Текст книги "Дар языков"

7

Тем временем Даша бежала по бульвару – а не быстро ли я бегу, как говорилось в бородатом анекдоте, – но муж не захотел догнать ее. Он поджидал дома, предпочел метро или автобус, Даше хватило ума не выяснять почему.

– Вот мы и остались одни, без полиглотов, – сказал Гарри, едва она открыла дверь, потная и запыхавшаяся.

– Любимый, не будем нагнетать!

Даша на ходу выпила воды из-под крана, оставив одну кроссовку в прихожей, а другую на коммунальной кухне, и пошлепала в комнату, где в книжном шкафу за светло-коричневым собранием сочинений Салтыкова-Щедрина хранилась бутылка аварийного шампанского – муж любил шампанское.

– Вы с друзьями не расстались, лишь разъехались на время. Это не проблема, все скоро успокоится. Между прочим, формально меня так и не взяли в полиглоты! Терпят из вежливости! – Даша помолчала, но муж не отозвался на ее давнюю обиду.

– Зато мы, заметь, с одобрения полиглотов, можем вплотную заняться Корпусом. Рыжий намекнул, что будет пополнять счет, на эту же кредитку подбрасывать. Но мы и сами наберем денег, уже сейчас много сторонников, а то ли еще будет!

Даша, так же как муж, искренне считала, что надо лишь снять помещение для офиса, завести сайт, и дела пойдут. Они устроят пункты инициации, что-то типа маленьких хостелов, по всему миру. Деньги, безусловно, найдутся, соратников будет много, много и пожертвований. И совсем скоро на земле не останется жителей, не охваченных даром языков, ну разве в каких-нибудь медвежьих углах, в пустынях там. А когда все станут посвященными, мир сразу изменится к лучшему, ведь люди научатся понимать друг друга. Не будет войн, нищеты, воровства. Через какое-то время исчезнет наркомания, потому что – зачем, если все хорошо?

После шампанского в полутемной комнате розово-зеленые Дашины прядки незаметны: жена казалась совершенной блондинкой, и Гарри был счастлив. До четырех утра. А после подушка принялась терзать жесткой наволочкой его щеку и протерла до слез. Даша тихо спала рядом, не услышала, как муж встал и устроился у окна смотреть на листья кустов во внутреннем дворике. Те были не зеленые с белым траурным краем, а серые в сгустившейся перед рассветом темноте: фонарь во дворе не работал.

– Я сегодня ездила к нашему ветеринару за паспортом для кошки, прямо домой к нему поехала, чтобы побыстрее, чтобы в очереди в клинике не стоять, – похвасталась Ирина.

Рыжий, развалившись в кресле, деловито уточнил:

– За загранпаспортом? – Пестрая кошка резво прыгнула ему на колени, потопталась, урча, и затеяла бодаться, прищурив переливчатые глаза, почти такие же, как у хозяина. – Думаешь, без паспорта кошку не выпустят?

– Мы же не знаем, какие в Испании ветеринары, что они требуют? Пусть все будет по правилам, пусть паспорт со справками о прививках. Да ты ехидничаешь! – сообразила Ирина. Кошка фыркнула, подтверждая ее подозрение, и улеглась на груди хозяина клубочком, таращась на Ирину. – А наш ветеринар с тараканами! Мадагаскарскими. Это такие большущие тараканы, сантиметров шести. Он их разводит на корм своей игуане, ящерице. Она тоже большущая, серая в крапинку, с гребнем по всей спине, красивая по-своему. Тараканов жаль, особенно шестисантиметровых: согласись, чем тварь крупнее, тем более мы склонны наделять ее разумом. Эти тараканы размером с мышь, считай, не насекомые, а звери настоящие! Но дело в том, что они у ветеринара содержатся на вольном выпасе, в туалете. Когда ему надо задать корма игуане, идет в туалет, резко включает свет и собирает их, бедных, в контейнер, сколько надо. Представляешь, заходишь в туалет, а по кафельным стенам без конца цок-цок, как копытца! Я слышала и видела.

