Текст книги "Пламя страсти"

Миллисент раздумывала недолго: слишком очевидной была выгода, которую сулило подобное развитие событий.

– Ты знаешь эту даму? – деловито поинтересовалась она.

– Кто же не знает мадам Рестел! Кстати, должен предупредить: Венеция может умереть во время операции.

– Достаточно, Янси! Я не желаю больше ничего слышать.

– Я знаю, любовь моя, ты ненавидишь детали. Не важно, я сам со всем справлюсь.

– Я надеюсь, что на этот раз у тебя получится лучше, чем с этим индейцем.

Янси пожал плечами, расслабившись после трех бутылок шампанского.

– Его невозможно убить как нормального человека… Но ведь теперь два каких-то маленьких участка не имеют значения, верно? Зачем они нам с нашими миллионами?

Было легко сбросить со счетов Хэзарда, когда он находился за тысячи миль. Но проблему с Венецией нужно было решить побыстрее: Миллисент не любила не доведенных до конца дел.

– Когда ты собираешься связаться с мадам Рестел? – спросила она.

– Завтра, – с улыбкой ответил Янси. – Завтра же утром.

34

Хэзард провел у Розы чуть меньше месяца, но за это время лето сменилось осенью. Янси лгал, говоря о том, что Хэзард делит с Розой постель: он делил с ней только кров. Однажды, когда рука Хэзарда начала заживать, Роза сказала ему, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более небрежно:

– Хэзард, если ты хочешь заняться со мной любовью, я буду рада. Если нет, я пойму. – Роза Кондье много лет назад запретила себе предаваться напрасным иллюзиям.

Они стояли на балконе, было теплое осеннее утро, и Хэзард боролся с воспоминаниями о залитой солнцем реке и о Венеции на мшистом берегу под ивами.

– Ты для меня слишком хороша, Роза, – признался он. – И чем дольше я живу у тебя, мое чувство вины становится все непереносимее.

Роза подняла голову и заглянула ему в глаза:

– Тогда почему же ты не едешь за ней, черт тебя побери?!

– Ей это не нужно, – невозмутимо ответил Хэзард, – вот почему.

– Откуда ты знаешь?

– Я же показывал тебе ее записку, там все было ясно сказано.

– Ты думаешь, мисс Брэддок знала о планах Янси?

– Судя по всему, да. Ты ведь помнишь дату на записке? Это был день как раз накануне нападения. Значит, ей все было известно.

– Но в таком случае она не могла рассчитывать на то, что ты выживешь и прочтешь эту записку. Тогда зачем было ее писать?

– Не знаю. Самым вероятным вариантом мне кажется тот, что бостонская принцесса таким образом снимала с себя ответственность за мою смерть. Напрасная трата времени! Здесь люди умирают каждый день, и никто этого даже не замечает. Но ей, вероятно, было трудно отрешиться от законов Восточного побережья. Никогда не помешает обезопасить себя – тем более если Венеция надеялась, что наш ребенок унаследует мои участки.

– А тебя не волнует то, что твой ребенок вырастет там?

Хэзард впервые позволил гневу вырваться наружу.

– Меня больше всего бесит, что я сам это допустил!

Она говорила мне, что хочет остаться здесь, родить ребенка в горах, – и я верил ей, как последний идиот. Я, вождь племени, вел себя, как подросток.

Теплые пальцы Розы коснулись его плеча, успокаивая:

– Ты же не мог такого предвидеть.

– Но я должен был! Я же жил в этом чертовом светском обществе Бостона. Мне следовало догадаться…

Через несколько дней Хэзард вернулся в свой клан, но так и не обрел покоя. Он все время видел Венецию – вот она примеряет замшевое платье, вот пытается учить слова абсароков, дотрагивается до его руки во время совета, прижимается к нему холодными ночами…

Хэзард искал одиночества, ему так было легче, и люди обсуждали случившееся только за глаза. Их вождь не спал ни с одной женщиной и не ездил за лошадьми, а если охотился, то охотился один. Родственники и друзья беспокоились: им казалось, что сила Жизни покинула его. Но однажды Хэзарда увидели выходящим из вигвама Отважного Томагавка, и члены клана вздохнули с облегчением. Все сочли это хорошим знаком и решили, что Хэзард вышел из черного круга.

