Текст книги "Вверх тормашками"

– Что тебя привело сюда?

– Мне не хватало тебя. – Коди шагнул ближе. – О Боже, Марисса, – продолжал он низким хриплым голосом, – я никогда не представлял, что человеку может так недоставать кого-то, как мне тебя.

«О да, милый», – признавалось ее тело, но она сделала шаг назад.

– Я признательна тебе за эти слова. Мне тоже тебя не хватало. Но это все. До свидания. Мне нужно загрузить в сушилку еще одну охапку. – Марисса двинулась к двери.

– Нет. Прошу тебя, подожди. Это только часть того, что я хотел сказать. Я пришел пригласить тебя и твоих детей к моему отцу на пиццу. В пятницу вечером.

Марисса остановилась и оглянулась.

– Что? – Она удивленно посмотрела на Коди.

– Я думал обо всем, что ты говорила, Рисса. – Он подошел ближе. – Черт побери, я не мог ни о чем другом думать. И возможно, ты была права. – Коди взъерошил рукой волосы и жестом показал на гостиную. – Мы не могли бы поговорить минуту?

Марисса пристально посмотрела на него, потом кивнула и пошла вперед. Она подождала, пока Коди осматривает обстановку, более строгую, нежели в большой общей комнате, и огонь в камине. Затем он обернулся и улыбнулся.

– Здесь очень мило. Я, кажется, не бывал здесь раньше. «Потому что большую часть времени мы проводили в моей спальне», – подумала Марисса, садясь на краю дивана.

Коди устроился на противоположном конце.

– У моей сестры Дженис, – начал он, – слишком много мужчин, Рисса. – Должно быть, она сделала гримасу, потому что Коди тут же сказал: – Я не считаю, что ее интимные дела как-то меня касаются. Но у нее есть Джейкоб. Я люблю этого ребенка. Он самый замечательный мальчик на свете. Когда Дженис приводит домой своих любовников, он к ним легко привязывается и через какое-то время начинает видеть в одном из них потенциального отца. Потом тот парень уходит, и его место занимает кто-то еще. Из мужчин только мы с моим отцом и можем положительно влиять на мальчика. – Он посмотрел Мариссе прямо в глаза. – Когда ты в первый же вечер привела меня к себе домой, я заключил, что для тебя это привычное дело. Позже я узнал, что у тебя есть дети. После этого я решил держаться от них подальше. Я не должен был видеть на их лицах то, что я столько раз наблюдал у Джейкоба.

Не то чтобы это не вызывало у нее сопереживания, но разве они уже не закрыли эту тему? Марисса испытывала искушение снова выставить его за дверь, но то, как он говорил о своем племяннике, заставило ее обуздать свое нетерпение. И через минуту она была этому рада.

– Но так было раньше, – продолжал Коди низким, страстным голосом, – пока я тебя не узнал, Марисса. Не только в постели. Мне нравятся в тебе чувство юмора, быстрый ум, верность друзьям. И вероятно, больше, чем что-либо, твоя преданность своим детям. На второй день я уже понял, что ты совсем не похожа на Дженис. И тогда в сердце моем начала зарождаться любовь. – Он придвинулся ближе и притронулся к ее руке. – Однако я продолжал держать дистанцию, потому что привычка успела пустить корни в сознание, и я не знал, как повернуть ее вспять. Но я попытаюсь. Я хочу этого больше, чем способен выразить словами.

Это было чуть ли не все, что Марисса так жаждала от него услышать. Но тогда почему она была так испугана?

– Коди, с моими детьми может быть много хлопот, – предупредила она.

В уголках его прищуренных глаз появились крошечные морщинки.

– Ну, об этом я уже догадался. Пара ракетных пистолетов, не так ли?

– Пара полуавтоматов.

– Подобных их маме, – ухмыльнулся Коди. – Я уже предвкушаю момент знакомства… хотя должен тебе сказать, меня это немного пугает. Что, если я им не понравлюсь?

– С чего вдруг ты говоришь о таких вещах? Ты им очень даже понравишься, я это точно знаю. Но если мы с тобой испробуем твой способ, а из этого ничего не получится? Раньше, когда у нас с тобой все расстроилось, – сказала Марисса, – мне по крайней мере было спокойнее думать, что это была твоя ошибка.

