Текст книги "Вверх тормашками"

Глава 18

Утром, открывая дверь спальни, Вероника чуть не раздавила обернутый целлофаном букет алых тюльпанов. В первую секунду она смотрела на охапку цветов так, будто это была свернувшаяся змея, готовящаяся к нападению. Покачав головой, Вероника наклонилась поднять букет с по меньшей мере дюжиной тюльпанов.

Пробежав пальцами к центру букета, она извлекла небольшую карточку. Открытка была без подписи. Но Веронике не нужно было видеть имени Купа, чтобы понять, кто прислал ей цветы. Четкий почерк с черными буквами, занимающими все пространство до последнего сантиметра, собственно, и был подписью. «Мне тебя недостает, – гласила открытка с типичным для Купера Блэкстока подтекстом: „К чертям собачьим все околичности!“ – И не только по той причине, которую ты можешь предполагать».

Она прижала послание к груди. О Боже. Вот беда! Сплошные напасти. Вчера ей было довольно трудно устоять перед его поцелуями. Как она собирается держать себя в руках? Особенно когда испытываешь то же, что и он. И когда ей не хватает его точно так же. И не только по той самой предполагаемой причине.

Вероника образно представила, как Куп покупает ей цветы и потом крадется по коридору, чтобы положить у ее двери. Смакуя эту мысль, продолжая баюкать в объятиях тюльпаны, Вероника отправилась к нему.

Опомнилась она почти у самой двери перед лестницей на чердак. Вероника остановилась. Что она делает? О чем думает? Похоже, вообще ни о чем. Если бы она была честной перед собой, ей следовало бы признать, что, кроме фантастического секса, между ней и Купером ничего не было. И даже допустив, что их отношения станут глубже и эмоциональнее, действительно ли она этого желает? Меньше всего ей хотелось, чтобы ее постигла та же участь, что и ее мать. Оказаться порабощенной мужчиной без ясно видимых устремлений – нет, для нее это было совершенно неприемлемо.

Вероника повернула обратно, считая, что нужно просто найти ближайший мусорный ящик и выбросить цветы. Совершенно ни к чему оставлять напоминания, которые будут вводить ее в соблазн изменить свое мнение. Она решительно кивнула. Да, все правильно. Умная женщина должна избавиться от подобных вещей раньше, чем ей скажут, что ее страдания были ожидаемы.

К сожалению, никто – не считая ее отца, повторявшего, что она слишком сметлива, когда дело касается ее собственной выгоды, – никогда не усматривал в ней великого ума. И вероятно, уже никогда не увидит.

Вероника направилась в кухню поставить тюльпаны в воду.

Марисса не помнила, когда последний раз она так волновалась. В среду вечером она расхаживала взад-вперед на первом этаже своего дома, упорно пытаясь себя убедить, что все эти подозрения, касающиеся ее детей и Коди, искусственно ею раздуты. Но в глубине души она боялась, что ее опасения не напрасны.

Она отправила Райли и Дессу к Веронике сорок пять минут назад. Единственное, что ей оставалось сейчас делать, – это ждать прихода Коди. Чтобы отвлечься от не оставлявшего ее тоскливого чувства, она попыталась найти выход из положения, заняв себя созидательным умственным трудом.

Когда она заезжала к Веронике оставить детей, ей показалось, что ее подруга не находит себе места, как медведь в клетке. Сейчас Марисса пыталась как-то объяснить ее беспокойство, но сердцем и мыслями она была не с ней. Ее внимание продолжало медленно дрейфовать обратно, к кухонному окну, в ожидании, не мелькнет ли за стеклом фургон Коди.

Некоторое время спустя фары осветили стены кухни, когда он въехал на полукруглую аллею за домом. Несмотря на свое намерение сохранять спокойствие и бесстрастность, Марисса не заметила, как оказалась у двери с черного хода раньше, чем Коди выскочил из кабины своего фургона.

– Привет, – мягко сказала она, когда Коди прошел через дворик, вымощенный кирпичом. Марисса отступила назад, придерживая для него дверь.

