Текст книги "Вверх тормашками"

Куп не двинулся, когда она повернулась положить трубку и задела его тело. Ее прикосновение пронзило его до самых кончиков пальцев и откатилось обратно к ней.

– Не могу поверить, что ты отрубаешь концы и бежишь в большой город.

– Поверь, – бесстрастно сказала Вероника. – Я выезжаю этим утром, чтобы договориться о переводе Лиззи в новую школу. Завтра я подготовлю для нее комнату в моем доме.

Нет. Все эмоции, теснившиеся в его сознании, молотом стучали в голове, требуя его внимания. Нет, она не может уехать вот так. Просто повернуться спиной и удалиться легкой походкой.

– Ты сегодня возьмешь Лиззи из школы?

– Нет. Ее заберет Марисса на уик-энд. Я вернусь в понедельник для встречи с Нейлом Пиви, потом буду готовиться к окончательному переезду.

– И после того, что было между нами, ты хочешь уйти вот так, даже не поговорив напоследок?

– О чем еще говорить, Куп? – сказала Вероника. – То, что мне от тебя нужно, ты не хочешь мне дать, а тебе, види-мо, нужно то же самое от меня. Это причиняет слишком много страданий. Нам нужно разойтись, прежде чем мы в конце концов истерзаем друг друга.

О, прекрасно. Куп засунул руки глубже в карманы и пристально посмотрел на нее.

– Слишком поздно, – сказал он.

Затем повернулся и пошел прочь.

Глава 23

В тот же день Вероника была в Сиэтле. В четвертом часу она ступила в крошечную прихожую своей квартиры. С тяжким вздохом поставив сумочку на старинный сундук Дженни Линд,[24]24
  Настоящее имя Джоанна Мария Линд (1820–1887), английская оперная певица шведского происхождения, гастролировала в США в середине XIX в.


[Закрыть] она прошла в гостиную и огляделась.

Мелкий моросящий дождь затянул пеленой стекла окон. Вероника всегда была очень горда своим жилищем. Она приобрела его на деньги, заработанные упорным трудом, и последние несколько лет терпеливо выискивала нужную мебель. Однако сегодня вся эта обстановка не вызывала у нее ни гордости, ни радости возвращения домой.

И вообще этот день ни с какой стороны не приносил удовольствия. Она всегда считала, что по этой дороге можно ехать даже во сне, но сегодня поездка из Фоссила показалась целой вечностью. Погода Сиэтла была подпорчена штормами Пьюджет-Саунда, с привычным для него нескончаемым мелким дождем. Дороги захлебнулись в грязи, жизнь города в целом почти подошла к концу.

«Прекрасно. Жалобное женское соло завершает мой день. Наглядная демонстрация замечательной силы характера.

В действительности это истощение сил было связано с ее собственными установками, напомнила себе Вероника.

И уличное движение, и погодные условия были не хуже обычных. Просто ее испортила жизнь на востоке Вашингтона, где солнце светило намного чаще и где тупоумных водителей на душу населения было меньше.

Ее короткий смешок резко прозвучал в пустой квартире. То, что Фоссил в сравнении с Сиэтлом неожиданно вызвал добрые воспоминания, несомненно, было диким абсурдом. В лучшем расположении духа она наверняка правильно поняла бы иронию.

Позже, устав от своей бравады, Вероника опустилась в любимое кожаное кресло перед газовым камином. Она сцепила пальцы рук и положила их на колени, тупо глядя на рамки над каминной полкой с репродукциями прерафаэлитов из коллекции музея Фрая.

Кому она пытается морочить голову? По правде сказать, в списке ее сегодняшних приоритетов сильный характер значился далеко не в первых строках. По дороге домой она заезжала в соседнюю школу обсудить с директором перевод Лиззи. Женщина вела себя благожелательно, и разговор оказался плодотворным. Не считая этого, весь остальной день был большим размытым пятном страдания.

Как случилось, что человек, с которым она знакома меньше месяца, занял такое важное место в ее жизни? И как можно порвать с ним, если у них почти не было времени завязать отношения? Только обиды, обиды и снова обиды. Она старалась, как могла, но никакого облегчения от этой агонии не предвиделось.

Ждать ответа тоже было бессмысленно. Не существовало такого решения, с которым бы она могла согласиться. Понимая это, Вероника чувствовала себя отяжелевшей и постаревшей. Она не хотела ни двигаться, ни разговаривать, а просто сидела здесь, перед холодным камином, пока не утихнут нестерпимые муки.

