Текст книги "Счастье среднего возраста"

А тут! И кролики, и лошадки, и «клубнику едим», да еще Лукишна – сразу и пироги печет! И не держатся ни за кого!

Сашка быстренько справилась с навернувшимися слезами облегчения, чтобы не напугать маленьких!

– Ну пошли. Покажите мне, как вы тут! – Она поднялась с колен и взяла их за ладошки.

На летней кухне вовсю топилась печь, пожилая женщина раскатывала на столе тесто, завидев их процессию, широко улыбнулась, разгоняя по лицу симпатичные морщины доброго человека.

– Проснулись! Вы Сашенька, Коля рассказал о своих гостях. Как спалось?

– Как в сказке! – радостно призналась Сашка.

Дети не жались пугливо к ней, как обычно при появлении любого человека, а подбежали к столу, быстро и сноровисто забрались на лавку.

– Ну, что, пострелята, – спросила, улыбаясь, женщина, – будете со мной пирожки лепить или пойдете клубнику щипать?

– Лепить!

– Щипать!

И все это радостно, никакого испуга! Спасибо тебе, Господи!

– Ах вы мои ангелочки! – засмеялась старушка.

Вытерла руки о фартук, прижала детей к себе и расцеловала в макушки.

Сашка была потрясена до немоты, с места двинуться не могла! У нее внутри все замерло – только бы не спугнуть! Старушка кинула на нее быстрый острый взгляд.

– Идите, ягодки поешьте, – сказала детям.

Они скатились с лавки и побежали в огород.

– Да в ведерке полощите, что Коля дал! – вслед им напомнила женщина и, повернувшись к Сашке, представилась: – Я Серафима Лукинична, все просто Лукиничной зовут, а мужа моего – Ильичом. Я тут пироги затеяла, надо пострелят подкормить, худые больно, да и вас побаловать!

– А где Ирина? – спросила Санька.

– Ирочка-то? Так они с Колей на речку пошли, купаться.

– Что-о?! – оторопела Сашка.

Она, не глядя, села на лавку, уставившись потрясенным взглядом на Лукиничну.

Этого не может быть! Этого просто не может быть!

– А чего такого-то? – подивилась Лукинична, вприщур глянув на Сашку. – Вода хорошая, теплая. Чего не поплавать-то?

Сашка прижала обе ладони к губам, борясь со слезами радости, рвущимися фонтаном наружу.

– Ты чегой-то, плохое что подумала? – насторожилась Лукинична.

Сашка энергично замотала головой, не в силах ничего сказать. Вот не могла, и все – либо говорить, либо со слезами бороться!

Справилась. Перевела дыхание.

– Ира боится незнакомых людей, – непонятно объяснила она.

– Какие ж мы незнакомые! Мы свойские! – подивилась старушка.

– Да! – рассмеялась сквозь предательски выкатившиеся-таки слезы Сашка. – Это точно!

– Ты чего ревешь-то? – допытывалась неугомонная бабулька.

– От счастья!

– От счастья – это правильно. А с Ириной-то что? Болеет? Чего людей сторонится?

– Болеет. Ее сильно избили. Очень сильно. И напугали. Она боится всего. И дети у нас… тоже всего боятся, людей боятся.

– Ты не переживай, Шуронька! – Лукинична присела рядом с ней на лавку, обняла за плечи теплой, натруженной рукой и прижала к своему боку. – Мы их откормим, отогреем. Вишь, вон с Коленькой-то на речку пошла-а! И детки щебечут – не боятся! Это сразу-то! Вчерась в ночь приехал, мы с Ильичом слыхали. А утречком-то шумнул меня – иди, говорит, Лукинична, познакомься с новыми жильцами. Я и прибегла. А уж они, малые-то, поначалу испужались, за Шарика спрятались, так я их вытащила, расцеловала. Отошли! Вон как гоняют, зайчатки! Все сладится, ты не боись, Шурочка, мы за ними приглядим!

Сашка отлепилась от убаюкивающего теплого бока.

– Спасибо вам большое!

Лукинична погладила Сашку по-матерински нежно по голове большой шершавой ладонью с застарелыми, потемневшими трещинами от непростой тяжкой работы.

– Это тебе поклон до земли, что их сюда определила! Коля сказал: ты попросила. Что бог даст – то жизнь покажет, глядишь, и Коленька при них отогреется! – и спохватилась, поднимаясь. – Чой-то я тут, старая, разболталась! Пироги-то! Кавалер твой где?

