Текст книги "Катаклизм внутри, Катаклизм снаружи"

Нельзя туда ходить, нельзя! Очевидно же! Город заманивает нас в ловушку! Не может здесь быть никаких детей, откуда им взяться? На подобные провокации велись разве что в первые дни Катаклизма, а потом, спустя десяток другой трупов, альтруисты неожиданно кончились и более не спешили на помощь к мольбам из тёмных домов.

Я лично был свидетелем подобной ситуации. Мы обходили сектор, когда из-за ограждения донёсся женский плач. Незнакомка просила помочь ей, жаловалась на боль в груди, раз за разом твердила, что ей не выжить. От этих стенаний у нас волосы на затылке вставали дыбом, потому что инфракрасные датчики не регистрировали никого живого по ту сторону минного ограждения. Штыков скомандовал отойти назад и приготовиться к бою, но один из зелёных новичков решил, что он больше разбирается в реалиях Катаклизма. Как же его звали… Совсем вылетело из головы… Не успели мы ничего предпринять, как он подошёл к забору, крича что-то невидимой женщине, а потом… исчез… словно его никогда и не было. Просто растворился в воздухе. Сержанта крепко вздули за пропавшего подчинённого, но с тех пор никто не вёлся на такие разводки.

Сейчас Грач напоминал того пропавшего салагу, проигнорировавшего инструкции и предупреждения. Видимо, было ошибкой считать, что эта парочка бывала на периметре.

Вытащив из кобуры пистолет, я пошёл следом за снайпером. Попытался определить, откуда исходит плач, однако вопрос разрешился сам по себе, стоило оказаться внизу. От одной из дверей исходил резкий неприятный запах.

– Ну и вонь…

На лице Грача не дёрнулось ни единого мускула, подойдя к источавшей тошнотворный аромат двери, он занял позицию слева от неё, жестом указав мне на ручку. Линь присел сзади, беря на мушку подъездную дверь, я же приготовился распахнуть квартиру.

Вблизи запах принял узнаваемые нотки: амбре испорченного мяса, вонь испражнений и аромат корицы, который не столько разбавлял эту гремучую смесь, сколько делал её ещё отвратительней. Сглотнув подступающую тошноту, я прикрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.

– Я слева. Давай, – кивнул прижавшийся к стене снайпер, и я послушно распахнул дверь.

Спец тенью проскользнул внутрь, вскинув винтовку, я устремился следом, двигаясь вдоль правой стены. Внутри оказалось темно, а вонь достигла своего апогея.

Обогнув платяной шкаф, заглянул в ванную комнату. Пусто.

– Лечь на пол, быстро! – послышалось из зала.

Мимо прошмыгнул Линь, исчезая в темноте вслед за снайпером. Проверив кухню, я направился за ними, прикрыв на всякий случай входную дверь.

В помещении зала оказалось куда светлее, чем я ожидал. Благодаря широкому окну с распахнутыми шторами, внутрь проникали остатки скупого дневного света, давая возможность как следует рассмотреть детали интерьера: массивную стенку, стоящую в углу сушилку для одежды и гладильную доску. Брюки и всё ещё включенный в розетку утюг красноречиво показывали, что Катаклизм застал хозяев за глажкой одежды, а не до конца собранные сумки, лежащие на диване, создавали впечатление, что они так и не успели никуда уехать.

Сперва я не понял, к кому обращался Грач, но вскоре разглядел некую фигуру, копошащуюся в тёмном углу зала. Именно от неё исходил слабый детский плачь, то и дело прерываемый чавканьем.

– Опусти ребёнка, быстро! Лечь на пол! – Грач обходил странное существо слева, а Линь – справа.

Оружейные стволы, не отрываясь, смотрели на тварь, готовые в любой момент нашпиговать её свинцом, но её это вовсе не беспокоило. Вспыхнул красным нагрудный фонарь, в узком луче света стали видны детали.

– Что это такое… – выдохнул Линь, замерев на месте.