Коди осторожно положил руку на спинку дивана у нее за плечами.

– Мне так недоставало тебя всю эту неделю, что я не хочу, чтобы подобное когда-нибудь повторилось. Я полагаю, мы оба должны приложить дополнительные усилия, чтобы у нас все получилось. – Он скользнул рукой к ней на плечо.

– И ты думаешь, – сказала Марисса, – что эта пицца с твоим отцом и моими детьми поможет?

– Это начало. – Коди наклонил голову к ее губам и запечатлел нежный поцелуй. Потом откинулся назад и заглянул ей в глаза. – Ты так не считаешь, Марисса?

– Да. – Тело ее до кончиков пальцев окуталось теплом. – Это очень хорошее начало.

Глава 21

– Я вижу, ты очень этим довольна, – сказала Вероника, после того как Марисса сообщила ей новость. – Я рада, что ты снова счастлива. – Она похлопывала ладонями в перчатках, чтобы разогнать кровь.

Президентский день, морозный и ясный, завершал Зимний фестиваль. Заняв одну из скамеек вокруг катка, они с Мариссой наблюдали за детьми, скользящими по льду. Деревья из папье-маше, с сотнями крошечных белых лампочек, выглядели удивительно эффектно, хоть и не так сказочно, как в темноте. Яркий солнечный свет отражался от гигантских ледяных скульптур по краям арены, находившейся дальше, через поле. В прозрачном воздухе плавали аромат ярмарочных яств и звуки смеха.

– Правда, в этом есть и отрицательная сторона, – сказала Вероника, глядя на сияющее лицо подруги. – Я хочу сказать, что Куп был прав. Ужасно не хочется признаваться, но это так. Я полагаю, из-за этого выгляжу этакой стервой.

Марисса наградила ее насмешливой улыбкой.

– Почему? Потрудись пояснить свое иносказание.

– Я вчера на него рассердилась из-за Коди. Я сказала, что ты будешь дурой, если примешь его снова, даже если он приползет на коленях. И по этому поводу Куп предостерег меня не путать тебя с моей матерью.

– Что?

– Он говорил о моем неправильном представлении, что простить человека и продолжать с ним отношения означает подчинение. То, что всегда делала моя мама.

– Что за вздор!

– Да. И об этом я думала тоже. Я решительно не хотела ему верить. А может быть, и нет, Рисса. Во всяком случае, эта мысль засела у меня в мозгу, и я достаточно долго размышляла вчера и этой ночью. – Заткнув под мышки свои озябшие руки, Вероника посмотрела на подругу. – Что, если он прав? Я в своем усердии, несомненно, могла оставить тебя несчастной на всю жизнь. Главное – чтобы Коди не сошло с рук то, что он так тебя обидел. Это было явно нерациональное суждение. – Вероника высвободила руку из теплого гнезда и тронула Мариссу за рукав. – Иногда я бываю тебе не очень хорошей подругой. Я очень сожалею об этом.

– О, не надо, прошу тебя. Тебе приходилось контролировать себя в тот драматический период. Что касается твоей первоначальной импульсивной реакции, то вконцепции Купера полно дыр.

– Но я в этом не настолько уверена, как ты. Я дошла до исступления из-за этого. Какое-то время я действительно считала, что прощение даст Коди навечно карт-бланш топтать твои чувства.

– Черт возьми, Ронни, ты росла в семье, где дом держался на матери. Она во всем потакала твоему отцу, просто потому что целиком находилась под влиянием его обаяния. А он никогда не упускал шанса использовать этот свой талант. Поэтому ты моментально переставила меня на ее место. Невелика промашка. Но сейчас ты за меня рада, не так ли?

– Абсолютно.

– И втайне не говоришь: «Рисса, ты глупая разиня. Зачем тебе нужен этот кретин, если он не способен с первого раза распознать твои многочисленные достоинства?» Ты ведь обо мне так не думаешь?

Вероника издала сдавленный смешок.

– Никоим образом.

– Тогда с этим покончено, – сказала Марисса. – А Куп – душка и, несомненно, сходит с ума по тебе. Но в том вопросе он просто заблуждается.