Вместо того чтобы взращивать в себе инфантильные желания, следовало бы уже повзрослеть. Она должна войти в родительскую роль, а это значит, что потакание своим слабостям с биением себя в грудь непозволительно. Более того, нужно быть честной. Поэтому она должна изо всех сил внушать себе, что их с Купером короткие волшебные каникулы в Фоссиле в безвкусном доме – это временный уход от реальности. Сердце не обманешь. Но правда была убийственна. Единственный способ что-то изменить – это уехать оттуда вместе с Лиззи как можно скорее, чтобы вместе заново строить другую жизнь.

– Чертовы женщины, – бубнил Куп, наверное, в сотый раз в это воскресное утро. – От них одни только трудности, это мое твердое убеждение. Все-таки хорошо, когда ты в доме один, предоставленный самому себе.

Он давно закончил макет своей новой книги. К настоящему времени пора бы уже начать набрасывать ее вчерне. И он так бы и сделал, если бы жизнь не выставила на его пути это создание с двойной Х-хромосомой.[25]25
  Х-хромосома – половая хромосома, в парс (XX) определяет развитие женской особи.


[Закрыть] Как времени, так и уединения у него было, что говорится, до отвала, чтобы использовать их для написания нескольких страниц. Вчера он упустил эту возможность. За минуту он подробно расписал себе задание на текущий день. Но когда пришло время заступать на работу в «Тонк», ничего не было сделано. Ничего страшного. Сегодня все будет по-другому. Он приклеит зад к стулу и не сдвинется с места, пока не напишет пять или шесть страниц.

Четыре часа спустя, проклиная курсор, неустанно мигающий на чистой странице под заголовком «Глава первая», Куп отпихнул компьютер и пошел вниз подкрепиться. Все дело в нехватке горючего, решил он. Отсюда этот затор. Нужно что-нибудь съесть, тогда голова прояснится.

Через двадцать минут Куп вернулся к себе. Он сердито смотрел на насмешливо моргающий курсор, медленно выдувая воздух сквозь зубы. Топливо, как оказалось, тоже не свершило чуда. Проклятие. Нужно было сосредоточиться, но он, казалось, не мог совладать со своим заблудшим умом.

Повсюду царило цепенящее безумие.

Конечно, Лиззи вряд ли была самым шумным ребенком в городе, но все-таки с ее присутствием в доме слышались какие-то звуки. Сейчас Куп поймал себя на том, что по привычке пытается уловить их в звенящей тишине. Больше того, прервавшись на несколько минут, он прислушивался, не идет ли Ронни.

Черт побери, он обещал себе, что не будет этого делать. Она знать его не хотела, во всяком случае, не испытав его множество раз на пригодность, – это точно. Но он не собирается выпрашивать у нее любовь. С каменным лицом Куп снова попытался сосредоточиться на работе. К этому времени у него с грехом пополам была закончена одна страница. Около десяти часов он все-таки сдался и занял себя чтением.

Через пятнадцать минутой отбросил книгу. И автору за это заплатили большие деньги? Какая ерунда! Непонятно, каким образом в прошлый раз та же вещь казалась такой интригующей.

Куп спустился в гостиную и включил телевизор, но там тоже было нечего смотреть. И как только кабельной компании хватает совести дурачить подписчиков? На ста пятидесяти каналах не удосужились предложить ни одной достойной внимания программы. Нуда ладно, черт с ними!

Он спихнул Бу, залезшего к нему на бедро, и встал с кресла. Он мог с успехом отправиться в постель. Во всяком случае, он бы не отказался поспать. Но и эта хитрость, похоже, не удалась. Он не переставал ворочаться с боку на бок и в конце концов пошел в ванную искать аспирин. Кинул в рот пару таблеток и решил пойти через улицу взять себе в «Тонке» бутылку бурбона. Будь он проклят, если позволит женщине его сломить. Его, бывшего морского пехотинца. Одного из немногих, обладающих чувством собственного достоинства.

Куп снова вернулся в спальню и занавесил полотенцем окно в надежде, что через час или два утреннее солнце его не разбудит, если он уснет. После этого он снова залез в постель и, взбив подушки, сосредоточился на дыхании. Чередуя очень медленный вдох с выдохом, под конец он взглянул на будильник на тумбочке. Было без четверти шесть. Спустя какое-то время он все-таки уснул.

Казалось, прошло всего несколько минут, когда его разбудил щелчок открывшейся двери. Но, посмотрев на часы, он увидел, что было почти одиннадцать утра. На лестнице, ведущей к мансарде, послышались тихие шаги. Его настроение резко скакнуло вверх, первый раз с четверга, после того вечера. Ронни вернулась, подумал он. Должно быть, сменила гнев на милость. Иначе, вне всяких сомнений, она на пушечный выстрел не подошла бы к его спальне. Куп приподнялся на локте.

