Текст книги "Лестница на небеса"

Глава 5
«Я ТЕБЯ ТЕРЯЮ»

Кинг даже не мог определить, спал он этой ночью или просто думал… Странное состояние, когда явь перестала быть отличима от сна.

«Это просто потому, что в данный момент ты находишься в пограничной ситуации», – сказал он себе.

Поднявшись, он сварил себе кофе, привычно включил музыку-Телефон зазвонил, и он даже сначала не сделал шага по направлению к нему. Просто сидел, продолжая мелкими глотками потягивать кофе, и тупо смотрел на дребезжащую «тень». Все вокруг было теперь тенями. Только Мышка сохранила явные очертания. Иногда ему казалось, что, если вцепиться в ее руку, может случиться чудо и ты сам перестанешь расплываться в пространстве. Обретешь форму. Но разве не был возможен и второй вариант? Что и она начнет растворяться, превращаясь в смутный абрис?

Телефон упорствовал. Кинг поднял трубку. Он хотел тут же положить ее назад, но не сделал этого.

– Кинг, ты меня слышишь?

Голос Бейза вторгся в его пространство, и Кинг подумал – он же будет продолжать звонить…

– Да, я тебя слышу, – сказал он в трубку.

– Сегодня спектакль… Кинг, я тебя прошу…

– Нет, – отрезал он.

– Кинг, не будь ты мерзавцем!

– Я и не хочу им быть. Я хочу им казаться…

– Учти, грань между «казаться» и «быть» настолько зыбка, что…

– Бейз, я большой мальчик. Не надо, право, читать мне нотации…

– Я просто попросил тебя прийти на ее спектакль… Неужели тебе это трудно?

Он промолчал.

– Кинг…

– Я не приду, – сказал он.

– Какого черта ты решил умереть заранее? – грустно проговорил Бейз. – Если все-таки ты передумаешь, спектакль в четыре. У них вход свободный.

Он положил трубку. Странно, подумал он. В четыре. Вход свободный. Совершенно ненужная информация отложилась в голове.

Он зло рассмеялся:

– Все равно. Даже если бы я и хотел…

Эта дрянная белая бумаженция будет готова только в три.

Он не успел бы…

И все-таки он пошел раньше.

Он загадал: если будет готова раньше, значит, пойдет. Последний раз увидеть ее лицо. Потом он уедет отсюда…

Все ведь так просто. Уехать, и тогда она его забудет.

В поликлинике было пусто. Пожилая дама в белом халате посмотрела на него с жалостью и неодобрением.

– Я делал вчера флюорографию, – пояснил он. – Еще не готова?

– Посмотрите, – кивнула она в сторону желтого ящика.

Он стал искать свое имя. Нашел и уже сделал шаг прочь, как вдруг остановился, с недоумением глядя на бумажку.

– Вы не перепутали? – вернулся он к столику. – У вас не бывает так: результат одного человека попадает к другому…

– Бывает, – призналась женщина. – У вас что-то не в порядке? Знаете, старый аппарат… Все возможно. Последний раз мы попали в такую историю… Чуть ли не половине пациентов поставили ложные диагнозы… А оказалось – просто был неисправен аппарат… Но сейчас вроде бы ничего такого не должно случиться. Дайте-ка, я посмотрю…

– Нет, – помотал он головой. – Не надо… Все в порядке. Он еще раз взглянул на мелкие синие буквы: «Легкие в пределах нормы»… И рассмеялся.

– Вы можете сделать снимок еще раз! – прокричала ему вслед женщина, но он только отмахнулся.

По дороге его остановил врач.

– Стае, как вы? – спросил он. – Давайте я посмотрю результат…

Кинг протянул ему листок.

– Скажите, – спросил он, – это может быть ошибкой?

– Может, – кивнул тот. – Пошли… У меня сейчас нет никого… Я вас посмотрю.

Они прошли в кабинет, теперь Кинг снова боялся, отчаянно ругая себя за то, что согласился. Но ведь надо быть уверенным. На все сто процентов…

Он ненавидел эти процедуры, и прикосновение холодного стетоскопа сейчас заставило его вздрогнуть.

– Все нормально, – недоуменно сказал врач. – Видимо, были остатки пневмонии… Можно сказать, вам повезло. Это чудо. Но все-таки покажитесь через месяц. И будьте осторожны, не переохлаждайтесь…

* * *

Он вышел на улицу и сначала пошел к телефону-автомату. Нашел мелочь, набрал Мышкин номер.