Хэзард действительно сделал предложение Голубому Цветку. Но не чувства двигали им, а желание защититься от Венеции, воздвигнуть между собой и ею непреодолимый барьер, как-то усмирить острое, неутолимое желание, мучившее его. Он надеялся, что Голубой Цветок станет его крепостью, его поддержкой и опорой. Голубой Цветок с радостью согласилась стать его женой, и Хэзард поцеловал ее в щеку сдержанно и отстраненно, как монах.

Первый морозец раскрасил листья трехгранных тополей и трепещущих осин во все оттенки красного и золотого. Дикий шиповник и медвежья ягода казались всполохами пламени на горных склонах. Хэзард сидел неподалеку от своего вигвама, прислонившись к стволу тополя. Он пытался обрести душевный покой.

Осенний день выдался теплым и прозрачным, шафранно-желтые листья перешептывались над его головой под дуновением легкого ветерка.

Двое маленьких детей играли рядом с матерями, готовившими ужин. Малышам было не больше двух, они еще не очень крепко держались на ногах, но пытались что-то говорить, смеялись в ответ на ласковые слова матерей. Дети были здоровыми, счастливыми, их любили. Они играли на озаренной солнцем земле, за которую сражались шестнадцать поколений их предков…

Внезапно Хэзарду захотелось, чтобы и его ребенок вырос здесь, с его народом. Не в Бостоне, где зимой идет мокрый снег, где дома плотно прижались один к другому, где никогда не увидеть, как садится солнце, обливая горизонт жидким пламенем. Он не хотел, чтобы его малыш рос в этом доме – среди множества слуг, но без любви, рядом с лживой матерью, которая руководствуется в жизни только холодным расчетом.

Хэзард представил себе своего ребенка в Бостоне, и его охватила ярость. Вопреки логике, вопреки собственным аргументам, вопреки всему тому, что удерживало его в Монтане все эти долгие недели, Хэзард направился в свой вигвам и начал укладывать вещи.

– Торопишься куда-нибудь? – спросил его с порога Неутомимый Волк.

– В Бостон.

– Помощь нужна?

Хэзард двумя быстрыми движениями завязал седельные мешки.

– Нет, спасибо, – ответил он и, выпрямившись, сунул «кольт» в кобуру на поясе. – Я справлюсь сам.

– Ты уверен, что знаешь, что делаешь? Вспомни… Хэзард резко обернулся, и холодная ярость в его глазах заставила Неутомимого Волка замолчать. Впрочем, Хэзард быстро взял себя в руки и улыбнулся.

– Прости. Я сержусь не на тебя. Думаю, сейчас самое время дать понять мисс Венеции Брэддок, что даже на дочь миллионера найдется управа. Она достаточно покуражилась. Я хочу получить моего ребенка.

– А что, если Голубой Цветок…

– Она будет делать то, что ей скажут! – Голос Хэзарда прозвучал сухо. – С меня хватит избалованных принцесс. Ну что ж, прощай, дружище. Я надеюсь вернуться через месяц.

– Я думал, ты приедешь с ребенком…

Волчья усмешка приоткрыла белоснежные зубы Хэзарда.

– В некотором роде.

Два дня спустя Хэзард выехал из Даймонд-сити в дилижансе – это был самый быстрый путь. Всю дорогу он дремал в углу, оберегая сломанную руку, надвинув на глаза шляпу. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому он просто не отвечал, когда к нему обращались. И пассажиры вскоре оставили в покое высокого смуглого мужчину, одетого во все черное. Он пошевелился только однажды: на третий день пути к востоку от Солт-Лейк-сити на них напали трое бандитов, и Хэзард мгновенно пристрелил их. Пятеро других пассажиров успели только увидеть, как он убирает свой еще дымящийся «кольт» в кобуру так же спокойно, как другие прячут мелочь. Потом Хэзард пониже надвинул на глаза шляпу и снова закрыл их, не обращая внимания на слова благодарности.

Он доехал до Бостона в рекордно короткий срок – за десять дней, шесть часов и тридцать две минуты.

– Я не стану этого делать! – в отчаянии воскликнула Венеция, когда Янси сообщил ей о своих планах. – Вы не сможете меня заставить!