Но над перилами показались золотистые волосы – отнюдь не блестящие черные – и мужской голос произнес так тихо, что его почти не было слышно:

– Джеймс? Ты здесь?

Куп отбросил одеяло и вскочил с постели. Шок, радость и разочарование от рухнувшей надежды – все эти эмоции одновременно пронеслись в нем. Схватив свои защитного цвета брюки, он натянул их на голые бедра в тот момент, когда его единоутробный брат поднялся на верхнюю ступеньку. Наскоро застегивая штаны, Куп нетерпеливо шагнул вперед, затем поколебался. Он хотел обнять брата. Но, прожив так долго среди мужчин, где подобные излияния не одобрялись, смутился и остался на месте.

Эдди сделал шаг и, сократив расстояние между ними, выбросил руки вперед. Они крепко обнялись и затем, наградив друг друга шлепками по спине, отступили назад.

Куп оглядел брата, который был на несколько дюймов ниже его. Если Куп ростом пошел в отца, то у Эдди взяли верх материнские гены. Он был сложен не так крепко. Худощавый и фациозный, даже находясь в бегах, он умудрялся выглядеть как типаж с обложки модного мужского журнала. Его золотистые волосы и щегольски выбритое лицо поблескивали в слабом свете, пробивающемся вокруг краев полотенца на окне. За те месяцы, что братья не видели друг друга, тучи вокруг Эдди сгустились до предела. Ситуация предполагала, что Куп должен произнести что-то кардинальное или по крайней мере относящееся к делу. Но вместо этого неожиданно для себя он сказал:

– Господи, даже ботинки надраены до блеска. Черт побери, просто шикарно для прячущегося беглеца.

– Ну, нельзя же из-за такой пустяковины, как обвинение в убийстве, занижать свои стандарты, – притворно прибеднялся Эдди, обнажая в короткой улыбке ровные белые зубы. Затем добавил серьезно: – Я рад с тобой повидаться, Джеймс.

– Я тоже, братишка. Но ты чертовски рискуешь, появляясь здесь.

– Я со вчерашнего дня наблюдаю за домом. Мне нужно было убедиться, что с Лиззи все в порядке. Я был страшно удивлен, когда увидел, что ты живешь здесь. Но мне не удалось даже мельком взглянуть на нее. Где она? Ее забрала Вероника? Она увезла ее в Сиэтл или куда-то еще?

Куп вздрогнул. Неожиданное упоминание имени Ронни, словно абразивом, прошлось по раздраженным нервам. Он напряг плечи от мимолетной боли.

– Нет еще, но собирается увезти. – Стараясь сохранять спокойствие в голосе, Куп рассказал, как Вероника заботилась о Лиззи все это время, как сейчас она готова горы свернуть, наметив совместный переезд. – Лиззи на уик-энд отправили к Мариссе. После школы ее привезут домой, а Ронни приедет еще раньше. Поэтому нам лучше сейчас использовать представившуюся возможность. Ты голоден?

– Да, я полагаю.

– Пойдем на кухню, – сказал Куп, срывая с окна полотенце. – Потолкуем, пока я приготовлю нам завтрак.

Они с Эдди спустились на кухню. Куп кинул брату полотенце закрыть оконце в двери, чтобы их не было видно, если кто-то позвонит с улицы. Эдди пошел заниматься дверью. Куп тем временем достал две сковороды, зажег конфорки и стал вынимать из холодильника продукты. Потом началась борьба с совестью. Он разрывался между двумя чувствами – опасениями, которые ему вложила в голову Вероника, и хорошо ему знакомой, давнишней потребностью заботиться о младшем брате.

– Ты ведь понимаешь, – сказал наконец Куп, разбивая яйца в горячую сковородку, – что ты не должен разговаривать с Лиззи? – Он поднял глаза от плиты посмотреть на реакцию брата.

Эдди был явно не в восторге, однако послушно закивал:

– Да. Я, наверное, рехнулся бы от счастья, если бы мог ее обнять на минуту и убедиться, что с ней все хорошо. Но я понимаю, насколько это будет болезненно для нее, после того как я повернусь и снова исчезну.

– Не говоря уже о том, что это опасно для тебя самого. Ты же не думаешь, что шестилетний ребенок сможет держать в секрете такие вещи.

– Я правильно понимаю, Джеймс? – сказал Эдди, прохаживаясь взад-вперед возле двери в гостинную. – Я не верю, что нахожусь в этом доме. – Он исчез на минуту в комнате и вернулся, держа в руке рамку с фотографией Лиззи. Поглаживая пальцем лицо своей дочери на плоском снимке, он поймал на себе взгляд Купа. – Что случилось со всеми теми побрякушками? – Эдди с нарочитым безразличием кивнул в сторону гостиной.