– Здравствуй, милый человечек. – Коди нагнулся к ней для долгого поцелуя. Потом задержался на мгновение и поднял лицо, изучая ее. – Кажется, будто минуло тысячелетие, с тех пор как я видел тебя последний раз. – Он погладил ее большим пальцем по нижней губе и прошел на кухню.

Марисса закрыла дверь и последовала за ним. Несмотря на несколько репетиций, сейчас, когда он находился здесь, у нее не было четкого представления, с чего начать.

– Не хочешь чашку кофе? – спросила она.

– Нет, спасибо, – ответил Коди, приближаясь к ней. – Но я бы не отказался от моего сладкого солнышка. – Он притянул ее к себе и наклонился, чтобы снова ее поцеловать.

Тепло от его рук побежало вниз, распространяясь до талии. Марисса не хотела ничего так сильно, как раствориться в нем и позволить просто унести себя в объятиях. Одному Богу известно, как она этого жаждала. Всю прошедшую неделю она жила на нервах. Накал поцелуя поднялся на несколько градусов. Марисса чувствовала, что все больше и больше уступает гибкому, сильному телу Коди, позволяя ему поддерживать ее. Однако в последний момент она нашла в себе силы отпрянуть назад.

Коди растерянно заморгал.

– Я тут подумала и… – Марисса была вынуждена прокашляться, так как ее неожиданно сорвавшийся голос прозвучал как писк Микки-Мауса. – За все то время, что мы с тобой встречаемся, ты еще ни разу не видел моих детей. Ты не хочешь пойти вместе с нами завтра на гамбургеры?

– Завтра? Гм… завтра я не могу. Я договорился встретиться с отцом.

У нее упало сердце. Она не представляла себе мужского смятения там, где его не должно существовать. Проклятие! Она так хотела, чтобы ее интуиция оказалась неверной. Но стоило ей только подумать об этом, как все, чего она боялась, предстало прямо перед глазами. Это и чуть заметная суетливость в его движениях, и напряженная улыбка, и неспособность выдержать обращенный к нему взгляд.

– Так забирай с собой отца, – сказала Марисса спокойно. – Мы будем ему более чем рады.

– Извини. К сожалению, ничего не получится.

– Тогда в пятницу, – сказала она без всякого выражения.

– У меня… гм… – Коди замялся.

– Еще какое-то чрезвычайно важное дело, – закончила за него Марисса. Она прошла к двери, распахнула ее и держала открытой. – Я думаю, сейчас тебе лучше уйти.

– Что такое?

– Может, я тупая, но не полная дура, – сказала Марисса и встряхнула дверь. – Уходи.

– Рисса, – начал Коди, – на самом деле все не так, как может показаться…

– Неужели? – перебила его Марисса. – На самом деле я вполне для тебя хороша, когда тебя посетит желание попрыгать со мной на матрасе. Но когда дело доходит до знакомства с твоей семьей, выясняется, что я этого недостойна. И моя семья тебе тоже не подходит.

– Нет! – Коди хотел дотронуться до нее, но она отдернулась назад. Его рука упала вдоль туловища, однако, исполненный решимости, он наклонился вперед. – Послушай, это просто из-за того, что… моя сестра часто меняет мужчин. Я вижу, как мой племянник Джейкоб каждый раз тяжело это переживает. Мальчик только начинает привыкать к человеку, как он исчезает. Вот почему я избегаю знакомства с детьми тех женщин, с кем встречаюсь. Это моя маленькая уловка.

Марисса чувствовала, как в крови зарождается дикий гнев. Это чувство затрагивало сразу столько уровней, что его с трудом удавалось держать под контролем. Но ей хватило твердости укротить свой характер.

– Ну да, – коротко сказала она с холодным безразличием. – Право же, приятно узнать, какое место я занимаю в твоей жизни. Значит, я – одна из твоих женщин.

– Ты – единственная женщина, с кем я встречаюсь в последнее время, – сказал Коди. Но он почувствовал, что земля под ним внезапно сделала опасный поворот. Один неверный шаг – и он будет втянут в зыбучие пески, откуда ему никогда не выбраться.

