Текст книги "Дар языков"

5
Лиза

Под утро, когда приходят самые счастливые и пестрые сны, Лизе снилось море: болтливые волны с пупырчато-пенистыми языками, голубые, выпуклые, как гриб, нежные прозрачные медузы, стремительные прыжки дельфинов за буйками и апельсиновое, в легкой дымке, солнце, выползающее из-за горизонта лениво и почему-то опасливо.

– Посмотри новости, – ласково-тревожно попросило восходящее во сне солнце. – Срочно посмотри новости!

Лиза неохотно открыла глаза. Дочь в зеленой пижаме с измятыми черноухими Микки-Маусами стояла подле кровати, протягивала планшет:

– Швейцария, вот!

– Что Швейцария?

Лиза спросонок невнятно выговаривала слова. Уставилась, промахиваясь взглядом, смаргивая и напрягаясь, в маленький экран. Попыталась сосредоточиться. Планшет доносил свои новости с паузами, сжирающими часть текста, ему мешало уютное пуховое одеяло:

– …под угрозой… Вся мировая банковская система переживает безусловный… Самоубийства расследует…

Экран планшета вспыхнул ярче обычного, изображение покрылось апельсиновой дымкой, как коркой. Лизе показалось, что в спальне запахло морем и кедром, – экран мигнул и погас.

– Одиннадцать швейцарских банкиров покончили с собой нынче ночью, – вежливо пояснила дочь и поковыряла тонким пальчиком пододеяльник. – Причины пока не определили. На бирже паника. Доллар и евро падают, юань растет. Не бойся, он временно растет. Скоро упадет все. Помнишь, как раздували самоубийства китов и леммингов? С банкирами проще, это разовая акция, если он не сошел с ума не в свою пользу. Леммингов намного жальче, их же не остановить. И китов тоже. А со словами проблемы начнутся вне сомнения.

Лиза знала, что просить у дочери уточнений и объяснений бесполезно. Она встала, неохотно залезла под душ: вода пахла хлоркой и коагулянтом, словно море постирали дешевым порошком с отбеливателем, – надела махровый халат, не торопясь полила цветы на всех подоконниках, сварила овсянку без сахара, накормила дочь, расчесала ее тонкие светло-русые волосы, заплела косички.

– А теперь сделай подборку французских мультфильмов шестидесятых годов на полчасика, не больше. Если встретятся больше трех неизвестных мне мультфильмов – исполню твое желание.

Избавиться от желания позвонить Рыжему не получалось, сколько бы ни уговаривала себя, что разберется сама. Но звонить ему – значит признать свою слабость, разве не так?

Лизу удивило в свое время, что Ира неохотно рассказывает о Рыжем. Подруга была откровенно влюблена и, изнемогая от общения со своим «предметом», иной раз спасалась у Лизы. Ирина могла бы быть красавицей, если бы не кажущаяся неуверенность в себе. Даже Лиза, высоко оценивающая собственную проницательность, не сразу разглядела: никакая это не неуверенность и не замкнутость. Ирине настолько неважно было мнение других людей, что она не хотела им нравиться, предпочитала, чтобы ее просто не замечали. С таким характером нечего рассчитывать на популярность в компании, на многочисленных друзей. Разве на близкую подругу, если повезет. С таким характером не обрастешь френдами в социальных сетях, где в ходу откровенные манипуляции: от псевдосетований на жизнь до интимных подробностей быта.

Лиза впервые увидела Рыжего на собрании группы спелеологов. Он понравился ей своей звериной грацией, но тут же пришла мысль, что с подобным мужчиной так же надежно, как с тигром: мурлычет и ластится, но того и жди ударит тяжелой лапой. К тому же выглядел Рыжий человеком глубоко поверхностным. Лиза уже знала, что Рыжий учился в Архитектурно-строительном институте, а попал к спелеологам, потому что «качался» с Сергеем и Максимом Петровичем в одном тренажерном зале. Она знала этот тип мужчин по реалити-шоу: подобные простодушные мужички считали, что их должны любить просто так, без ненужной суеты с их стороны. Те, кто похитрее, все же совершали минимальные движения, а стратеги как раз не суетились, те вынуждали любить себя, равно как манипуляторы в соцсетях. Очевидно, что Рыжий нравится женщинам, Ирке от него светят одни проблемы и сердечная боль, Ирку следовало спасать.

Но с Рыжим Лизина проницательность допустила сбой, как и в случае с самой Ириной.

