Текст книги "Пламя страсти"

– Почему ты до сих пор любишь свою жену? – внезапно услышала Венеция свой собственный голос.

Она тут же пожалела о сказанном, но отступать было поздно. Глаза Хэзарда сверкнули, потом он медленно опустил ресницы, и Венеция решила, что он не ответит. Хэзард действительно некоторое время молчал, но когда он поднял на нее взгляд, в нем не было ничего, кроме удивления.

– С тобой все в порядке? Я знаю, тебе сейчас должно быть очень больно: столько времени в седле без подходящей одежды…

– Не пытайся сменить тему! Я хочу знать.

Хэзард снова помолчал, понимая, что в нее вселился демон, и наконец с трудом произнес:

– Она умерла.

– Это не ответ на мой вопрос.

– Разве тебе это так важно? Абсароки никогда не говорят о мертвых: мы считаем это неуважением к ним.

Венеция молча кивнула, но ее глаза цвета штормового моря не отрывались от его лица.

«Да, в настойчивости ей не откажешь», – подумал Хэзард. И очень тихо он начал говорить:

– Когда люди умирают, их нельзя больше любить. Мы любим память о них, вспоминаем ту радость, которую они нам приносили, вновь переживаем то, что с нами было когда-то… Но, понимаешь, как только человек, которого ты любишь, попадает в страну теней, его больше нет. По-прежнему растет трава, и цветы пахнут так же сладко, бизоны проходят стороной. Но память – это не то, что жизнь. Ты считаешь, что можно любить того, кого давно нет?

Его вопрос прозвучал спокойно и серьезно. На этот раз долго молчала Венеция.

– Я не знаю, – наконец произнесла она. – Тогда почему ты сохранил ее платья?

Хэзард сидел на земле совсем рядом с угасающим костром. Подхватив пучок травы, он бросил ее в огонь, и в небо устремился столбик дыма.

– Платья были частью воспоминаний, напоминанием о моей молодости. Тогда вся жизнь казалась игрой и будущее не сулило ничего, кроме удовольствий и приятных приключений.

– Сколько тебе было лет, когда ты на ней женился? Хэзард так ушел в свои воспоминания, что Венеции пришлось повторить свой вопрос.

– Семнадцать, – слабо улыбнулся Хэзард. – Только мы говорим «семнадцать зим».

В свете костра его индейская кровь стала особенно заметна. Темные волосы упали на лоб, стоило ему чуть наклонить голову, а черные глаза смотрели в сердце костра, словно ответы на мучительные вопросы Венеции таились в догорающих углях. Она снова подумала, что среди природы он чувствует себя как дома.

– Вы были счастливы? – Венеция была готова откусить себе язык за этот вопрос.

– Да.

Спокойный ответ ранил ее больше, чем она предполагала.

– И что произошло?

– Она умерла.

– Но почему?..

– Она убила себя. – Голос Хэзарда зазвучал очень холодно. Он вспомнил, как тогда Неутомимый Волк оторвал его пальцы от ледяного запястья Черной Голубки и увел его. Никто другой не осмелился этого сделать. – Все, допрос окончен.

Даже Венеция, упрямая и бесцеремонная, не решилась продолжать.

– Я лягу у входа, – сказал Хэзард, как будто ничего не произошло. – Мы отправимся в путь с восходом солнца. У нас впереди долгий день.

Венеция тяжело вздохнула. Таинственная смерть жены Хэзарда после этого разговора стала еще более загадочной. Решив, что эта тайна может подождать, она попыталась встать – и тут же рухнула обратно. С тех пор как Хэзард снял ее с коня, она сидела спокойно и почти забыла о боли, но стоило пошевелиться, боль стала нестерпимой. Грубая ткань кавалерийских штанов Хэзарда натерла ее нежную кожу за целый день, проведенный в седле.

Хэзард мгновенно оказался рядом с ней, подхватил ее на руки, отнес в шалаш и уложил на душистую постель.

– Мы оба слишком упрямы, – прошептал он, глядя в небесно-голубые глаза, повлажневшие от слез. – Прости меня, я должен был раньше заметить…

– Я сама во всем виновата, – Венецию тронуло его извинение. – Я могла тебе сказать.

– Только не неукротимая мисс Брэддок! – Его белозубая улыбка казалась еще ярче на фоне бронзовой кожи.

– Тебе придется поискать более покладистую женщину прямо сейчас. Я, наверное, неделю не смогу ходить.