– Ты даже не можешь себе представить, сколько бунтующих девиц проходит через кабинет мадам Рестел, – усмехнулся Янси. – Родители очень часто приводят туда заблудших дочерей. Ты просто станешь еще одной несчастной, влюбившейся не в того, в кого следовало. Ты это сделаешь, – угрожающе сказал Стрэхэн, утратив всю свою предупредительность, – даже если мне самому придется тебя привязать к столу.

– Я все расскажу ей о вас!

– Она тебе не поверит. Барышни всегда впадают в истерику, когда им не разрешают выйти замуж за учителя танцев, конюха или егеря. И если твоя история будет слегка отличаться от всех прочих, то ведь она не адвокат. Ей нет дела до прошлого ее клиентов – иначе эта дама никогда бы не смогла выстроить себе такой роскошный особняк на Пятой авеню. Мы выезжаем через час, так что не трать напрасно время и не спорь со мной.

Спорить и в самом деле было бесполезно, поэтому Венеция подчинилась. Во всяком случае ей удастся выйти из запертой комнаты. А поскольку мысль о побеге ни на секунду не покидала ее, она решила, что все складывается не так уж плохо.

Венеция оделась очень тщательно и повесила на шею нитку черного жемчуга. Ей страшно хотелось высыпать все, что было в шкатулке с драгоценностями, в свою сумочку, но на это она не решилась. Янси вполне может проверить содержимое сумочки, и если он увидит, что Венеция вынесла из дома целое состояние, то догадается о ее планах.

Черный жемчуг почти сливался с черным шелком платья, и создавалось впечатление, что Венеция выбрала украшение, наиболее подходящее к трауру. На самом же деле это было самое дорогое из ее украшений: черный жемчуг считался большой редкостью и ценился вдвое выше других камней. Венеция надеялась, что этого ожерелья хватит, чтобы купить свободу. Если мадам Рестел и в самом деле деловая женщина, как сказал Янси, ее легко будет убедить помочь ей сбежать от Стрэхэна.

Подходя к карете, Венеция увидела на запятках двух бородатых здоровяков и поняла, что Янси, как всегда, решил подстраховаться. Впрочем, ее это мало волновало. Венеция вела себя спокойно и по дороге на станцию, и по дороге в Нью-Йорк: она обдумывала детали побега. Наверное, страшная процедура мадам Рестел длится обычно достаточно долго, так что хотя бы некоторое преимущество во времени она получит, прежде чем Янси обнаружит, что его пленница сбежала. Если ей удастся добраться до нужного банка в Нью-Йорке, то она сможет взять деньги для своей поездки в Монтану. Венеция решила, что ей следует избегать поездов. Она наймет карету и доедет до Балтимора или до Вашингтона, где ее никто не станет искать. Никому и в голову не придет, что беглянка отправилась на юг.

35

Миллисент Брэддок выглядела светской дамой до кончиков ногтей – шелковое платье цвета сливы, всего две нитки жемчуга на шее, безукоризненная прическа. Вдова полковника Брэддока только что допила чашку чая и стояла у окна кабинета, любуясь последними розами в маленьком саду. Когда дверь резко распахнулась, она раздраженно обернулась, чтобы отчитать прислугу, которая не соизволила постучать.

– Где она?! – прозвучал громовой голос, дерзко нарушив благопристойную тишину величественного особняка на Бикон-стрит.

Миллисент нарочно медлила с ответом, чтобы указать наглецу его место.

– Прошу прощения, но за кого вы меня принимаете? – наконец произнесла она. – Кто позволил вам вот так врываться в приличный дом? Венеция не хочет вас видеть!

– Пусть она спустится сюда.

– Моя дочь не желает вас видеть, – повторила Миллисент, всем своим видом давая понять, что Хэзарду незачем задерживаться в доме.

– Тогда я сам поднимусь к ней.

– Ее здесь нет, – выпалила Миллисент.

Хэзард остановился на полпути к двери и повернулся к ней:

– Тогда где же она.

– Это вас совершенно не касается.

– Не испытывайте моего терпения, Миллисент. Где она?

– Я прикажу – и вас вышвырнут вон! Я не потерплю такого в собственном доме! Если вы немедленно не уйдете…

– Прекратите разыгрывать передо мной оскорбленную южную красавицу. Неужели вы думаете, что мне есть дело до ваших желаний? И потом, мы с вами оба знаем, что здесь некому вышвырнуть меня вон. Итак, у вас есть ровно десять секунд, чтобы сказать мне, где Венеция, или я удушу вас на этом самом месте голыми руками.