– Я понимаю, – сказала Марисса обычным тоном, но глаза ее горели гневом. – Я рангом выше, чем одна из многих, и поэтому удостоена чести спать с тобой. Но в то же время очень старательно ограждаема от участия в любой другой стороне твоей жизни. – Она постаралась придать голосу пренебрежительное звучание, но получилось далеко не так.

– Мне совсем не хочется видеть у других детей то же, что я вижу в глазах Джейкоба, – сказал Коди. – Я по собственному опыту знаю, что…

– Все женщины – шлюхи?

– Нет.

– Я полагаю, это именно то, что ты думаешь, – сказала Марисса. – Ты считаешь, что все женщины заботятся больше о собственном сексуальном удовольствии, чем о своих детях.

Хоть и понимая, что ему не следует вторгаться в эту область, Коди не заметил, как у него вырвалось:

– В первый же вечер нашей встречи…

– Я упала прямо в постель с тобой, – прервала его Марисса резким, язвительным тоном. – Отсюда следует единственное резонное заключение, что я делаю то это с каждым, кого встречаю.

Коди в отчаянии ерошил волосы.

– Черт побери, ты дашь мне закончить предложение? Или по крайней мере не вкладывай мне в уста свои слова.

– О, прошу прощения. Тогда позволь спросить тебя еще. Ты полагаешь, что был просто одним из многих?

Он поколебался, слишком долго для мгновения, потому что именно так и думал… первое время. Но потом он узнал ее лучше.

Прежде чем Коди успел сказать, что больше так не считает, Марисса коротко кивнула.

– Это то, чего я и опасалась. Но у меня есть для тебя новость, самовлюбленный эгоист. Я не падаю в постель с первым встречным. Я думала, что ты особенный. Она невесело засмеялась. – Черт! Мне казалось, я начинаю в тебя влюбляться.

Коди почувствовал, как сердце ударилось в груди и забилось сильнее. Он непроизвольно сделал энергичный шаг вперед, но Марисса вскинула руку и уперлась ему в грудь. Глаза ее, казалось, наэлектризовались от бешенства. С ослиным упрямством сжимая свои нежные губы, она решительно теснила Коди назад, шаг за шагом.

– По правде сказать, – категорично заявила она, – я тебя совсем не знаю. А тебе наверняка не известно самое главное обо мне, если ты считал, что я последую твоему сценарию. Я не стала бы говорить моим детям: «Познакомьтесь с новым дядей, он будет жить у нас», как ты, вероятно себе представлял. Просто я думала, было бы мило, если бы они подружились с первым мужчиной, с которым я встречаюсь, с тех пор как не стало их отца. Но, по всей видимости, я ошиблась.

Марисса обошла вокруг него, и где-то в дальнем уголке сознания Коди отметил грохот небольших жалюзи на распахнутой двери. Но он не придал никакого значения этому звуку, потому что его внимание зафиксировалось на словах «влюбляться» и «первый». Они рикошетом отскакивали от его мозга, как пули от скалистого склона.

– Должно быть, мне это снилось, – сказала Марисса. – Но знаешь что? Теперь я полностью проснулась. И я не хочу, чтобы мои дети находились рядом с человеком, который считает их мать эгоистичной потаскухой. – С этими словами она твердо подтолкнула Коди локтем.

И следующее, что Коди ощутил, оказавшись в ее дворике, был ледяной ветер, со свистом пробивающийся сквозь его меховую куртку. Он удивленно смотрел на раскачивающиеся жалюзи, когда кухонная дверь громко хлопнула у него перед носом.

Купер положил у двери свое последнее подношение – рамку с фотографией Лиззи и Дессы, наряженных в яркие платья, и медленно распрямился. Это ухаживание было нелегким делом. И он совершенно не представлял себе, как будет воспринят его подарок. Черт побери, он даже не знал, можно ли это рассматривать как подарок. Начать с того, что фотографию делала Вероника. Он только сходил в маленький магазинчик на Третьей улице купить рамку и сделал матировку. Куп считал, что это дает ему моральное право на поощрительные очки. Но как знать, заработает ли он их? В данный момент, когда он в прямом смысле подошел к этому вплотную, у него возникли сомнения. Женщины – создания непредсказуемые.

