Текст книги "Охотник"

Вот потому о золоте Лена впервые слышит, когда заходит к Келу во вторник, чтоб занести ему горчицу. Лене нравится отыскивать Келу мелкие подарки. Он не из тех, кому нужно многое или вычурное, и Лене эти поиски в радость. На продуктовом рынке в городке, по пути домой после утренней работы, она наткнулась на банку горчицы с виски и халапеньо – такая и порадует Кела, и вызовет у Трей гримасу подозрительности и решимости, какая нравится и Лене, и Келу.

– Ё-моё, – произносит Лена, когда Кел вводит ее в курс дел. Они сидят на заднем крыльце, обедают сэндвичами с ветчиной – Кел тотчас пожелал испробовать горчицу. Несколько грачей, вычисливших еду еще до того, как Лена с Келом успели усесться, бродят в траве на безопасном расстоянии, вертят головами так, чтобы не спускать глаз с добычи. – Кто б мог подумать.

– Я прикидывал, Норин тебе уже выложила, – говорит Кел.

– Мы друг друга достали тут на днях. Я заложила сколько-то времени, чтоб улеглось. Могла б догадаться. Два дня без Норин – и пропускаешь крупнейшую новость за много лет.

– Поди скажи ей, что про все это узнала только что, – советует Кел. – Она будет так довольна собой, что простит тебе все на свете. – Драч рвется гонять грачей, аж подергивается. Кел оглаживает его по затылку, чтоб успокоился.

Лена вспоминает Джонни – как он болтался у ее калитки и рассказывал ей про свое грядущее богатство.

– Ха, – говорит она, пораженная некой мыслью. – Я-то думала, что гаденыш этот заявился ко мне просто покобелиться. А он всю дорогу на мой кошелек глаз свой клал, а не на мое пригожее личико. Впредь буду знать, как себе льстить.

– Денег он хочет только с тех, чья земля на этой линии, – говорит Кел. – Во всяком случае, пока. Сдается мне, он в основном хотел, чтобы как раз ты рассказывала всем, какой он славный парень и что его надо поддержать.

– Тут он в пролете, – говорит Лена, бросая остатки хлеба грачам. – Сдается мне, любому, кто свяжется с этим идиётом, надо голову проверить.

– Это про меня, – говорит Кел. – Я сегодня с утра дал Марту три сотни – на мою долю в золоте.

Лена забывает о грачах и поворачивается к Келу.

– Возможно, мне надо проверить голову, – говорит Кел.

Лена ему:

– Этот козлина и Трей втягивает?

– Он ее привел в комнату, где они с мужиками разговаривали, – отвечает Кел. – Велел ей доложить им, что их учитель говорил, дескать, золото тут есть. Ничего другого не знаю.

Голос у него вроде спокойный, но Лена, рассудив безошибочно, не относится к сказанному легко.

– Ты, значит, собираешься за ним приглядывать, – произносит она.

– Я тут мало что другое могу поделать, – говорит Кел. Отрывает корку от своего сэндвича, стараясь не зацепить горчицу, и кидает грачам. Двое бросаются тягать ее друг у друга. – Если что-то всплывет, хочу успеть это выловить.

Лена смотрит на него.

– Типа чего?

– Пока не знаю. Подожду, посмотрю. Вот и все.

Лена знает Кела только с его нежной стороны, однако иллюзий о том, что других сторон у него нет, не питает. Его гнев она не склонна недооценивать. Сейчас она едва ль не ощущает его от Кела – как жар от металла.

– А что Джонни думает насчет тебя в игре? – спрашивает она.

– Ему не нравится нисколечко, – говорит Кел. – Но он от меня не отделается. Особенно если меня там не хочет.

Даже если б у Лены было хоть малейшее желание отговаривать Кела, оно без толку.

– Поделом ему, – говорит она. – Слишком уж любит он, чтоб все было по-его, субчик этот.

– Ну-ну, – говорит Кел. – Не в этот раз.