– Не беспокойся. Об этом я позабочусь.

– Пожалуй, впервые меня не раздражает твоя самоуверенность. – Венеция тоже улыбнулась ему, но улыбка получилась страдальческой: ей все-таки было очень больно.

– Я взял с собой одно спасительное средство, – добродушно заметил Хэзард. – Просто на всякий случай. Кстати, меня всегда раздражали упрямые женщины. – Его пальцы коснулись уголка ее губ. – Правда, есть одно исключение, – негромко добавил он.

– Наверное, мне нужно было надеть одно из этих платьев…

– Конечно. Совсем другое ощущение, когда между тобой и лошадью только кожа, – согласился Хэзард. – Но никогда не поздно исправиться. Я захватил платья с собой на тот случай, если ты передумаешь. А как только доберемся до деревни, мы сошьем тебе собственное платье. Я не хотел тебя обидеть. Просто эти платья оказались под рукой.

– Ты в самом деле не вкладываешь в это никакого другого смысла? – надежда в голосе Венеции прозвучала по-детски трогательно.

– Никакого, клянусь тебе. Кстати, если ты предпочтешь штаны, их тоже можно сшить. Ты сама решишь, что лучше – штаны или платье. Но они должны быть из кожи. Во всяком случае, для долгих поездок. Иначе… – он состроил печальную гримасу.

– А женщины твоего племени носят штаны? – Венеция оценила старания Хэзарда быть дипломатичным и проявить такт.

– Нет.

– Значит, тебе будет неприятно, если я появлюсь в штанах на летней охоте?

Ему потребовалось время, чтобы ответить.

– Ты можешь носить то, что тебе захочется. – Он шел на очень большие уступки, потому что живо представлял себе, сколько будет разговоров и шуток по этому поводу. – Я не собираюсь…

– Но женщины твоего клана в штанах не ходят? Хэзард покачал головой.

– Если я смогу завтра двигаться, то примерю одно из платьев, – решительно заявила Венеция. – И спасу тебя от необходимости краснеть за меня.

Он вдруг улыбнулся радостно и простодушно, как маленький мальчик.

– Я сам могу о себе позаботиться, мисс Брэддок. Вы не должны идти на жертвы ради меня.

– Никаких жертв. Это просто потрясающие платья, только… – она на мгновение запнулась – …я бы хотела иметь собственные платья, если ты не возражаешь.

– Ты их получишь, – спокойно сказал Хэзард. – Столько, сколько захочешь. Абсароки – самое красивое племя в прериях, мы всегда уделяем много внимания внешности и нарядам. А что не сможем купить, то для тебя сошьют.

Хэзард твердо решил, что роскошно оденет свою женщину. Только значительно позже он осознал, что назвал про себя Венецию своей женщиной, и это не бьло оговоркой…

Мазь оказалась чудодейственной, как и надеялся Хэзард. Утром Венеция чувствовала себя отлично, но причиной тому была не только мазь. Утро выдалось теплым, свежим, пропитанным солнцем, и что более важно – она проснулась в объятиях Хэзарда. Он всю ночь нежно обнимал ее, боясь шевельнуться, понимая, насколько она устала после целого дня в седле. А сам Хэзард привык не спать.

Глядя на угасающий костер, он размышлял все о том же – что подумал о Венеции как о своей женщине. Сразу возникало множество проблем. Самая очевидная касалась рудника, остальные относились к их совместному будущему. Что движет Венецией Брэддок – жажда приключений, каприз, сексуальный голод? Или она способна испытывать какие-то более глубокие чувства?

Хэзард слишком много времени провел с влюбчивыми и похотливыми леди, чтобы самому с уверенностью определить, где кончается флирт и начинается любовь. Ответов на свои вопросы он не нашел, но в одном больше не сомневался. Он хочет, чтобы Венеция была его женщиной! Отослать ее прочь, пренебрегать ею из чувства долга или других моральных соображений, как он уже пытался, было теперь выше его сил. Хэзард хотел ее. Венеция подарила ему слишком много радости, принесла в его жизнь наслаждение, которого он не знал раньше…

– Я чувствую себя намного лучше, – пробормотала Венеция, едва открыв глаза. – Что входит в состав этой мази?

– В основном она состоит из жира бизона, – объяснил Хэзард, разминая руку, затекшую от неподвижности. – Потом юкка, ромашка, крапива и какие-то еще травы, только я забыл, какие именно. А кроме того, разумеется, необходимо несколько заклинаний и дым священного табака, – добавил он с улыбкой.