Было без четверти три ночи. Стоя в коридоре подобно просителю, Куп испытывал сильное искушение войти к Веронике, как он привык это делать. Ему было бы нетрудно пробудить в ней желание, она завелась бы раньше, чем успела окончательно проснуться. Куп неуверенно потянулся к двери. Если выяснится, что Вероника по-прежнему подпирает ручку на ночь креслом, он этого не перенесет. А если она перестала это делать, не будет ли предательством немедленно платить ей вот таким образом за возвращенное доверие? На днях Вероника снова начала с ним разговаривать. В действительности она пошла на огромную уступку, согласившись помочь ему найти убийцу сестры, чтобы снять обвинения с Эдди.

Ручка двери так и осталась нетронутой.

Куп повернулся и направился к себе. У него не было уверенности, что он поступает мудро или как величайший в мире болван.

Но так или иначе его не покидало нехорошее предчувствие, что черта с два он уснет этой ночью.

Вероника подождала, пока осторожные шаги Купа полностью стихнут, и откинула одеяла. Она быстро вылезла из постели, дрожа от холода, когда ноги коснулись дощатого пола. Она прошла через комнату и бесшумно отворила дверь. Выглянула в коридор и, убедившись, что все спокойно, быстро подобрала с пола плоский пакет. Затем толчком бедра закрыла дверь.

В следующее мгновение она снова залезла в постель, включила лампу на тумбочке и подтянула к груди одеяла, подоткнув края под мышками.

Первую минуту она просто сидела, гадая, какой подарок может быть в оберточной бумаге, с удовольствием перебирая бесконечные варианты. На тумбочке рядом с кроватью стояло блюдо со вчерашним подношением – макадамским орехом в шоколаде. Вероника подобрала одно драже и бросила в рот, разглядывая грубую коричневую бумагу пакета с воинственно торчащими углами. Такими похожими… на Купа. Она слегка улыбнулась и осторожно перевернула пакет. Просунула палец под край и, отделив три кусочка липкой ленты, сняла бумагу. Затем повернула подарок лицевой стороной.

– О! – Это была одна из фотографий, сделанных ею в тот вечер, когда Лиззи и Десса затеяли свою игру с переодеванием. Куп вставил снимок в матовую, лишенную блеска рамку такого же синего цвета, как платье Лиззи. Вероника ожидала бы, что он выберет скорее простую, скромную рамку, – но нет, он предпочел серебристо-синюю. Она выглядела изумительно, по-женски нарядно. Вне всякого сомнения, он держал это в голове, когда выбирал эту рамку.

И это делало его подарок особенно дорогим.

Проклятие! Она так устала вести борьбу с собой. Желание встать и пойти к нему в комнату становилось почти непреодолимым. И эта жажда была так сильна, что Вероника была вынуждена взглянуть на мотивы поведения своей матери совершенно под другим углом.

Может, мама чувствовала к папе что-то, близкое к этому испепеляющему желанию? Правда, ей было трудно вообразить одного из родителей как сексуальное существо. Но может, ее мать потому и мирилась с отцовской леностью все те годы, так как он делал ее жизнь достойной… в другом отношении?

Вероника отодвинула в сторону свою мысль, не желая даже ступать на эту зыбкую почву, но легкая улыбка все же тронула уголки ее рта.

– Я тебя понимаю, мама, – пробормотала она. В некотором роде было приятно думать, что ее мать, возможно, получала что-то в уплату за все годы самопожертвования.

Она поставила фотографию на тумбочку и выключила свет. Лежа в темноте, она пыталась вымолить себе сон, снова воображая свою жизнь в реальном мире, когда все здесь уладится. Но какие бы уловки она ни предпринимала, расслабиться не удавалось. Она не могла найти удобного положения для своего беспокойного тела, снова и снова ворочаясь с бока на бок. Это становилось невыносимо. Был только один способ обрести хоть какой-то покой. Наконец она откинула одеяла и встала. Минутой позже Вероника оказалась у двери перед лестницей на мансарду, размышляя, не потеряла ли она окончательно разум. Она расправила плечи. Нужно выбросить из головы Купера Блэкстока раз и навсегда. Тогда, может, появятся какие-то мысли, как снова взять свою жизнь под контроль.