В Куултык-Чике, передавая Рыжему бутыль с сухим вином, Лиза сварливо спросила у прочих участников экспедиции, словно его здесь не было:

– Не разольет?

– Если бы я мог на это надеяться! – засмеялся Рыжий, и бутыль, как заговоренная, опрокинулась на мелкую гальку.

Их отправили за новой бутылкой: решили, что оба виноваты. На набережной из каждого бара-ресторана гремела музыка, месяц, хоть и скособочась, плотно сидел на ветви платана, редкие на окраине фонари выскакивали навстречу неожиданно, как милицейский патруль.

Лиза, кренясь к Рыжему под легким градусом, прикинула, что имеет смысл испытать Рыжего на вшивость. Чтобы Ирка не страдала после. Сейчас вот прямо проверить его, спровоцировать, а там видно будет. Она ухватила спутника за талию, остановилась, потянулась к нему губами.

– Лиза-Лиса, это не телеэфир. – Рыжий усмехнулся, но прозвучало и выглядело это не обидно; отстранился, поцеловал ей руку и принялся рассказывать анекдот, чуть-чуть неловко.

Он никогда не расспрашивал Лизу о «Дверях настежь». Максим, который Петрович, – да, с любопытством и праведным возмущением, Гарик интересовался изредка, по-детски стесняясь и ревниво. Лиза предполагала, что Рыжий вовсе не знает о такой передаче. Оказалось – знал.

Как ни странно, а может, напротив, закономерно, после этого случая их отношения с Рыжим стали проще и теплее. Лиза понимала, что дело не в провокации, не в том, что Рыжий прошел проверку. Она ошибалась, и ей деликатно указали на это. Рыжий мог быть и коварным соблазнителем, и порядочным мужчинкой, но проверять – не ей. Это не реалити-шоу – реалити-жизнь. Ирине не рассказала, но та поделилась, что было нетипично, через день-другой:

– Рыжий сказал, что у всех участников шоу, любого реалити-шоу, профессиональная деформация. Что они уже не могут жить порознь, постоянно общаются в реале после шоу, даже вместе снимают жилье. И сохраняют поведенческие привычки из передачи. – Ирина задумчиво разглядывала ноготь на указательном (указующем?) пальце. – Я думала, что он никогда не ошибается. Но умозаключениями Рыжего тоже играют стереотипы: у тебя-то нет деформации поведения.

Лиза хотела ответить, что Рыжий не так уж ошибается, но это было бы и опасно, и бесперспективно. И сомнения оставались: не мог же обычный мужчина, каким она числила Рыжего до инцидента на набережной, разглядеть в Ирке то, что увидела она сама. А Ирка – не лукавит ли (Рыжий мог поделиться историей несостоявшегося соблазнения), не устраивает ли в свою очередь проверку Лизе?

Но она еще не знала Рыжего. А сейчас что? Если нужна помощь – к нему. На юге казалось, что их основная крепость – Максим, который Петрович, пусть он простоват, но крепок, он – опора. Он принимал значимые решения, он отвозил Лизу в больницу, по возвращении в Петербург он привлекал важных для посвящения людей. Жена Ася сожрала его силу? Но зачем позволил!

Лиза заставила себя сделать зарядку, хотя бы по укороченной получасовой программе, и лишь после этого позвонила:

– Ты написал в чате, что моя подруга инициировала Глеба. Что за подруга? И к слову, откуда дровишки? От Кати? Разве вы знакомы?

Рыжий не задавал лишних вопросов, понял сразу… Похоже, ему некогда было болтать: за спиной в кадре смартфона маленький самолетик, явно частный аэродром.

– Понимаю, что вы с Катей часто общаетесь, чуть ли не каждый год, но ее не спрашивай! Катя сейчас – практически зомби. А дровишки свежие, не сомневайся. Глеб, брат Катиного чудо-любовничка, личность поистине неординарная. Инициировала его, со слов не навязываемого моим друзьям источника, некая Лера Беленькая, ты должна ее помнить.

Лиза помнила Леру Беленькую, но предпочитала думать, что забыла. Она размышляла параллельно разговору и пила утренний кофе, по несчастливой формулировке классика, без всякого удовольствия. Потому что не только отказала себе в темном шоколаде, но даже и сахар в кофе не положила. Лиза позавидовала скорости, какую Рыжий умел придать движению новостей от своих информаторов.