Больше всего существо напоминало горбатую старуху, укутанную с ног до головы в тряпки, скрывающими массивную грудь и обвисший толстый живот. Длинный подол мешковатого платья доходил до самого пола и подпоясывался обычной бельевой верёвкой, за которую были заткнуты какие-то обрывки ткани и мягкие игрушки. Лицо, скрытое глубоким капюшоном, неотрывно смотрело вниз, на маленького ребёнка, обёрнутого в грязное тряпьё и прижимаемого к груди правой рукой. Левая перебирала свисающее с шеи ожерелье из сосок. Одну за другой, тварь пыталась запихнуть их в рот не унимающемуся младенцу, словно подбирая из большой связки нужный ключ, но малыш раз за разом отплёвывал пустышки, продолжая плакать.

Луч скользнул в сторону, освещая массивную спину женщины. То, что сперва выглядело горбом, оказалось гроздьями запеленованных детских тел. Некоторые из них, судя по трупному запаху, давно умерли и теперь смотрели на нас из смотровых щелей пелёнок безжизненными личиками, другие еще шевелились, но издавать плачь были не в состоянии. Из «коконов» сочились, капая на пол, экскременты, смешанные с копошащимися насекомыми.

Сколько их там? Никак не меньше восьми. Практически все – покойники.

– Господи…

Существо не обращало на нас никакого внимания ровно до тех пор, пока красный луч света не достиг выемки капюшона. Оно приподняло голову, издало чвакающий звук и сделало шаг назад, прижимая к себе рыдающее дитя, явно находящееся не в восторге от таких проявлений ласки.

– Не отда-а-ам… – буквы то и дело перемежались хлюпами и чмоканьем. – Не отда-а-ам!..

Грач, наконец-то выйдя из ступора, произнёс всего одно слово:

– Огонь.

Стволы ожили, заполняя комнату приглушёнными выстрелами, больше похожими на хлопки ладонями. Звон ударяющихся об пол гильз звучал на их фоне чересчур громким, но ни одна пуля не достигла цели. Существо молниеносно опустилось на четвереньки, за долю секунды закидывая вопящего ребёнка за спину, и по-паучьи пробежало по стене. Тяжёлые пули неотступно следовали за ней, но ловкая тварь постоянно находилась на шаг впереди стрелявших, предугадывая траектории очередей.

Одна из конечностей чудовища непропорционально вытянулась и резким ударом откинула Грача, скорость этого движения была настолько велика, что обученный боец спецназа не успел среагировать и отлетел в сторону, ударившись об стену. Линь, двумя отточенными движениями перезарядив автомат, вновь зажал спусковой крючок, но тварь опять ушла от смерти, выбивающей крошево штукатурки.

Если раньше я опасался открывать огонь из чересчур громкого пистолета, то теперь, глядя на мечущееся по комнате отродье Города, сомнения испарились. Вскинув пистолет, сделал несколько быстрых выстрелов, один из которых всё-таки задел монстра. Взвыв, оно бросилось к двери, попутно отшвырнув с пути автоматчика…

Слишком быстрое, слишком ловкое!..

Развевающиеся полы длинного платья пролетели совсем рядом. Каким-то чудом я успел уйти от нацеленного мне в голову удара и сделал еще два выстрела, целя по нижним конечностям. Попал или нет, заметить не успел, чудовище принялось ломиться в запертую дверь, а вскочивший с пола Линь сорвал что-то с разгрузки и швырнул в прихожую:

– Граната!

Не раздумывая, я отпрыгнул к окну и спрятался за подлокотником дивана. Рядом приземлился автоматчик. Квартиру сотряс оглушительный взрыв, сорвавший с петель входную дверь. Мотая головой, спец поднялся на ноги и быстро убежал в раскуроченную прихожую. Судя по тому, как он растерянно замер на входе, никакого чудовища там не было.

Сквозь писк в ушах я услышал звон разлетающегося на кухне окна. С трудом поднявшийся на ноги Грач подобрал оброненную винтовку и прикладом разбил стекло. Раздались хлопки и тихий мат.

– Ушла тварь… разбила стекло и ушла… – вернувшийся Линь выглядел довольно скверно.

На каске автоматчика виднелась глубокая вмятина. Снайпер тяжело дышал, ослабляя крепление продавленного внутрь бронежилета. Угоди хоть одна такая атака по мне, обделённому защитой – непременно сложил бы сотни.

– Надо сваливать, мы тут такого шороха навели, что на километр слышно, – перезарядив оружие, скомандовал автоматчик. – Финны явятся… Ну что, проверил, кто плачет?