Вероника внезапно почувствовала себя легкой, как наполненный гелием баллон.

– Или он был прав только в тот конкретный момент, – сказала она, лукаво глядя на подругу с деланно самоуничижительной улыбкой. – Но я прицепилась к сиюминутной правде и раздула ее до таких размеров, что это стало навязчивой идеей.

– Такая возможность тоже всегда существует, – согласилась Марисса.

– Почему вещи, которые так досаждали мне в детстве, продолжают беспокоить меня сегодня?

– Генеалогия выше моего понимания. Наследственные факторы, видимо, так или иначе управляют человеком.

Именно эти движущие силы, была убеждена Вероника, нарушили ее взаимоотношения с Купером, как она ни старалась этого не допустить.

– Ну, тогда эти факторы отправятся у меня ко всем чертям, – сказала она с искренней решимостью.

Но маловероятно, что это произойдет само собой. Пока они с Купером по-прежнему будут обходить вопросы, вбивающие клинышки в их доверие друг к другу, ничто не изменится. Поэтому Вероника незамедлительно поклялась себе серьезно поговорить с ним при первом удобном случае.

В тот вечер Куп пришел к ней. Когда он усладил ее ласками, Вероника, уютно устроившись возле его плеча после только что пережитого блаженства, вспомнила о своем обещании. Пока она водила кончиком пальца у него по груди, рисуя узор на его гладкой коже, их сердца постепенно обрели свой естественный ритм. Соблазн оставить при себе свои тревоги несколько минут поддерживал ее молчание, так как ее не покидало предчувствие, что вопросы только повлекут множество новых трудностей. Она так не хотела нарушать спокойное ощущение завершенности, лежа в объятиях Купа, расслабленная и пресыщенная. Но в сознании, точно мерзкое куриное кудахтанье, не переставал звучать голос, упрекающий ее в промедлении.

– Куп? – пробормотала Вероника в конце концов. – Можно спросить у тебя одну вещь?

Он прижимал ее к себе одной сильной рукой и поглаживал под одеялом свободной рукой.

– Конечно.

– Как ты собираешься зарабатывать на жизнь, когда «Тонк» будет продан? Будешь искать новое место бармена?

Куп остановил руку на полпути.

– Нет. Я поступил на эту работу, только чтобы помочь Эдди. Потому что это место представлялось мне удобным для получения информации.

– Так чем же ты будешь заниматься потом? – продолжала Вероника.

– Займусь чем-нибудь.

У нее упало сердце.

– Я… понимаю.

– Правда? – Куп напрягся и перевалился на бок, пока они с Вероникой перестали соприкасаться. Внезапный озноб пробрал ее до костей. Не потому, что рядом не стало теплого тела, но чего-то большего. – Почему тогда у меня такое чувство, что это вызывает у тебя недовольство?

– Просто это… это будет почти тот же самый ответ, что и раньше. Помнишь, когда я спросила тебя о твоей работе до приезда в Фоссил? Я думала, за это время в наших отношениях мы далеко продвинулись.

– Забавно. Я тоже думал, что мы продвинулись за узкие рамки в суждениях о Купе по тому, чем он занимается на жизненной сцене. Но очевидно, это не так. – Куп вылез из постели. Он стоял перед Вероникой и смотрел на нее, не замечая своей наготы. – Ты заявляешь, что любишь меня.

– Я и люблю тебя.

– Черт возьми, если ты так сильно любишь меня, – продолжал он, – какая тебе разница, чем я занимаюсь для своего жизнеобеспечения?

– Ну, на это я скажу тебе так. Возможно, для меня не было бы абсолютно никакой разницы, если бы… мы жили в утопии. Но мы вынуждены существовать в реальном мире. – Вероника села в постели, подтягивая на себя одеяло и подтыкая его под мышки. – Не ты ли меня обвинял, что я путаю разные вещи, проводя параллель между Мариссой и моей мамой? Я знаю, иногда я склонна говорить черное, когда ты говоришь белое. Но тогда я с большим вниманием отнеслась к твоему обвинению. И я должна была признаться, что в том случае ты оказался прав. Не важно, как бы сильно мне ни хотелось сказать тебе, что я все поняла и окончательно избавилась от этого, к сожалению, это неправда. Я не избавилась. Я не хочу быть похожей на нее, Купер. Я не могу.

