! Он у тебя для красоты.

– Что ты, что ты! – говорит Слизняк. – У меня и хвоста-то нет: это ведь брюхо мое. Я его сжимаю да разжимаю, – только так и ползаю. Я – брюхоног.

Муха видит: ошиблась, и полетела дальше.

Прилетела к речке, а в речке Рыба и Рак – оба с хвостами. Муха к Рыбе:

– Отдай мне твой хвост! Он у тебя для красоты.

– Совсем не для красоты, – отвечает Рыба. – Хвост у меня – руль. Видишь: надо мне направо повернуть – я хвост вправо поворачиваю; надо налево – я влево хвост кладу. Не могу я тебе свой хвост отдать.

Муха к Раку:

– Отдай мне твой хвост, Рак!

– Не могу отдать, – отвечает Рак. – Ножки у меня слабые, тонкие, я ими грести не могу. А хвост у меня широкий и сильный. Я как шлепну хвостом по воде, так меня и подбросит. Шлеп, шлеп – и плыву, куда мне надо. Хвост у меня вместо весла.

Полетела Муха дальше. Прилетела в лес, видит: на суку Дятел сидит. Муха к нему:

– Отдай мне твой хвост, Дятел! Он у тебя для красоты только.

– Вот чудачка! – говорит Дятел. – А как же я деревья-то долбить буду, еду себе искать, гнезда для детей устраивать?

– А ты – носом, – говорит Муха.

– Носом-то носом, – отвечает Дятел, – да ведь и без хвоста не обойдешься. Вот гляди, как я долблю.

Уперся Дятел крепким, жестким своим хвостом в кору, размахнулся всем телом, да как стукнет носом по суку – только щепки полетели!

Муха видит: верно, на хвост Дятел садится, когда долбит, – нельзя ему без хвоста. Хвост ему подпоркой служит. Полетела дальше. Видит: Оленюха в кустах со своими оленятами. И у Оленюхи хвостик – маленький, пушистый, беленький хвостик. Муха как зажужжит:

– Отдай мне твой хвостик, Оленюха!

Оленюха испугалась.

– Что ты, что ты! – говорит. – Если я отдам тебе свой хвостик, так мои оленятки пропадут.

– Оленяткам-то зачем твой хвост? – удивилась Муха.

– А как же, – говорит Оленюха. – Вот погонится за нами Волк. Я в лес кинусь – прятаться. И оленятки за мной. Только им меня не видно между деревьями. А я им белым хвостиком машу, как платочком: сюда бегите, сюда! Они видят: беленькое впереди мелькает, – бегут за мной! Так все и убежим от Волка.

Нечего делать, полетела Муха дальше.

Полетела дальше и увидала Лисицу. Эх, и хвост у Лисицы! Пышный, да рыжий, красивый-красивый!

«Ну, – думает Муха, – уж этот-то хвост мой будет». Подлетела к Лисице и кричит:

– Отдавай хвост!

– Что ты, Муха! – отвечает Лисица. – Да без хвоста я пропаду. Погонятся за мной собаки, живо меня бесхвостую поймают. А хвостом я их обману.

– Как же ты, – спрашивает Муха, – обманешь их хвостом?

– А как станут меня собаки настигать, я хвостом верть! верть! – туда-сюда! – хвост вправо, сама влево. Собаки увидят, что хвост мой вправо метнулся, и кинутся вправо. Да пока разберут, что ошиблись, – я уж далеко.

Видит Муха: у всех зверей хвост для дела, нет лишних хвостов ни в лесу, ни в реке. Нечего делать, полетела Муха домой. Сама думает:

«Пристану к Человеку, буду ему надоедать, пока он мне хвост не сделает».

Человек сидел у окошка, смотрел во двор.

Муха ему на нос села. Человек бац себя по носу! А Муха уж ему на лоб пересела! Человек бац по лбу, а Муха уж опять на носу!

– Отстань ты от меня, Муха! – взмолился Человек.

– Не отстану, – жужжит Муха. – Зачем надо мной посмеялся, свободных хвостов искать послал? Я у всех зверей спрашивала, у всех зверей хвост для дела.

Человек видит: не отвязаться ему от Мухи – вон какая надоедливая.

– Муха, Муха, а вон Корова на дворе. Спроси у нее, зачем ей хвост.

– Ну ладно, – говорит Муха, – спрошу еще у Коровы. А если и Корова не отдаст мне хвоста, сживу тебя, Человек, со свету.

Вылетела Муха в окошко, села Корове на спину и давай жужжать, выспрашивать:

– Корова, корова, зачем тебе хвост? Корова, Корова, зачем тебе хвост?

Корова молчала, молчала, а потом как хлестнет себя хвостом по спине – и пришлепнула Муху.

Упала Муха на землю – дух вон, и ножки кверху. А Человек и говорит из окошка:

– Так тебе, Муха, и надо: не приставай к людям, не приставай к зверям.

Надоела.

В. Бианки

Лис и Мышонок

– Мышонок, Мышонок, отчего у тебя нос грязный?

– Землю копал.

– Для чего землю копал?

– Норку делал.