Грач, всё ещё не до конца отошедший от удара, промычал нечто неразборчивое и направился к выходу.

– Нафига мы стрелять-то начали? Там же детей… – заикнулся было я, но тут же замолк, поймав грозный взгляд командира.

– Не было никаких детей. И этой старухи тоже не было. Понял?

– Понял.

– Тогда шевели копытами.

Выйти через дверь подъезда мы не успели. Снаружи прогрохотал ещё один взрыв, вслед за которым послышались крики на незнакомом языке.

– Назад! – Грач, крутнувшись на месте, оттолкнул Линя в сторону. – Окно!

Прихрамывая, он забежал на кухню и выпрыгнул наружу через разбитое окно. Следом за ним устремился автоматчик, у меня же этот манёвр занял немного больше времени. Боясь порезаться о торчащие во все стороны осколки, я аккуратно спустился вниз, где уже поджидали перезаряжающиеся спецназовцы.

Не произнося ни слова, они устремились вперёд, стараясь как можно быстрее пересечь открытую местность, разделяющую наше убежище и другие постройки. Позади раздалось несколько одиночных выстрелов, одна пуля попала в спину снайпера, тот споткнулся, но всё же умудрился удержаться на ногах и продолжить движение.

Снег старательно мешал нам, ноги по колено проваливались в сугробы. Каким-то невероятным образом я добежал до ближайшего здания и завернул за угол, чувствуя, как выбивают из стены бетонное крошево выстрелы. Белые хлопья, приземляясь на раскрасневшееся лицо, тут же таяли, дыхание сбилось.

– Ранен? – крикнул Линь своему товарищу, но тот неуклюже помотал головой.

Высунувшись из-за угла, автоматчик дал несколько коротких очередей по спешащим следом «иностранцам», те попадали на снег и нестройно огрызнулись.

– Вперёд! – скомандовал он. Забег со смертью продолжился.

Миновав ещё несколько домов, мы выбежали на большую заснеженную площадку. Отставший снайпер присел у угла дома и принялся копошиться в рюкзаке, Линь опять открыл стрельбу по мелькающим белым фигурам.

– Готово, – воткнув в снег какую-то металлическую банку, снайпер вскочил на ноги, перебежал через открытое место и занял позицию за торчащей из снега крышей микроавтобуса. – Давай!

Когда я и автоматчик преодолели половину пути, позади что-то гулко ухнуло. В спину садануло взрывной волной. Падая, я почувствовал проносящиеся мимо пули, но захлопавшие следом за этим выстрелы снайперской винтовки подавили всякое сопротивление. Сделав несколько неуклюжих шагов на четвереньках, я всё же смог подняться.

– Не отставай, – донесся крик мелькающего впереди Линя.

Не знаю, как долго продолжалась эта гонка. То и дело мы залегали, отстреливаясь от преследователей, спецы откидывали гранаты и яростно отвечали на летящие в спину пули, но финны и не думали отпускать добычу. Задачу усложнял снег, а если точнее, глубокие следы, оставляемые нами. С такими подсказками нас даже полный идиот отыщет.

Неизвестно, как оно всё вышло бы, но Его Величество Город решил вмешаться в разгоревшийся на его улицах конфликт. Когда мы в очередной раз заняли позицию за какими-то торчащими вверх колёсами машинами, те неожиданно затряслись и пошли вверх.

Разбираться в происходящем не было ни сил, ни времени, поэтому мы попросту ретировались. Оглянувшись, я увидел показавшиеся из-под снега хитиновые, похожие на крабьи, конечности, вытягивающиеся из окон перевёрнутого салона. Раскидывая снег, существа выбирались из сугробов и шевелили огромными зазубренными клешнями. Вместо лобового стекла машин, используемых существами, как раковины, торчали заострённые морды с шарообразными глазами. Неустанно двигались жвалы, готовые употребить в пищу человеческое мясо.

Заметив бегущих с автоматами наперевес «иностранцев», чудовища угрожающе защёлкали, подняли вверх смертоносные конечности и устремились в атаку.

Итогов битвы я не видел. Глупо было не воспользоваться возможностью уйти от преследования, поэтому мы, что есть прыти, побежали прочь, сопровождаемые затихающими вдали очередями и криками.

