Текст книги "Дар языков"

3

Ася врывалась, как сухой ветер: сметало бумажные счета со столов, домработницу и няню в голубом передничке прибивало к стене гостиной, пятнистых длинноухих собак задувало под кресла и диваны. Асины краснокирпичные льняные широкие брюки, казалось, вспыхивали во всех комнатах одновременно. Лишь маленький Никитка бесстрашно бежал навстречу, нагнув голову, словно бодая этот ветер. Ася подхватывала сына на руки, быстро целовала, оборачиваясь:

– Договор на поставку в детскую больницу оформлен? Не подпишу без предоплаты!

Неслась дальше. Секретарь и управляющий ее новенькой, но уже крупной фирмы по разработке и производству обезболивающих препаратов замирали на пороге веранды. Дальше – сад, дальше запретная территория. У чахлых, несмотря на старания садовника, кустов форзиции с длинными ломкими ветвями Ася тормозила, переступая с ноги на ногу, фыркала:

– Так и чухаешься с утра?

В плетеном гамаке под скупой неверной тенью кустов – Максим, бывший Петрович. Борода, отросший животик, избыточно темный загар и выгоревшие шорты, несколько скомканных пивных жестянок на земле.

– Милая моя, ты закрываешь мне солнце.

– Диоген фигов! – плевалась Ася, но – время, время! – мчалась назад через анфиладу комнат и дальше, к работе, к жизни и прибыли, а Никитка спрашивал няню:

– Что такое диоген?

– Не знаю, козленок, – отвечала улыбчивая няня – по рождению филиппинка, – что-то из ваших русских сказок, наверное. Братик Иван приедет на каникулы из колледжа, спросишь у него. Только отца не беспокой, а то нам от хозяйки попадет.

Никитка смеялся и шел прямиком к отцу. Максим ненадолго пробуждался для сына, выпрастывал ноги из частой сетки гамака, опирался о землю, но няня уже забирала мальчика обедать или купаться в бассейне. Режим у Никитки был весьма строгим.

Расчетливое английское солнце выдавало Максиму, бывшему в России Петровичем, кредит последними вечерними лучами, полируя его трудоемкий ежедневный загар. Кольца креплений гамака скрипели то яростно, то лениво.

Дом под красной и остренькой крышей стоял у самой воды. Его белые стены так охотно впитывали солнце, что на них было тяжело смотреть: слепило глаза. Море звенело мелкими ракушками на берегу, сверкало и тоже утомляло взгляд. Узкая полоска светлого песка с мелкими плоскими, а еще длинными, закрученными спиралью ракушками между домом и морем раскалялась: не ступишь босой ногой. Разве под огромным зеленым зонтом, отбрасывающим нежную тень на плетеное кресло из ротанга и столик с ноутбуком. Солнце в Испании грешило расточительностью, а дождей не было вовсе.

– Максим Петрович опять вне сети, – пожаловалась вслух Ирина. – Ни с кем не хочет разговаривать. Наверное, вместе с официальным костюмом избавился и от себя прежнего. Надо было Максиму с нашим Гариком в Америку ехать: был бы ему и кабинет, и галстук. Бункер у Максима, да, вне сомнения! Интересно, бункер в Англии безопаснее бункера в Америке? Или в Австралии? Ладно, не слушай меня – глупости болтаю. С Гариком нынче тоже не поговоришь – занят по уши. Корпус посвященных у него, заседают, спорят, о чем только? Нет, правда, зря Максим откололся, что-то с ним не так… Не понимаю уже – что там у Гарри с Дашей: секта или всемирно-народное ополчение. Вроде бы собирались из Америки в Москву перебраться… Или уже переехали? Движения, передвижения…

Маленький буро-зеленый краб бежал по дуге тени от зонта, не переходя ее границу, у краба тоже были дела, он спешил. Важное бессмысленное дело: бежать по дуге, внутри тени, не выходя на свет. Ирина заметила краба, засмеялась, вытолкнула его ногой наружу, и краб так же деловито пополз к воде боком, осчастливленный новой целью.

– Сергей меня не замечает, как истинный философ, не удивлюсь, если не помнит, как зовут… С Асей-Дашей общаться и вовсе гиблое дело! Не любят меня жены!