Но она будет умнее своей мамы. Она будет действовать тем же способом, что и Купер. Они могут использовать друг друга, чтобы утолить свое взаимное желание, но ее сердце останется нетронутым.

Вероника бесшумно отворила дверь и на цыпочках поднялась по ступенькам.

Сквозь морозные узоры на окне просачивался тусклый лунный свет. Под кипой одеял и пикейным покрывалом различались очертания большого тела Купа. Вероника быстро прошла через комнату и, приподняв одеяла, скользнула в постель, к нему под бок.

Его неподвижное тело излучало тепло, подобно мощному горнилу. Вероника уютно пристроилась около него и подумала о том, как Куп станет ее соблазнять, пока она еще будет спать, и как она проснется уже полностью «на взводе». Вероника улыбнулась в темноту.

Она могла это сделать.

Вероника придвинулась ближе и поцеловала его в грудь. Потом провела рукой по твердым мышцам живота вниз, к бедрам. Она облизнула губы и обхватила пальцами его фаллос.

Он был тверд, как скала, и совершенно прям.

«Погоди-ка». Она подняла голову от его груди, напрягая зрение, пытаясь разглядеть его лицо.

– Так ты не спишь.

– Не сплю, Душистый Горошек, – низким голосом прохрипел Куп в темноте. – Тринадцать лет сбросить не так просто. Солдат приучается чутко спать и никогда не позволит незаметно подкрасться к себе. – Он обхватил ее руку своей широкой теплой ладонью, подсказывая, какой ритм ему больше приятен. – О Боже! – судорожно вздохнул он, когда Вероника крепче сомкнула пальцы. – Можешь подкрадываться ко мне в любое время, когда тебе захочется. – Рука его затем быстро переместилась к Веронике на затылок, укачивая ладонью ее голову. Он повернулся, чтобы поцеловать ее.

Она-то думала, что может обойтись без него и… без этого. Но ее самоотречение будто превратилось в летучую взрывоопасную смесь, а его поцелуй стал искрой, приведшей обоих в огненное царство. С жадным рокотом, нарождающимся в где-то в горле, Вероника отпустила мужскую плоть и двумя руками обхватила Купа за шею, возвращая ему поцелуй, вдохнув в него всю страсть, что только имела.

В течение нескольких долгих минут в комнате был слышен единственный звук – влажное хлюпанье их медленных, захватывающих поцелуев. Наконец Куп слегка поднял голову.

– О Боже, – проговорил он, пристально глядя на Веронику, – мне так тебя недоставало. Нет никого на свете вкуснее тебя, Ронни. Ни у кого нет таких сладких губ.

Его слова повергли ее в трепет и вызвали легкое беспокойство, угрожавшее впустить в сковавшую ее страсть ледяной ручеек реальности. Вероника на секунду вырвалась из пут забвения и напомнила себе о своей клятве, чтобы защитить себя. Но Куп отвел от ее щеки прядку волос и пролил ей на лицо целый дождь поцелуев. Его другая рука расстегнула пуговицы на ее пижаме и пробудила соски, оставив их воспрянувшими, прежде чем проникнуть под эластичный пояс.

Его пальцы спустились ниже и погрузились между ног, плавно скользя взад-вперед и легонько пощипывая.

– Ага, – заворчал Куп, когда Вероника застонала, и продолжил трогать ее всеми способами, мастерски наращивая ее ощущения. – Так, хорошо. Еще. Мне нравится это слышать.

Ее прерывистое дыхание все учащалось. В стремлении приблизить желанное облегчение она не могла сдерживать натужные звуки, рвущиеся из горла. Она подняла глаза на Купа, его раскрасневшаяся кожа на скулах была заметна даже впотьмах. Его брови сдвинулись у переносицы, пока он следил за приближением ее оргазма.

И в тот самый момент, находясь на грани умопомрачения, Вероника услышала собственный шепот:

– Я люблю тебя, Купер. Я люблю тебя.