Лена жует сэндвич – хорошая горчица, ядреная – и оценивает полученные сведения. Первая ее догадка была верна, а Норин ошибалась. Джонни не просто откочевал домой, потому что его бросила подружка и он не управился сам за собой присматривать. Джонни нужны деньги – жуть как нужны. Раз лезет в такие тяжкие, это не просрочка съема и не долги по кредитке. Он должен кому-то – кому-то опасному.

Лене насрать, чем там прижало Джонни. Знать же она хочет, осталась ли опасность эта в Лондоне, доверчиво ожидая, что Джонни вернется с наличными, или идет за ним по пятам. Лена не ждала б, что Джонни с ее наличными вернется, живи он на одной с ней улице, какое уж там – за морем. Чтоб вернуть себе деньги, она бы двинулась следом за Джонни.

Кел не знает Джонни так, как знает его она, он к таким выводам пока еще, скорее всего, не пришел. Лена прикидывает, не рассказать ли ему, и пока от этой мысли отказывается. Одно дело – снимать с себя ответственность за Келовы настроения и совсем другое – сознательно подхлестывать его страхи и гнев, когда ничего, кроме предположений, у нее нет.

– В следующий раз увижу Трей, – говорит она, – скажу, чтоб пожила у меня сколько-то.

Кел бросает грачам еще кусок корки и меняет положение, чтобы подставить под солнечный натиск другую сторону лица.

– Не нравится мне эта погода, – произносит он. – Когда работал еще, мы в такую жару понимали, что начнется бардак. У людей ума не остается, творят такую дичь, что решишь, будто они в улете на полудюжине всякой дряни разом, пока не вернутся результаты анализов – нет, все трезвые как стеклышко. Просто жара. Как ни встанет жара надолго, я жду начала бардака.

Лена жару любит, пусть и не говорит этого вслух. Ценит, какие перемены жара приносит в округу. Как преображает приглушенные оттенки голубого, кремового и желтого, в которые покрашены деревенские дома, возвышает их до роскошной яркости, какую едва примешь за настоящую, и как встряхивает поля из их привычной тихой дремы к острой щетинистой оживленности. Подобно тому, как видеть Кела в каком-нибудь новом настроении, жара позволяет Лене поближе узнать эти места.

– Тут жара другого класса, ну, – говорит она. – Из того, что я слыхала, лето в Америке расплавляет мозги. А эта жара просто как в отпуске в Испании, только бесплатно.

– Может.

Лена наблюдает за его лицом.

– Допустим, кто-то и делается слегка дерганый, это верно, – говорит она. – На прошлой неделе Шина Макхью вышвырнула Джо из дому, потому что, по ее словам, не могла ни минуты дольше терпеть, как он еду жует. Пришлось ему к мамке податься.

– Ну вот видишь, – говорит Кел, но губы у него подрагивают в улыбке. – Это ж без ума надо остаться, чтобы выпихнуть кого бы то ни было к мисс Макхью. Шина его обратно пустила уже?

– Пустила, ага. Он приехал в городок и купил вентилятор, здоровенный такой, напольный. Приложение у него мобильное есть, все дела. Она б и Ганнибала Лектера впустила, если б он с таким заявился.

Кел лыбится.

– Жара спадет, – говорит Лена. – И все начнем бухтеть из-за дождя.

Двое грачей все еще дерутся за корку от Келова сэндвича. Третий подкрадывается к ним, оказывается футах в двух и разражается лаем. Первые двое порскают вверх, а третий хватает корку и улетает к сопкам. Лена с Келом хохочут.

Поздно вечером родители Трей ссорятся у себя в спальне. Трей выпутывается из пропотевшей свалки простыней, Банджо и Аланны, опять забравшейся спать к Трей, и подходит к двери послушать. Шила говорит тихо, коротко, но жестко, затем – поток слов от Джонни, в голосе ярость, управляемая, но крепнущая.