Ирина посмотрелась в темный экран смартфона, как в зеркало: губы потрескались от соленого ветра, под глазами легкие тени, посеченные пряди волос заправлены за уши, а в целом потери невелики, не так уж она плохо выглядит, «сойдет для сельской местности», как они говорили давно, в иной, понятной, жизни.

– Рыжего никогда нет дома: деньги зарабатывает. В особо крупных размерах. Одна Лиза-Лиса у меня осталась. Не лиса уже, другой какой-то зверь. Подопытный, вероятно. Я теперь тоже подопытный зверек… Извини, маленький, это очень дурацкая шутка!

Ирина погладила себя по выпуклому животу круговым движением: посолонь – по солнцу.

– Лиза дочку оттуда привезла, из Куултык-Чика. Ася до сих пор ревнует, сомневается, не Максимова ли дочка. Дурочка Ася, она же видела эту девочку… Гарик наш как-то ляпнул при всех, как мысли мои подслушал, – это дочка древнего Бога. А Лиза его отбрила, дескать, боишься, что на алименты подам? Дашку аж перекосило, хотя она не ревнивая. У них с Гариком не получается ребенка завести, не беременеет Дашка… Ася третьим ребенком тоже не обзавелась, первые-то два у них появились до посвящения… Но двое сыновей, наверное, достаточно для семьи… Наверное, они не хотят больше… А у нас все будет хорошо, правда, малыш?

Знаешь, давным-давно у людей, говорят, был один язык. И понимали все друг друга лучше, чем сейчас. Так хорошо понимали, что взялись сообща за одно дело: башню строить. До неба почти достроили, но тут Бог вмешался: «О чем говорите? Одинаково говорите – одинаково думаете?» И всякому сунул в рот свой язык или наречие. И говорить стали всякий по-своему, и думать тоже. Вот так и кончилась дружба. Как у нас… Или рухнула у них башня, потому что неправильно рассчитали конструкцию, кто знает. Сейчас вон стены строят, но не сообща, а одни против других. Как думаешь, стены долго простоят? В древние же времена, когда общая башня обрушилась, люди не растерялись. Стали объединяться по схожим языкам-наречиям, появились у любой группы свои обряды, свои отличия и свои поэты. И границы свои. А нынче куда-то поэты пропали, нынче стихов не пишут. Странно, да? Вроде бы – пиши не хочу, на любом языке! Нет, им, оказывается, свой единственный был нужен, поэтам этим! На любом им неинтересно. Или не получается – на любом? Потребен свой собственный, уникальный? Это что же, значит, когда строили башню, поэтов еще не было? Появились лишь с разделением языков? А как же Библию написали? После башни? По памяти, через века? Если отбросить разницу языков, различаемся мы – так большей частью получается – внутри наций, даже рас, только обрядами. Если их помнят, обряды свои помнят. А хотя бы и не внутри расы, неужели так важен цвет кожи? Но в первую голову не обряды – границы. Вот, для Рыжего границы – ничто, вот, построил нам дом, свою границу начертил. Зашатались границы после посвящения…

Кажется, что мы так давно здесь живем: вторую вечность. У нас ничего не происходит, каждое утро море, птицы и солнце. Думаю, что и упрямый краб по утрам приходит один и тот же. Ты, маленький, не только наш с Рыжим сынок, но и моря, и солнца, и даже этого зелененького краба. Ты ведь, когда родишься, будешь любить нас… и все вокруг, правда? Когда подрастешь и научишься говорить, расскажешь, как нас любишь, и мы будем жить дальше, все вместе, с тобой, морем и солнцем. И с друзьями, они же будут с нами, наши друзья?

Ирина сползала из легкого плетеного кресла, ложилась на бок, лицом к морю, прижималась горячим животом к белому песку пляжа, не успевшему сильно нагреться под щедрой тенью зеленого зонта, слушала.

Оживал смартфон, кричал Рыжий:

– Ирка, опять на песке валяешься! Долго под солнцем сидела? Тебе с моря не дует? Почему шляпу не надела? Снова мои девайсы для внутренней связи не взяла, растяпища, дозвониться не могу! Иди в дом, готовься мужа встречать, через час буду. У нас целых три часа, чтобы наобщаться. На следующей неделе, обещаю, пару дней выкрою для вас.