– Эй, Селезень, не зевай, – легонько ударив меня по каске, мимо проходит младший сержант Штыков.

Командира отделения ему дали всего пару дней назад, а ведёт себя, словно родился с лычками. Хотя, свой призыв не напрягает, правильный парень, что нельзя сказать о некоторых других, резко возомнивших себя тактиками космического уровня. Взять хотя бы Прокофьева из третьего взвода, мало того, что салаг парит, так ещё и норовит товарищей загрузить по самые помидоры. Мы все равны, бла, бла, бла, перед лицом нависшей угрозы, бла, бла, бла… Одно дело картошку чистить, а другое – доверять спину необстрелянному дурачку, которому лишь бы комиссоваться побыстрей, да к мамке под одеялко вернуться…

Отбросив в сторону сигарету, заначенную ещё с обеда, поправляю на плече автоматный ремень и оглядываюсь. Толстые, обугленные напалмом деревья частоколом торчат из мёртвой земли, словно сгоревшие спички из спины пластилинового ёжика. Редкие ветки, чудом оставшиеся на стволах, тянут переломанные пальцы куда-то высоко-высоко ввысь, видимо, призывая богов спасти умирающую рощу, но спасать уже некого: кто развеялся по ветру невесомыми угольками, а кто, обделённый ударом милосердия⁶⁰, остался ждать нового обстрела.

– Идём, – как-то чересчур спокойно говорит подошедший Пинчук. – Надо вернуться до заката.

Я киваю и отправляюсь следом за Штыковым, осторожно крадущимся метрах в пяти. Спина сержанта, защищённая камуфляжным бронежилетом, то исчезает, то появляется вновь, пропадая среди потрескавшихся чёрных стволов. Я представляю, что в один прекрасный момент Штыков попросту исчезнет. Зайдёт за дерево и растворится в витающем вокруг слабом запахе дыма. Поблёскивающий круглыми линзами очков Пинчук, замыкающий тройку, нагнётся завязать шнурок и пропадёт вслед за младшим сержантом. Оставшись в одиночестве, я замру на месте… Страх одиночества в Городе – вещь знакомая, привычная… Одиночество в Городе – верная смерть. В лучшем случае. Страшно позвать невесть куда запропастившихся товарищей – не дай бог привлечёшь внимание того, кто посодействовал им в этом. Страшно двинуться с точки – вдруг исчезнувшие угодили в какие-то ловушки? Страшно даже поднять ствол автомата на уровень глаз и выцелить мелькающую среди деревьев тень – вдруг это один из своих, вдруг надо стрелять не в него, а в то, что гонится следом? Страшно стоять на месте и бездействовать, в один прекрасный момент превратившись в часть Города и навсегда оставшись его исковерканной марионеткой… Страшно…

Пот выступает на лбу, когда Штыков пропадает за очередным стволом мёртвого дерева. Вот сейчас, сейчас это произойдёт!.. Но опасения оборачиваются паранойей, и сержант, вновь оказавшись в поле зрения, оглядывается и бесшабашно подмигивает. Не для того, чтобы подбодрить подчинённых. Чтобы лишний раз убедиться, что они всё ещё идут позади, не оставили его одного на этой проклятой земле. Нам всем страшно. Боимся мы, по сути, одного и того же, только методы борьбы со скребущим затылок ужасом разные.

Серое мрачное небо урчит, подобно полусонному коту, недовольному пробуждением. Редкие капли дождя раздражающе стучат о каску, никак не решаясь перерасти в полноценный ливень. Так продолжается уже месяц, словно мы оказались не в средней полосе России, а где-нибудь на тропических островах Японии или в джунглях Вьетнама. Коварный дождь умудряется просачиваться сквозь плащ-палатку, пробегая отвратительными капельками по спине. Внизу чавкает липкая грязь, перемешанная с обожжёнными обломками глины, но я никак не могу понять, какой звук громче: чмоканье растекающегося под подошвами месива или хлюпанье насквозь промокших стелек.

В батальоне у каждого третьего дизентерия, у каждого второго – грибок на ступнях, и лишь у считанных единиц обычный букет из простуды, насморка и кашля. Таких никто уже не отправляет на лечение, справляются силами санинструкторов на месте. В госпиталь даже по блату не попасть, койки забиты такими болезнями и ранениями, на фоне которых поедающий ноги грибок кажется мелкой ссадиной. Вот такие дела…

– Долго ещё? Я уже задолбался грязь месить, – доносится сзади.