Трубку не брали, и он догадался – конечно, она уже там. До спектакля-то осталось всего ничего. Какие-то сорок минут.

«Надо спешить, – сказал он себе. – Я успею… Теперь-то я везде успею».

* * *

Уже шло первое действие. Мышка так волновалась, что у нее кружилась голова. Она стояла в коридоре, курила одну сигарету за другой, пытаясь хоть немного прийти в себя.

– Поделись сигаретой, – попросил ее Андрей, музыкант из группы. – Свои забыл… Да не трепещи ты, как осиновый лист. Все будет нормально…

Он махнул ей рукой с зажатой сигаретой и сбежал вниз по лестнице.

– Народу как грязи, – проворчала появившаяся рядом Таня. – Дай сигарету… Тебе хорошо, ты только через двадцать минут появишься… А мне уже идти.

Мимо прошел Сашка, который играл Резанова, подмигнул Мышке и посоветовал курить поменьше, а то голос просядет.

– Вера ругается на Дмитрия, – почему-то шепотом сообщила Танька. – Говорит, что нас ждет провал, и виноват в этом он сам. Потому что постановка сложная, и мы не справимся…

– Да пошла бы она, – разозлилась Мышка. – А то надо было играть этот кошмар… Она же предлагала скучнейшую пьесу. Какого-то местного автора…

– Зато просто. Сиди себе и будь примитивным… Ладно, я побежала… Сейчас мой выход. Пожелай мне…

– Семь футов под килем, – кивнула Мышка.

– А «не пуха» где?

– Сама туда иди, – рассмеялась Мышка.

– Ладно, – согласилась Таня. – Тебе тоже семь футов. И попутного ветра…

– Постараемся…

Она почти успокоилась. В конце концов, к этому надо привыкать… Просто не смотри в зал, посоветовала она самой себе. Представь, что там никого нет. Только Кинг. Но о нем сейчас не надо… Он же не придет. Хорошо, пусть так… Она не станет смотреть в зал и будет воображать, что там только и есть один человек. Может, это и неправильно, бежать в воображение, но что прикажете делать, если реальность сто крат хуже? Как самосохраняться?

– Краснова, пора…

Она скрестила пальцы и как в черный омут бросилась.

Первый шаг на сцену сначала получился незаметным. Она даже не поняла, что уже перешла границу.

«Не смотри в зал», – приказала она себе.

Но – посмотрела.

Видимо, воображение у нее и в самом деле было сильным. Потому что она сначала увидела именно Кинга.

В зале было темно, и никого больше не видно, а Кинг стоял возле двери, в полумраке, и смотрел прямо на нее. И еще, что уже совершенно не вписывалось в реальность, он ей улыбался.

«Ладно, – сказала она себе. – Мои видения иногда приносят пользу»…

Мышка закружилась в чужих словах, произнося их как свои, и поминутно оглядывалась в зал, опасаясь, что видение исчезнет. Она все говорила ему, и пела тоже ему, и рассказывала ему о них же самих, только живущих в другой эпохе, и, когда молилась, на самом деле она просила только об одном – чтобы их жизнь оказалась счастливее. И почему-то ей было грустно из-за того, что в этом мире иногда все до того наполнено жестокостью, злобой и прочими гадостями, что не хватает места для любви. Поэтому любовь уходит по лестнице на небеса, и остаются только грубые подделки, но люди не понимают этого… Они не понимают, что любовь никогда не подчиняется примитивным законам их сознания, и от этого сами же и страдают… И она вдруг почувствовала себя такой счастливой и благодарной Богу за то, что он дал ей испытать это на самом деле. Она искала Кинга в зале – и каждый раз находила. И тогда невольно говорила все не Сашке, одетому в псевдокамергерский мундир, а ему…

– Что… что она говорит?

Мышка остановилась у края сцены, глядя на него. Опустилась на колени.

– Она молится…

Она уже почти не слышала их голосов. Она просто говорила ему, даже не пытаясь играть. Она знала, что сейчас по ее лицу текут слезы, но не вытирала их. Ей было наплевать.