Ирина слизывала со щек соленые капли и тихонечко признавалась:

– Мне тяжело!

– Не слышу, что ты там бормочешь, – отзывался Рыжий. – Море выключи, раз новую связь игнорируешь. Море заглушает! А не то мороженого не привезу!

А еще кричали синие носатые птицы, падая в море прямо из раскаленного солнца, и как всегда, пахло магнолией, цветущей не здесь и не в этом месяце. Песок ласково бежал под рукой, целуя пальцы, но не так нежно, как это делал муж. Зато белый морской песок был с ней каждый день в любое время.

4

Лиза созвала экстренное совещание по внутреннему, засекреченному чату полиглотов, по новой системе связи, с новыми девайсами. Рыжий прислал друзьям все необходимое оборудование с подробнейшей инструкцией, как пользоваться техникой, и длинным утомительным обоснованием, зачем нужна изобретенная им связь, не зависящая от Интернета. Полиглоты откликнулись охотно: давно не общались, успели соскучиться. Ну и Рыжему приятное сделать – опробовать его революционную связь вне Мировой паутины.

Гарри напомнил, что Дашу приняли в сообщество, и она имеет полное право присутствовать на закрытом совещании. Сергей начал набирать сообщение двоюродному брату, мол, не стоит каждый раз напоминать о своих правах, это сигнализирует о неуверенности, но стер, не закончив; сообразил, что лишь усугубит ту неуверенность. Ответил кратко: «Конечно, все помнят! Ждем Дашу тоже».

Максим Петрович, единственный, появился на мониторах у полиглотов с опозданием. Честно объяснил, что искал повод уединиться в оранжерее – от жены. Ася давно решила, что их общие с полиглотами дела окончены, жить надо своей семьей и не распыляться на дружеские связи, если того не требует бизнес. Фоном Максиму Петровичу служили дивно разросшиеся папоротники, мелколиственные деревца в стильных горшках, выглядевших как деревянные бочки, за густой зеленью угадывались прозрачные стены оранжереи.

– Ух ты! – восхитилась Ирина и наивно спросила: – А зачем тебе оранжерея, если у вас и так есть садик? – Они с Рыжим сидели в полосатых шезлонгах на открытой терраске, довольно-таки скромно обставленной, их море было слышно, но не видно в экранчике.

Гарик с Дашей расположились на обтянутом неокрашенным льном диване, слишком большом и для них двоих, и для миниатюрной квартиры-студии, по виду еще необжитой. Сергей не сменил обстановку: та же примитивная мебель из «Икеи», минимум предметов, но оценить это мог только Гарик, никто другой не бывал у Сергея дома.

Новаторская связь Рыжего работала, картинка была отличная, звук выше похвал. Друзья разглядывали зеленую Лизину кухню, заново оформленную отчаянным дизайнером. Лиза единственная «принимала» их на кухне, как в былые времена, и даже поставила на стол чашки полиглотов с их именами, в том порядке, как сидели когда-то, – иллюзия общего чаепития. Пока обменивались приветствиями, бытовыми новостями, просто разглядывали друг друга, Лиза разлила чай по чашкам, отпила из своей. После первых изъявлений радости и удивления общий разговор забуксовал, от Лизы ждали объяснений – зачем позвала. Она рассказала о визите Кати, стараясь обойтись без эмоций, одними фактами. Упомянула и о намеке Кати взять ее «в дело», если Лиза согласится посвятить Катиного протеже. Рыжий при этом бестактно засмеялся, Максим Петрович уточнил, что за «дело», но не дождался ответа.

– Меняются лишь герои истории, но не люди вообще, – многозначительно высказался Гарик.

Как всякий очень молодой человек, он был серьезен, если не знал, что сказать, или, напротив, хотел сказать много. Ровно так же был серьезен с посторонними или теми, с кем давно не виделся. А еще он боялся, что друзья начнут расспрашивать об Америке – почему вернулся, да как дела с Корпусом, но надеялся, что Сергей уже рассказал за него и не придется объяснять. С Корпусом не получилось. Но это в Америке не получилось, а что может там получиться, честное слово!

Лиза, спиной к камере предусмотрительно размещенного посредине стола девайса, уцепилась обеими руками за изящную фарфоровую мойку салатового цвета. Вода из опрокинувшейся чашки стремительно утекала, скручиваясь рыхлой струей, в воронку-измельчитель.