– Разве мало зла вы ей уже причинили? – голос миссис Брэддок звучал абсолютно невозмутимо: перспектива быть задушенной в собственном доме посреди бела дня казалась ей совершенно абсурдной.

Хэзард достал из кармана массивные золотые часы.

– Мы с вами несколько по-разному смотрим на то, кто кому причинил зло, – спокойно ответил он. – У вас осталось пять секунд.

– Вам не удастся запугать меня, грубый дикарь! – в холодных серых глазах Миллисент вспыхнули огоньки гнева.

– Три секунды.

– Вы не добьетесь от меня больше ни единого слова.

– Жаль. Две секунды.

– Янси убьет вас, когда вернется!

Хэзард быстро взглянул на нее: он получил весьма интересную информацию. Значит, Янси дома нет. Что ж, тем лучше.

– Одна секунда… Все, время вышло. Молитесь.

Хэзард убрал часы в карман и быстрым шагом направился к Миллисент. Она поняла, что бежать бесполезно, и только теперь осознала реальность угрозы.

– Венеция в Нью-Йорке! – крикнула Миллисент, когда Хэзард протянул к ней руки.

– Это большой город.

Его гибкие пальцы обхватили тонкую шею, их лица оказались настолько близко друг к другу, что Миллисент почувствовала жар, исходящий от его кожи.

– У мадам Рестел, – прошептала она; высокомерие в ее глазах сменилось страхом.

При упоминании этого имени Хэзарда охватило отчаяние, к горлу подступила тошнота.

– Когда они уехали? – очень тихо спросил он.

– Час назад, – едва сумела выговорить Миллисент, потому что его пальцы импульсивно сжались.

Хэзарда прошиб холодный пот. Он может опоздать! На какое-то мгновение он вновь испытал ужас, который однажды ему уже удалось пережить. Странный звук вернул его к реальности: Миллисент задыхалась. Он отпустил ее и бросился бежать. Никогда в жизни Джон Хэзард Блэк не бегал так быстро.

36

Мадам Рестел встретила посетителей в гостиной роскошного особняка на Пятой авеню. Она попросила служанку проводить Венецию в спальню, а сама отправилась с Янси в кабинет на первом этаже, чтобы обсудить некоторые детали. Два нанятых бандита, словно тюремщики, охраняли прихожую.

Венеция оглядела большую комнату, затянутую нежно-голубой парчой, и подошла к окну. Ей почти не было страшно: никто не откажется получить сто тысяч долларов за то, чтобы не делать порученную работу. Она услышала, как открылась дверь, и замерла, Приготовившись увидеть самую знаменитую женщину Нью-Йорка.

– Вы отлично выглядите, мисс Брэддок, – раздался за ее спиной бархатный голос, такой знакомый, что у Венеции подкосились ноги.

Этого просто не может быть!

Венеция обернулась, вцепившись в тяжелый черный жемчуг. Хэзард стоял в тени, прислонившись к косяку. На нем было безупречно сшитое темное шерстяное пальто с бархатным воротником, отлично причесанные волосы блестели в неярком свете. Венеция была готова броситься к нему, но ее радость мгновенно растаяла под его холодным взглядом. Почему он так смотрит на нее? И как он ее нашел?.. Господи, что он мог подумать?!

– Откуда ты узнал, что я здесь? – прошептала она. Более неудачное начало для разговора трудно было придумать.

Хэзард презрительно поднял бровь.

– Это единственное, что тебя интересует? Мне обо всем рассказала твоя мать.

– Но как ты нашел это место? – Руки Венеции бессильно упали, она не могла выносить его холодного презрительного взгляда.

Хэзард усмехнулся.

– Доходы мадам Рестел исчисляются шестизначными цифрами, и она ни от кого не прячется, живет на широкую ногу на Пятой авеню. Ее не столь уж трудно отыскать. И потом, я уже бывал здесь раньше. – Увидев недоверие на лице Венеции, он снисходительно пояснил: – Мадам Рестел отлично знают в высшем свете Бостона. Ты же, надеюсь, не считаешь себя единоственнои дочерью богатых родителей, которой довелось побывать в этом доме?