– Здесь, – отозвался Иван.

Он стоял, облокотившись на угол дома, и слышал весь их разговор, и мрачнел.

«Да, Александра Владимировна, непростая ты барышня! Свалилась же мне на голову! И что теперь с тобой делать? Что дальше делать-то?!»

Дня через два все разрешится и закончится – уж как разрешится, бог знает, – как получится, так и разрешится! Но все встанет на свои, положенные, места.

И что дальше?

Или нет ничего дальше – каждый вернется в свою жизнь? Он очень надеялся, почти был убежден, что бы она там ни скрывала – если что-то скрывает вообще, уверяет же, что ничего не знает, – но, что бы это ни было, даже то, о чем он подозревает в своих версиях, это не участие в криминале!

Дай-то бог!

– Пошли на речку, Сань, – предложил он.

– Давай! – преувеличенно бодро согласилась она.

– Ванюш, ты чего синий-то? Дрался, что ли? – спросила Лукинична.

Иван разулыбался, сграбастал старушку в объятия и расцеловал в обе щеки.

– Отстаивал честь дамы!

– Дело хорошее! – рассмеялась звонко Лукинична.

– Александра Владимировна!

От калитки к Саше быстро, почти бегом спешила Ирина, радостная, в легком летнем сарафанчике, с полотенцем на плече. Сзади, на пару шагов за ней, шел Коля.

– Иринка! – улыбнулась Сашка и поторопилась навстречу.

Ира остановилась, словно на стену налетела, в глазах темной волной полыхнул ужас, полотенце упало с плеча, она сцепила ладони в замок.

Да что такое? В чем дело?

Сашка испугалась больше ее.

«Ах ты ж черт! – дошло до Саши. – Синяки! У меня все лицо в синяках. И губы разбиты! Вот в чем дело!»

– Ир, не пугайся! – подошла, обняла подругу. – Мы с моим знакомым попали в аварию.

– Все живы, здоровы, побились немного, синяки заработали! – подошел к ним Иван. – Я тот самый хороший знакомый.

Сделав акцент на «хороший» специально для Сашки.

– Меня зовут Иван.

– Вы что, свою машину разбили, Александра Владимировна?

Сашка всмотрелась: отошла, исчез ужас из глаз и оцепенение.

– Нет, не мою. Его! – она ткнула указующим перстом в сторону Ивана.

– А ваша машина где?

А что, у нее есть машина? Где ее машина? Где-то на стоянке в Чертаново, вот где ее машина.

«Совсем я с разума съехала с этими гонками, преследованиями!» – посетовала про себя Санька.

В электричке, сев к окну, Сашка замолчала надолго, прислонила голову к стеклу и, тихо улыбаясь, все вспоминала сегодняшний день. Они наплавались в речке до мурашек и синих губ, а когда вернулись, то всем гуртом накрывали на стол, даже дети помогали – выполняли «важные» поручения Коли: то лук с грядки повыдергивали и притащили к столу вместе с комьями земли, то тарелки из дома несли. За старания были расхвалены и очень собой гордились.

Долго сидели за столом, за пирогами и щами из свежей капусты, хохотали, слушая байки Ильича – сухонького маленького старичка, сморщенного, как старый гриб, с удивительно острым взглядом мудрых глаз.

Потом они с Иваном засобирались возвращаться. Сашка отвела Ирину в сторону и все допытывалась, не испугается она здесь остаться.

– Нет, Александра Владимировна, не переживайте, мне здесь нравится, и Николая я не боюсь, мне с ним как-то совсем спокойно. И детям хорошо здесь. Только как же работа? Как вы без секретаря будете?

– Не волнуйся, я придумаю что-нибудь, главное, чтобы вам хорошо было, чтоб вы с детьми сил набрались. Если что, звони! – наставляла Сашка. – Я сразу приеду и заберу вас!

Лукинична сложила им целую сумку продуктов с собой: пирожки, овощи, ягоды с огорода – и все расстраивалась, что не погостили подольше. Провожали их с детскими слезами, напутствиями и долго махали вслед. Сашка развернулась на заднем сиденье и смотрела, как удаляются Лукинична с Ильичом, державшие на руках по малышу, и Ирина, все махавшая и махавшая рукой. И Саше стало так тоскливо!

Ирина и дети ворвались в Сашкину жизнь неожиданно, страшно и стали единственно родными и любимыми людьми. Семьей.