«Измельчитель времени», – подумала Лиза.

– Чем тебя напугал Вова-гипнотизер – кстати, сомнительно, что настоящий гипнотизер? Чем напугал его бессловесный брат? Или Катя, травмированная реалити-шоу, нагнала страху? – начал Максим Петрович с участием, но зачем-то свысока. – Боишься, что они отправятся в городок гипнотизеров в Штатах и начнут наводить массовые галлюцинации? На всех на нас? Не то чтобы это было нечто из сценария «Дверей настежь» или, скорее, фильма катастроф. Может, у тебя предвидение? Откровение, как у пророков?

Кружевные вайи типичных для Англии папоротников в оранжерее за его спиной служили отличной иллюстрацией, создавая настроение готического ужастика викторианских времен.

– Вспомните пушкинского «Пророка», – предложила Лиза. – Ключевые слова: и вырвал грешный мой язык… и жало мудрыя змеи… вложил десницею кровавой. Пророк, могущественный – он безъязыкий. Немой. Как Глеб, брат Владимира. Жалом змеи говорить невозможно, только жалить. Почему у Пушкина змея? – Шепотом добавила: – А вам-то не страшно, вы не видите связи? – Но стояла спиной, шепота полиглоты не услышали. Однако Ирина помрачнела, подняла руку – ухватить прядку привычным жестом. Не получилось, волосы забраны под шляпу с полями.

– Аполлоний Тианский! – закричал Гарик, обрадованный тем, что нашел, что сказать. – Это же четкая аналогия! Был такой чувак, младший современник Христа, шлялся по Греции со своим удавом дефис змеей под мышкой и уверял, что удав его – пророчествует.

Даша приосанилась, гордясь мужем, пробежалась взглядом от Максима к Сергею и обратно, не включив в зону обзора Рыжего с женой. Свысока смотреть на Рыжего ей было неловко, он помог с деньгами для Корпуса, деньги пропали в этой проклятой Америке… Как теперь и общаться-то на равных?

– Ага-ага, великий чревовещатель эллинов, цирк на конной тяге, виноват, удавьей. – Максим, который был Петровичем, на слове «тяга» сделал характерное движение, словно удушал нечто неведомое, но, безусловно, живое.

Даша фыркнула, выражая неудовольствие, положила руку мужу на колено и все-таки посмотрела на Рыжего. Тот молчал, но и не улыбался.

– Но Аполлоний Тианский реально творил чудеса, это запротоколировано летописями. – Гарри, не заметив Дашиной поддержки, возмущенно вскочил, защищая свою креатуру, но тотчас сел обратно: горячиться нельзя, это равносильно признанию слабости аргументов.

– Образ Яхве связан со змеей, – робко включилась Ирина. – А еще помните, как Моисей бросил посох и тот обернулся змеей?

Она сняла соломенную шляпу и добралась наконец до черной, вьющейся, как змейка, прядки. Невидимое море согласно вздохнуло и шлепнуло волной по песчаному пляжу, аплодируя.

– Со змеей связан образ дьявола, – преподавательски веско бросил Максим.

Рыжий обнял жену за плечи, разжал ее пальцы, освободил перекрученную прядку волос:

– Кем связан?

Ирина опустила руки на колени, держать их так оказалось тяжело.

– Уроборос! – чуть не взвизгнула Даша, вспомнив образ и страшась, что ее опередят с этой идеей. – Вот откуда идет, что змея – символ мудрости!

– Не сторож я змее брата своего, – признал Рыжий, Даша хихикнула:

– Не груби! У каждого должна быть своя змея!

– Смысл не в жале змеи, – вступил Сергей, – не в языке как речевом аппарате, а в том, что человек должен быть пересоздан, чтобы стать пророком. Пересоздан! Помните: моих зениц коснулся он, моих ушей коснулся он, грудь рассек мечом – все органы восприятия действительности заменены.

– Особенно сердце! – фыркнул Гарри, и Даша, сообразив, фыркнула на полсекунды позже, можно считать, что одновременно.