За всю свою жизнь она не могла представить себе чувства сильнее. Что это было?

Облегчение? Или ужас?

Глава 19

Как только Куп припарковался на ярмарочной площади, Лиззи, Райли и Десса выскочили из машины и помчались к главным воротам. Вероника с Мариссой тотчас закричали детям вслед, чтобы они не потерялись. Куп ухмыльнулся скоропалительным предостережениям женщин. Полный того же бодрящего чувства, как обычно бывало в предвкушении боевого задания, он вылез из автомобиля и запер дверцы. Даже не верилось, что он испытывает не менее сильные ощущения в ожидании этого Зимнего фестиваля в маленьком городе, с двумя женщинами и тремя детьми. В течение десяти секунд Куп пытался понять свою реакцию. Он объяснял ее простой удовлетворенностью, потому что сегодня была его первая свободная суббота за время пребывания здесь. Однако оставил это занятие как безнадежное.

Наблюдая за маленькими замечательными ягодицами Вероники, когда она устремилась за детьми, Куп должен был признаться себе в том, что пытался отрицать последние несколько дней. Его удовлетворенность и приятные ожидания – все это концентрировалось вокруг Вероники. Не будь ее, он бы гроша ломаного не дал за это празднество. Посещение Зимнего фестиваля вместе с ней подогревало его предвкушения. Здорово же он увлекся.

Прошло много времени, с тех пор как Куп перестал суетиться из-за обыденных вещей. В его жизни было много женщин, но они как приходили, так и уходили, оставляя следа не больше, чем рябь на воде. И все было прекрасно. Позабавились немного, получили взаимное удовольствие и разбежались. Это было самое большее, что он когда-либо хотел от секса. Что касается продолжения, то здесь он руководствовался желанием женщины и своим собственным.

Но у него никогда не было потребности знать, что движет женщиной. И еще меньше его заботило, что она думает. До недавнего времени. В интимных отношениях он никогда не проводил разграничения между сексуальным влечением и любовью, не веря в существование последней.

Он глубоко заблуждался.

Последние несколько ночей он полностью проявил все свои возможности. Он использовал все, чему научился раньше, и несколько новых приемов, изобретенных по ходу дела. Это-то и привело к тому, что в ответ Вероника сказала: «Я люблю тебя, Купер».

Печальный случай. Не говоря уже о том, что неудачный. Она ни разу не повторила этой фразы, с тех пор как ненароком произнесла ее в четверг утром.

Куп не мог смириться с тем, что это были просто пустые слова во время секса.

Эта мысль была ему особенно ненавистна теперь, когда оказалось, что то признание обрело реальное значение. Но гораздо хуже было то, что ему самому не хватало здравого смысла, чтобы обеспокоиться за себя. Это было что-то совершенно непонятное для мужчины, чей инстинкт выживания в большинстве случаев оказывался отточенным, как лезвие бритвы.

Вероника внезапно повернулась и застала Купа в тот момент, когда он смотрел на ее зад. Она сделала легкое виляющее движение и ухмыльнулась:

– Пошевеливайся, Блэксток! Ты же не хочешь отстать? – Она взмахнула бровями, как Граучо Маркс.[21]21
  Один из пяти братьев Маркс, комедийных актеров, популярных в США с 30-х годов.


[Закрыть] – А то как бы тебя не постигли ужасные вещи.

– Угу, совет ясен. – Куп догнал ее, готовый отказаться от чего угодно, кроме перспективы провести с ней вечер. В узком проходе перед главными воротами толпа уплотнилась. Тайком воспользовавшись внезапным прессингом тел, Куп обхватил Веронику за талию и притянул к себе. – Я слышал, – проворчал он, наклоняясь к ее уху, – что мне придется платить вступительный взнос из собственной «развлекательной» казны, если я не останусь в группе.

Вероника затрепетала, но ткнула его локтем в бок, чтобы высвободиться. Она суетливо поправила на шее пушистый зеленый шарф, повернулась и пошла впереди Купа. Она была в очаровательной ворсистой шляпке с полями, отогнутыми назад и пришпиленными маленькой кокетливо и брошью.