Трей выходит в гостиную и включает телик, чтоб было чем объяснить, чего она тут сидит, но без звука, чтоб можно было подслушивать. В комнате пахнет едой и застойным дымом. С тех пор, как они с отцом прибрались на днях, кавардак опять начал накапливаться: полковра занято разложенными мелкими глазеющими куклами, на диване валяются “нёрфовские” патроны[40]40
  Nerf (с 1969) – торговая марка пластиковых пистолетов и ружей американского производителя игрушек “Хасбро”.


[Закрыть] и грязный носок, набитый конфетными фантиками. Трей отгребает их в угол. По телику две бледные женщины в старомодных нарядах читают с расстроенным видом некое письмо.

На ужин приходил Киллиан Рашборо.

– Не могу я стряпать для какого-то хлыща, – без выражения произнесла Шила, когда Джонни ей об этом сообщил. – Веди его в город.

– Сделай ирландское рагу, – сказал Джонни, ловя жену за талию и оделяя поцелуем. Он весь день был в отличной форме, с Лиамом пинал по двору мяч, а Мэв учила его в кухне движениям ирландского танца. Шила на поцелуй не ответила и не отвернулась – просто и дальше двигалась так, будто Джонни рядом нет. – Картошки чтоб побольше. Ему понравится. Ясно ж, у тебя рагу и миллиардеру в самый раз, какое там миллионеру. Вот как мы его теперь будем называть, а, ребята? Миллионерское рагу!

Мэв запрыгала и захлопала в ладоши – с тех пор, как отец вернулся, она ведет себя как четырехлетка, – а Лиам принялся пинать стул и распевать, что в миллионерское рагу кладут нугу.

– Ну же, Мэвин, – лыбясь, произнес Джонни, – надевай туфли, и мы с тобой пойдем в лавку и добудем лучших припасов. Всем миллионерского рагу!

Малышню отправили питаться в гостиной за теликом, а вот Трей и Мэв позволили ужинать в кухне вместе со взрослыми, и Трей довелось разглядеть Рашборо. Тот расхвалил рагу до небес, сыпал восторгами о том, как гулял весь день по бори́нам[41]41
  Борин (искаж. от ирл. bóithrín) – тропа, проселок.


[Закрыть] (“Вы это так произносите? Вот правда, поправляйте меня, не годится мне дураком себя выставлять”), расспрашивал Мэв о ее любимой музыке, а Трей – о столярном деле и поделился смешной историей о том, как убегал от гуся Магуайров. У Трей отвращение к шарму, она такое видела всего несколько раз – главным образом, в отце. Рашборо искуснее. Спросил Шилу о маленьком акварельном пейзаже на кухонной стене и, не получив в ответ почти ничего, кроме нескольких кратких слов, оставил тему мгновенно и изящно и продолжил обсуждать с Мэв Тейлор Свифт. Из-за этой его ловкости Трей настораживается даже крепче, а не наоборот.

Она не предполагала, что Рашборо ей понравится, и не считает это важным. Значение имеет то, что она может с ним поделать. Она предполагала, что он окажется не прям уж тупым, как Лорен у Трей в классе, которая верит всяким глупостям, потому что в голове у себя не утруждается их проверять. Как-то раз Эйдан, приятель Трей, сказал Лорен, что один из Джедвардов[42]42
  Jedward (осн. 2009) – Джон и Эдвард Граймзы (р. 1991), ирландский поп-дуэт братьев-близнецов.


[Закрыть] – его двоюродный брат, и Лорин целый день всем про это рассказывала, пока кто-то не обозвал ее трехнутой идиёткой и не обратил ее внимание на то, что Джедварды – близнецы. Рашборо-то проверяет. Мэв произносила что-нибудь вроде бы забавное, Рашборо хохотал до упаду и продолжал общаться, однако минуту спустя Трей перехватывала его взгляд, направленный на Мэв, всего секунду, – Рашборо сверял то, что она сказала, с тем, что там у него на уме.