– Ну и что? – Сергей потер лицо ладонями, словно хотел отмыться от занятного, но бесполезного обсуждения. – Чем наши ассоциации и обрывки информации из Википедии помогут Лизе? Она перестанет бояться? Согласится, что ее предчувствия ложны? Что это у нее от усталости, недосыпания или магнитные бури шалят?

– И вырвал грешный мой язык, – повторила Лиза то, с чего начала. – Значит, без языка герой стихотворения становится ангелом. Или дьяволом. Или пророком ангела или дьявола. Вспомним матчасть, «реакционные» идеи: число философов-то у нас достаточное на площадь одной питерской кухни. Язык – это источник откровения. Так? Так, если мы договоримся, что язык – прямая связь между Богом (дьяволом) и человеком. А серафим у Пушкина лишает пророка (еще не Пророка с большой буквы) этой иллюзии, вырвав язык.

Они сидели по своим норкам, в разных странах, но опять были вместе. С увлечением спорили, попутно разглядывая интерьер за спиной собеседника, чтобы понять, как тот живет, счастлив ли, доволен ли жизнью. Они беспокоились друг о друге, пусть не всегда спрашивали напрямую. Уже не были стайкой прозрачных уклеек с просвечивающей основой позвоночника, уже не мыслили совокупно, но любовь и привязанность сохраняли. Пусть мир менялся, пусть лихорадило земное пространство: в их сообществе связь была надежна. И вдобавок обеспечена, гарантирована, подтверждена изобретением Рыжего.

– Лиза, – неожиданно мягко и терпеливо переспросил Максим Петрович, осознав эту связь из своей далекой английской экзотической оранжереи, – еще раз: чем напугали тебя дурак гипнотизер и его загадочный безмолвный брат? К чему наши дебаты о пророке? Твои подозрения немножко надуманны, нет?

Откинулся в кресле, и тень папоротников скрыла его лицо. Рыжий, обнимая жену, напротив, наклонился вперед, продолжая свое объятие на всех участников. Сергей неловко опрокинул органайзер на столе, и все удивились, что кто-то еще пользуется органайзером дома. Гарик попытался вскочить с дивана, но Даша удержала его за ремень.

– Мы избавим тебя от Катиного общества, – заторопился Гарри, освобождаясь от Дашиной хватки. – Я избавлю! – И юная его жена судорожно уцепилась пальцами за спинку дивана, словно ветер недавно родившейся зоркой ревности мог унести ее прочь от мужа, от их нового дома в Москве, от их счастья.

Лиза вернулась к столу, машинально поправила именные чашки: каждая против пустого стула, но каждая с чаем…

– Вы и вправду не угадываете связи с пророком? А я ведь старалась! Показывала, что язык – это иллюзия связи с Богом. Потому мы и получили дар языков как испытание. Глухонемой просит инициации… Нет, не в этом дело. Что-то странное в реакции Катерины. Может, этот Глеб – дьявол? И еще: он из Макдании, он родился и жил рядом с горой Башлангыч…

– Лиза, ты устала, – решительно сказал Максим Петрович, выдвинул кресло из тени оранжерейных растений, опрокинул горшок с неведомым цветком. – Нет никакого дьявола! Взрослая ведь девочка!

Лиза промолчала. Она собрала чашки со стола в своей дизайнерской кухне, вылила чай из заварочного чайника в раковину, сделанную по индивидуальному заказу, аккуратно загрузила чашки в посудомойку. Но Даша – почему-то Даша – возразила, оставив ревнивую бледность и пламенея скулами:

– Мы же признаем, что сакральные вещи принадлежат Богу. Значит, мы признаем, что Бог есть. Логика-то должна быть! Теза – антитеза, свет – тень, добро – зло. Нет разве? И о географии не забывайте! Немой родился рядом с Башлангычем, это что-то да значит.

Даша искала рукой мужа, а Гарик отодвинулся на другой конец дивана, не специально, в волнении ему требовалось движение, хотя бы и по горизонтали.

– Так! – веско произнес Рыжий, и это прозвучало как команда. – Так! Завтра летишь к нам с Иркой в Испанию.

– Ох, Рыжий, боюсь, семейная жизнь превращает тебя в зануду, как только Ирка терпит! Ты это уже дважды предлагал, и не так давно, забыл, что ли? – Лиза держалась. – И если забыл, напомню, раз уж мы всё дублируем: у меня здесь бизнес.