– Ты «Двери настежь», подозреваю, больше не смотришь? Смеяться будешь: твоя Катя вернулась-таки на шоу. Но нынче она полувместе с Глебом, а не с Владимиром, рассосавшимся бывшим любовником. В соцсетях есть такой расхожий статус: не одинок, не замужем-женат, не в отношениях или в поиске, а многозначительное, как содержание выеденного яйца (шутка не моя, это Николай Гумилев сострил век тому назад), «все сложно». У Кати с Глебом «все сложно». Я уже говорил в нашем чате о пароксизме толерантности: на разговорное шоу взять немого! Класс! Типичное «все сложно!»

Рыжему не хватало обычной энергии, он говорил, как по бумажке реплики зачитывал, и шутил несмешно. Лиза насторожилась. Из спальни выглянула дочь, демонстративно покачала планшетом со светящимся экраном:

– Презентация мультфильмов готова!

Лиза улыбнулась, слыша, но не слушая ее, вернулась к разговору.

– О ситуации в Швейцарии. Ведь ты из-за этого позвонила? Самоубийства одиннадцати банкиров. О твоих предчувствиях, над которыми мы так бестактно посмеялись… О том, что это лишь начало…

Рыжий оглянулся, фокус камеры сместился, и Лиза увидела, что рядом с маленьким аэродромом врастает в берег, как крепкий гриб, домик с остренькой красной крышей, построенный Рыжим для Ирки у самого моря. Не Рыжий с красной крышей, а Грей с алыми парусами безупречного галеона «Секрет»! Оголтелая романтика! Да вот только у капитана Грея и даже у юнги Грея не было до младой Ассоль щедрой и мудрой возлюбленной по прозвищу Лилька Огонек, погибшей на пике их романа; не требовалось одухотворенному моряку менять жаркую любовницу на девочку, нуждающуюся в опеке. Неужели это ревность? Лиза засмеялась – себе. Не ревность, лишь зависть, движущая сила прогресса.

– Лиза! – Оклик Рыжего, не сказать чтобы ласковый, вернул ее к реальности. – Слышишь, что говорю? Не проснулась еще, что ли? Кофе не действует? Что-то происходит со словами… Счастье, что я успел с разработкой!

– Ты о чем? – машинально спросила Лиза, выбираясь из зеленой ряски зависти.

– О моей новаторской, ё-моё, системе связи!

Рыжий сердился, и Лиза сосредоточилась, потому что сердился он редко.

– Вовремя подключил вас, полиглотов, к чату вне мировой Сети! Новый код связи вовремя изобрел, счастье, что не обнародовал! Интернет сегодня шалит, перебои случаются все чаще: буквенные пароли не работают, при наборе текста выпадают отдельные знаки. Даже цифры, что арабские, что римские, не всегда работают. Только рисунки. Что с буквами, что со словами? Ты еще не в курсе проблемы, не успела заметить – дрыхла, поди. Началось нынче ночью, началось нечто странное. Может, в самом деле реакция космоса на посвящение? На дар языков? Может, мы таким образом начинаем расплачиваться за нечаянный дар? Нечаянные дары, они самые дорогие и опасные, бойся данайцев, дары приносящих… А если и самоубийства банкиров с этим связаны? Я не мистик, не поверю так легко в инфернальную составляющую экономики. Пока не понимаю, в чем дело, даже идей не возникает… Ты в свою бухгалтерию не залезала? Нет, наверное, нет. У нас же два часа разницы с московским временем. Предупреждаю, тебя ждут неприятные открытия. И, Лиза, повторюсь: это повсеместно. Это мировая проблема.

Рыжий отключился, не дожидаясь ее ответа. Лиза не успела усомниться или ужаснуться.

Почти сразу ей позвонили бухгалтер, главный менеджер и управляющий, обнаружившие сбои в системе. Лиза внеурочно вызвала няню дочери, дождалась ее, нетерпеливо переминаясь у двери под французские мультфильмы, пока девочка не выключила планшет, не сказала с сочувствием:

– Ладно, в другой раз посмотришь!

Подхватилась и рванула в головной офис.