– Изобретатель! – восхитился Рыжий, и кошка мяукнула, подтверждая. – А соседи разделяют его энтузиазм? Они-то наверняка знают, что их молодой сосед с тараканами. Зачем же ты ездила, могла попросить его привезти паспорт к нам домой!

– Захотелось. Я в городе редко бываю. Специально поехала закоулками. Через Поцелуев мост, мимо Новой Голландии. Она сейчас совершенно новая, там все перестроили, а мы с тобой так и не видели этого. Васильевский остров чуть не по периметру объехала – прощалась. Вдруг навсегда? – Ирина оглядела знакомую обстановку, задержалась на кошке.

– Лампочка моя! Навсегда у тебя лишь моя кроткая любовь, прочее – временно и зависит от твоего желания. – Рыжий потянулся к жене, не выпуская кошку, придерживал зверька другой рукой.

– Ты опять шутишь! – Ирина отвернулась, и муж не ответил. – Помнишь, у нас все начиналось с дверей, с The Doors? А после были Лизины «Двери настежь»…

– Они и сейчас настежь, передача идет, имеет отличный рейтинг, массу рекламного времени. «Лизины» двери нынче настежь в Европу и не только, реалити-шоу покупается другими странами, как ни странно в наше сложное время. Просто ты не смотришь…

Кошка укоризненно взглянула на Ирину, широко зевнула, показав розовое нёбо, острые белые клыки, и наладилась спать на хозяине.

– Мне кажется, что сейчас двери закрываются. Наши двери сюда.

Ирина говорила спокойно, но Рыжий почувствовал опасный надрыв.

– Давным-давно, может, в пятом или четвертом классе, я где-то вычитала, что наша Земля погибнет, потому что климат изменится, и люди не смогут жить в новых условиях. Это случится нескоро, несколько тысячелетий пройдет… А Солнце погаснет через четыре миллиарда лет, но людей к тому времени уже не будет. Я напугалась. Ужасно! До бессонницы! Понимаешь… Нас, нас с тобой, наших родственников, внуков и правнуков уже не будет, наверное, через тысячелетие, но то, что люди не выживут из-за климатической катастрофы, пусть и через много лет, а Солнце еще будет светить, – это нестерпимо. Даже не то страшно, что там, среди погибших, могут быть наши потомки в десятом колене… Люди должны оставаться, остаться! Должны жить! Здесь! Но этот страх конца света – он только в юности пугает, особенно когда ночью в августе на звезды смотришь, когда видишь, что ты такой маленький, а вокруг темно. Лежишь или стоишь на полянке перед игрушечным дачным домиком, собранным из обрезков досок, наблюдаешь звездопад, понимаешь неожиданно, что наша Земля может быть ровно такой же осыпавшейся звездой… И то, что она «осыплется» через тысячи лет, все равно больно, страшно, невыносимо! Невыносимо, что для Вселенной это будет маленькое, почти незаметное событие. После, повзрослев, замечаешь, что думать об этом уже легче. А страх вовсе пропадает. Почему? Почему нам, не бог весть как повзрослевшим – по вселенскому времени это совсем-совсем немного, – делается неважно, что будет через тысячу-другую лет? Мы уже не гуманисты? Поэтому мы и не впадаем в истерику сейчас – взрослые уже? Сейчас нам лишь бы себя спасти? Свою шкуру и кошкину шкурку?

– Ирка! – позвал Рыжий, и голос его был странно невыразителен. – Ты беременна. Почему мне не сказала? Мы срочно улетаем. Никаких «еще недельку-другую».

Он аккуратно снял пеструю кошку с живота и переместил на пол. Взял жену на руки, понес в спальню – спать. Ирина подумала, что Лилька наверняка одобрительно улыбается ему сверху, а муж шептал ей на ухо что-то шутливое, почти как кошке, и гладил по голове. Как кошку.