Ее, Сашиной, семьей, которой у нее никогда не было. Только папа.

Коля отвез их на станцию. Сашка задумалась надолго, так и промолчала всю дорогу, погрузившись в невеселые размышления.

– Ты что загрустила, Саш? – прервал течение ее мыслей Иван.

– А ты считаешь, у меня есть повод для веселья? – недружелюбно огрызнулась потревоженная Сашка.

– А то как же! У Ирины твоей с детьми все хорошо, ты правильно придумала их к Коле привезти.

– Зато у меня непонятки всякие с криминальными элементами происходят!

– Это временные трудности! – деловито заявил он.

Сашка вспыхнула в момент, подобралась вся, завелась так, что Иван усмехнулся, увидев такую перемену, ожидая, что последует.

И последовало!

– И насколько я понимаю, данные трудности не только мои! Знаешь, Гуров, что я думаю? Скорее всего, ты из каких-то органов, может, из службы безопасности какого-нибудь непростого дядечки. Каким-то образом человек или группа людей, попавших в круг ваших интересов, пересеклись со мной. И их заинтересованность в моей персоне стала для вас возможностью водить данных товарищей, используя меня в качестве приманки. Как обычно, в любых важных делах оперативным мальчикам не хватает оперативного времени. Я уверена, что ты знаешь весь расклад и видишь всю ситуацию, а не как я – упершаяся только в вопросы и недоумения! Вы бегаете за человеком, он гоняется за мной, а ты, таская меня черт-те где, ведешь братков на веревочке, давая коллегам время что-то выяснить. Мы же на станции две электрички пропустили не просто так, а чтобы нас заметили и уяснили, что мы возвращаемся в Москву! И что дальше, Гуров? Сколько еще времени ты будешь таскать меня туда-сюда?

– День, может, два, – спокойно отозвался он.

– Значит, я права!

Он кивнул, не уточняя, в чем именно из высказанных предположений она права.

– Тогда давай, Гуров, открой душу, поделись информацией, объясни мне, что происходит, в конце концов!

– Рано пока, Саш, еще ничего не происходит. Я расскажу, потом, когда все прояснится, обещаю!

– Значит, не расскажешь, что за дела такие вокруг!

– Сань, я тебе встречное предложение несколько раз делал – расскажи! Может, ты созрела? А?

– Да нечего мне рассказывать! – вспыхнула Сашка стогом сена от прямого попадания молнии.

Так зашипела, что обернулись редкие в это время дня пассажиры в вагоне.

– Ой, да не втирай, Александра Владимировна! – остудил ее возмущение Иван, заводясь ответно и сам. – Ты уже продемонстрировала, что у тебя мозги на уровне международного интеллекта работают, не скрипя! Значит, уже надумала, кому и что от тебя могло понадобиться, и масштабы заинтересованности оценила – уж всяко не твоя недвижимость и фирма! Изначально поняла, что это по-другому делается! И поняла, что им нужна ты, лично, в целости и сохранности. При всей твоей красоте небывалой, уж извини, не для личного мужского пользования! Да все ты это давно прощелкала! И я сто пудов уверен, что вычислила, может, не кому конкретно, но для чего ты нужна! И нечего на меня ножкой топать, пылая праведным гневом, начни с себя! «Доктор, исцели себя сам!» Давай, поведай, что надумала!

– Убегу я от тебя, Гуров, – пообещала Сашка, вздохнув, – от тебя и от них, устала я от вас ото всех!

– Куда? – возмутился ее упрямством Иван. – В Замбези? В Папуа – Новую Гвинею?

– «Злые вы, уйду я от вас!» – процитировала Сашка классиков.

Но от предложения очистить совесть правдивым рассказом отказалась. Иван оценил плавность ухода от прямых вопросов.

«Что-то ты, Господи, напутал! Не стоит бабам такое умище раздавать – одна маета от этого!» – усмехнулся он.

Ну что? Вернулись назад, в то, с чего начали общение и запоминающееся знакомство. В который раз! Что-то они, как плохие танцоры, все от печки да от печки, которым нечто известное мешает.

Ну, лады!

Они смотрели друг на друга, и от скрещенных взглядов летели искры, как от шпаг.