– Все будет в порядке, – сказала она с притворной серьезностью. – Мы умолчим, кто здесь старожилы, а кто вновь избранные, согласно действующим правилам.

– И что? – сказал Куп. – Будет царить анархия?

Вероника наградила его самой доброй улыбкой – и в придачу легким дружеским шлепком в грудь.

– Совершенно верно.

– Тетя Ронни, вы собираетесь идти дальше или нет?

Куп засмеялся и пошел быстрее. Он обогнал Веронику у кассы, достал бумажник и купил билеты для всех. Затем провел свою маленькую группу через турникет.

Дети ринулись вперед, как ядро, выпущенное из пушки, мимо ближайшего зала с экспозицией. Удивленный целеустремленностью, с какой они бросились к месту назначения, Куп сдержанно заметил:

– Очевидно, что-то привлекает их больше, чем какие бы то ни было экспонаты в этом здании.

– Каток, – согласилась Марисса. – В зале А в основном представлены товары народных промыслов. Кустарная продукция у детей не вызывает большого интереса. Хотя позже Райли захочет поучаствовать в Кекуоке.[22]22
  Возникший примерно с 1900 г. конкурс бальных танцев с наградой в виде большого красивого торта для победившей пары.


[Закрыть] Он никогда не упустит возможности выиграть десерт. – Она изобразила слабое подобие своей обычной улыбки, но ямочек на щеках не было видно.

Куп заметил, как Вероника озабоченно смотрит на подругу. Вчера вечером в «Тонке» прошел слух, что у них с Коди произошел разрыв. Сейчас Марисса явно пыталась делать вид, что ничего не случилось. Но нетрудно было заметить, что она отчаянно несчастна.

Он протянул руку и тронул ее за рукав ее роскошного темно-синего шерстяного пальто.

– Коди – дурак, если вы хотите знать мое мнение.

Лицо ее на секунду исказилось страданием, и Куп проклял себя за свой длинный язык. Она, несомненно, тяжело переживала происшедшее, и сообщать ей, что об этом идут разговоры, было не самым удачным его шагом за сегодняшний день.

Однако Марисса тотчас же царственным жестом подняла подбородок.

– Фоссил есть Фоссил, а «Тонк» есть «Тонк». Нечего удивляться, что новость передается из уст в уста. Этого следовало ожидать. – Решимость зажгла огонь в ее глазах и расправила ее плечи. – Но я ценю ваше участие, Куп. Глупость Коди – как раз та причина, которая вынудила меня прогнать его.

О черт!

Вероника хотела шмякнуть себя по лбу. Вместо этого она только сокрушенно вздохнула. Мало ей искушений! Куп обладал острым как бритва умом и был настоящим подарком в постели. Как уберечь от него свое сердце? Как не дать ему растаять и растечься в большую лужу возле его ног, если выясняется, что он еще и чуток к боли твоей лучшей подруги?

За последние две ночи, пока они с Купом предавались любовным утехам, она, наверное, стерла в порошок все коренные зубы, чтобы сдержать себя. Она готова была повторять снова и снова: «Я люблю тебя, Купер», а назавтра в течение дня ей почти удавалось вдолбить себе, что все ее чувства – просто похоть. Но неизбежно приходила ночь. В постель опять прокрадывался Купер, и все защиты сразу начинали крошиться на куски. Страсть спадала, и наступало спокойное последействие, но в душе все еще ютилась ноющая потребность просто тихо лежать рядом с ним. В такие минуты у нее возникали серьезные подозрения, что она занимается самообманом. Дело было не только в сексе. Несомненно, ее сердцем владело очень сильное чувство.

Не то чтобы она перестала бороться с собой – нет, ей удавалось держать под замком слова, настоятельно требовавшие выхода. Но сейчас, видя, как Куп выступает в защиту Мариссы, она готова была, не колеблясь ни секунды, произнести эти слова вслух.

К счастью, в этот момент все трое миновали дорожку между залами А и Б и ступили в «Страну чудес».