Через два дня они улетели в Испанию, в свой новый незнакомый дом на берегу незнакомого еще моря, вместе с кошкой. «Паспорт домашнего животного» Ирина забыла на журнальном столике в гостиной. Рыжему пришлось возвращаться за ним, но ворчать он не стал.

– Максим, ты сейчас думаешь, что я делю все только на черное и белое! Но если подробно озвучу, что думаю я, ответишь, что не надо думать за других, дескать, ты можешь думать иначе. Хотя я-то знаю, именно так думаешь! Плевать! Пусть у меня все черное-белое! Пусть так думаю! Нам надо уезжать!

– Милая моя, ты злоупотребляешь использованием одного и того же глагола! Думать надо реже. – Максим, который Петрович, посмотрел жене в глаза, что нечасто случалось в последнее время. Но взгляд его был недружелюбен и неласков.

Ася поняла: другой возможности у нее не будет, а еще вспомнила, что была же у них любовь. Или нет? Она хотела сказать, что любит его, что у них сын-подросток со сложным характером и еще маленький ребенок, сыночек, обоим мальчикам нужен отец, а ей – муж. Она даже разомкнула губы и набрала воздуха в легкие, но осознание, что сейчас это не аргумент, запечатало рот. И Ася заплакала, ведь воздух из легких надо было куда-то девать, а говорить смысла не имело, муж не услышал бы. Плакать было тяжело и непривычно, но слезы странным образом приносили облегчение – словно гной выходил из нарывающего пальца. Ася вздохнула еще, чуть помедлила, послушала себя и заплакала уже от души, в полные легкие, навзрыд.

Максим растерялся: жена плакала при нем впервые. Нет-нет, женщины порой проливают слезы, он не запомнил таких эксцессов из своей жизни, но наверняка ведь уже случались. За дверью комнаты старшего сына включился и ритмично забубнил, качая кровь, какой-то рэпер, значит, Иван слышал их с Асей ругань и доступными средствами выражает протест. Ладони загорелись, словно Максим целый день что-то мастерил руками. Выскочил на лоджию, нашарил на полочке пересохшие сигареты, припасенные для гостей, которых не было уже много лет. Неловко закурил, вспоминая, как это – курить. Табак обжег горло. В незатворенную дверь лоджии сунулся проснувшийся не к месту Никитка в футболке с гномиками, удивился:

– Папа! Ты куришь? Ты знаешь, что от этого умирают?

И это оказалось уже чересчур.

Максим знал, что жена могла приврать, приукрасить, надавить – в свою пользу. Она всегда давила, это ее обычай – показать силу, подмять любым путем, камуфлируя силовое движение под женскую слабость, но после восторжествовать, оправдаться – ТЫ был неправ. Сейчас она плакала искренно. Ася открылась, явила свою истинную боязливую суть, свой страх перед грядущим и перед ним, мужем. Она боится его? Все Асины подначки с Лизой – не от вредности и мелкой злобы, а из страха потерять? Неважно: его лично или свое положение замужней женщины… Это слабость? Это слабость. А значит, выход один: нужно быть мужем, мужчиной. Если Ася хочет уехать, надо уезжать, искать варианты. Он в ответе за нее. И за Никитку с Ванькой.

У Аси давно обозначилась серьезная проблема с семьей: Максим практически идеальный муж. Честный (лучше бы не настолько, лучше бы умалчивал кое о чем), образованный, трудолюбивый. Энергичный – довольно часто (но, если Ася просит его сделать что-нибудь, энергия куда-то сдувается), он рассчитывает лишь на себя (добьется или купит). В Бога не верит, но живет по христианским правилам, точно как Левин у Льва Толстого. Жену любит в принципе, потому что – жена. И это все – внутри семьи, и в этом проблема. Потому что едва речь заходит о ситуации вне, правила Максима захлебываются чужими правилами и желаниями.