– Чушь. – Куп сгреб свои джинсы с маленького пуфа, где он бросил их раньше, и просунул в них длинные ноги. Сквозь тяжелые удары сердца Вероника следила, как он натягивает синий материал на мускулистые ягодицы. Как быстро все полетело к черту.

Он взглянул поверх нее, когда его рука надежно уладила все внутри штанов, и задернул молнию. Вырвавшийся у него смех был резкий и мрачный.

– Я полагаю, ты должна по достоинству оценить иронию. – Но легкий оттенок горечи в его глазах нивелировал насмешливо-критический тон его голоса. – По приезде в этот город я приготовился встретить вторую Кристл, но вместо этого, как оказалось, увидел свою мать.

– Что?

– Что бы я ни делал, – пояснил Куп, – она тоже никогда не была мной довольна. – Горечь в его глазах проступила еще явственнее. – Черт возьми, хоть бы раз в жизни кому-нибудь нужен был я как таковой – безотносительно к тому, чем я занимаюсь! Или, может быть, я хочу слишком много? – Его холодный и лишенный всякого выражения, тот самый его «разведочный» взгляд исчез. Куп смотрел на нее горящими темными глазами, в которых застыли гнев и неприкрытое страдание.

Гнев она еще могла пережить. Но видеть эту болезненную уязвимость на лице мужчины, обычно такого сдержанного, было нестерпимо. Вероника вылезла из постели, обвила руками его талию и прижалась к нему.

– Нет, – сказала она и, привстав на цыпочки, поцеловала его почти с материнской нежностью. Она отодвинулась назад и заглянула в его темные глаза. – Ты не так уж и много хочешь. Вовсе нет. Давай просто продолжим все, как было до сих пор. Ладно? Но я буду с тобой честной, Куп. В конце концов я потребую от тебя какого-то ответа. Но пока…

– Я люблю тебя, Ронни! – с жаром сказал Купер, когда его собственные руки сомкнулись вокруг нее так плотно, что она едва могла дышать. – О Боже! Я никогда не знал, что можно любить кого-то так сильно, как я люблю тебя. Все, что я прошу от тебя, – это чтобы ты любила меня самого. Просто меня! Хотя бы пока. Еще немного.

Эта просьба не выглядела неразумной, с учетом того, что он только что провозгласил, и Вероника охотно согласилась. Свербящее чувство по-прежнему не давало покоя. Нет, она не станет скупиться и отпустит ему еще какое-то время, которого хватило бы, чтобы поверить в силу своих чувств к нему. Время, по-видимому, очень хорошая вещь, и частицу его можно будет использовать для себя.

В конце концов все утрясется. Нет никакой нужды пороть горячку и улаживать каждое отдельное разногласие этой ночью.

Они же не собираются бежать очертя голову к алтарю или что-то в этом роде.

Глава 22

– Я думаю, мы должны пожениться.

Куп не мог поверить, что это предложение исторгнуто из его собственных уст. С минуту он просто стоял у плиты, глядя на Веронику. Наконец он заморгал и, убавив огонь под куриным бульоном, задумался. Выглядит ли он сейчас по сравнению с ней хотя бы вполовину шокированным? Он бы этому не удивился, если учесть, что его слова, только сформировавшись в подсознании, попали прямо на язык. Но они казались такими правильными.

– Что? – сказала Вероника.

Голос ее прозвучал хрипло, и она прокашлялась. Она отложила нож, которым резала овощи для супа, и молча смотрела на Купа. Ее тонкие брови в недоумении сдвинулись у переносицы, будто он произнес эти слова на чужом языке. День был облачный, но лучи солнца проторяли путь через кухонное окно, высвечивая ее волосы синими огоньками. На ее бледном лице вдоль высокого изгиба скул проступил чуть заметный румянец.

Куп непременно должен ее убедить. Обнаружив в себе эту невероятную потребность, он шагнул вперед.

– Это хорошая идея, Прин…

– Это безумная идея!