– Возьми меня, возлюбленный, с собой, – просила она его, – я буду тебе парусом в дороге… Я буду сердцем бурю предвещать… Мне кажется, что я тебя теряю…

Она не видела, как он на нее смотрит. Она это чувствовала. Ее душа и его душа – этого стало так много, и остальное потонуло, растаяло вокруг, и те, кто были в зале, не могли понять, что происходит. Они просто думали – вот на их глазах родилась актриса. Наверное, это было нечестно по отношению к ним, но сейчас ей было не до этого.

Ее голос срывался, дрожал, и, когда сцена кончилась и она очнулась, острая боль пронзила ее.

Она увидела, как он быстро вышел, и устало опустила Руки.

Он ушел.

Он ушел… «Мне кажется, что я тебя теряю»…

Ей хотелось побежать за ним. Плюнуть на все. Разве есть что-то важнее?

Она бросилась к выходу. Но тут же остановилась. «Нет, – сказала она себе. – Нет… Я должна остаться. Я должна выйти на сцену как ни в чем не бывало. Я актриса…»

* * *

Он почти бежал, торопясь купить ей цветы, отчаянно ругая себя за то, что не подумал об этом сразу.

Девушка у входа сказала, что до финала еще сорок минут. И антракт пятнадцать… У него в запасе только час.

Он все не мог найти ей этот «белый шиповник». Как назло, все розы почему-то были красными…

А он непременно хотел – белые. Без крови.

И все шел по проспекту, потом почти бегом добрался до вокзала…

Там продавали цветы, он это знал. Если он поторопится, то еще успеет…

Там наверняка есть белые розы…

* * *

– Слушай, давай помянем Ленку…

Виталик посмотрел на Костика. Презрительно фыркнул:

– Чего это ты про нее вспомнил?

– Сегодня она и умерла…

Они сидели на лавке перед вокзалом. Пустая бутылка валялась рядом. Костик пнул ее в сердцах ногой – бутылка отлетела.

– А раньше-то сообразить не мог? – спросил Виталик. – Теперь ни бабок, ни водки…

– Но Ленку-то помянуть надо… Взгляд Костика стал тяжелым.

– Значит, надо разжиться…

Он поглядел по сторонам и сказал:

– Слушай, я этого урода где-то видел…

– Какого?

– Вон. С хайром… С кем-то я его видел, точно… Виталик посмотрел туда, куда показывал палец с черным ногтем.

Он сразу вспомнил. Та девка. Да… Поверишь во что угодно.

Парень шел, пересчитывая на ходу деньги. Он даже не шел – словно парил. На губах у него насмерть приклеилась счастливая улыбка. И Виталик понял, что он его – за эту самую улыбку – ненавидит…

– А вот и наши денежки…

Костик непонимающе уставился на него. Когда до него дошел смысл фразы, он пробормотал:

– Ты чего? Спятил?

– Пошли, – кивнул ему Виталик. – Такие уроды обычно сами отдают деньги… Даже бить не приходится…

* * *

Роз не было.

– А вы пройдите туда, – посоветовала ему одна из продавщиц, указывая рукой за железнодорожную насыпь. – Там есть еще один цветочный базар… А то возьмите красные.

– Нет, – рассмеялся он. – Красные нам никак не подходят… Нужны именно белые.

– Тогда идите туда… Я знаю, там торгует баба Лиза, у нее всегда бывают… Она их специально выращивает.

Он почти бежал. Надо было торопиться, осталось только полчаса…

Теперь он оказался в пустынном проулке. Послышались шаги за спиной, но он не стал оборачиваться. Времени почти не оставалось…

Острая боль скорее удивила, чем напугала его. Он обернулся, пытаясь справиться с ней. И еще раз удивился, потому что не мог понять, почему эти глаза наполнены ненавистью.

– Что вам надо…

– Ничего, – усмехнулся обладатель маленьких, злых глаз. – Ничего от тебя не надо, урод…

– Ты что? – заорал Костик, все еще пытаясь оттащить Виталика. – Мы же Только деньги… Ты же его…

Но Виталик, казалось, и сам уже не мог остановиться. Он бил ногой – долго, методично, и на его губах намертво приклеилась странная улыбка, как будто он получал удовлетворение, и Костику стало страшно.

– Перестань… Забери у него деньги и пошли…

Виталик еще раз ударил парня, на этот раз по лицу.