Ася была беременна Ванечкой на третьем месяце, когда началось кровотечение, не то чтобы страшное струйное, но капало. Скорая все не приезжала, не отвечала на звонки. Они с Максимом собрались на автобус – ехать всего три остановки, и муж, вежливо пропуская женщин (даже моложе Аси!), не сумел втиснуться в салон перед отправлением автобуса. Ася сама, без паспорта (со скандалом, дело обыденное) зарегистрировалась в больнице, определилась в палату. Максим привез паспорт, халат и зубную щетку через сорок минут на следующем автобусе. Но ей было смертно тоскливо и страшно одной в толчее предыдущего маршрута, и этот страх забыть не получалось, сколько бы лет ни прошло, ни наслоилось сверх той травматической поездки.

Позже – да хоть встречи с мужниными полиглотами взять – Максим нейтрально отстранялся от Аси. Нет, он соблюдал ее интересы и интересы семьи, но всегда, всегда, если не вслух, то взглядом, жестом сигнализировал: «Простите, друзья, жена-то у меня – ну, сами видите – не комильфотная».

На первых порах неправой и неправильной, по оценкам Максима, была она, Ася. После – когда родилась Лизина девочка – Максим начал намекать, опять же в компании своих полиглотов, что Никитка, сынок, отстает по развитию. Неправ стал уже сын. Никита не отставал, на самом деле он опережал сверстников. Но Максим смотрел вне семьи. Свои – семья – были виноваты-неправы-недоразвиты по определению «свои». Искаженная – без веры в Бога – христианская мораль принуждала Максима разделять неведомую вину своих родных с ним. Но, невесомая для него, эта вина и ее оценка мужем мешали Асе дышать и провоцировали на странные действия, порой на скандалы. А Максим убеждался в своей правоте: скандалит, значит, неправа. Тупик. И Ася научилась жить в тупике, характер ее испортился, но они оставались вместе, это важнее. Пусть перестали разговаривать, но Ася строго придерживалась правила: общий обед и ужин. Хотя бы два раза в сутки вместе – за трапезой.

Ася перед отъездом в Англию собиралась недолго, по меркам Аси. Меньше чем через месяц они отчалили, вот как Ася торопилась.

Полиглоты разъехались кто куда, но начали общаться чаще, чем раньше, пусть не вживую, словно их общее время боялось именно личных встреч. Они завели чат, защищенный даже чрезмерно, на том настоял Максим, который был Петровичем. Хотя сам Максим почти не участвовал в совместных беседах. Изумляло и настораживало все увеличивающееся благосостояние Рыжего. Вопросов не задавали. Но стоило вспомнить тягучую, льющуюся его повадку – чистый уссурийский тигр, каких в природе почти не осталось, – удивление покорно виляло хвостиком и сбавляло обороты.

За короткий срок Рыжий помог раскрутиться Асе, утащившей Максима, как и предполагалось, в Англию заниматься фармакологией. Ася, встав на ноги, благоразумно прервала общение с полиглотами. С тех пор Максим, который был Петровичем, и стал пропускать «сеансы»: общие совещания-посиделки в чате, как бы Лиза ни взывала к его дружеским чувствам. Рыжий помог и Лизе – уже не с салонами красоты, а с акциями клиники пластической хирургии. Но Лиза вернула долг с процентами, Рыжий осерчал. А что сердиться на Лизу – все равно что на питерскую погоду. Помирились. Рыжий – ну честное слово, чистый Савва Морозов, правда, без интереса к жене опекаемого – регулярно поддерживал Корпус Гарика, подбрасывая деньги на счет. Он же помог Гарику с Дашей перебраться в Америку, честно предупредив, что не видит для Корпуса перспектив за океаном. Но перспектив по эту сторону тоже не было, Корпус КРП являлся декоративной общественной организацией без деятельности, что понимали все, кроме руководителя и участников Корпуса.