Ох как он завелся!! Обвиняет она его, видишь ли, требует ответов, а свои догадки держит при себе, а ведь это не за ним братки гоняются! Он разозлился в который раз…

И хотел ее ужасно! Сатанел от воспоминания, как брал ее, как она отвечала, рвалась навстречу – так отвечала, что отключилась на время!

У него в кармане запел сотовый телефон.

Одним быстрым движением он метнулся к ней, ухватил ладонью за подбородок и поцеловал. Сашка замерла от неожиданности и ответила. Они целовались под звуки поющего настойчиво телефона, Иван отстранился, прервавшись, достал телефон.

– Да!

– Ну что, Иван, кое-что проясняется, – порадовало в трубку начальство, – с год назад он какое-то время частенько встречался с неким Митрохиным, что у них были за дела, пока неизвестно. Потом Митрохин исчез месяцев на семь, недавно вновь образовался в столице, и что интересно: теперь они усиленно делают вид, что незнакомы.

Иван слушал, поглядывая на притихшую Сашку.

– За что люблю тебя, Ванечка, так это за умище твой! Прав ты был в своих размышлениях! Этот Митрохин учился на одном курсе с Романовой, и даже кандидат наук и научный руководитель у них был один. Ты что молчишь, девушка рядом?

– Да, – скупо ответил он.

– А, ну, слушай дальше. Митрохина вчера нашли задушенным в собственном автомобиле возле дома.

Иван посмотрел еще раз на Сашку, встал и вышел в тамбур.

– Ну вот, уже что-то, – порадовался он.

– Сбежал, что ли, от барышни?

– Да. Этот Митрохин – фигура заметная? Они в одних кругах вращались?

– Нет. Так, мелкая сошка. Из института его за что-то турнули, подвизался то там, то тут, ничего особенного.

– Тогда что их связывало, какие интересы?

– Есть одна зацепка, в принципе подтверждающая твои предположения. Ребята выяснили, что Митрохин неоднократно пытался прорваться на несколько встреч с серьезными людьми. И вроде что-то предлагал, связанное с его бывшей научной работой. Смекаешь?

– Смекаю, – расстроился Иван.

Устал как-то сразу. Потер лицо ладонью, скидывая навалившуюся усталость.

– Пора, Иван, с твоей барышней побеседовать, – приказным, но пока еще дружеским тоном обратился начальник.

– А они со мной разговаривать не изволят! – пожаловался Гуров.

– О как! Обидел чем?

– Вопросами непростыми.

– Поспешил, значит.

– Выходит, так, – согласился Иван, – рано с ней беседовать, Лев Петрович. Что мы имеем, одни домыслы и предположения.

– Ну вот пусть их и развеет, домыслы-то.

– Ну а если она не в теме вообще?

– Была бы не в теме, никто бы за ней не гонялся! – сменив добродушие на начальственность, громыхнул Бур.

– Тоже верно. Но я предпочел бы очную ставку, так сказать, заинтересованных лиц. Чтобы он ей сам объяснил, что от нее хочет, а я бы поприсутствовал, где-нибудь за кусточками, в сторонке. Послушал.

– А если тебе по башке дадут или пристрелят, а ее увезут в неизвестном направлении?! А? Ты что там, заигрался, не понимаешь, о чем речь идет?!

Иван поморщился – понимает, конечно!

– Лев Петрович, подождем, а? Вы мне три дня дали, повожу их еще. У Макса что-то есть?

– Ты не зарывайся, Иван! Дал я тебе два дня. Один уже прошел.

– Ну день, хоть что-то!

Начальство помолчало – и приструнить не в меру распоясавшегося Ивана не мешало бы, но и дело надо сделать!

– Максим кое-что нащупал. Обещал результаты ближе к утру. Сам позвонит тебе, доложит.

– Ну во-от, тем более! – расслабился немного Иван.

– В девять утра чтобы был с Романовой у меня в кабинете!

– Охо-хо! – отвечал Иван.

– Все! – шумнуло начальство, все же хохотнув напоследок.

Нельзя больше оставаться в Москве!

Никак нельзя! Уходить!

Уходить надо было еще пять дней назад, а сейчас пятки горят!

В любой момент его могут просчитать. Игорь ой какой не дурак! Что-то он занервничал последнее время, разговаривает сквозь зубы, встречи с ним отменяет, и не только с ним. Почему занервничал, непонятно! Скрытный он, всегда таким был, сколько раз вызовет к себе и огорошит новым решением. И все сам, ни с кем не советуясь, надумает, просчитает и только перед фактом ставит. Нет, все идеи грамотные, эффективные, на них сколько заработали! Но всегда сам, в одиночку! Конечно, поводов у него нервничать предостаточно, а если он заподозрил что?!