Тот уже никак не реагировал. Костик наклонился, пересчитал деньги. Триста рублей. Он расхохотался. Всего триста рэ…

– На водку хватит… Подожди…

Он наклонился, дотронулся до руки этого парня. Ему показалось, что рука холодная…

– Черт, – прошептал он, чувствуя, как лоб покрывается холодными капельками пота. – Ты же его убил…

Он выпрямился, чувствуя, как страх комком подступает к горлу.

– Чего теперь делать?

Виталик усмехнулся и холодно произнес:

– Помянуть Ленку. Тут недалеко железная дорога есть… Подумаешь, нажравшийся хиппи попал под поезд… – И он захохотал.

Сначала Костик тоже рассмеялся, но вскоре сказал:

– Нас же увидят…

– Никто нас не увидит… Тут и днем никого нет. А насыпь – вон она… Давай. Надо быстрее двигаться. А то и правда заметят…

* * *

Она с трудом дождалась антракта. Выбежала в фойе, пытаясь отыскать Бейза. Кто-то говорил ей, что она хорошо играла, она умница, она талант… Мышка вежливо улыбалась, кивала, а сама всматривалась в лица, и вдруг на секунду ей стало страшно. Все эти люди, стоящие там, внизу, показались огромным, безликим морем, и она остановилась, боясь шагнуть в их сторону. Кто-то рядом произнес: «В мире так много зла», она дернулась, как от удара, обернулась, пытаясь рассмотреть лицо говорившего, и в этот момент услышала, как кто-то зовет ее по имени.

На секунду ей показалось, что это голос Кинга.

Она тут же оглянулась, надеясь его увидеть.

– Мыш…

Никого не было. Она провела рукой по лбу, спустилась по ступенькам и тут же встретилась взглядом с Бейзом.

– Мышка, – прошептал он, подойдя к ней и касаясь ее руки. – Ты это от себя говорила… Да?

Она кивнула. Ей сейчас хотелось спрятаться у него на груди или попросить его, чтобы он ее отсюда увел.

– Мыш…

«Это мне мерещится», – тряхнула она головой.

– Он был здесь, Бейз, – прошептала она. – Я его видела… Он был, а потом ушел… – Она подняла на него глаза, в которых боль просто не помещалась, так ее было много. – Почему он ушел, Бейз? – спросила она хрипло, сжимая кулачки. – Он же не может без меня… Точно так же, как я – без него… Неужели он этого не понимает?

– Он… он все понимает, Мышка, – проговорил Бейз, прижимая ее к себе крепче, чтобы она хоть немного успокоилась. – Он, может быть, боится, что невольно причинит тебе вред… А он тебя любит больше самого себя. Можешь мне поверить… Он…

– Мыш…

Она вздрогнула. Теперь эта половина ее имени прозвучала так явственно, что она испугалась.

– Ты слышал? – спросила она Бейза. – Ты слышал, да?

– Нет, я ничего не слышал…

– Он только что звал меня, – проговорила она, оглядываясь в надежде отыскать в этой толпе его лицо. – Понимаешь, Бейз, он где-то рядом…

– Мышка, он обязательно будет рядом. Он все поймет и вернется…

Но она словно его не слышала. Оторвавшись от Бейза, она побежала к выходу, остановилась там на минуту, словно пыталась что-то увидеть, потом вернулась.

– Краснова, тебя ищут, – сказала ей Иранцева. – Вера уже метает молнии…

– Да, – проговорила Мышка, все еще всматриваясь в окружающие лица. – Да, я иду…

– Мышка! – остановил ей Бейз. – Он вернется! Вот увидишь…

– Я знаю, – ответила она усталым эхом. – Я знаю, Бейз. Он вернется…

* * *

Боль пришла вместе с сознанием. Он открыл глаза, все еще не понимая, что с ним произошло. Где он? Почему здесь…

Попытался пошевелиться, и тут же боль – острая, почти непереносимая – сдавила грудную клетку. И все-таки он снова попытался приподняться…

Тело отказывалось слушаться. В каждой клетке его теперь жила эта боль, и малейшее движение делало ее еще сильнее.

Он подумал: это пройдет. Сейчас он придет в себя окончательно. И тогда с этим справится…

Снова приподняв голову, он открыл глаза и удивился.