– Вещи Кристл? Вероника запаковала большинство из них. – Куп выложил на тарелки яичницу и грудинку с другой сковороды на задней конфорке. Потом отнес все это на стол. – Не хочешь взять себе сок или молоко из холодильника?

В это время щелкнул поджарившийся хлебец, и Куп вернулся к плите. Через минуту он передал хлебец Эдди и сел за стол, глядя на брата, задумчиво рассматривающего стоящую перед ним фотографию.

– Мне жаль, что так получается с Лиззи, – сказал Куп. – Вероника меня тут песочила по поводу тебя. Она ужасно беспокоится за девочку и считает, что ей будет плохо, если ты похитишь ее и будешь бегать с места на место.

Эдди пожал плечами.

– Ее опасения обоснованны, – сказал он, гоняя по кругу еду в своей тарелке. – Я действительно собирался похитить Лиззи и сбежать. Но я все продумал за это время и решил не делать глупости. – Он снова коснулся пальцами снимка. – Она будет несчастна со мной. Здесь она выглядит очень счастливой. Вероника к ней добра, не правда ли?

– Да, Эдди. Она заботится о ней. Даже очень. – Куп указал зубцами вилки на тарелку брата. – Кончай играть со своей яичницей и доедай скорее. Тебе нужно набраться сил, если мы собираемся обдумать, как вызволить тебя из этой грязи.

Эдди откусил раз, потом другой и через минуту, обмакнув остатки хлебца в яичный желток, подчистил тарелку. Он посмотрел через стол на Купа и сказал приглушенным сердитым голосом:

– Я этого не совершал. Конечно, мы с Кристл поругались в тот вечер, это так. Она годами на мне наживалась и, чтобы выкачать больше денег, использовала Лиззи. Мое терпение истощилось. В тот вечер я был очень зол и пошел в «Тонк» сказать ей, что она не получит ни пенни, как только я добьюсь опекунства. Но у меня и в мыслях не было убивать ее из-за этого. И я могу объяснить про пиджак…

– Господь с тобой, Эдди, – обиженно сказал Куп. – Я прекрасно знаю, что ты этого не делал.

– Я его где-то оставил, – продолжал Эдди, не слушая брата. – Ты знаешь, я всегда забываю свои вещи. Мама обычно говорила, что у меня голова прикручена не так, как надо. Где я мог оставить этот проклятый пиджак? Я выкрутил все мозги, но так и не мог вспомнить. Но кто бы ее ни убил, можешь быть уверен… – Он умолк и растерянно заморгал. Потом пристально посмотрел на Купа. – Ты веришь мне?

– Черт побери, да. Я знаю тебя, Эдди. Мне никогда в голову не пришло бы, что ты мог это сделать. К сожалению, мне не удалось выяснить, кто это сделал. Но я узнал от Вероники, что у Кристл был тайный любовник, с которым она ездила на Гавайи прошлой осенью. Некий «авторитетный человек». Так она, по словам Ронни, называла того парня. Выяснить бы, кто он такой, и мы нашли бы убийцу. До недавнего времени я был уверен, что это Трои Джейкобсон. Но он оказался чист.

– Почему Трои? Из-за тех слухов, которые ходили прошлой осенью, будто у него кто-то есть на стороне? Я никогда этому не верил.

– Тьфу ты черт! Что такого в этом парне, что он всем внушает доверие?

Эдди пожал плечами.

– Он вполне приличный человек. И потом, нужно быть слепым, чтобы не видеть, что он совершенно без ума от своей жены.

– Это я слышал, – сказал Куп, отбросив в сторону свое ненавистническое настроение. – У тебя есть какие-то предположения, кто бы это мог быть?

– Совершенно не представляю, – сказал Эдди. – Но по крайней мере сейчас есть с чего начать. На сегодня это больше, чем все, чего я до сих пор достиг, – заметил он, трезво взглядывая на Купа. – В сущности, я все испортил, да? И в не меньшей степени тем, что пообещал Лиззи вернуться за ней. Мне не следовало этого делать, не имея четкого представления, смогу ли я выполнить свое обещание. Она заслуживает лучшего.

– Я полагаю, ты действовал, как пилот в слепом полете. И то, что меня не было рядом, когда ты в этом нуждался, тоже работало против тебя. Я очень сожалею об этом, Эдди.

Эдди пожал плечами.