Хоть на секунду!!

Тогда все! Все, мать его так!! У Игоря мертвая хватка, если что заподозрит…

Ему нужна эта девка!! Срочно!

Может, смыться, а ее потом доставят?

Нет. Нет, куда ж без нее! И надо самому – объяснить ей все, напугать!

Самому.

Что за мужик это с ней? Квартиру его они нашли, данные вычислили – ведущий менеджер в крутой компании. Не привлекался, ничем особенным не выделялся.

Как же он уложил троих и смылся с сучкой?

Может, служил в войсках каких непростых? Не в этом дело! Дело в нерасторопности нанятых братков!

Он даже застонал от бессилия, сцепив зубы.

Козлы вонючие!

Столько раз упускали эту парочку, теперь доложили, что возвращаются в Москву! Если они не возьмут их на вокзале!!!

Где ее искать потом, это в Москве-то?!

Ничего, ничего!

Про Романову все известно, правда, куда-то пропала ее подруга с детьми. Ну найдем, если понадобится, никуда не денется. Надо бы глубже покопать – друзья-приятели, где может отсидеться.

Куда они могут отправиться? В свои квартиры вряд ли. К родителям? К друзьям? В гостиницу – ну это был бы подарок! Если в гостиницу, он через час будет знать в какую. А там все проще. А если к друзьям побегут, тут сложнее. Но все равно Юрик их к утру вычислит и найдет.

Ждать. Ждать и не паниковать!

Он это умеет – годы все планировал, осуществлял.

На последнем этапе всегда нервы сдают!

Квартира, куда Сашку привез Иван, была симпатичной, точнее, обязательно стала бы таковой после того, как в ней закончат ремонт, находящийся сейчас в начальной стадии.

В старинном доме, в центре Москвы, на первом этаже, располагалось сие пристанище, очень похожее на бывшую коммуналку, до этой ипостаси и революции бывшую, как водится, чьим-то барским домом с длинным коридором, заканчивающимся местами общего пользования. Слева по коридору располагались три комнаты, справа две и кухня. Кухня, одна из комнат и санузел были уже отремонтированы, остальное помещение находилось в ободранном и подготовленном к штукатурке состоянии. Пространство квартиры радовало кубическими метражами – широкий коридор, высокие потолки, большие комнаты и огромная квадратная кухня.

– Твое добро? – поинтересовалась Саша, осмотрев предоставленное жилье.

– Не совсем, – туманно ответил Гуров.

– Конспиративная квартирка, друга какого-нибудь не менее конспиративного, – усмехнулась она.

– Да ладно, Романова, – предложил перемирие Иван, – давай лучше чай попьем с пирожками Лукиничны.

– Ну, давай, друг-нелегал, попьем, – приняла оливковую ветвь мира Сашка.

Они в четыре руки стали распаковывать пакеты со снедью, любовно собранные щедрой Лукиничной, заваривать чай, накрывать на стол. И Санька не удержалась, спросила:

– У тебя дети есть, Гуров?

– О как! Нападение? – отреагировал он, усмехнувшись.

– Надо же о чем-то говорить! – оборонялась Сашка.

– Обходя то, о чем говорить не хотим? – напомнил Гуров.

Взаимные язвительные уколы становились даже привычными: в тонусе, в тонусе, чтобы не расслабляться!

Ему нравилось.

– Да. Так что насчет детей? – повторила вопрос Саша.

– Может, и есть, но меня по данному факту не информировали, претензий и требований не предъявляли.

– Эх, сладка мирская холостяцкая жизнь, да, Ванечка? – усмехнулась Сашка.

– Сладка-а! – изобразив данную сладость, согласился Иван. – Так же, как и у тебя, Санечка!

Выпад в ответ. И еще один, на ее приподнятые брови с недоуменно-вопрошающим выражением лица.

– А что, у тебя есть муж, дети, любовник, любимый? Или это только мужиков принято порицать за холостяцкую вольницу?

– Да. Ты прав, – признала она, – это я как-то…

– Романова! – с преувеличенным потрясением на лице воскликнул он. – Ты только что призналась, что не права!

– Ну, не надо так уж явно радоваться!