Прямо над собой, совсем близко, он увидел первую ступеньку лестницы из золотых нитей, и почему-то в голову пришла глупая мысль: «Она же меня не выдержит… Она же тонкая совсем…»

А потом он услышал приближающийся гул и гудок совсем близко, и чей-то голос грустно сказал:

– Пора. Поторопись, ты же слышишь.

«Я не могу, – хотел сказать он. – Понимаете, я не могу. Я знаю, что там, на самом верху лестницы, меня ждет Бог… И я знаю, что иногда зла так много, что нет никакой возможности с ним справиться. Но я не могу бросить ее одну. Она слишком хрупкая… Я не могу. Потому что…»

Он с трудом произнес это вслух, как будто пытался вместе с дыханием оставить здесь, на земле, частицу своей любви. Как будто надеялся, что она услышит его сейчас.

– Мыш…

Часть третья
ДАНИИЛ

Не бойся, мир только кажется разрушенным… Пока мы еще здесь, у нас есть надежда, что Бог вернется сюда. Не бойся, ступай смелее, даже если тебе нестерпимо хочется бежать отсюда.

Лето 1995 года

– Вот чертова дура! – ругнулась Лапа, когда они резко остановились. – Обкурилась, что ли? А если бы ее на фиг сбили?

– Байк не трамвай, – привычно усмехнулся Даниил. – Объедет…

– Какого… надо тащиться прямо по середине дороги?

– Она же ночью идет, – продолжал заступаться Даниил, с интересом наблюдая за странной девицей.

Та остановилась, точно почувствовала его внимание, и обернулась.

Она смотрела всего-то несколько мгновений, равнодушно и странно, как будто они были призраками. Странная девица в потертой черной куртке и вытертых джинсах. Длинные волосы падали на плечи, и почему-то Даниилу показалось, что он ее уже где-то видел. То есть он это потом подумал, после того, как она пошла дальше. Так же спокойна и равнодушна к окружающему миру.

– Точно обкуренная, – презрительно фыркнула Лапа. – Поехали, а? Меня мама убьет… Уже черт знает сколько времени.

Он кивнул. Наверное, да. Пора.

Они рванулись с места. Когда они промчались мимо одинокой фигуры, ему показалось, что где-то там, наверху, что-то сверкнуло. Он было решил, что это молния, но небо было спокойным, звездным, и он только коротко рассмеялся, мотнув головой.

Мерещится…

* * *

«Господи, какая же глупость, – думала она, пропуская пару на мотоцикле. – Глупо, пошло и…»

Щека еще горела от удара, и ей было так гадко, так унизительно…

«Лучше бы этот мотоцикл проехался по мне», – решила она, продолжая идти, сама не зная куда. Как дура, да. Безмозглая идиотка.

– Его нет, – шептала она. – Нет. Тебе что, надо в этом постоянно убеждаться?

Потом ей вспомнилось лицо этого Вити, выплыло из тумана, повисло прямо перед ней, как морда Чеширского Кота. Только Кот-то получился облезлый и какой-то низменный.

Она вдруг вспомнила, как он стоял в коридоре, уже голый, с этими его кривыми коленками, что-то гневно орал ей вслед. Ей стало смешно.

Она остановилась и тихо засмеялась. Потом смех превратился в хохот.

– Вот придурок, – прошептала она.

Все, больше она никогда не станет искать подобие Кинга. Особенно там, где Кинга просто быть не может. На этой вонючей земле…

Последняя попытка могла закончиться плачевно, если бы не ее способность вовремя бить в нужное место.

– Какого черта я вообще пошла к этому уроду? – простонала она, чувствуя, как щеки заливает краска стыда. Совсем не оттого, что ее только что пытались трахнуть грубо, со словами: «У меня пять дней не было женщины», и она почувствовала себя каким-то животным. Ей стало стыдно потому, что она перед этим пыталась примерить Кинга к этому круглому лицу, обрамленному жиденькими, вечно грязными волосами, с этой крестьянской бородкой…

– Я больше не буду курить, – пропела она. – Я брошу пить… И все будет хорошо…

Она знала, что со временем неприятные воспоминания сотрутся. Просто больше она не станет совершать идиотских поступков.

– Тебя же нет, – прошептала она, глядя в небо. – А я вот теперь твоя ровесница… Интересно будет, когда я стану тебя старше, да?

И ей так захотелось прикоснуться к небу, потому что только так она могла прикоснуться к нему.

Ведь на земле его больше не было…

К этому уже давно надо было привыкнуть, но у нее не получалось.