– Ты меня дразнишь? – спросила Венеция, устраиваясь поудобнее и глядя на него широко раскрытыми от любопытства глазами. Этот ее взгляд Хэзарду особенно нравился.

– Я забыл еще перья колибри.

– Вот теперь ты точно шутишь!

– Вовсе нет. Это правда, как смех Есахтавата.

– Ничего не понимаю… Это одна из ваших сказок?

– Скорее быль. Нам ее рассказывал Старый Койот, чтобы мы не забывали о нашей человеческой слабости.

– Расскажи мне!

– Как-нибудь в другой раз. Скажем, завтра, когда мы спокойно сможем предаваться лени в моем вигваме в Арроу-Крик. А теперь, бостонская принцесса, нам пора собираться в дорогу, если мы хотим приехать в деревню до темноты.

Хэзард помог ей одеться, накормил завтраком, а потом оседлал Пету и усадил Венецию перед собой. Он даже слышать не хотел о том, что она поедет верхом сама, хотя Венеция уверяла, что отлично себя чувствует.

Целый день они поднимались все выше в горы и остановились, лишь немного не доезжая до местоположения разведчиков, которых в племени называли «волками». Умывшись из ручья, Хэзард надел свой костюм вождя со всеми полагающимися ему регалиями – волчьи хвосты на расшитых бисером мокасинах, перья сокола и орла за одним ухом, узкие кожаные штаны с бахромой. В мочки ушей, которые ему проткнула раскаленной иглой мать на второй день после его рождения, он вдел переливающиеся сине-зеленые раковины. Расшитая бисером рубашка, обнажавшая мускулистую грудь, не скрывала и ожерелья из зубов медведя.

Пету тоже принарядили – ей надели настоящую испанскую упряжь, которую Хэзард когда-то выменял у юго-западных племен. На груди кобылы красовался отполированный медальон, украшенный перьями и вышитыми бисером лентами. Завязанная узлами лента, свисавшая с шеи Петы, говорила о числе поверженных врагов.

Окончив одеваться, Хэзард добавил к наряду Венеции тяжелое серебряное ожерелье, которое прекрасно гармонировало с кожаным платьем цвета шафрана, расшитого серебряным и голубым бисером. Потом Хэзард аккуратно убрал ее волосы – так, как носят женщины из племен северо-западных равнин. Его руки действовали быстро и осторожно, и очень скоро волосы Венеции начали переливаться под лучами заходящего солнца, как дорогой атлас. Когда Хэзард остался наконец доволен ее прической, он посадил Венецию на Пету, сам сел позади нее и чуть тронул кобылу коленями, посылая вперед. Перья у него за ухом трепетали на легком ветерке.

23

Первыми их заметили «волки»; их приветственные крики волной прокатились по горам, умноженные эхом, и Хэзард улыбнулся знакомым с детства звукам. Два разведчика на лошадях, совсем молодые, галопом вылетели из укрытия и понеслись им навстречу по зеленой траве. Их лошади остановились как вкопанные перед Петой.

– Добро пожаловать, Черный Кугуар! – дружно прокричали они, белозубые улыбки освещали их красивые молодые лица. – Мы боялись, что ты не приедешь!

Венеция в потоке незнакомой речи узнала только имя Хэзарда: она слышала, как его произносил Неутомимый Волк.

– Я слишком скучал без вас, молокососы, чтобы не приехать, – с улыбкой ответил Хэзард. – Познакомьтесь, это Венеция Брэддок.

Молодые люди были еще слишком молоды, поэтому после того, как Хэзард представил Венецию, они еще минуту сидели с открытыми от удивления ртами. Хэзард быстро заговорил на своем языке, и только тогда они выдавили нечто напоминающее английское приветствие.

– Боюсь, этим их познания в английском и ограничиваются, – пояснил Хэзард. – Это сыновья сестры моей матери и порой доставляют мне массу хлопот.

Он произнес еще несколько быстрых фраз по-индейски, юнцы развернули лошадей и галопом унеслись прочь. – Вообще-то они собирались ехать впереди нас, – усмехнулся Хэзард. – В принципе, они для этого и нужны. Но в их возрасте им хорошо удается только галоп.

К тому моменту, как Хэзард и Венеция въехали в деревню, все уже успели обсудить ошеломляющую новость.