Венеция задохнулась от негодования. Она сразу вспомнила слова Янси о том, что Хэзард теперь проводит ночи в объятиях Розы.

– Ах, вот в чем дело! Мне следовало догадаться…

– Это не то, о чем ты подумала, – резко оборвал ее Хэзард. – В отличие от тебя я очень дорожу своими детьми. Я побывал здесь лишь однажды с Корнелией Дженнингс и ее подругой. Муж этой подруги отказался признать будущего ребенка своим, так как он довольно долго путешествовал по Европе.

Венеция вдруг страшно смутилась, услышав это короткое объяснение.

– Я… – она судорожно сглотнула. – Прости меня… Сердце ее пронзила острая боль. Он все-таки приехал!

Проделал весь этот долгий путь из Монтаны… Но почему он так отчужденно держится? И почему столько времени не давал о себе знать?

Хэзард неожиданно оттолкнулся от косяка и вышел из тени своей упругой легкой походкой. Теперь стоящая у окна лампа ярко освещала его. Он выглядел сейчас очень богатым светским человеком и все-таки удивительно отличался от всех остальных. Венеция в который раз подумала, что он просто бесовски красив.

– Здесь Янси со своими головорезами. Как тебе удалось пробраться незамеченным? Ведь они охраняют дверь…

– Я знаю. – В ее голосе он расслышал тревогу, но ни на секунду не усомнился в том, что она боится за себя, а не за него. – Я прошел через дверь, которая выходит на террасу. Я сказал мадам Рестел, что я твой возлюбленный с разбитым сердцем… И заплатил ей двадцать тысяч долларов золотом, чтобы увидеть тебя.

– Почему?

– Потому что при цифре «десять» у нее не дрогнули даже ресницы, а при цифре «пятнадцать» на губах появилась понимающая улыбка. Отцовство стоит дорого. – Хэзард подумал, что заплатил и больше, если бы потребовалось. Он привез с собой столько золота, что хватило бы снарядить целую армию.

– Нет, я спрашиваю, почему ты все-таки приехал? Ты так долго выжидал…

– Можешь отнести это на счет моего желания все-таки стать отцом, – улыбка Хэзарда напоминала волчий оскал. – И я удивительно удачно выбрал время, не правда ли? Потому что ты, судя по всему, явно передумала становиться матерью.

Венеция снова покраснела от стыда и торопливо произнесла:

– Это совсем не то, что ты думаешь, Джон!

– Откуда тебе знать, о чем я думаю? – Хэзард ответил ей с такой злобой, что Венеция невольно отступила назад. Он возвышался над ней, как скала, и от всей его высокой гибкой фигуры веяло угрозой. – Но если вам и вправду так интересно, мисс Брэддок, то на самом деле я думаю о том, что это и мой ребенок тоже. И я не позволю вам от него избавиться!

– Джон, прости меня, – прошептала Венеция, ее глаза вдруг наполнились слезами, нежные губы задрожали, но Хэзард сурово молчал, изо всех сил стараясь не поддаться чарам этих огромных умоляющих глаз. – Ты ошибаешься… Я бы никогда… Ты не понимаешь…

– Только не говори мне, что кто-то заставил тебя пойти на это! – грубо оборвал ее Хэзард, бушующая в нем ярость помогала ему сопротивляться ее очарованию. – Заставить можно кого угодно, только не тебя. Ведь ты же – воплощение независимости, ты никогда и никому не желала подчиняться. Признайся же, что ты просто не захотела оставить моего ребенка.

– Нет-нет, это неправда! Как ты только мог так думать? – И тут чувства захлестнули Венецию. Страшные недели, когда она считала его мертвым, рассказы Янси о том, что он променял ее на Розу, разрывающие душу, отчаяние – все это осталось в прошлом. Хэзард стоял перед ней живой и здоровый. – Ты и в самом деле жив! – зарыдала она. – Ты жив…

Венеция не замечала ни того, что плачет, ни того, что дрожит как в лихорадке, зато Хэзард заметил все. Но он решил, что никогда больше не поверит спектаклям, которые способна разыгрывать эта женщина.

– Я жив, но не благодаря тебе, детка! – прорычал он. – Хотя должен признать, тебе почти удалось убить меня. – Воспоминания об ужасных днях, проведенных под землей, когда он не знал, сможет ли выбраться из каменного мешка, еще больше укрепили Хэзарда в решимости не обращать внимания на слезы Венеции и на ее отчаяние.