Глава 1
РОВ СО ЛЬВАМИ

Осень 1998 года

Чай уже давно остыл. Из открытого окна доносились голоса.

– Слава богу, – рассмеялась Маринка. – Знаешь, каждое первое сентября просыпаюсь с ужасом – надо в школу… А теперь не надо. Даже Темке уже не надо. Правда, через два года туда придется Любке тащиться… Слушай, столько времени прошло, да? Почему они не придумают какую-нибудь альтернативу этому вонизму?

Анна пожала плечами. Ее мысли были далеко. Очень далеко…

– Кстати, ты помнишь этого урода, Костика? Который с Кузякиной тусовался? Я его видела недавно… Такой весь супер-пупер. Сплошной наворот. Вытаскивал свое необъятное пузо из «мерина». Вот что значит родиться в нужной семье… Вечно ходил, похожий на бомжа… А теперь блестит и лоснится…

Анна кивала машинально и равнодушно. Ее мало интересовал Костик. Тем более с ним была связана Кузякина. Темные воспоминания…

– Говорят, что его тогда папуля отмазал… Вроде Кузякина-то его молитвами и отправилась в мир иной…

«Черт, что я привязалась, в самом деле, к этому Костику, – оборвала она себя. – Не самые приятные воспоминания…» Она сменила тему, но Анна этого даже не заметила.

– Слушай, почему ты так долго не появлялась? Вопрос настиг Анну где-то очень далеко, в музыке, которая звучала сейчас – «и теперь от гнетущей тоски…».

«Я боролась с тенями из прошлого», – чуть не сорвалось с языка. Нет, это не касается Маринки. Но она вообще старалась не появляться среди старых знакомых.

– Все так изменилось, – объяснила она. – Я дико устаю. Только до дому бы дойти…

– Понятно, – кивнула Маринка. – Одного не пойму – на фига тебе все это? Ты так крепко уверовала в Бога?

– А больше-то и верить некому, – развела Анна руками. – Все вокруг мерзко… А там спасаешься…

Она сама удивилась тому, что такое привычное слово так много сейчас значило.

– Да и не умею я больше ничего, – продолжала она. – То есть того, что могло бы пригодиться в данный момент.

– Хочешь, Санька тебя на работу устроит?

– Я вроде работаю…

– Там деньги платят смешные. А Санька возьмет тебя к себе в фирму. Будешь секретарем-референтом.

Анна рассмеялась:

– Маринка, ты сумасшедшая… Посмотри на меня.

– Ну вот, смотрю… Хорошенькая молодая леди…

– Лет под сорок, – фыркнула Анна.

– И где ты сорок-то нашла? В тридцать пять жизнь только начинается… И кто бы тебе их дал? Ты же нахальная особа… Тебе больше двадцати пяти никто не даст…

– А мой упрямый мозг постоянно напоминает мне, что жизнь идет. Время истончается. Так что мой путь уже предрешен. Глупо спорить с Богом.

– Да ты только тем и занята, что бесконечным спором с Ним, – заметила Маринка. – Откуда ты знаешь, чего Он хочет от тебя? Чтобы ты таскалась со своими детьми-даунами?

– Они не дауны, – поправила Анна. – Они разные… Просто больные. И если они никому не нужны, приходится мне с ними быть. Маринка, ну не вписываюсь я в текущий момент! И никогда не вписывалась… Сама знаешь. Неужели ты думаешь, что теперь смогу? Теперь, когда я уже твердо знаю, что не хочу в этот мейнстрим!

Она снова закурила.

– Тебе себя совсем не жалко, – не выдержала Маринка. – Куришь одну за другой…

– Я и не заметила, – удивленно усмехнулась Анна. – Чисто машинально…

– Анька, ты вообще на высохшую мумию похожа! – начав, уже не могла остановиться Маринка. – Тебе отдохнуть надо! От детей своих, от этих вечных благотворительных обедов, от бомжей…

– Я бомжами и не занимаюсь, – возразила Анна. – Ими мужчины занимаются…

– И правильно. У Саньки один приятель, журналист, погиб…

Она тут же осеклась. Вспомнила, дура, некстати… Зачем же Аньке-то напоминать?