По прикидкам Трей, Рашборо так сильно хочется, чтобы золото оказалось настоящим, что он решил слишком пристально не проверять. Если выяснит, что это липа – или отчасти липа, беситься будет вдвое сильнее, потому что и на себя в том числе. Но он не выяснит – если у него будет выбор. Она могла бы сказать ему прямиком, что́ отец говорил недавним вечером, и Рашборо отмахнулся б от нее, как от подростка, одержимого духом противоречия, кому охота говно баламутить.

Голоса в спальне все напряженней, но не громче. Трей взвешивает, стоит ли ей предпринять что-либо, и тут дверь спальни распахивается довольно резко – так, что ударяет в стену, – и Джонни проходит по коридору в гостиную, застегивая рубашку. По развязности его движений Трей понимает, что он полупьян.

– Чего не спишь? – спрашивает он, заметив ее.

– Телик смотрю, – отвечает Трей. Вряд ли ей что-то впрямую угрожает – когда, бывало, отец ее бил, он сперва брался за мамку или Брендана, а за Трей только вдогонку, если оставалось что всыпать, а никакие звуки из их комнаты ничего такого не предполагали. И все равно мышцы у Трей на всякий случай готовы сорвать ее с места. Она чувствует внезапный свирепый гнев на тело – за то, что в нем до сих пор сидит эта привычка бежать. Трей успела поверить, что с ней разделалась.

Со вздохом, близким к рычанию, Джонни тяжко плюхается в кресло.

– Женщины, – произносит он, растирая лицо ладонями. – Ей-богу, блядский бес в них.

Он, похоже, забыл, что Трей – девочка. Такое с людьми случается. Трей это не цепляет, как не цепляет и не удивляет, когда подобное исходит от отца. Она выжидает.

– Мужчине нужно от женщины, – продолжает Джонни, – только одно: чтоб она хоть чуток веры в него имела. Такое дает тебе сил, когда тяжко. Мужчина все на свете может, если женщина за него горой. А эта… – Мотает головой в сторону спальни. – Боже всемогущий, сколько ж нытья с нее. Ой ужасть какая ей была, пока я отсутствовал, одна-одинешенька, за жизнь свою боялась, стыдилась в лавку сходить, там бабы на нее косятся, гарда приходит из города, чтоб тебя в школу загнать, деньги на Рождество занимать приходится… Она правда, что ль, так? Или просто сказала, чтоб я себя виноватым чувствовал?

– Не знаю, – отвечает Трей.

– Я ей сказал: да ну чего тут бояться-то, на верхотуре такой, и какая разница, что эти суки болтают, а гарде если больше заняться нечем, чем детям вваливать за прогулы, так по-любому нахер пусть идет. Но поди договорись с бабой, если она из мухи блядского слона раздувает.

Роется в карманах, ищет курево.

– Ничем ей не угодишь, этой-то. Хоть солнце, луну и звезды ей притащи, вечно найдет что не так. Не радовалась, пока я был, не радовалась, когда я свалил. И вот… – Джонни всплескивает руками негодующе, – вот он я, вернулся. Вот он. Сижу тут. У меня затея есть, как нам всем устроить сыр в масле. А она все равно, бля, недовольна. Какого хера она от меня хочет?

Трей не уверена, ждет он от нее ответа или нет.

– Не знаю, – повторяет она.

– Я даже дружочка нашего Рашборо привел с ней познакомиться. Она что себе думает, мне охота была тащить его в эту халабуду? Но все равно притащил, чтоб она увидела, что я ей херню не втираю. Этот чувак, который мамке твоей за рагу комплименты отвешивал, – он в лучших ресторанах мира едал. А она смотрела на него так, будто он какой-то фуфлыжник, которого я в канаве подобрал. Ты видела?

– Не-а, – говорит Трей. – Я рагу ела.

Отец прикуривает сигарету и крепко затягивается.