– Да ты что! Это великое событие! – не унимался Иван. – Эх, жаль выпить нечего, такие события требуют отмечания! Александра Владимировна Романова признала, что была не права! Нонсенс! Парадокс! Всеобщее ликование! У тебя все готово? Давай, давай, сядем скорее, чокнемся хоть чаем и пирожками!

– Самолюбование и самодовольство сгубило многих мужчин, Гуров! – защищалась Сашка.

– Да что ты, свет Владимировна! Ты все это уколошматила и уконтропупила в начале нашего знакомства! – балагурил от души Иван.

Они накрыли стол, сели друг напротив друга, Иван поднял чашку с чаем.

– Выпьем за редко встречающееся в природе у женщин умение признать свои ошибки, – провозгласил он тост.

Ну конечно, она добавила уточнений! А что, могло быть иначе?

– И отсутствующее у большинства мужчин!

Ну девка – никакого удержу!

Чокнулись чашками, отхлебнули горячего чаю, откусили от пирожков. Сашка поспешила реабилитироваться, конечно, нападая!

– Зря ты, Иван Федорович, свое инкогнито открыл. Ой, зря! – с аппетитом уплетая откушенный кусок и театрально разглядывая пирожок в руке, сказала она.

– Это какое? – подал ожидаемую реплику Иван.

– Ну что ты прынц! Прынцы, они, Гуров, завсегда на спасенных барышнях женятся. Как правило, прынцессах, но бывают и исключения. Но женятся завсегда! Придется тебе, Ванечка, на мне жениться, хоть я и не прынцесса!

Порассматривав пирожок, откусила от него еще кусок и, вздохнув, в духе русских народных сказок процитировала:

– «Не прынцесса – королевна!»

Иван подхватил игру, получая непередаваемый кайф от дурашливости разыгрываемого представления, ее едких реплик, мгновенных выпадов.

Хо-ро-шо! Вот честное слово!

– А я не из тех прынцев. Другой.

– Это какой такой другой? Прынц-Шатун, что ли? – полюбопытствовала Санька, не выпадая из образа.

– А вот такой! Который всех спасает, ничего в благодарность не ждет и идет дальше спасать! Гордый, благородный и независимый, – склонив головушку набок, дурачился Иван.

Сашка кивнула – поняла.

– Многостаночник, значица. Альтруист. Герой! Быва-а-ает! Прынцессы от большой поруганной любви с башен сигают, папаши ихние, короли, вдогонку посылают, чтобы возвернуть в лоно семьи слинявшего по-тихому героя и королевства всучить половину. А ты, такой гордый, красивый, прынцесску успокоил, приголубив, папаше ейному спокойствие на границах пообещал, а сам утречком шасть в оконце и был таков! Других спасать отправился!

– Где-то так. Принцесс, знаешь, много, а я один. Других-то что обижать! А ты у нас, значица, – подражая ей, вернул он выпад, – та принцесска, что претендентам по три забубенных загадки задавала, а не ответил – в пропасть?

– А как ты думал, Ванечка? С умными девочками всегда непросто, это тебе не Фросек, гороховских дочек, спасать!

– Это же цветник! – поделился радостью Иван. – С ними веселее, проще и спокойнее!

– Терпи, Ванечка, терпи! – посочувствовала Сашка. – Недолго осталось. А пока для разнообразия жизненных наблюдений пообщаешься со мной, а барышень с интеллектом на уровне яйца всмятку на потом прибереги, для отдохновения души и всего прочего!

Он расхохотался во все горло, даже голову откинул и слезу смахнул.

– Сашка! Ты злыдня!

– Есть немного, – покаялась она.

– Слушай, а почему у тебя мужа нет или бойфренда?

Так развеселился, что спросил с ходу, не прощелкав ситуацию.

И все! Закончилось на этом балагурство – она захлопнулась потревоженной раковиной на морском дне. Хлоп!

«Болван! – обругал он себя. – Ты, Гуров, когда она рядом, себя не контролируешь! Это опасно и непрофессионально!»

– Саш, я по-доброму спросил, по-дружески.

Она немного оттаяла. Чуть-чуть, настолько, чтобы ответить вопросом на вопрос:

– Гуров, а если бы я тебя спросила: почему у тебя нет жены, детей? Ты бы мне ответил? По чесноку?

– Для дамочки с университетским образованием и званием доктора наук ты слишком много употребляешь простонародных оборотов и подросткового сленга.