– Кто-то должен этим заниматься, – словно не услышав предыдущую Маринкину фразу, проговорила Анна. – Чтобы не забыть, что мы люди… Иначе нас проглотит мейнстрим…

– Чего ты к нему привязалась? Мало, что ли, на свете всегда было городских сумасшедших?

– Они как раз трезво мыслят, – покачала головой Анна. – И делают все по четко выверенной схеме… Или надо быть похожим, не выделяться, или выделиться поуродливее… Чтобы Другой, который сам собой выделяется, смотрелся тоже уродом. Это у них такая политика. Если ты не хочешь так же смешно и глупо выглядеть, поневоле начнешь растворяться в толпе. Вот и все.

Она посмотрела на часы.

Не то чтобы ей надо было спешить, просто этот разговор ее немного утомил. И Маринка лишь частично осталась прежней, а на самом деле Анна прекрасно видела, что она уже не та дерзкая Маринка. То, что она пытается так выглядеть перед Анной, только вызывает жалость.

– Все, – сказала она еще раз, поднимаясь. – Прости, но мне надо бежать…

– К даунам, – кисло улыбнулась Маринка.

– Нет, – рассмеялась Анна. – Сегодня я как раз отдыхаю от них… Просто есть дело.

– Жалко, – искренне вырвалось у Маринки. – С тобой говоришь нормально. Честное слово, Анька, ты бы приходила почаще… Если не хочешь, чтобы я тут крезанулась с этими «верными спутницами» друзей моего супруга…

– Делай наоборот, – посоветовала Анна. – Веди себя так, чтобы с ума посходили они… Ты же это всегда умела.

Она подмигнула Марине, и они обе рассмеялись.

– Могла, – печально сказала Маринка, когда дверь за Анной закрылась. – Когда-то… Очень давно. Так давно, что сейчас это уже кажется неправдой…

* * *

Выйдя на улицу, Анна остановилась. Привычным жестом достала из кармана пачку, но она оказалась пуста.

– Да-а-а, – протянула она. – И когда это я успела их выкурить? Пожалуй, Маринка права…

Она пошла дальше, пытаясь найти какую-нибудь тетку с сигаретами, и, как назло, все тетки исчезли. То торчат на каждом углу, то пропадают в тот самый момент, когда в них возникает острая необходимость…

«Да пожалуй, мне и курить не хочется, – подумала Анна. – Так, глупое желание занять себя чем-то…»

Она присела на скамейку, задумчиво глядя вдаль.

Прямо перед ней стояли два юнца с длинными кудрями. У одного, блондина («Явно крашеный», – отметила Анна), кончики были подвиты.

– Что, девушка, вам понравился мой хаэр?

Она только сейчас заметила, что он на нее смотрит. Развернулся и пялится. Только взгляд странноватый: словно она зеркальная гладь пруда, а он – Нарцисс. И физиономия-то у него пухлая, отвратительно слащавая.

– Они настоящие… Хотите потрогайте…

Анна засмеялась бы, потому что и в самом деле было смешно, но только так противно…

– Да пошел ты, – бросила она, поднимаясь.

Что, в самом деле, за идиоты… А Маринка все про даунов. Дауны куда умнее и милее…

Она шла теперь мимо гаражей, поднимаясь все выше по дороге.

«Эти люди страдают проказой», – услышала она. И невольно остановилась, прислушиваясь к словам песни, которую и так хорошо знала. Просто сейчас эта строчка показалась ей ответом. Или – поддержкой?

А потом донеслась следующая – про чужих людей со своей игрой, и – как жаль, что она умерла…

«Как жаль, что все мы, похоже, поумирали, – подумала Анна. – Незаметно для самих себя…»

Она невольно посмотрела туда, откуда доносилась музыка.

Какой-то парень возился с мотоциклом. Она видела только его спину. Волосы, перехваченные на затылке резинкой. Светло-каштановые… Она невольно вздрогнула.

– Перестань, – прошептала она одними губами. – Его нет больше…

Сейчас она ужасно хотела, чтобы парень обернулся. И она бы тогда увидела, что это тоже всего лишь жалкая подделка…

– У вас сигареты не найдется? – услышала она собственный голос.

Он так и не обернулся. Только кивнул.

– Возьмите…

Она увидела протянутую руку с пачкой.

– Спасибо…

«Мог бы и обернуться из вежливости».

– Я положу здесь…

– Ага…

«Боже, какой кретинизм, – подумала она. – Стою и жду, когда он обернется… Старая тетка заигрывает с мальчиком… Ужас-то какой».