– Я спросил ее мнения и все такое. Выложил ей всю затею – как думаешь, говорю, Рождество-то в этом году небось получше задастся, а? А она что, знаешь? – Джонни смотрит куда-то мимо уха Трей и преувеличенно пожимает плечами. – И все. Ничего больше от нее мне. Мне и надо было только, чтоб она глянула на меня и сказала: “Отлично, Джонни, молодец”. Может, улыбнулась чтоб или поцеловала даже. Мало ж о чем прошу. А вместо этого мне… – Он опять пучит глаза и пожимает плечами. – Клянусь, бля, бабы на белом свете только для одного: чтоб мозги нам, бля, набекрень сворачивать.

– Может, – говорит Трей, чувствуя, что от нее ожидается какой-то отклик.

Джонни смотрит на нее, секунду пытается сосредоточить взгляд и вроде бы вспоминает, кто она. Силится улыбнуться. Сегодня ночью весна и лоск с него слезли, мальчишества как не бывало, он кажется в кресле мелким и хлипким, словно мышцы у него уже начали усыхать к старости.

– Не ты, солнышко, – уверяет он ее. – Ты-то папкина славная девочка. Ты ж в меня веришь целиком и полностью, верно?

Трей пожимает плечами.

Джонни смотрит на нее. На миг Трей кажется, что сейчас получит оплеуху. Он видит, что она изготовилась отскакивать, и закрывает глаза.

– Мне, бля, выпить надо, – говорит он себе под нос.

Трей сидит и смотрит на него – обмяк, откинувшись в кресле, ноги раскинуты как попало. Под глазами багровые тени.

Она уходит в кухню, берет из буфета бутылку виски, в стакан кладет льда. Возвращается в гостиную, отец продолжает сидеть неподвижно. Из сигареты сочится тонкая струйка дыма. Трей садится на корточки возле отцова кресла.

– Пап, – говорит она. – Вот.

Отец открывает глаза и секунду смотрит на Трей без всякого выражения. Затем примечает бутылку и исторгает краткий отрывистый смешок.

– Господи, – говорит он тихо и тускло, сам себе.

– Я тебе что-нибудь другое принесу, – говорит Трей. – Если ты это не хочешь.

Джонни с усилием расшевеливается и садится попрямее.

– Ай не, солнышко, это мне годится. Спасибо тебе большое. Ты со всех сторон классная девчонка, заботишься о папке. Кто ты у меня?

– Классная девчонка, – послушно повторяет Трей. Наливает виски, подает стакан.

Джонни делает крупный глоток и выдыхает.

– Вот, – говорит он. – Видишь? Куда лучше.

– Я в тебя верю, – говорит Трей. – Все будет классно.

Отец улыбается ей, глядя сверху вниз и зажав переносицу пальцами, будто у него болит голова.

– Такая наша затея, по крайней мере. И, ясное дело, чего б нет? Мы разве не заслуживаем чуток хорошего?

– Ну, – говорит Трей. – Мамка в восторге будет, когда поймет. Гордиться тобой будет.

– Будет, канеш. А когда брат твой домой явится, ему сюрприз к возвращению. Правда же? Ты представь, какое у него лицо будет, когда он из машины выйдет, а тут домина размерами с торговый центр?

Всего на мгновение Трей и впрямь представляет это – и так живо, будто это действительно возможно: Брендан, склонив голову набок, разглядывает ряды сверкающих окон, рот разинут, худое подвижное лицо вспыхивает восторгом, как фейерверк. Отец такое умеет.

– Ну, – говорит она.

– Никогда больше не захочет бродяжить, – говорит Джонни, улыбаясь дочери. – Незачем будет.

– Миссис Куннифф сказала, можно ли спросить у мистера Рашборо, есть ли золото на их земле, – говорит Трей. – И Том Пат Малоун сказал, что их Бриан может помочь выкапывать золото из реки.

Джонни смеется.

– Вот, пожалуйста. Видишь? Всем вусмерть охота влезть в это дело – кроме мамки твоей, но мы и ее втянем в конце концов. Ты скажи миссис Куннифф и Тому Пату, что мистер Рашборо ценит их интерес и будет иметь их в виду. И продолжай мне докладывать, если кто еще захочет быть в деле, вот как ты сейчас мне рассказала. Хорошо?