– Метров двести, – не оборачиваясь, отвечаю я. – Не ной.

Крадущийся в авангарде Штыков резко укрывается за одним из стволов и припадает на колено. Целится в неведомом направлении. Не задумываясь о чистоте формы, мы следуем его примеру: я прячусь за какой-то корягой, а Пинчук занимает позицию где-то сзади, прикрывая тыл.

Дыхание, следить за дыханием… Вдох, выдох… Вдох, выдох…

Сюда бы долбанного Остапенко, опять умудрился попасть в ТСОшники⁶¹. Сидит себе за пультом и в камеры смотрит, козёл. Вернёмся – будет ржать над испачканной одеждой.

Вдох, выдох… Вдох, выдох…

Да какого чёрта он там увидел? Может, осторожно подойти? Или лучше оставаться на месте? Блин, да что там?..

Взмах рукой, и сержант поднимается в полный рост. Ложная тревога. Лучше отплёвываться от грязи, выстирывать после отбоя уделанную форму, выковыривая из автоматного подсумка куски подсохшей глины, лишь бы каждая тревога была ложной.

Впереди виднеется электрическое ограждение. Егоза, пущенная поверху, частично помята, в воздухе витает запах палёной резины. У забора лежит какая-то тварь, отдалённо напоминающая бабочку-переростка с размахом крыльев метра в четыре. Чудовище смотрит на приближающихся солдат чёрными бусинками глаз, силится вырвать жирное брюхо из месива почвы, но обугленные крылья бессильно хлопают по лужам.

Я уже встречал таких. Не самые опасные существа. Слишком заметные, но и с ними лучше держать ухо востро. Прилепятся к жертве тремя погаными хоботками, введут внутрь какой-то разжижающий ткани токсин и высосут внутренности.

Махнув Пинчуку на покорёженную егозу, Штыков подходит ко мне:

– Добей эту хреновину, а я пока с начкаром⁶² свяжусь…

Коротко киваю и делаю несколько шагов к барахтающемуся в грязи монстру, тем не менее, сохраняя безопасную дистанцию. Ублюдку раз плюнуть притвориться раненым, лучше перебдеть. В голове возникает неуютная мысль, что мы с ним не так уж и отличаемся: хлопаем давным-давно сломанными крыльями, взываем к серым небесам, огрызаемся из последних сил, но итог всем этим телодвижениям – грязь.

Такие же пленники Города, только сидящие по другую сторону ограждения.

Приклад автомата упирается в плечо. Совместив целик с мушкой, я выжимаю холостой ход спускового крючка…

– Чёрт тебя задери, Селезнёв, что ты там замер?!

– Чёрт тебя задери, Селезнёв, что ты там замер?! Не зевай, двигай вперёд!

Вздрогнув, я обернулся на оклик. Вместо обугленного леса вокруг многоэтажные здания, перемешанные с частными домами и огрызками гаражных кооперативов. Тьма, затаившаяся в щелях между постройками, хищно облизывала морду. Припорошённое снегом чёрное небо безучастно взирало на нас… Оно видело, где начинался клубок Судьбы, и где он заканчивался, и поэтому терпеливо дожидалось неминуемой развязки.

Вновь и вновь я пытался понять, куда исчезли младший сержант Штыков, очкарик Пинчук и барахтающаяся в грязи бабочка. Почему на мне эта дурацкая жёлтая куртка вместо бронежилета?

– Иван? – кажется, я узнал голос…

Линь? Один из спецназовцев, спасших меня от финских солдат, что рыщут по городу, вынюхивая и выискивая что-то… Город… Катаклизм… Забираем оставшихся в живых гражданских и сваливаем отсюда…

– Я в порядке, просто голова закружилась, – ответил я замершим позади военным и продолжил путь.

Галлюцинация? Сон наяву? Слишком реально, слишком взаправду, вплоть до тактильных ощущений и запахов. Воспоминание? Если так, то чьё? Почему я не помню этого выхода к сработавшему ограждению? Штыкова, бывшего вместе со мной в экскурсионном автобусе, помню. Пинчука, погибшего незадолго до выезда – тоже… Но я готов поклясться, что никогда не пробирался по грязи сквозь сожжённый лес, так же как никогда не видел огромных хищных бабочек.