От вигвама к вигваму неслось:

– Черный Кугуар взял себе жену, она бледнолицая! А молодые женщины, неравнодушные к обаянию Хэзарда, вздыхали с притворной жалостью:

– Бедняжка, он быстро ее прогонит. Бледнолицая не сможет стать ему хорошей женой.

Вигвамы рассыпались по всей долине вдоль реки, вокруг паслись низкорослые лошади всех мастей и возрастов. Для равнинных индейцев лошади означали богатство, и этот лагерь считался богатым.

Хэзард медленно ехал сквозь сгрудившуюся толпу. Он улыбался, отвечал на приветствия и каверзные вопросы, каждый из которых вызывал взрывы смеха. Все заметили, как бережно он обращается с бледнолицей женщиной, на которой было платье Черной Голубки. Многие еще помнили, сколько лошадей заплатил за него Хэзард, и теперь гадали, как велика власть этой огненноволосой женщины над их вождем.

Хэзард остановил Пету перед искусно раскрашенным белым вигвамом, который располагался чуть выше остальных. Как только он спешился и снял с лошади Венецию, их тут же окружила веселая толпа. Мальчишки проталкивались вперед, чтобы оказаться поближе к Хэзарду, а некоторые даже осмеливались дотронуться до него. Он был легендарным Черным Кугуаром, вождем, который выиграл больше битв, чем кто-либо другой.

Хэзард непринужденно беседовал со своими соплеменниками, а потом быстро и отрывисто произнес несколько фраз, словно отдавая приказания. Толпа расступилась, освобождая дорогу, Хэзард подхватил Венецию на руки и понес к вигваму. Она подумала, что Хэзард напоминает вернувшегося с войны героя, и ее охватили странные, противоречивые чувства. Словно в этом мужчине уживались два человека и ни одного из них она не знала достаточно хорошо…

Идя к своему вигваму, Хэзард говорил с пареньком, который был поразительно похож на него. Мальчик рассмеялся, Хэзард улыбнулся в ответ, приподнял полог и вошел в вигвам, по-прежнему держа Венецию на руках.

Раскрашенные кожи свисали со стен, сверху из отверстия в крыше лился солнечный свет. Хэзард осторожно опустил Венецию на постель из шкур – одну из двух, расположенных по обеим сторонам входа. Жилище было украшено изнутри так же искусно, как и снаружи.

– Ты устала? – спросил он, подкладывая ей под спину сплетенную из веток ивы специальную подставку.

– Нет. Ты же не позволил мне сегодня ничего делать.

– Ничего, завтра или чуть позже ты окончательно выздоровеешь и сможешь сбежать из деревни.

– И это тебя нисколько не огорчит? – поинтересовалась Венеция. – А впрочем, раз уж ты отверг меня сегодня утром… – Она так хотела его на мягкой постели из шалфея, но он мягко отказался, боясь причинить боль ее израненному телу.

– Ради твоего же блага, глупышка. А вовсе не потому, что я не хотел тебя. Но завтра я буду в твоем распоряжении. Только напомни мне, – с улыбкой добавил Хэзард.

– По-моему, это бесполезно: вокруг столько людей и все просят тебя уделить им хоть немного времени. Мне кажется, ты слишком популярен.

Для Венеции явилось полной неожиданностью, что Хэзарда так почитают его соплеменники. Она поняла, что все это время недооценивала его.

– Мы все – одна семья, биа. Я действительно должен уделять им внимание. Тут уж ничего не поделаешь.

– И сколько их всего?

– В моем клане сорок вигвамов. То есть, говоря твоим языком, нас около четырехсот человек. Мы принадлежим к горным абсарокам, а во время летней охоты встречаемся с речными абсароками и общаемся с ними. В некотором смысле мы все друг другу родственники. Это напоминает сбор огромной семьи.

– И ты их всех знаешь?

– Большинство. Хотя детей порой не успеваю запомнить.

«И все они знают тебя. – При этой мысли Венеции стало не по себе. – Они все знают тебя и хотят общаться с тобой. Особенно женщины». Надо было быть слепой, чтобы не заметить, какие взгляды женщины бросают на Хэзарда…

– А у тебя есть дети? – неожиданно спросила Венеция, забыв даже о простой вежливости.