– Ничего, оставишь управляющего, будешь руководить удаленно. В семь утра за тобой заедет машина. Собери вещи… хотя какие вещи, чего нет – купишь. – Рыжий задумался, продолжая обнимать жену, наклонился влево, вправо – будто ртуть перелилась. – Да что там, прямо сейчас машина заедет, помогут собраться, администратор мой у тебя переночует. А утречком прилетишь с дочкой, и сразу после завтрака вы с Иркой на море, волны слушать, а я, несчастный, деньги зарабатывать.

Ирина тихонько выбирала прядь волос, заправленную за ухо, пользуясь тем, что Рыжий отвлекся. Они все увидели, как налетевший ветер подхватил Иркину соломенную шляпу с подлокотника шезлонга и повлек ее за кадр. Море радостно и шумно всхрапнуло, примеряя обновку.

Лиза, ожидаемо и уже сердясь, отказалась от дежурного предложения Рыжего.

Полиглоты прощались с дурным предчувствием, нелогичным и устойчивым. Лизина дочка вышла из спальни, заглянула в глазок камеры: проводить гостей; стояла, маленькая, в зеленой, под цвет общему тону кухни, пижамке с Микки-Маусами, смотрела без улыбки, руки по швам, как солдатик.

Максим встрепенулся напоследок:

– Лиза, у меня жена не ангел, сама видела, но может, к нам в Англию? Я найду тебе квартиру или коттедж буквально за пару дней, а пока у нас перекантуешься.

Гарик обиделся:

– Мы тоже… У нас лучше…

И Даша согласно подтвердила, что в Москве будет спокойнее. Всем ведь известно, что в Питере хуже, чем в какой-нибудь провинции, в Питере такое засилье чиновников – беда и кошмар, что если не в Москву, то лучше в самую глухую дыру. Это если Лизе покажется, что их с Гариком квартира недостаточно удобна. Даша то бледнела, то краснела, но не лицемерила, приглашая, и жадно смотрела на Лизину дочь. Лиза взяла дочь за руку, демонстративно помахала ее ладошкой перед камерой: пока-пока. Девочка смотрела на Лизу снисходительно и не сопротивлялась.

Сергей не отключался, оставался в чате. Посетовал, что его не пригласили к Лизе «физически»: ехать-то недалеко, в одном городе живут. Дождался, пока Лиза выключит посудомойку, оставаясь на кухне помогать виртуально. Вода уже не шумела в микрофон, не закручивалась-кручинилась, рассекаемая воронкой.

– Рыжий узнает, что там такое с загадочным Глебом, с твоим якобы пророком, проскочившим на передачу мимо продюсеров. У Рыжего проросли возможности без ограничений. Но поверь, все это не стоит переживаний. – Сергей говорил и одновременно показывал девочке карточный фокус в мониторе. Значит, заранее приготовил колоду для пасьянсов, рассчитывал, что воспользуется ею. Лизина дочка терпеливо, с едва уловимой ноткой высокомерия тыкала пальчиком в экран, загадывая карту, но смеялась и не уходила.

– Дурачок, – ответила Лиза, – мимо продюсеров «Дверей настежь» ничто не проскочит, даже неродившаяся идея. Самое большое и волшебное чудо – оказаться с продюсерами в доле. Но это чудо и в жизни не встречается.

И была ночь. А на следующий день Рыжий написал в общем чате:

«Действительно есть такой Глеб, действительно из Макдании. Он относительно новый участник скандально-популярной передачи, брат бывшего участника шоу Владимира. Легко проверите, если посмотрите передачу. Судя по комментариям на сайте самого шоу и слухам в соцсетях, Глеб – гипнотизер и телепат с незаурядными способностями. На самом деле (об источнике информации умолчу) он не глухонемой: прекрасно слышит, что тщательно скрывает, но говорить не может, факт. Его взяли на шоу, потому что у продюсера случился припадок толерантности, не иначе. Недавно Глеб прошел инициацию через стародавнюю Лизину подругу, принявшую посвящение непосредственно от сакрального предмета, от Стержня. Друзья, ерунда это все, не надо бояться!»

Последнее предложение, совсем не в стиле Рыжего, да и все написанное с повторами и разжевыванием убедили полиглотов, что Лиза боялась не напрасно…