Лишь с Сергеем у Рыжего не вышло, Сергею чем поможешь, если избрал жизнь скромную, тихую – ему это было весело.

8

Мир в задымлении привычных уже межнациональных распрей и выяснений, туземец или прошедший инициацию мигрант очередной гражданин страны, в потоке религиозных конфликтов и пожаре террористических угроз не заметил второй волны переселения – принципиальной. Специалисты, независимо от национальности и места рождения, принялись съезжаться, образовывать города-колонии по профессиональному признаку. Столицы государств не рассматривались, столицы поделили меж собой политики (местные и посвященные, затесавшиеся в местные) и не самые выдающиеся экономисты (талантливые экономисты обособились в своем городе).

Так, физики обосновались на севере Франции, биологи – в дебрях Амазонки: а кто бы сомневался? Профгорода стремительно обросли инфраструктурой, и чужие, даже посвященные, там не ходили. Как-то так складывалось, что вся обслуга городов: строители, учителя, медики, торговцы и прочие – была связана с основателями-специалистами либо родственными, либо дружескими связями. Город программистов быстрее всех стал мегаполисом, чуть ли не за полгода, но и прочие не отставали. Случались странные поселения: град астрологов, например. Но это был совсем маленький городишко, скорее пригород, придаток города астрономов. Одним из последних профпоселений явился новехонький городок гипнотизеров, он возник почему-то в Америке, во Флориде.

– Асья! – таращила ореховые глаза Мегги, управляющая аптекой. Ее узкое, клинышком, лицо казалось взволнованным более обычного. – Вы подпишете петицию против 5G-вышек? Я скинула ссылку на вашу почту. Они управляют нами посредством этих вышек, они нас программируют! У людей падает иммунитет, ухудшается здоровье, поднимается давление – от воздействия электромагнитного импульса на нейроны головного мозга! Все, кто в зоне действия вышек, начинают испытывать кислородное голодание, словно в микроволновке находятся! Гибнут пчелы и птицы! А в России тоже присутствует вредное излучение 5G-вышек?

– Кто эти загадочные «они»? – Ася смотрела на свою управляющую с оторопью, ей казалось, что в образованной Англии не бывает суеверных страхов.

– Тайный синдикат, мировые правители, – охотно поделилась Мегги, подняла ухоженный, но не накрашенный указательный палец, указывая на потолок. – Им-то не страшно излучение, они давно себе подземные города понастроили!

Ася подавила улыбку:

– Послушайте, дорогая! Об излучении микроволновой печи… Вы же не боитесь своей микроволновки?

– Но я же в нее голову не сую, – резонно возразила Мегги, энергично тряся каштановыми кудрями.

Ася не продолжила беседу, у нее свои печали, помимо бизнеса и суеверий: английский старшего сына оказался не так хорош, как она надеялась. Иван – непосвященный (еще чего не хватало! сущий ребенок ведь по разуму!), а языковая свобода родителей Ваньку раздражала, потому он дома принципиально общался только на русском, не заботясь о будущем в новой стране. В колледже над ним посмеивались, он злился, и Ася беспокоилась, сумеет ли Иван завести достойных друзей.

Городок гипнотизеров растревожил Мегги сильнее, чем 5G-вышки. Она пыталась уверить свою непонятливую русскую работодательницу, совершенно, к слову сказать, не умеющую одеться, с точки зрения Мегги (серьги с бриллиантами с утра, подумать только! Утром бриллианты уместны разве в помолвочном кольце), пыталась уверить в опасности гипнотизеров.