В вигваме повисла тишина. Хэзард вдруг понял, как мало он знает эту женщину, а ее мысли ему просто непонятны. И почему она его все время допрашивает? Если он честно ответит на ее вопрос, то, вероятно, перевернет все ее представления о семье. Но лгать Хэзарду не хотелось.

– От моей жены у меня нет детей, – резко сказал он. Впервые в жизни Венеция от изумления потеряла дар речи. Она дважды пыталась заговорить, и оба раза с ее губ срывался нечленораздельный лепет.

– В нашем клане это имеет значение, – пояснил Хэзард. – Дело в том, что отношения между мужчинами и женщинами у индейцев довольно свободные. Мы можем заводить любовниц, расставаться с женами… У нас большой выбор.

– У кого есть выбор? – Венеция наконец обрела голос. Ей хотелось знать, сколько у Хэзарда детей и остается ли выбор прерогативой исключительно мужской, как это было в ее мире.

– Выбор есть и у мужчин, и у женщин. Так как наши женщины владеют собственностью наравне с мужчинами, у них больше свободы, чем у белых. Я не хочу сказать, что наши браки неустойчивы. Многие долго живут вместе, но…

– Всегда есть выбор? – мягко закончила за него Венеция.

Хэзард вздохнул.

– Верно. – Он понимал, что его слова не успокоят Венецию и не отвлекут от вопроса о его детях.

– Этот мальчик, с которым ты говорил у входа, твой сын? – Венеция очень старалась оставаться спокойной.

Выражение лица Хэзарда неожиданно смягчилось, его глаза потеплели.

– Ты заметила сходство?

– Его невозможно было не заметить, – как могла равнодушно ответила Венеция, на самом деле она просто помертвела от ревности.

– Нет, в буквальном смысле слова он не мой сын, хотя в нашем клане считается таковым. Наши родственные связи очень отличаются от ваших. Белые называли бы его Красное Перо – сын сестры моего отца. – Хэзард чувствовал себя страшно неловко. – Давай сменим тему, – предложил он. – Все это невероятно сложно и никак не связано с культурной традицией белых.

– Как только ты ответишь на мой вопрос, мы сразу же сменим тему, – прошептала Венеция.

– Зачем тебе это знать? – нахмурился Хэзард, которому надоело играть в кошки-мышки.

– Потому что я ревную тебя, – очень тихо ответила Венеция. – К каждой женщине, с которой ты спал.

Хэзард отвернулся и заерзал. Прямодушие и откровенность Венеции буквально сбивали его с толку. Он столько лет в общении с женщинами не выходил за рамки обычных слащавых комплиментов и дежурных слов любви… Ему пришлось взять себя в руки, чтобы не сбиться снова на ставшие привычными успокаивающие фразы.

– Тебе не надо ревновать ни к одной из них, – наконец нашел он простой ответ. – И как только ты выздоровеешь, я тебе докажу, что, кроме тебя, мне никто не нужен.

– Я имела в виду всех этих женщин в твоем прошлом.

– Ты хочешь, чтобы я ревновал к мужчинам, которые были у тебя в прошлом?

– Их у меня не было, – напомнила ему Венеция, – ни одного.

– Ну, скажем, если бы они были.

– Они бы не имели никакого значения.

– Но женщины из моего прошлого тоже не имеют никакого значения, – спокойно сказал Хэзард.

– А дети?

– Они живут со своими матерями. У нас наследование идет по материнской линии. Когда они станут старше, у мальчиков может появиться желание жить со мной, и тогда я приму решение. Но они все еще слишком маленькие.

– Их много?

– Нет. Трое. И ситуация такова… – Хэзард в отчаянии запустил пальцы себе в волосы. – Я когда-нибудь тебе объясню…

В этот момент на пороге появился мальчик, так похожий на Хэзарда.

– Ты дома? – окликнул он, заявляя о своем присутствии, как требовала традиция.

Обычно, если хозяин вигвама был рад гостю, он приглашал его войти, выставлял угощение, они курили и разговаривали. Но если посетителя не приглашали, то он не обижался и излагал свое дело с порога.

Хэзард с готовностью отозвался, обрадованный возможностью закончить неприятный для него разговор. И тут оказалось, что мальчик не один – за ним последовали шесть женщин, каждая из них несла какую-нибудь еду. Чрез несколько минут стол был накрыт; одна из женщин подожгла специальную траву, и в вигваме запахло душистой свежестью. А потом потянулись посетители.