– Ну да, и это тоже… но только если упорствовать в полном буквоедстве.

– Куп, мы знаем друг друга, кажется, месяц?

Это верно. К тому же не прошло и полных трех дней, после того как он попросил любить его только за его личные достоинства.

Мысленное возвращение к этой бездумной маленькой слабости в угоду своей потребности заставило его сделать большой шаг назад – как в прямом смысле, так и от предмета их дискуссии.

Куп засунул руки в карманы.

– Я тут разговаривал с Ракетой, пока ты была занята родительскими и учительскими делами, – холодно сказал он. – И ты, конечно, будешь рада узнать, что Джейкобсон вне подозрений. Он чист.

Лично он был чертовски удручен этой новостью. Он был почти уверен, что Трои Джейкобсон убил Кристл, и надеялся, что перед ними наконец открывается возможность реабилитировать Эдди. Но Ракета сказал «нет». Атак как Куп уважал его как скрупулезного следователя, то теперь он оказался в затруднительном положении. Нужно было не только наскребать по крохам какие-то улики против другого возможного убийцы, но также признать – и ладно бы только перед самим собой, – что старый знакомый Ронни, ее драгоценный Трои Джейкобсон безгрешен, как монах.

Куп был уязвлен. И это, без сомнения, привело к его поспешному предложению и всему тому, что он только что сделал. Сведения, добытые Ракетой, обескуражили его, и в этом состоянии он пребывал до возвращения Вероники со школьного собрания. Возбужденная после общения с учительницей Лиззи, она тут же втянула его помогать ей готовить обед. И пока в этот холодный день они варили суп в теплой, парной кухне, а маленькая девочка, за которую оба несли ответственность, играла в своей комнате наверху, острота разочарования значительно сгладилась. Так или иначе он должен помочь своему брату. Пусть не сегодня и даже не завтра, но когда-то это произойдет. Он докопается до правды и увидит, что справедливость восторжествует.

Как бы то ни было, у него не осталось обиды. Неуловимое теплое чувство от сознания своей сопричастности окутало сердце домашним уютом, подобно шерстяному одеялу. За исключением родственного чувства к Эдди, это было что-то такое, что Куп нечасто испытывал. Хотя, наверное, он мог бы к этому привыкнуть.

Он видел, как Вероника удивленно заморгала на внезапное изменение темы, однако не выказала грусти по этому поводу, хотя, возможно, ее ощущала. Она подошла и ласково тронула Купа за локоть кончиками пальцев.

– Мне очень жаль, – сказала она, со всей искренностью в зеленых глазах. – Я знаю, ты, должно быть, разочарован, что Трои оказался невиновным. Не то чтобы я так уж радела за него, просто я много времени сопоставляла факты. И то рандеву в «Королевских Гавайях», и те чувства, которые Трои, по-видимому, питает к своей жене. Он обращается с ней с таким пиететом, с такой заботливостью. Мне кажется, мужчина усердно старается вернуть ее благосклонность. Это как-то не стыкуется с короткой поездкой на Гавайи, чтобы украдкой изменить жене с моей сестрой.

– Да. Он принц, черт побери!

Вероника понимающе улыбнулась и легонько похлопала Купа по руке. От этого утешения он готов был зарычать.

– Любопытно узнать, – сказала она, – каким образом Ракета отверг причастность Троя?

– Он проследил его переезды вплоть до того дня, когда Кристл отправилась на Гавайи. Оказалось, что Джейкобсон был в Спокане по делам своего предприятия, – мрачно признался Куп. – Договаривался о новых этикетках для яблочного сока и яблочного пюре.

В улыбке Вероники было столько сочувствия и поддержки, что он неожиданно для себя вернулся к предыдущей теме:

– А знаешь, это не такая уж безумная идея.

Вероника в недоумении заморгала.

– Ты о новых этикетках Троя?

– Нет. О нашем бракосочетании. – Когда Вероника убрала свои пальцы, Куп тронул ее за руку. – Это не с бухты-барахты, – настаивал он. – Я знаю стольких людей, которые были знакомы еще меньшее время и счастливы в браке до сих пор. А постепенное выстраивание отношений отнюдь не дает гарантий. Один мой армейский приятель был помолвлен в течение семи лет, а закончилось это разводом через восемь месяцев после того, как они наконец поженились.