Прозвучавший в отдалении звон дверного колокольчика напомнил ему о времени. Мадам Рестел обещала, что им никто не помешает, но Хэзард не знал, насколько ей можно доверять.

– Нам пора, – бесстрастно произнес он. – Мы уезжаем. Надеюсь, мне не придется унести тебя отсюда на руках.

– Куда мы едем? – пробормотала Венеция, чувствуя странное оцепенение. Она боялась Янси, его головорезов, боялась за жизнь Хэзарда.

– В Монтану, куда же еще? И поторопись.

– Почему ты мне не написал? – неожиданно спросила Венеция. Она вытерла слезы рукой и прямо посмотрела ему в глаза. – За все эти недели ты ни разу не написал мне!

– Я был под впечатлением от твоей потрясающей записки. Мне показалось, что ты не заинтересована в переписке со мной, – холодно объяснил Хэзард, пристально глядя ей в лицо.

– Какой записки? – Венеция изумленно уставилась на него.

Губы Хэзарда изогнула насмешливая улыбка.

– Потрясающе, дорогая! Я покорен твоим талантом. Ты просто настоящая актриса. И удивления на лице ровно столько, сколько нужно. Но ведь ты всегда отлично справлялась со своей ролью, правде же, биа?

Произнеся последнее слово, Хэзард тут же пожалел об этом. На него нахлынули воспоминания об одинокой хижине в горах, и ему потребовалось приложить усилие, чтобы больше ничего не вспоминать. Недовольный собой, Хэзард резким жестом подхватил с кресла элегантную накидку Венеции.

– Неужели ты забыла о записке, любовь моя? – сухо сказал он. – Той самой записке, которую ты написала накануне нападения Янси?

– Я никогда не писала никакой записки! – в отчаянии воскликнула Венеция. – Клянусь тебе! Ты можешь мне ее показать?

– Мне как-то не захотелось оставлять ее на память.

– И все-таки я попытаюсь доказать, что это не я писала. Смотри, я напишу несколько слов…

– Забудь об этом, красотка. Теперь это не имеет никакого значения, – нетерпеливо оборвал ее Хэзард. – Одевайся.

– Джон, я уверена, что могу все объяснить…

– Не стоит так суетиться, Венеция, – заметил Хэзард, набрасывая накидку ей на плечи. – Я не в настроении выслушивать всякие небылицы. Я долго ехал сюда из Монтаны, а обратное путешествие будет еще тяжелее, учитывая тот факт, что за нами наверняка пустят погоню.

– Так, значит, мы возвращаемся, – прошептала Венеция, и ее глаза вдруг засияли от счастья.

Они сказали ей, что Хэзард умер, но он жив. И теперь ничто больше не имеет значения. Все остальные проблемы можно решить.

Венеция протянула к нему руки, но Хэзард резко отстранился.

– Я приехал не за тобой. Мне нужен мой ребенок. Я хочу, чтобы он родился на земле абсароков. К сожалению, я не могу получить ребенка без тебя, но после его рождения ты будешь абсолютно свободна. – Его глаза казались холодными и пустыми, голос звучал абсолютно бесстрастно. – А пока я буду за тобой присматривать. И очень внимательно.

Венеция вздохнула. Она была глубоко оскорблена.

– Ах, вот как обстоят дела…

– Именно так.

Сейчас с ней говорил вождь абсароков – властный, не желающий идти на компромиссы. Он подозревал ее в самых страшных грехах, и это было просто невыносимо.

– Могу ли я высказать свое мнение? – Венеция не могла смириться с тем, что они снова оказались у исходной точки, вернулись к тому, с чего начинали.

– О нет, с меня довольно. В последние месяцы я достаточно усердно исполнял все твои желания. Чтобы заново открыть шахту, потребуется несколько недель тяжелого, изнурительного труда. Я не буду упоминать о твоей попытке укоротить мне жизнь. Вероятно, я вел себя как дурак, но теперь с этим покончено. Я подвел черту и больше мучеником быть не намерен. Пусть ты не хочешь моего ребенка, но он нужен мне.

Венеция открыла было рот, чтобы возразить, но Хэзард не дал ей сказать ни слова.