– О Боже, Рисса, – с чувством прошептала Вероника, – ты устроила настоящее театральное представление.

– Я просто похитила твою идею, – пожала плечами ее подруга. От того энтузиазма, когда они только готовили проект, почти ничего не осталось. Марисса была так расстроена событиями четверга, что едва могла говорить. Коди не хотел связывать себя с женщиной, имеющей детей. Вот и все, что она могла сообщить о своем разрыве с ним. У Вероники сердце оборвалось при виде подруги в таком состоянии.

Поведение Коди вызывало в ней ярость. Прежде всего как он смел вступать с Мариссой в близость при таком отношении к детям? Зла на него не хватает! Попадись он ей в руки, она бы с удовольствием свернула ему шею.

Но Вероника просто сказала:

– Я с тобой не согласна, Марисса. Моя голая идея ничего не стоит. Ты претворила ее в такое чудо. – Взмахом руки она охватила все творения подруги. – Это похоже на сказочный мир.

Ярмарочное поле между ареной для родео и выставочными залами, место, где летом проходил ежегодный карнавал, рабочие превратили в каток. Вокруг него комитет фестиваля решил установить множество скамеек и деревьев из папье-маше. Последние выглядели как натуральные. Среди голых ветвей, блестящих от инея, мерцали сотни крошечных белых огоньков, и прыгающие блики от них попадали на скользящих по кругу розовощеких конькобежцев. От двух тележек с едой и напитками валил пар. В ядреном холодном воздухе пахло хот-догами, какао и подогретым сидром с корицей.

Ледовый аттракцион пользовался большой популярностью. Состав его участников варьировался в широком диапазоне – от молодой женщины, крутившейся в центре подобно заправской фигуристке, до ребенка, едва переступившего порог младенчества. Девочка еле стояла на коньках и, казалось, вот-вот приземлится на свою маленькую пухлую попку. Но эти неуверенные шаги, похоже, ни у кого не вызывали смеха.

Вероника узнала мэра с женой, вальсировавших на льду. Нейл Пиви, адвокат Эдди, сидел на одной скамейке с Дар-лин Старки, хотя, по-видимому, они были не вместе. Давнишняя знакомая Вероники, ее бывшая одноклассница, была здесь вместе с детьми. Все трое, смеясь, снимали свои прокатные коньки как раз через скамейку от того места, где Лиззи, Десса и Райли надевали свои.

Куп принес чашку горячего шоколада с шапкой взбитых сливок и карамельной палочкой в качестве украшения, и Вероника приятно проводила время за несколькими занятиями. Она с улыбкой следила, как Лиззи осторожно делает медленные круги на льду, и наблюдала за шумным состязанием на арене, где на подложке из соломы стояли огромные ледяные глыбы. Из них соревнующиеся высекали скульптуры, придавая им узнаваемые формы. Судя по громкому хохоту, проплывавшему через поле, можно было предположить, что в картонных стаканчиках участников не подогретый сидр, а что-то покрепче.

– Вероника?

Она оглянулась на вопросительную интонацию и увидела стоявшую рядом бывшую одноклассницу.

– Деб?

– Да, – засмеялась женщина. – Слава Богу! Я боялась увидеть один из тех пустых взглядов, типа «Кто ты такая, черт возьми?». Ведь в школе мы не так близко знали друг друга. Я просто хотела остановиться, чтобы поздравить тебя с возвращением.

– Ну, спасибо, – улыбнулась Вероника.

– Это мои дочери, Меган и Рейчел, – сказала Дебра. И после обмена приветствиями добавила: – Меган учится с Лиззи в одном классе. Так или иначе мы, вероятно, будем встречаться во время школьных мероприятий. И я хотела спросить, не посидеть ли нам как-нибудь днем за чашкой кофе? Если ты не слишком занята.

– Спасибо. Я буду очень рада.

Они обменялись номерами телефонов, и женщина с дочерьми удалилась. Вероника смотрела им вслед, чувствуя, как приятное тепло медленно растекается по телу. Она снова сосредоточила внимание на катке, продолжая невольно улыбаться неожиданному ощущению признанности после доброго жеста Дебры.