6

Сергей после четырех часов лекций и ненормированных консультаций возвращался из Университета домой по Среднему проспекту Васильевского острова, удивляясь толпам людей солидного возраста, идущим к метро «Василеостровская» по широким тротуарам проспекта, захватывая проезжую часть, чуть ли не демонстрацией. Он и сам-то не выглядел молодо, не тянул даже на свой возраст из-за брюк, купленных хоть и не в секонд-хенде, но на вещевой ярмарке, из-за невзрачной куртки из плащовки, строго сохраняющей мягкую усредненную полукруглую форму плеч и спины, чуть вылинявшего черного внесезонного беретика тех же полукруглых очертаний и сильно разношенных кожаных туфель. Он не слушал и не читал последние новости, потому что: а) некогда; б) неинтересно, так как читал новости вчера и был уверен, что за сутки ничего радикально нового в новостях не появится. Сергей вчера вечером и даже нынче утром готовился к занятиям со студентами, просматривал конспекты лекций, презентации и сейчас не понимал, что происходит на улицах. Он отметил, что студенты на занятиях были на удивление невнимательны, постоянно отвлекались на свои смартфоны и строчили сообщения, но особого значения этому не придал. Так, примета времени.

Струйки людей, состоявшие в основном из благообразных пенсионеров, одетых почти так же, как Сергей, выпрыскивались из дворов домов Кадетской и 1-й линий, сливались с такими же, пока еще неуверенными струйками 2-й и 3-й линий. К станции метро «Василеостровская» по Среднему проспекту, блокируя движение маршруток, троллейбусов и автобусов, но сохраняя лояльность к петербургским красным трамваям и не перекрывая их узенькие рельсы, устремлялся уже изрядно плотный поток пенсионеров. У памятника конке с парой немыслимо стройных бетонно-пластиковых лошадей, запряженных в вагончик-трамвай, перед станцией метро образовалась волнующаяся взволнованная масса. По периметру волнений, принявшему форму почти правильного прямоугольника, толпу контролировала энергичная линия полицейских: молодость служителей правопорядка била в глаза по сравнению с возрастом митингующих.

Сергей удивился: обычно митингующие или протестующие (разница все же есть, но она никогда не учитывается), короче, обычно участники «сходки» много моложе правоохранителей-практиков, благо рядом Университет и множество студентов с избытком тестостерона. В любом случае ему представлялось, что группа протеста в основной массе должна быть если не моложе, то хотя бы ровесниками полицейских. Он пропустил нечто важное.

На миниатюрной площади у «Василеостровской» громогласный седовласый оратор, устроившийся на фанерном кубе перед памятником конке, у головы слегка позеленевшей от дождей лошадки, той, что с опущенной головой и ближе к метро, вскидывал руки, словно хотел вырвать поводья у зеленоватого же вожатого. Лошадка с изящно выпуклыми боками смотрела на оратора недружелюбно, вагоновожатый с пышными усами и бородкой, как у последнего русского царя, и вовсе отвернулся, но поводья держал крепко. Ясно было, что у вагоновожатого с лошадками полное взаимопонимание, и кондуктор внутри вагончика всегда поддержит. А сейчас он готовится объяснить своим недвижимым сотоварищам по извозу, голодным лошадкам, что волноваться не надо, что все пройдет, даже этот странный митинг.

Как правило, перед конкой выступали уличные музыканты, и толпе, собиравшейся их послушать, места вполне хватало, даже когда выступали индейцы-мексиканцы в национальных нарядах. Но сегодня все иначе: народ теснился, толпа распухала, поднимаясь по ступеням к павильону метро, как седая пена.

Оратор говорил гладко, однако понять, о чем именно, с ходу не получалось, что часто бывает на публичных выступлениях. Сергей сосредоточился и призвал на помощь опыт работы на конференциях и семинарах, опыт присутствия на заседаниях кафедры. Если опустить дежурные формулы речи и приемы патологического моторного говорения, призванного повлиять на аудиторию и отвлечь внимание от смысла речи, оставляя в памяти слушателя лишь энтузиазм и желание следовать за выступающим, содержание выступления громкоголосого сводилось к двум тезисам. Первый очевиден: пресловутое посвящение, навязанное народу, – зло. Оно было специально разработано в лабораториях Вашингтона, чтобы ослабить другие страны, но американские ученые не уследили, и вся планета заразилась. Второй тезис – следствие: сейчас мы расплачиваемся за посвящение и дар языков потерей языка вообще. Потому пропадают слова и цифры в Интернете, а скоро будут пропадать и пенсии.