– Для чего норку делал?

– От тебя, Лис, прятаться.

– Мышонок, Мышонок, я тебя подстерегу!

– А у меня в норке спаленка.

– Кушать захочешь – вылезешь!

– А у меня в норке кладовочка.

– Мышонок, Мышонок, а ведь я твою норку разорю.

– А я от тебя в отнорочек – и тю-тю!

В. Бианки

Голубой зверек

В густом лесу на горе было темно, как под крышей. Но вот вышла луна из-за тучки, и сейчас же засверкали, заблестели снежинки на ветках, на елях, на соснах и засеребрился гладкий ствол старой осины. У вершины ее чернела дыра – дупло.

Вот по снегу мягкими, неслышными прыжками подбежал к сосне темный длинный зверек. Остановился, понюхал, поднял кверху острую мордочку. Верхняя губа приподнялась – мелькнули острые, хищные зубы.

Это куница – гроза всех мелких лесных зверей. И вот она, чуть шурша когтями, бежит уже вверх по осине.

Вверху из дупла высунулась усатая круглая головка. Через миг голубой зверек уже бежал по суку, осыпая снег на ходу, и легко прыгнул на ветку соседней сосны.

Но как ни легко прыгнул голубой зверек, ветка качнулась – куница заметила это. Она согнулась в дугу, как натянутый лук, потом выпрямилась – и стрелой перелетела на качавшуюся еще ветку. Куница понеслась вверх по сосне – догонять зверька.

Нет никого в лесу проворней куницы. От нее не уйти даже белке.

Голубой зверек слышит погоню, ему некогда оглянуться: надо скорее, скорее спасаться. С сосны он прыгнул на ель. Напрасно зверек хитрит, бежит по другой стороне ели – куница скачет по пятам. Зверек забежал на самый конец еловой лапы, а куница уже рядом – хвать зубами! Но зверек успел спрыгнуть.

С дерева на дерево неслись голубой зверек с куницей, как две птицы среди густых веток.

Прыгнет голубой зверек, нагнется, а куница за ним – ни на миг не дает передышки.

И вот уже не хватает у голубого зверька сил, уже слабеют лапы; вот прыгнул и не удержался – падает вниз. Нет, не упал, уцепился по дороге за нижнюю ветку – и вперед, вперед из последних сил.

А куница бежит уже поверху и высматривает с верхних ветвей, как удобнее броситься вниз и схватить.

И вот на миг голубой зверек остановился: лес прервался пропастью. Куница тоже на всем скаку остановилась над зверьком. И вдруг кинулась вниз.

Прыжок ее был точно рассчитан. Она всеми четырьмя лапами упала на то место, где остановился голубой зверек, но он уже прыгнул прямо в воздух и полетел – медленно, плавно полетел по воздуху над пропастью – как во сне. Но все было наяву, при яркой луне.

Это была полетуха, летяга – летучая белка: у нее между передними и задними лапками натянулась свободная кожа, которая парашютиком держала ее в воздухе.

Куница не прыгнула вслед: она не может летать, она упала бы в пропасть.

Летяга повернула хвост и, красиво закруглив полет, спустилась на елку по ту сторону пропасти.

Куница щелкнула зубами со злости и стала спускаться с дерева.

Голубой зверек ускользнул.

В. Бианки

Мастера без топора

Загадали мне загадку: «Без рук, без топоренка построена избенка». Что это такое?

Оказывается, птичье гнездо.

Поглядел я – верно! Вот сорочье гнездо: как из бревен, все из сучьев сложено, пол глиной вымазан, соломкой устлан, посередке вход; крыша из веток. Чем не избенка? А топора сорока никогда и в лапах не держала.

Крепко тут пожалел я птицу: трудно, ох как трудно, поди, им, горемычным, свои жилища без рук, без топоренка строить! Стал я думать: как тут быть, как их горю пособить?

Рук им не приделаешь.

А вот топор… Топоренок для них достать можно.

Достал я топоренок, побежал в сад.

Глядь – козодой-полуночник на земле между кочек сидит. Я к нему:

– Козодой, козодой, трудно тебе гнезда вить без рук, без топоренка?

– А я не вью гнезда! – говорит козодой. – Глянь, где яйца высиживаю. Вспорхнул козодой – а под ним ямка между кочек. А в ямке два красивых мраморных яичка лежат.

«Ну, – думаю про себя, – этому ни рук, ни топоренка не надо. Сумел и без них устроиться».

Побежал дальше.

Выбежал на речку. Глядь, там по веткам, по кусточкам ремез-синичка скачет, тоненьким своим носиком с ивы пух собирает.

– На что тебе пух, ремез? – спрашиваю.

– Гнездо из него делаю, – говорит. – Гнездо у меня пуховое, мягкое, что твоя варежка.

«Ну, – думаю про себя, – этому топоренок тоже ни к чему – пух собирать…»

Побежал дальше.

Прибежал к дому. Глядь, под коньком ласточка-касаточка хлопочет – гнездышко лепит. Носиком глинку приминает, носиком ее на речке колупает, носиком носит.