– Ну, – говорит Трей. – Конечно.

– Славная девчонка, – говорит Джонни. – Что б я без тебя делал?

Трей ему:

– А вы золото в реку когда класть собираетесь?

Джонни отхлебывает виски.

– Его завтра привезут, – говорит. – Не сюда, понятно, – курьер на этой горе заблудится, верно же? В болото провалится вместе с золотом, а нам такое не годится. К Марту Лавину его доставят. А на следующий день спозаранку заложим в реку. И тогда будем готовы запускать мистера Рашборо на поиски сокровища. – Глядит на Трей, вопросительно склоняет голову набок. Виски помогает ему собраться. – Хочешь с нами, ты к этому спрашиваешь? Подсобить?

Этого Трей решительно не желает.

– Во сколько? – спрашивает.

– Надо ни свет ни заря идти. Еще даже до того, как фермеры проснутся. Мы ж не хотим, чтоб нас заметили, верно? К полшестого рассветет. На реке нам надо быть до этого.

Трей изображает лицом ужас.

– Не, – говорит.

Джонни смеется и ерошит ей волосы.

– Господи, вот мне ума-то хватило просить подростка вылезти из постели до полудня! Все шик, отсыпайся для красоты своей. Еще будет к какому делу тебя пристроить, верно?

– Ну, – говорит Трей. – Лишь бы не рано.

– Найду тебе что-нибудь, – уверяет ее Джонни. – Уж конечно, с такими-то мозгами, как у тебя, ты миллион всего на свете можешь.

– Могу присматривать за Рашборо, – говорит Трей. – Завтра. Чтобы он точно в реку не полез, пока вы не готовы.

Отец отвлекается от стакана и смотрит на нее. Трей наблюдает за ним – виски его тормозит, он пытается оценить это предложение.

– Он меня не увидит, – говорит Трей. – Я буду прятаться.

– А знаешь что? – мгновенье спустя говорит ей отец. – Это классная мысль. Я бы прикидывал, что он занят будет только одним – шляться по округе да обозревать виды, и ты со скуки уморишься, весь день на это класть незачем. Я поведу его завтра после обеда глянуть на курган дивных у Мосси О’Халлорана, а ты за Рашборо присмотри только с утра. Если увидишь, что он двинет к реке, подойди к нему, поздоровайся эдак мило и вежливо и предложи показать остатки старой башни, в сторонке от главной дороги. Скажи, что она принадлежала семейству Фини, и он пойдет за тобой аки агнец.

– Лады, – говорит Трей. – Где он остановился?

– В том сером домике ближе к Нокфаррани, на ферме у Рори Дунна. Первым делом иди завтра утром туда, как только из постели вылезешь, и погляди, чем там Рашборо занимается. А потом двигай ко мне рассказывать.

Трей кивает.

– Лады, – говорит.

– Класс, – улыбаясь ей, говорит отец. – От тебя мне уйма добра, вот как есть. Чего еще надо, лишь бы моя дочечка была за меня.

– Ну, – говорит Трей. – Я за тебя.

– За меня, канеш. А теперь иди поспи, а не то завтра ни на что не годная будешь.

– Я проснусь, – говорит Трей. – Спокночи.

На сей раз он ее обнять не пытается. Поворачиваясь закрыть за собой дверь, она видит, как он опять откидывает голову и сжимает пальцами переносицу. Трей прикидывает, что, может, ей должно быть жалко его. Чувствует же она лишь холодную искру торжества.

По натуре своей Трей не из тех, кто подходит к людям или делам окольно. Она склонна двигаться напрямую и не останавливаться, пока не дожмет начатое. Но, если возникает необходимость, не прочь и учиться новым навыкам. Она учится им у отца. Удивляет ее не то, до чего быстро она схватывает, – Кел всегда говорил, что она легко обучаемая, – а до чего просто ее отца, никогда и ничего в своей жизни не делавшего напрямую, облапошить.