Из речи следовало, что потворствовал распространению посвящения мировой заговор, в коем участвует, среди прочих, верхушка нашего правительства. Мелкие и средние чиновники – лишь исполнители, они подчинялись, не ведая, что творили, пытаясь отличиться и выслужиться перед начальством в расчете на перспективу. Оратор призывал: пусть сгинет Интернет, это только на пользу, жили же без него, типа пусть сдохнет мировая буржуазия, масоны, розенкрейцеры, солдатики Билла Гейтса:

– Наш народ, истинный наш народ, должен принять расплату, чтобы очиститься. И наоборот: очиститься, а затем расплатиться. Мы должны выгнать всех инородцев, маскирующихся под нас, должны отказаться от иноземных языков и Интернета, забыть посвящение. Время такое, что любые меры и действия история оправдает!

ОМОН не прислали, посчитали, что опасность невысока. Рядовые полицейские не совсем славянской внешности переглядывались, посмеиваясь. Они не чувствовали угрозы от стариков. И успели удивиться, когда толпа вспухла и выплеснулась, топя линеечку периметра.

Сергей, прижавшись спиной к двери кондитерского магазина напротив памятника, видел, как полдюжины крепких стариков опрокинули двух молоденьких полицейских, вырвали резиновые дубинки из их рук, бессмысленно защищенных черными перчатками, повалили стражей на асфальт. Видел, как сухонькая серо-белая старушка в кружевной шапочке, облегающей ее опрятную голову, подобрала дубинку, неумело замахнулась. Как подбежала старушка покрепче, вполне крестьянского вида и телосложения, подхватила из слабых и нежных рук товарки орудие возмездия и, замахнувшись, как при рубке капусты, опустила дубинку на уже лежавшее на асфальте без движения мускулистое молодое тело.

Сергей чувствовал сродство с деревянным массивом двери кондитерской, подпирающим его спину: он так же не мог двинуться. Бурлящая масса успокоилась внезапно. Малая часть сгрудившихся на площади осталась лежать – это были юные, облаченные в черные, словно траурные, одежды полицейские; большая часть, разбиваясь на первоначальные струйки, просачивалась в проходные дворы, утекала по Среднему проспекту.

Запоздавшие старушки, аккуратно переступая, чтобы не вляпаться в бурые лужицы крови на брусчатке 5-й линии, стремящиеся к люкам ливневой канализации на Среднем, чинно понесли свои хрупкие тельца на другие линии – «полуулицы» Васильевского острова. Старушки дружно полушепотом гудели: «Валенки, валенки, не подшиты стареньки». Завыли, зарыдали сирены, прибывало полицейское подкрепление. В автобусы с автозаками забрали полсотни бодрых старичков, они гомонили и снимали происходящее на смартфоны. Оратор успел уйти, он незаметно исчез сразу после выступления.

Старушек полицейские не трогали, кто их знает, чья старушка: специальная или просто прохожая.

Сергей очнулся наконец-то, и ему повезло: метнулся в соседний двор, домофон на воротах, запирающих вход под арку, оказался сломан.

Дома, отдышавшись на икеевском диванчике и справившись с первым ужасом, Сергей написал о происшествии в общем чате. Отозвался один Максим, который Петрович, прочие явно не прочли сообщения.

«Что ты хочешь! – писал Максим. – Люди в растерянности, толком не знают, кого винить. Но предъявлять претензии к городской администрации генетическая память не позволяет, они боятся. Нападают на других, инаких».

«Считаешь, это начало? – тут же набрал Сергей, несколько раз промахнувшись мимо нужной клавиши. – Продолжение следует?»

«Продолжения у нас не бывает, у нас…» – появилось в чате, но Максим не дописал сообщение, возможно, связь прервалась, хотя Рыжий обещал бесперебойную.

Официальные новостные сайты дружно промолчали о нелепом митинге.

В этот день в Петербурге закрылась небольшая часть магазинов и мелких кафе. Но город не заметил потери, на переучет чаще и больше заведений закрывается. Гуляли усталые туристы по набережной Невы, сновали курьеры, развозя пиццу, мелкие стройтовары и прочее необходимое для жизнеобеспечения горожан и предприятий. Подметали тротуары дворники, некоторые даже исправно. Бестрепетно гуляли собаки, одни – так, другие – с хозяевами. У метро «Василеостровская», после того как уехали дежурные наряды, собак без хозяев насчитывалось больше обычного: они лизали канавки меж камней брусчатки, их манил запах крови. Но быстро убегали, чуть топнешь, – городские собаки осторожные.