«Ну, – думаю, – и тут мой топоренок ни при чем. И показывать его не стоит».

Побежал дальше.

Прибежал в рощу. Глядь, там на елке певчего дрозда гнездо. Загляденье, что за гнездышко: снаружи все зеленым мхом украшено, внутри, как чашечка, гладкое.

– Ты как такое себе гнездышко смастерил? – спрашиваю. – Ты чем его внутри так хорошо отделал?

– Лапками да носом мастерил, – отвечает певчий дрозд. – Внутри все цементом обмазал из древесной трухи со слюнкой со своей.

«Ну, – думаю, – опять я не туда попал. Надо таких искать птиц, что плотничают».

И слышу: «Тук-тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук!» – из лесу.

Я туда. А там дятел.

Сидит на березе и плотничает, дупло себе делает – детей выводить.

Я к нему:

– Дятел, дятел, стой носом тукать! Давно, поди, голова разболелась.

Гляди, какой я тебе инструмент принес: настоящий топоренок!

Поглядел дятел на топоренок и говорит:

– Спасибо, только мне твой инструмент ни к чему. Мне и так плотничать ладно: лапками держусь, на хвост обопрусь, пополам согнусь, головой размахнусь – носом ка-ак стукну! Только щепки летят да труха!

Смутил меня дятел: птицы-то, видно, все мастера без топора. Тут увидел я гнездо орла. Большущая куча толстых сучьев на самой высокой сосне в лесу.

«Вот, – думаю, – кому топор-то нужен: сучья рубить!» Подбежал к той сосне, кричу:

– Орел, орел! Я тебе топоренок принес!

Рознял орел крылья и клекочет:

– Вот спасибо, парнишка! Кинь свой топоренок в кучу. Я сучков на него еще навалю – прочная будет постройка, доброе гнездо.

В. Бианки

Сова

Сидит Старик, чай пьет. Не пустой пьет – молоком белит. Летит мимо Сова.

– Здорово, – говорит, – друг!

А Старик ей:

– Ты, Сова – отчаянная голова, уши торчком, нос крючком. Ты от солнца хоронишься, людей сторонишься – какой я тебе друг!

Рассердилась Сова.

– Ладно же, – говорит, – старый! Не стану по ночам к тебе на луг летать, мышей ловить, – сам лови.

А Старик:

– Вишь, чем пугать вздумала! Утекай, пока цела. – Улетела Сова, забралась в дуб, никуда из дупла не летит.

Ночь пришла. На стариковом лугу мыши в норах свистят-перекликаются:

– Погляди-ка, кума, не летит ли Сова – отчаянная голова, уши торчком, нос крючком?

Мышь Мыши в ответ:

– Не видать Совы, не слыхать Совы. Нынче нам на лугу приволье. Мыши из нор поскакали, мыши по лугу побежали.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы худа не вышло: мыши-то, говорят, на охоту пошли.

– А пускай идут, – говорит Старик. – Чай, мыши не волки, не зарежут телки.

Мыши по лесу рыщут, шмелиные гнезда ищут, землю роют, шмелей ловят. А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: все шмели твои разлетелись.

– А пускай летят, – говорит Старик. – Что от них толку: ни меду, ни воску – волдыри только.

Стоит на лугу клевер кормовистый, головой к земле виснет, а шмели гудят, с луга прочь летят, на клевер не глядят, цветень с цветка на цветок не носят. А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: не пришлось бы тебе самому цветень с цветка на цветок переносить.

– И ветер разнесет, – говорит Старик, а сам в затылке скребет.

По лугу ветер гуляет, цветень наземь сыплет. Не попадает цветень с цветка на цветок, – не родится клевер на лугу; не по нраву это Старику. А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Корова твоя мычит, клеверу просит, – трава, слышь, без клеверу, что каша без масла.

Молчит Старик, ничего не говорит.

Была Корова с клевера здорова, стала Корова тощать, стала молока сбавлять; пойло лижет, а молоко все жиже да жиже.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Говорила я тебе: придешь ко мне кланяться.

Старик бранится, а дело-то не клеится. Сова в дубу сидит, мышей не ловит.

Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнезда ищут. Шмели на чужих лугах гуляют, а на стариков луг не заглядывают. Клевер на лугу не родится. Корова без клеверу тощает. Молока у коровы мало. Вот и чай белить Старику нечем стало.

Нечем стало Старику чай белить – пошел Старик Сове кланяться:

– Уж ты, Совушка-вдовушка, меня из беды выручай: нечем стало мне, старому, белить чай.

А Сова из дупла глазищами луп-луп, ножищами туп-туп.

– То-то, – говорит, – старый. Дружно не грузно, а врозь хоть брось. Думаешь, мне-то легко без твоих мышей?

Простила Сова старика, вылезла из дупла, полетела на луг мышей ловить. Мыши со страху попрятались в норы.

Шмели загудели над лугом, принялись с цветка на цветок летать. Клевер красный стал на лугу наливаться. Корова пошла на луг клевер жевать. Молока у коровы много.

Стал Старик молоком чай белить, чай белить – Сову хвалить, к себе в гости звать, уваживать.

В. Бианки