– Не беспокойся, я не собираюсь держать тебя дольше, чем это будет необходимо. Ты сможешь уехать, как только родишь ребенка. В деревне я всегда найду кормилицу. И тут Венеция возмутилась. Его самоуверенность, властность, привычка командовать ужалили ее, как это бывало всегда.

– Значит, я для тебя всего лишь кобыла хороших кровей? Так? – тихий голос Венеции сочился ядом.

Хэзард посмотрел на нее сверху вниз, и на его бронзовом лице не дрогнул ни один мускул:

– Я этого не хотел. Ты сама так поступила. Твоя записка была весьма красноречива.

– Черт тебя побери! Я не оставляла никакой записки.

– Значит, ее оставила какая-то другая женщина по имени Венеция.

Сарказм в голосе Хэзарда глубоко ранил молодую женщину.

– А что, если я не позволю выбросить меня прочь, как ненужную вещь, когда родится ребенок? Что, если я не уеду? – с вызовом воскликнула она.

Венеция ожидала гневной отповеди, но ошиблась.

– Я уверен, что ты предпочтешь уехать, – бесстрастно ответил Хэзард. – Ты больше не будешь первой женой, биа. А если быть откровенным, участь второй жены весьма незавидна.

– Второй жены? – Венеция повторила это так тихо, что Хэзард едва расслышал. Ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы не зарыдать, не наброситься на него с кулаками, не упасть в обморок. Вместо этого она довольно спокойно произнесла: – Стоит ли мне спрашивать, кто будет первой?

– Я думаю, не стоит. Голубой Цветок воспитает моего ребенка. Помолвка состоялась три недели назад.

Эти слова как будто повисли между ними.

Их разделял всего лишь шаг, но Хэзард с тем же успехом мог стоять на другом конце земли, настолько холодным и равнодушным он выглядел.

– А что, если я соглашусь стать второй женой? – глаза Венеции казались огромными синими озерами на побледневшем, осунувшемся лице.

– Ты изменишь свое решение, как только поживешь некоторое время в индейской деревне. Подумай, Венеция, там нет ничего такого… – Хэзард с отвращением оглядел комнату. – Никакой голубой парчи, никаких пуховых перин и кроватей из черного дерева, никаких слуг. И оранжерейных цветов у нас в Монтане нет. Как же ты выживешь?

– Я прекрасно выжила в вигваме в летнем лагере! – Венеция почувствовала комок в горле.

– Это было недолго, и ты очень хорошая актриса. Не думай, что меня дважды можно поймать на одну и ту же удочку.

– Я не играла, будь ты проклят!

В ней на мгновение проступило что-то от прежней Венеции, хотя голос ее звучал еле слышно. Зато Хэзард говорил ясно, отчетливо, спокойно, словно они спорили о цвете ленты для чепца.

– Ты говоришь, что была со мной честной, я говорю, что ты играла роль… Мы в тупике, из которого нет выхода. Но главное – нам пора выбираться отсюда. У нас еще будет время, чтобы обсудить наши разногласия. Сколько месяцев тебе придется провести в Монтане?

– Иди ты к черту, Джон Хэзард! – на глаза Венеции навернулись слезы, в горле стоял удушливый комок отчаяния.

– Благодарю вас, мэм, но там я уже побывал, – губы Хэзарда превратились в тонкую полоску: он снова вспомнил свои страдания в заваленной шахте.

– А ведь ты меня боишься, – вдруг сказала Венеция: ей показалось, что она заметила маленький изъян в его сверкающих доспехах.

– Ты ошибаешься, – откликнулся Хэзард, подходя к окну. – Я никого не боюсь… И меньше всего тебя, детка. – Он погасил лампу, раздвинул занавески и открыл окно. – А теперь подойди сюда, сядь на подоконник, и я спущу тебя вниз. Быстрее, биа, быстрее.

Венеция подошла к нему.

– Я тебе еще не все сказала…

В ее душе росла уверенность – вопреки его жестоким язвительным словам, вопреки обстоятельствам, вопреки всему на свете. Но мысли Хэзарда были сейчас заняты только их отъездом, поэтому он с отсутствующим видом ответил:

– Я тоже тебе еще не все сказал, биа. У нас впереди пять месяцев. – Хэзард прыгнул через подоконник, обхватил ее за талию и аккуратно опустил на землю.