– Куп… – начала Вероника. Он стиснул ей пальцы.

– Ты любишь меня, Ронни?

– Ты знаешь, что люблю.

– Видит Бог, я тоже люблю тебя. И как-никак мы живем вместе уже больше месяца.

– Мы живем под одной крышей больше месяца, – поправила Вероника. – Мы с тобой пятиминутные любовники в космическом масштабе. Я понимаю, это несущественное различие. Но все же…

– Как бы то ни было, я попытаюсь доказать.

– О, хорошо. Тогда прошу прощения. – Вероника властно взмахнула рукой. – Продолжай, Куп.

– Спасибо. – Яркие глаза Вероники светились вниманием, и это придало ему смелости. – Я уверен, что в конечном счете доброе имя Эдди будет восстановлено и он заявит свои родительские права. Но я не знаю, когда это произойдет. А пока не пришло то время, Лиззи будет обеспечен постоянный дом, если мы поженимся.

«Слабый довод. Ладно».

Куп ожидал, что Вероника укажет ему, что для этого им не обязательно жениться, что, по сути, они делают для Лиззи все необходимое и сейчас. Но она этого не сказала. Она просто притронулась кончиками пальцев к его груди, прямо там, где под рубашкой билось его сердце, и посмотрела на него серо-зелеными глазами.

– Расскажи мне, что ты собираешься делать оставшуюся часть жизни.

– Быть с тобой.

– Ты знаешь, о чем я спрашиваю.

Да, он знал. Он также понимал, что пора рассказать ей о своих литературных трудах и внести покой в ее душу раз и навсегда. И если то ласковое выражение на ее лице что-нибудь значило, можно было считать, что женитьба у него в кармане.

Но он сам нуждался в покое, и ей это хорошо известно, черт побери!

– Какая тебе разница, Ронни? Если ты любишь меня, как ты говоришь…

Она уронила руку.

– Как ты можешь вести себя настолько нечестно? – запальчиво сказала Вероника. – Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж, и полагаешь, что я должна делать такой ответственный шаг вслепую?

– Почему же? Я считаю, это даже не вопрос, если ты любишь меня так сильно, как говоришь. – Куп резко сунул руки в карманы, чтобы не тронуть ее. – Ну и что может сделать меня достойной партией в твоих глазах? А если я скажу тебе, что мой заработок составляет шестизначное число? Тогда ты выйдешь за меня замуж?

– Мои сомнения не имеют никакого отношения к деньгам.

– Нет? – язвительно спросил Куп. – Чертовски приятно слышать. Прямо бальзам на душу.

– Черт возьми, Куп, здесь так много всего! Твое недоверие. Моя подозрительность. И то, как мы воспитывались. Как мы оба до сих пор по своим старым привычкам реагируем друг на друга. Я не хочу стать такой, как моя мать, так же как ты не хочешь, чтобы я была похожа на твою. – Вероника отбросила с лица прядь волос и глубоко вздохнула. – Деньги – это не вопрос. Я сама себя обеспечиваю. Но я должна быть уверена, что у тебя есть амбиции. Мне нужно это знать, Куп. – Она пристально смотрела на него, прижимая подушечкой ладони лоб, словно пытаясь не дать головной боли прорваться наружу. – Хотя еще больше я нуждаюсь в твоем доверии.

– Занятно. Мне тоже этого не хватает.

Вероника резко закрыла глаза.

– Нет, тебе нужно полное подчинение, Куп. Ты ожидаешь от меня слепой веры, а сам так и будешь держать у груди кулак со своими секретами. Не дай Бог чем-то пожертвовать из этой горстки.

Она действительно была права, и все, что от него требовалось, – это выбрать золотую середину. Счастливые браки, как он себе представлял, в значительной степени зиждутся на компромиссе. Куп уже открыл было рот, чтобы поведать ей, как он зарабатывал себе на жизнь последние пять лет, но вместо этого услышал свой голос, произнесший совсем другие слова:

– Итак. Ты хочешь выйти замуж или что?