Откуда пришло воспоминание? Выбралось из старательно заваленных штолен сознания? Или это отголоски чужой памяти? Стоит ли ворошить прошлое, которое так долго закапывал?

Опущенная на лицо маска заиндевела от учащённого дыхания. Поднимающаяся вверх по лицу влага то и дело норовила намертво сцепить веки. Чтобы в один прекрасный момент не оказаться ослеплённым, приходилось протирать глаза от быстро замерзающих капелек. Ну и морозец, градусов под тридцать, если не больше. Пистолет, надумай я его взять со снятой варежкой, пристынет к ладони намертво. Хотя, армейские рукавицы тоже не бог весть какая защита от стужи. Чтобы ладоням было хоть немного теплее, приходилось сжимать пальцы в кулак прямо внутри. Хорошо хоть ветра нет, иначе пришлось бы искать укрытие и оттаивать у костра, который в считанные минуты выдаст нас преследователям. Ради чего «иностранцы» так рискуют, открыто устраивая охоту на граждан другого государства? И где наши, почему не выдворят интервентов восвояси?

Во время погони финны потеряли двух убитыми и, как минимум, четверых ранеными, хотя и для нас эта перепалка не прошла бесследно: Грач настолько плох, что не может самостоятельно идти, так что Линю приходится помогать ему. Автоматчик осматривал товарища во время короткого привала, констатировав вывих ноги и обширную гематому на спине. Раны, по сути, пустяковые, но с каждым пройдённым кварталом солдату становилось всё хуже и хуже. Вон они, плетутся в двадцати метрах позади. То ли не поспевают за мной, то ли используют в качестве живого миноискателя. Пофиг, на всё пофиг. Если надо, пойду первым до самой точки эвакуации, брюхом буду вспахивать снег и пробовать его на наличие вредных примесей! Что угодно сделаю, лишь бы сзади кто-то прикрывал, лишь бы не давящее чувство одиночества, а выберемся или нет – это уже дело десятое.

То и дело возникало ощущение чужого взгляда, но ползущие позади военные к этому не имели ни малейшего отношения. Снайпер с трудом переставлял ноги, при каждом шаге его подбородок ударялся о нагрудную пластину бронежилета. Не то чтобы пристально смотреть, сфокусироваться не может, а вот Линь выглядел обозлённым и полным ярости. Помогая товарищу правой рукой, левой он сжимал автомат с перекинутым через плечо ремнём. Спец тоже чуял чужое присутствие, сверлил взглядом бело-серую мглу, пытаясь отыскать источник беспокойства.

До службы я неоднократно читал про это загадочное «ощущение чужого взгляда», но всегда считал это не более чем художественной выдумкой, используемой для нагнетания напряжения. На периметре удалось в полной мере убедиться в существовании подобного феномена, более того, я стал доверять этому чувству больше, чем зрению или слуху. Из темноты вымершего мегаполиса на меня пялились разные твари: яростные, голодные, завистливые, манящие, – все спектры злобы и презрения… Но сейчас… Это было нечто новое, ранее невиданное. Наблюдающее за нашим продвижением существо не испытывало никаких эмоций. Взгляд не живой твари, а пластиковой куклы со слишком реалистично вылепленным лицом.

– Шур-шур, шур-шур, – скрипучий от мороза снег напоминал неопытного поэта, пытающегося подобрать к слову рифму, но раз за разом повторяющий один и тот же вариант.

Шур, шур, шур,

Шур, шур, шур,

Это правда…

или сюрр?

Шур, шур, шур,

Шур, шур, шур,

Время сделать

перекур…

Никаких перекуров, никаких передышек. Не успеем убраться из города до полуночи – поляжем под огнём артиллерии, а ведь нам ещё гражданских искать, которые если и остались живы после События, то наверняка разбежались по округе.

В очередной раз бросив взгляд за спину, я заметил, что Линь остановился. Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться назад по собственным следам.

– Сворачиваем направо, – военный выглядел измученным, но голос его по-прежнему был твёрд. – Русло уже близко.