– Это были мои трудности. Я взрослый человек. Ты не обязан все время сидеть у телефона – вдруг твоему младшему брату потребуется помощь, чтобы выбраться из тюрьмы.

– И все же мне хотелось бы, чтобы я был тогда рядом с тобой. Может, вдвоем мы придумали бы для тебя что-то лучшее, чем бега. Это была твоя самая большая ошибка. Я думаю, люди расценили это как несомненное свидетельство вины. Как тебя осенило это сделать?

– Не знаю. Просто я впал в отчаяние и запаниковал. Мой адвокат…

– Нейл Пиви, – сказал Куп. Эдди удивленно посмотрел на брата.

– Ты знаешь Нейла?

– Сказать, что я его знаю, наверное, было бы несколько преувеличенно. Но я говорил с ним о твоем деле.

– Тогда ты должен меня понять. Он разговаривал со мной, когда во время предварительного слушания решалось, отпускать ли меня под поручительство. Тогда он сказал мне, что дела мои хуже некуда, но, может, он сумеет уговорить суд смягчить приговор. После этого я струсил, так как у меня была только одна мысль: они разлучат меня с Лиззи на много лет. Я вообще не ожидал, что могу оказаться на свободе до суда. Поэтому, когда меня отпустили, я увидел в этом знак, что лучше бежать отсюда к черту, пока эти псы…

– Постой. – Куп наклонился вперед. – Пиви сказал, что твои дела плохи? Что ты имеешь в виду?

– То же, что и он. Он считал, что все складывается против меня. Что там такая гора доказательств, что он едва добрался до вершины.

– Этого не может быть. Он говорил мне, что не понимает, почему ты убежал, так как твое дело построено целиком на косвенных данных, притом очень слабых. И тот факт, что тебя отпустили под залог, по-видимому, подтверждает это. – Куп смотрел через стол на сводного брата, потирая пальцами лоб. – Ты уверен, что все правильно понял? Может, ты что-то перепутал?

– Черт побери, нет! Я ничего не перепутал. Он сказал, что меня скорее всего посадят на долгие годы, что Лиззи окончит колледж к тому времени, когда я выйду. – Эдди сам начал потирать лоб. – Какого дьявола ему нужно было рассказывать нам две разные истории?

Куп уронил руку на стол.

– Этому нет разумного объяснения. Если только у него не было личного интереса видеть тебя на скамье подсудимых.

Эдди широко раскрыл глаза.

– Нейл и… Кристл?

– Ты ведь знаешь этих чертовых сплетников гораздо лучше, чем я. Это возможно?

– О Боже. Я с трудом могу себе это представить. Но… конечно, все возможно. – Эдди сел прямее. – В самом деле, это многое объясняет. Кристл, казалось, всегда знала, до какого предела можно выжать из меня лишние десять центов. – Он отодвинул от стола свое кресло. – Вот сукин сын! Ничего, я до него доберусь. Если я действительно попаду в тюрьму за убийство, то это будет тот, кого я прикончу.

Куп тронул Эдди за руку. Его неподвижные мышцы под мягким свитером были тверды, как сталь, а сам он весь трясся от ярости.

– Сейчас не время кипятиться, братишка. Ты должен сохранять хладнокровие и помочь мне обмозговать это дело.

Мало-помалу Эдди расслабился и успокоился.

– Та поездка на Гавайи с Кристл должна была оставить какие-то следы, – сказал он суровым голосом. – Если мы пойдем по этим следам, может, нам удастся схватить его за задницу.

– У меня сейчас этим занимается частный детектив. Ему ничего не стоит через пять минут найти какое-то веское доказательство. Я сейчас позвоню ему. – Куп был уже на полпути к телефону, когда неожиданно его осенило. Проклятие! Он замер, ошеломленный. – Погоди, Эдди! Вероника!

Его брат резко повернулся взглянуть на него.

– Что-то с ней?

– Она встречается с Пиви в полдень. Обсудить, правомочна ли она увозить Лиззи. – Куп взглянул на часы. – Это значит, что сейчас она уже там.

С фактом, казалось бы, не дающим оснований для беспокойства, в душу медленно вкрался леденящий страх. По логике вещей все должно пройти благополучно. У Вероники не было причин подозревать Пиви в каких-то неправильных действиях и причастности к смерти ее сестры. Поэтому риск для ее собственной жизни практически сводился к нулю. Однако чутье и армейский опыт Купа сигнализировали об опасности. У него пробежали мурашки по коже и волосы на затылке встали дыбом. Он схватил свои ключи. Возможно, Ронни ничто не угрожало. Но даже если сейчас она находилась бы от этого человека за десять миль, Купа не оставила бы тревога.