Ощущение предательства промелькнуло в ее глазах и тут же исчезло, еще раньше, чем он успел осознать причиненное им страдание.

– Или что, – повторила Вероника с холодным презрением и сделала огромный шаг назад, как бы устраняясь от всего. – Я больше не могу, – сказала она. – Черт с ними, с продажей «Тонка» и дома. Мое присутствие здесь не требуется – ни для того, ни для другого. И я отказываюсь без толку суетиться вместе с тобой по этому поводу. – Ее подбородок медленно пошел вверх, и под ее взглядом Куп почувствовал, как его сердце неудержимо сползает вниз. – Я оставляю все, собираю Лиззи и возвращаюсь в Сиэтл, – сказала она.

Несколькими минутами позже Вероника затворила за собой дверь в спальню и залезла на кровать. Присела на край и, опоясав себя руками, согнулась. «О Боже, о Боже», – повторяла она, бездумно покачиваясь на постели. Она даже не представляла, что такая боль вообще существует.

Как можно было влюбиться так быстро и так безрассудно в человека, которого она едва знала? Ей всегда казалось, что если она полюбит какого-то мужчину, это будет состоявшийся профессионал, спокойный и обходительный, а также разделяющий ее интересы. Бывший морской пехотинец, бесчувственный и неспособный верить другим, никак не вписывался в этот портрет. Огромный, атлетического сложения мужчина, чьи ласки повергали ее в жар и дрожь, заставляя терять контроль над собой, тоже никоим образом не соответствовал ее представлениям.

Услышав тихий стук в дверь, Вероника ожила и распрямилась.

– Да? – произнесла она, презирая себя за эту внезапную надежду.

– Тетя Ронни? – отозвалась за дверью Лиззи. – Можно мне войти?

Вероника понурила плечи.

– Да, конечно, – сказала она. Не желая, чтобы племянница заподозрила у своей опекунши эмоциональный срыв, Вероника собралась и выдавила из себя притворную улыбку.

Дверь отворилась, и в комнату просунулась голова Лиззи.

– Можно мне до ужина посмотреть телевизор? Я уже приготовила уроки.

Вероника кивнула:

– Конечно. Но сначала зайди на минутку.

Ее племянница вошла, но затем бросила на нее настороженный взгляд.

– Тетя Ронни, у вас какой-то… странный вид. Что-нибудь случилось?

Вероника молча кивнула, чтобы голосом не выдать себя, и похлопала по кровати, дожидаясь, пока девочка сядет рядом с ней.

– Послушай, дорогая. Тебе не хочется уезжать отсюда, я знаю. Но мы должны будем покинуть этот дом.

– Нет! – Лиззи напряглась и попыталась встать, но Вероника схватила ее за руку и свободной рукой погладила по волосам, ощущая их приятное тепло и шелковистость.

– Я знаю, ты беспокоишься, что твой папа не сможет тебя найти. Но твой дядя… гм… дядя Джеймс… – Вероника запнулась, когда острая боль пронзила ей сердце. – Дядя Джеймс останется здесь и даст знать твоему папе, где ты находишься. Но даже если бы его не было в городе, – сказала она более строгим голосом, – твоему папе известно, где я живу.

Ребенку незачем было знать, что Эдди лучше не следовало бы показываться на пороге ее дома без индульгенции в кармане.

– Но…

– Мне очень жаль, дорогая, – продолжала Вероника. – Конечно, тебе будет трудно начинать занятия в новой школе с середины четверти. Но вся моя работа рухнет, если не уделять ей какое-то внимание.

– Принести на стол корм для моего замечательного маленького цветочка, – уныло сказала Лиззи.

– Что? – Так обычно говорил мой папа, когда я не хотела, чтобы он уезжат в командировку. – Лиззи понизила голос. – Он говорил: «Так нужно, моя сладкая. Я должен приносить на стол подпитку для моего замечательного маленького цветочка». – Лицо ее внезапно просветлело. – Может быть, дядя Куп сможет поехать с нами?

У Вероники засаднило в горле, словно она проглотила толченое стекло.