– Я еще материться умею так, что тебе и не снилось, – с выкрутасами и сложными построениями. Но вообще-то ты прав. Это все мои студенты. Я преподавала в институте. Много. Зарабатывала. И надо было разговаривать с ними как-то так, чтобы понимать друг друга. Вот и научилась, и пользуюсь. Мне нравится. Но ты ушел от моего вопроса.

– Как и ты от моего. Все никак не привыкну, что ты умеешь уходить от прямых вопросов так же вдохновенно, как и я сам.

– И? – настаивала на ответе Саня.

Как так получилось, что рассказать ей о себе оказалось естественным, не вызвало желания уйти от темы, перевести беседу в другое русло или на ее откровения. Неожиданно для самого себя Иван ответил – искренне, «по чесноку!», как она изволила выразиться.

– Не знаю, Саш, так сложилось. Дважды я был серьезно влюблен, о свадьбе думал, предложение делал и о детях призадумывался с удовольствием.

– Только не говори, что тебе отказали!

– Нет, не отказали. Согласились. Что в первый раз – ну это я совсем зеленый был, двадцать один годок, что во второй, постарше, поумнее, как мне казалось, – в двадцать восемь.

Александра слушала, примолкнув, спрятав все свои шипы, противостояние, забыв про чай и… засмотревшись на него.

– В первой попытке дошло почти до загса, три дня оставалось до судьбоносного события. Я приехал к ней домой неожиданно, что-то там надо было привезти от моих родителей к ее, сейчас и не помню что. И имел удовольствие лицезреть свою невесту в постели с другом ее детства. Она объясняла, что это не имеет значения, что любит только меня, а так они прощались навеки. И что удивительно: я понял все, о чем она говорила, и поверил, что она искренне верит в свои слова. Честно! Но для меня это уже не имело значения. Переживал, а как же! Так попрать мужскую гордость и самость! А спустя годы, осознав все, был так ей благодарен! Встретил ее лет через десять, глубоко замужнюю за тем самым другом детства, мать двоих детей, осатаневшую от тяжелой жизни. И припух от понимания и радости – как же меня пронесло-то! Совершенно чужой человек, неинтересный мне, и не в том дело, что уставшая, вся в проблемах, – просто чужая!

– Ангел твой личный, наверное, подсуетился, – предположила Саша, – случайностей в жизни не бывает.

– Может, и он, дай бог ему здоровья! Или у них со здоровьем и так все в порядке?

– Не знаю, Гуров, наверное. А другая женитьба?

– О! Это история куда менее прозаическая, сплошные страсти! Я, уже хорошо и с удовольствием попасшийся на вседозволенности свободного мужского поиска и, как мне казалось, все понявший про жизнь и женщин, но еще не утративший иллюзий и тайных мечтаний о семейном счастье и той единственной вьюноша, со всего разлету столкнулся с необыкновенной женщиной! Она была старше меня на пять лет, много чего видевшая, пережившая, с ребенком и очень, очень загадочная! Коктейль Молотова для мужика. Страсти кипели – разбегайся! Я с ума сходил, ночи проводил под ее балконом, дружил с ее пятилетним пацаном, наизнанку выворачивался и жизни без нее не представлял!

– Беда-а-а! – сочувственно протянула Сашка.

Иван посмотрел на нее, словно только что увидел, – вот как затянули воспоминания, встал, добавил себе кипятка в чашку с остывшим чаем, закурил.

Вечер откровения друзей! Чего его растащило? И ведь хочется рассказать!

Он вернулся, сел на прежнее место за столом.

– Она сдалась под напором моего юношеского пыла. И любила меня, насколько умела, настолько и любила. Я сделал предложение с исполнением всех сентиментальных традиций – цветы, шампанское, романтический ужин при свечах, кольцо!

– Неужто в коленопреклоненной позе? – подначила Сашка.

– Обошлось! – успокоил Иван. – Я получил вожделенное «да», засим последовало заявление в загс и назначение дня свадьбы. Восторг, долгосрочные планы! Ура, собственно!

– Гуров, только не говори, что ее ты тоже застукал в неурочный час!

– И с этим обошлось. Но на горизонте нарисовался давний любимый со встречным предложением. Был он меня старше, долго недоступен для нее и к тому же старая любовь. Я получил дежурное «извини», покаянное признание в так и не умершей любви к нему и прощальный горячий секс при расставании. Переживал, как водится, тяжело, пил несколько дней, и «все бабы суки!», как вывод на том этапе жизни.