Хэзард сел во главе импровизированного стола, лицом ко входу, а Венецию усадил слева от себя, на самом почетном месте.

После формального приветствия каждого гостя приглашали к столу и предлагали закурить. Трубка передавалась по кругу всем мужчинам. Это не был совет вождей, поэтому в церемонии курения могли принять участие и молодые люди.

По обычаю еда была обильной: целая череда блюд из мяса бизона, тыква в сиропе, турнепс, приготовленный на углях, и корни квамассии, поджаренные на горячих камнях. По такому торжественному случаю был специально приготовлен сладкий десерт – мороженое из тополиного сока, – который вызвал возгласы изумления и радости. Тополиная смола, собранная на свежем срезе, на вкус ничем не отличалась от настоящего мороженого и выглядела как молочные облака. Хэзард вдруг понял, как соскучился по привычной с детства еде. Ему казалось, что ничто в мире не сравнится с изумительным вкусом тополиного мороженого.

Неутомимый Волк сидел рядом с Венецией и играл роль переводчика. Во всяком случае, он переводил то, что считал подходящим для ушей белой женщины, а она не один раз становилась темой разговора. Хэзард на все вопросы отвечал удивительно спокойно. Он объяснил, как она появилась на его руднике, как он оставил ее заложницей, а теперь она стала его женой.

После того как разведчики, прискакав в деревню, объявили, что Хэзард едет вместе с женой, многие надеялись, что это окажется неправдой или полуправдой. И теперь после спокойных, но твердых слов Хэзарда в вигваме повисла неловкая тишина. Не то чтобы индейцы не женились на белых до него. Да и белые мужчины порой женились на женщинах из племени абсароков, и все они потом становились полноправными членами клана. Единственная разница состояла в том, что еще никогда вождь племени не выбирал себе в жены бледнолицую.

– Есть возражения? – Хэзард оглядел круг примолкнувших гостей. – Вот и хорошо, – произнес он в полной тишине. – А теперь скажите мне, достаточно ли в горах бизонов для охоты?

С этого момента перевод Неутомимого Волка заметно оживился: новую жену Хэзарда больше не обсуждали. Все строили планы по поводу охоты и обменивались забавными историями об охоте прошлых лет. Наконец подали сладкий напиток из дикой малины, орехов, слив и меда. Воздав ему должное, гости разошлись.

– Вы говорили обо мне? – спросила Венеция, когда Хэзард опустил полог вигвама за последним гостем. Она заметила неожиданно возникавшие паузы, слышала короткие ответы Хэзарда, который несколько раз упомянул ее имя, и видела недовольные лица гостей.

Хэзард прошел через вигвам и растянулся рядом с ней на постели из шкур бизона.

– В нашем племени все можно обсуждать. Никогда один человек не принимает решений.

– Мне показалось, что старики были оскорблены некоторыми твоими ответами.

Хэзард пожал плечами и перевернулся на спину.

– Я не могу угодить всем одновременно, – философски заметил он. – Старики не всегда способны пойти на компромисс.

– Старики везде одинаковы, – вздохнула Венеция. Хэзард кивнул с отсутствующим видом, глядя в потолок, где сквозь струйку дыма было видно звездное бархатное небо.

– Мир так быстро меняется, – негромко заговорил он, думая о том, насколько люди ничтожны по сравнению со вселенной. – Если нам не удастся приспособиться, мы умрем. На земле всего шесть тысяч индейцев-абсароков. Почти столько же, сколько белых людей живет в одном только Виргиния-сити.

– Тебя приводят в отчаяние эти цифры? – Никогда раньше Хэзард не говорил с ней о своем народе, и печаль в его голосе тронула душу Венеции.

Он улыбнулся.

– По меньшей мере сотню раз в день, а может быть, и тысячу.

Венеции захотелось помочь ему, как-то успокоить, облегчить его печаль, которую Хэзард прятал за улыбкой.

– Хэзард, у меня есть деньги. Я знаю людей… Я могу… Тонкие темные пальцы сжали ее запястье.

– Тсс, принцесса, – он притянул ее к своей груди. – Никаких больше серьезных разговоров, биа. Мы приехали сюда, чтобы веселиться. Поцелуй меня, биа…

Хэзард не выпускал ее из объятий всю ночь, и они спали, словно измученные дети, наконец оказавшиеся в безопасности после стольких недель тревоги. Они были дома в большом вигваме вождя в самом центре индейской деревни и чувствовали себя защищенными.