– Как он? – бессмысленный вопрос. Грач больше напоминал мешок картошки, чем натренированного солдата.

– Жить будет. Двигай.

От былого Линя не осталось и следа. Канула в небытие напускная развязность, прихватив с собой и остатки дружелюбия. Каждое слово прочерчивало невидимую линию, дальше которой мне не рекомендовали соваться. Судя по взглядам, то и дело цепляющимся за висящую у меня на поясе кобуру, оружию грозило вернуться к прежнему хозяину.

Постепенно количество снега под ногами стало уменьшаться, а расстояние между многоэтажками – увеличиваться. Автоматчик оказался прав. Изменив направление движения, мы довольно быстро вышли к небольшой сосновой роще. Вопреки традициям Города, деревья вовсе не выглядели безжизненными: высокие тёмно-коричневые стволы, одетые в шапки из сочных иголок, жизнерадостно покачивались на редких порывах ветерка. Шуршали что-то приветственное, зазывая насладиться красотой зимнего леса. Удивительно, но слой снега здесь был совсем тонким, словно кроны сумели отразить яростный напор метели. Пройдя несколько шагов по хрустящей палой хвое, возникло ощущение, что с ног сняли утяжелители – настолько вошло в привычку пробираться сквозь глубокие сугробы. Вокруг царила не тишина, но спокойствие, нарушаемое знакомым с детства шумом леса. Где-то вдалеке раздавались мелодичные напевы свиристеля, коренного жителя зимы. Лёгкая степень эйфории, вызванная приятным сосновым запахом, филигранно смешанным с зимней свежестью, тронула не только меня. Невооружённым взглядом было заметно, как давящее на Линя напряжение медленно отступало, расслабляя мышцы лица. Подобно скованной льдом фигуре, он плавно оттаивал, и даже безвольно висящий на его плече Грач стал подавать признаки жизни.

– Волшебство, – не сумев подобрать иного определения, сказал я.

Вопреки обыкновению, автоматчик не шикнул на меня. Лишь коротко кивнул, соглашаясь:

– Дойдём до противоположного края и отдохнём немного.

Сняв варежку, я подобрал горсть опавших иголок. Пальцы слегка пощипывало морозом, но прежнего смертоносного холода и след простыл, словно здесь, в лесу, царили свои законы. Неподвластный тлетворному дыханию Катаклизма оазис, невесть как оказавшийся среди загнивающего урбанистического ландшафта.

Ноги принесли нас к краю леса. Идиллия закончилась, открывая вид на три озера: одно довольно крупное и вытянутое, два остальных – поменьше, разделённые тонкой протокой.

Прислонившись спинами к стволам сосен, мы устроились на некотором отдалении от кромки. Прогулка по зимнему лесу чудесным образом взбодрила нас и успокоила ощетинившиеся нервы. За всю свою жизнь я ни разу не сталкивался с подобным ощущением, а с сеансами психологической реабилитации волшебное действие сосновой рощи и вовсе грешно было сравнивать.

Линь достал карту и, хмурясь, принялся водить по ней пальцем. Сидящий рядом с ним Грач запрокинул голову и заворожено смотрел на покачивающиеся верхушки деревьев. Иногда он поднимал вверх правую руку и бессильно хватал воздух, силясь дотянуться до крон, но каждый раз ему не хватало для этого сил. Рука опускалась на землю, но лишь для того, чтобы через десяток секунд предпринять новую попытку. На лице снайпера то и дело проявлялся проблеск скупой улыбки… Улыбки человека, отвыкшего от этого светлого и искреннего чувства. Со своего места я чётко слышал его тяжёлое дыхание и шелест маскхалата.

– Ничего не понимаю, – растерянно пробормотал автоматчик, не замечая странного поведения товарища. – Здесь должно быть озеро, но одно, а не три…

Рассматривая прихваченную с собой горсть хвои, я выуживал те иголки, что потвёрже, и насквозь протыкал ими кожу на кончиках пальцев. Забава из той далёкой поры, когда родители ставили ёлку, увешанную конфетами и игрушками, а по телевизору один за другим крутили новогодние фильмы. Как это было давно…

Когда запас иголок иссяк, я отряхнул с ладоней мусор и вновь надел варежки, даже в карманах успевшие остыть. В глубине леса послышался оклик, совсем слабый, но моментально заставивший обернуться:

– Ваня!..