– Нет, ему нужно побыть здесь, присматривать за «Тонком», пока он не будет продан. Но ты сможешь приезжать сюда и оставаться с ним на уик-энд, если захочешь. – Вероника снова заставила себя улыбнуться, надеясь только, чтобы это не выглядело так же фальшиво, как ее чувства. – Разве это будет не мило? – Ее сердце было готово разорваться на куски, когда маленькие плечики Лиззи поникли в безнадежности.

– Наверное, – мрачно сказала она.

– Дежа-вю, – с изрядной долей сарказма пробормотал Куп, когда, закрыв на ночь «Тонк», не заметил, как оказался перед дверью в спальню Вероники. – Разве ты уже не проигрывал эту сцену, приятель?

Однако он продолжал стоять в темноте коридора, прижимая руку к холодному дереву, будто так он мог ощутить биение теплого сердца Ронни по другую сторону двери. Одна половинка его «я» хотела отворить дверь, войти в комнату и отыскать путь к сокращению этой ужасной дистанции между ними. Другая была чертовски сердита, что он снова оказался в положении просителя, вынужденного вымаливать крохи чьей-то любви.

Суп, который они с Ронни так весело готовили вместе в этот день, с успехом сошел бы за рыбный паштет. Все, что ему оставалось, – это сидеть вместе с ней и Лиззи за кухонным столом и делать вид, что ничего не случилось. Глотать пищу было выше его сил, и он видел, что Вероника чувствовала себя ненамного лучше. А милая крошка была сама на себя не похожа. Подумать только, прежде живая девчушка водила ложкой по тарелке с энтузиазмом не большим, чем взрослые. Никто из них троих не проглотил больше куска или двух.

Куп взялся за ручку двери. Проклятие! Это было какое-то безумие! Он хотел войти в спальню и забрать Веронику наверх, раз и навсегда.

Ну и что он ей скажет? Он уронил руку. Потому что правда была такова, что ни он, ни она не желали отступаться от своей позиции. Тогда какого черта разговаривать? О чем?

Куп отошел от двери. Еще слишком рано, сказал он себе. Он сделает умную вещь, если отложит все до завтрашнего вечера. К тому времени оба имеют шанс выспаться – тогда можно будет и поговорить.

Утром вещи обыкновенно выглядят намного ярче.

Единственное, что действительно было ярче, когда утром Куп спустился на первый этаж, – это погода. Сквозь окна лился солнечный свет. Наружные стены, за последнее время промерзшие насквозь, больше не источали пронизывающего холода. Температура определенно поднялась на несколько градусов.

Куп снял с горячей подставки кофеварку, наполненную наполовину, и налил себе кофе. Было слышно, как Вероника в гостиной разговаривает по телефону. Он взял чашку и прямиком направился к двери.

– Я понимаю, это запоздалое обращение, – объясняла Вероника, когда он вошел в комнату. – Но мне действительно нужно как можно скорее встретиться с мистером Пиви. – Она посмотрела на Купа и повернулась к нему спиной. – Я и Лиззи Дэвис переезжаем в Сиэтл. Но я подумала, что лучше сначала обсудить с мистером Пиви юридические вопросы.

Его бросило в холод. Она уезжает? Даже не попытавшись ни в чем толком разобраться, просто собрать игрушки и уехать?

– Да, я подожду, – сказала Вероника в переносную трубку радиотелефона.

Куп поставил чашку на маленький золоченый столик и сделал гигантский шаг к ней, остановившись в дюйме от ее спины. Он хотел развернуть ее лицом к себе, но не вполне полагался на себя, что сможет ее не трогать.

– Уйди, Купер, – сказала Вероника тихим, скрипучим голосом, не поворачиваясь.

– Черта с два я уйду! Почему ты убегаешь, Ронни?

Тогда она резко повернулась, гневно сверкая глазами.

– Почему? А как ты думаешь? Ты умный человек, пораскинь мозгами – и я уверена, ты найдешь причину. Или десяток причин. – Вероника рванула трубку, которую она держала под подбородком, и поднесла обратно ко рту. – Он откажется от своего ленча ради меня? – сказала она кому-то на другом конце провода. – Спасибо. Тогда я буду там в понедельник, в полдень. Право, я вам очень благодарна.