Наконец здравый смысл победил.

– Еще раз спасибо.

Она пошла прочь, и вслед ей продолжала нестись харизматичная песня про то, что каждый клиент психбольницы. И – Павлик Морозов жив…

Она рассмеялась невольно.

И пошла быстрее.

* * *

Он обернулся, услышав ее странный смех. С каким-то легким оттенком горечи. Словно она смеялась над самой собой. Или вообще не смеялась – плакала.

Потрепанные джинсы. Длинная майка… Распущенные волосы. Ему захотелось окликнуть эту странную девочку, хотя бы потому, что она не была похожа на его подружек. Подружки, может быть, потому и менялись почти ежедневно, что все были на одно лицо. Взможно, он просто их путал. И вообще – какая разница, если все одинаковые?

Она уходила все дальше и дальше, невольно вызывая какое-то воспоминание из прошлого. «Как будто я ее где-то видел, – подумал он, возвращаясь к спущенному колесу. – Ну и ладно…»

* * *

Анна открыла дверь в пустую квартиру. Матери не было – она уже второй месяц жила у Аськи в Москве. Нянчилась с внучкой.

Первый раз Анна была рада, что она одна.

Она нашла кассету, вставила в магнитофон, нажала кнопку «плэй».

И села рядом, потому что попала нечаянно на самую грустную песню. «Мусорный ветер, дым из трубы, плач природы, смех сатаны… А все оттого, что мы любили ловить ветер и разбрасывать камни…»

Но сейчас ей не хотелось плакать, как обычно. Наоборот. Она просто сидела и слушала эту песню снова и снова, получая облегчение от каждой ее строчки. Еще два года назад она не могла ее слушать. Слишком горьким было лекарство от боли.

А теперь – слушала.

Потом, когда магнитофон начал хрипеть, она выключила его.

Сварила кофе и включила телевизор.

Там шло очередное ток-шоу – бесконечная череда, на каждом канале… Какой-то обезьянник, невольно поморщилась Анна. Они, наверное, решили во что бы то ни стало доказать, что Дарвин был прав, а Павлик Морозов – жив…

Она собралась было выключить его, но невольно остановилась. Тетка, вещающая в тот момент, показалась ей особенно прикольной.

На голове у нее торчали какие-то несуразные косицы в огромном количестве, как у Боба Марли, при этом лицо было совсем не Бобово. «Что же они все как с цепи сорвались, – подумала Анна, рассматривая эти голубенькие круглые глазки, пухлые губки и вздернутый курносый нос. – Хоть бы сначала прикидывали, подойдет ли данный имидж их внутренней сущности…»

Лицо показалось ей смутно знакомым, Анна долго пыталась вспомнить, где она уже встречалась с этой дамой. Но оставила эти попытки, как безуспешные. В конце концов, у нее просто самая распространенная внешность в здешних окрестностях, решила она.

Дама оказалась продвинутой и преподавала какой-то там тантрический секс. «Безнадежно отстали вы от жизни, милейшая», – сказала себе Анна по этому поводу. Говорила дама весьма уверенно, агрессивно даже, и артикуляция у нее была как у джюсовца на улице. Надо тебе этот китайский фонарь за триста рэ или не надо – а товар тебе впичат… Так и с тантрическим сексом. Спустя несколько минут Анна уже не сомневалась, что большинство домохозяек, смотрящих в данный момент эту белиберду, завтра же помчатся им заниматься. Побросают своих усталых мужей и рванут на поиски радости.

Она щелкнула пультом, обрывая «тантрическую джюсовку» на полуслове. Вымыла чашку. Поставила разогревать суп. Включила снова магнитофон. Немного подпела: «Нам по двадцать семь лет, и все, что было, не смыть ни водкой, ни мылом с наших душ…»

Потом почему-то вспомнила парня с мотоциклом. Жалко, что он так и не обернулся… Наверняка славный…

Снова вспомнила «тантрическую» даму и подскочила невольно.

– Ну да… Конечно!

Она достала школьные фотографии.

На секунду ей стало больно – она старалась никогда не заглядывать в свое прошлое, чтобы не оживлять вместе с ними боль. Но ей же надо было удостовериться… Поэтому она терпеливо перебирала фотографии в поисках единственной, нужной.