Отец опять не дождался, пока я сам вернусь домой.

– Ваня, ты где? – голос, как обычно, строгий, даже не смотря на всеобщее предновогоднее настроение.

Никакого Вани нет, и не может быть. В этом лесу есть охотник Иван и его верная собака Мухтарка. Притаившись за одним из деревьев, я жду, когда папа подойдёт поближе, и в нужный момент выпрыгиваю из засады. Время выверено идеально, обрекая добычу на неминуемое поражение, но отец даже не вздрагивает. Не дав скрыться с места преступления, он ловко хватает великолепного следопыта за капюшон и заводит привычную уже проповедь:

– Сколько раз я тебе говорил? Не уходи далеко! Здесь может быть опасно.

– Но, па-а-ап! Со мной Муха! Она защитит меня! – беззаботно отвечаю я, показывая на сидящего рядом щенка.

Судя по совсем ещё несмышлёной мордочке и высунутому языку, Муха не то что кого-то, себя не сможет защитить, однако в моих грёзах она уже большая и сильная, способная одолеть как соседского пса, так и росомаху.

– Ещё раз убежишь – сам буду выгуливать.

А вот это уже удар ниже пояса, ответить на который мне нечего:

– Я больше не буду, прости…

– Ладно, пойдём…

– Ты что-то сказал? – растерянно хлопая глазами, я посмотрел на поднявшегося на ноги Линя.

– Пойдём, говорю. Поднимемся на высоту, осмотримся оттуда.

Собака? Разве у меня когда-то была собака? Мухтарка? Ну нет, я в жизни не назвал бы своего любимца таким дурацким именем. А отец? Сколько я ни силился выстроить в памяти его образ, оканчивалось всё на голом фундаменте: ни имени, ни воспоминаний о характере, ни места работы, – ничего.

«Меня зовут Иван Селезнёв, рядовой, электрик-стрелок, личный номер…»

– Эй, ты как? Контузило, что ли? – в голосе Линя не было и капли сочувствия, один лишь расчётливый прагматизм. В таком русле обычно задают тесты на калибровку и исправность узлов какого-нибудь механического агрегата.

– Да, немного…

– Прими, – в протянутой руке оранжевая ампула.

Не спрашивая даже, что это, я закинул таблетку в рот и запил из фляги спеца. Вода внутри оказалась слегка солоноватой, но это даже к лучшему – меньше буду потеть.

– Идёшь на разведку. На холме какие-то ямы, с такой дистанции не разобрать. Пройдёшь до вон той, заляжешь и осмотришься, – передав мне тёмно-зелёный увесистый прибор, лишь отдалённо напоминающий бинокль, и Г-образный фонарь, Линь указал рукой на ориентир – едва заметное углубление в насте. – Если ничего подозрительного не заметишь – выдвигайся на холм. Осмотришься – дай сигнал. Два круга зелёным светом – всё в норме. Красным – не в норме. Понял?

– Что это? – армейский фонарь был знаком не хуже автомата Калашникова, может даже и лучше, а вот со странной тёмно-зелёной штуковиной водить дружбу прежде не доводилось. Один окуляр, ряд каких-то неведомых тумблеров и регуляторов, чехол…

– Дальномер. Даже не думай щёлкать переключателями, просто смотри. Живее. Время.

Перекинув через плечо ремешок увесистого прибора, я побежал по пролегающему между рощей и высоткой полю. То ли прогулка по сосновому лесу так благотворно повлияла, то ли начал действовать препарат, выданный спецом, но, не смотря на толстый слой снега, я быстро добрался до нужной ямки и занял в ней наблюдательную позицию. Ночь надёжно прятала как городские постройки, наверняка опоясывающие этот участок местности, так и края наглухо замёрзших озёр. Холм казался не более чем нагромождением снега и земли. Прильнув к окуляру, я внимательно осмотрел его поверхность, но присутствия финнов или чудовищ не обнаружил. Как и говорил Линь, на плешивых боках холма виднелись ямы, очень уж похожие на могилы, но есть ли в них кто-нибудь? Этот вопрос оставался без ответа: слишком темно, да и дальномер не давал достаточного увеличения.