– И встретил ее через десять лет… – помогла Сашка течь повествованию.

– Почти. В позапрошлом году на одной закрытой тусне наших веселых миллионеров и выше.

– О как! Муж пошел в гору?

– Да он и не слезал с нее!

– Олимп крепчал приростом денежного населения?

Он усмехнулся – умеет она сформулировать позаковыристей, и весьма точно.

– Романова, ты знаешь, что ты офигенная дамочка?

– Теперь знаю, спасибо, если это комплимент. И что, большая любовь расстроила тебя до всех мужских потрохов своей блестящей неприступностью и процветанием?

– Расстроила, но не этим. Зачем уж так банально, Александра Владимировна? Я увидел холеную, «отштукатуренную» во всех местах… и очень несчастную женщину. Непрекращающаяся, ежесекундная борьба за молодость и удержание мужа, с контролем, проверками, выталкиванием и уничтожением молодых соперниц – это, я тебе скажу, еще тот экстремальный вид спорта!

– И что? – не поняла Сашка сравнения.

– И все! Ни о чем другом говорить она не может и делать чего другого не может. «У верблюда два горба, потому что жизнь борьба!» Миллион всяческих пластических операций, утро начинается в пять бассейном и трехчасовым марафоном в спортзале, есть нельзя, пить нельзя, загорать нельзя, улыбаться нельзя, спать только в определенной позе. В курсе мировой политики, биржевых сводок, мужниных дел, последних плевков моды, сплетен и интриг наших богатеньких – быть обязательно! Потому что жизнь борьба! Потерпеть еще десяток лет, если повезет, то и меньше, когда «оно» остепенится, откобелится и, к всеобщему семейному благу, станет импотентом – тогда можно немного расслабиться!

– Тоска-а-а! – посочувствовала Сашка. – Ты что, еще ее любишь, расстраиваешься?

Гуров призывным жестом поднял чашку вверх, предлагая Сашке чокнуться. Она поддержала. Фарфоровые бока издали глухой стук при соприкосновении, они отпили.

– Фу, – скривилась Сашка, – холодный.

– Свежего? – предложил Иван.

– Давай, – согласилась она и поднялась.

– Сиди, я сам заварю, – опередил ее Иван.

– Так что там про любовь? – настаивала Саня.

– Романова, мужики на такие вопросы не отвечают! Бразильские сериалы – это к противоположному полу.

– Да ладно! Можно подумать! – возроптала Сашка. – Действительно, что ли, трагедия жизни – такая любовь?

– Нет, Саш. Какая любовь? Страсти на почве неприступности объекта, подогреваемые ее загадочностью, – это да! Знаешь, как это заводит мужиков неразумных, да и разумных тоже! Самое печальное, что не любовь. Ладно, проехали!

Он заварил чай, разлил по чашкам, поставил их на стол и сел напротив Сашки.

– Ну что? Исповедь героя закончена. Твоя очередь. Поведай, какая у тебя такая любовь случилась?

– Да не случилась. У меня все проще, без страданий обошлось. Я ведь всегда где-то в стороне от коллектива ходила. Изгой. Белая ворона. Но оказалось, что у меня папа непростой, а друзья его еще более непростые – профессора, академики. А я с ними по-свойски в коридорах университета: «дядя Саша, дядя Вова». И нашлось немало мальчиков, которые начали меня настойчиво обхаживать. А я такая овца была в то время, господи, боже мой! Влюбилась, наслушавшись дифирамбов о моей незаурядности, но папа быстренько все обозначил: «Мы так рады за вас, дети, у вас любовь, мы все сделаем. Поможем! Только, извините, мальчик, продвигать я вас не буду и, еще больше извините, прописывать тоже!» Тест такой. Эксперимент. И «большую любовь» одномоментно сдуло. От переживаний я тут же влюбилась в другого, и он папин тест также не прошел. А потом не до московско-прописочных изысканий юных ломоносовых стало. Кандидатская – света белого не видела, папина болезнь, преподавание, изыскания, работа над докторской. Нет, если честно, всегда кто-то терся рядом с предложениями руки и женитьбы, на крайний случай совместного проживания, по большей части за мой счет. Так получалось. Когда в бизнесе начала работать, случалась пара романов, но как-то… Один частный предприниматель, надо отдать должное, весьма успешный, мы оба только строить свои фирмы начинали…