Те, по словам Мегги, действовали в интересах мирового правительства и наводили гипноз, который действовал эффективнее 5G-излучения. Не зря же в одном месте собрались: усилить воздействие на умы. Начнут с Америки, после научатся гипнотизировать через океан, и все, прости-прощай свобода и демократия, все население станет рабами или еще хуже: роботами, а может, вовсе недозародышами-недолюдьми, как в фильме «Матрица». И никакого чипирования не нужно! А ведь еще есть угроза терроризма. Террористы могут затесаться к гипнотизерам, сейчас выучить язык не проблема, значит, язык гипноза – тоже, вот они туда затешутся и устроят ядерный взрыв такой направленности, чтобы осталась только их страна, и они будут владыками мира. Не секрет, при всей толерантности Мегги, к слову сказать, что в некоторых странах оседают маргиналы, те страны как специально для этого созданы. Почему? Потому что язык у них такой. Ведь образ мыслей и человеческие качества зависят от языка, об этом еще Умберто Эко писал. Мегги знает, об Умберто Эко и его философии часто и подробно рассказывают на каналах, посвященных культуре. А Мегги «повышает свое самообразование», регулярно смотрит и слушает образовательные программы! Так вот! Порядочные люди уезжают из стран с преобладающе маргинальным населением или их, порядочных, убивают там местные власти. Такие страны надо обносить пограничной стеной и никого не выпускать наружу – при всей толерантности Мегги! А террористы-гипнотизеры очень даже воспользуются ситуацией, своего не упустят.

Ася не смогла разубедить свою управляющую. Хуже того, некоторые мысли Мегги показались ей здравыми, но посоветоваться не с кем: с мужем они почти не разговаривали, а с его полиглотами Асе не по пути.

Некстати вспомнилась история известного ученого из такой вот «дурной», по выражению Мегги, страны: он пытался переехать в город по специальности, его ожидаемо не выпустили. Неделю-две об этом ученом ничего не было слышно, журналисты, в том числе независимые, уже намекали о расстреле или удушении и готовили некрологи. Но через краткое время ученый объявился. Не где-нибудь, а в составе Совета министров страны, обвиняемой прочими в пропаганде терроризма и подготовке боевиков. Он сам не стал террористом, разумеется! Но с воодушевлением принял и взялся продвигать политику своего государства. Большинство мировых коллег-ученых отреклось от него, но были и такие, что пытались оправдать и поддержать. С некоторыми он продолжал переписываться, но даже отсталый почтовый сервер понимал, что письма читает не один получатель, а, по крайней мере, дюжина проверяющих.

Чтобы не думать об этом и не расстраиваться, Ася еще активнее занялась делами, подчас забывая даже о детях. Жизнь в Англии оказалась не такой комфортной, как мнилось из дома в Петербурге, но потихоньку налаживалась.

В этом Ася была не одинока.

Жизнь почти налаживалась – повсеместно. Почти становилась обычной. Свойство любого живого организма – приспосабливаться. И люди приспособились к инициации, никаких последствий при ней больше не возникало: ни повышения температуры, ни даже легкого недомогания. Исчезла головная боль, сопровождавшая ложь, лгать стали свободно, как прежде. Дар языков мутировал, как вирус, не мучая новых своих носителей в стремлении расселиться шире. Мир переварил чудо, не слишком изменившись, быстро привыкнув к нему и фактически занеся в ряд достижений научно-технического прогресса.

Ну какое чудо, скажите на милость! Электронный переводчик существовал до этого, его изобрели много раньше. Не чудо, а своеобразная языковая вакцина, всего и делов! Какая разница, кто стоял у истоков дара языков? О первооткрывателях вечно врут, каждая страна норовит объявить первооткрывателем своего гражданина. Так было с «чудом» радио и телевидения, с «чудом» летательных и прочих аппаратов, этих чудес у человечества вагон и маленькая тележка, с каждым годом все чаще и чаще чудеса случаются.

Посвященные переставали считаться опасными даже в государствах со строгим укладом, границы открывались, общий Интернет возвращался к покрытию всей земли без локальных сетей страны А. и объединенных государств Б. Переводчики «отдыхали», туда им и дорога, чтобы не воображали особенно.

Чудо усвоилось миром, переварилось и рассосалось.