Текст книги "Счастье среднего возраста"

Не дернулась даже!

– Обнаружил изменения в облике? – все так же холодно поинтересовалась она.

– Компанию можно составить?

– Легко! – немного подумав, согласилась она.

– Иду.

Он промаялся неделю!

Измучился весь и, как ему казалось, нашел приемлемый вариант. Часа в четыре ночи нашел, а к восьми убедил себя в его идеальной и единственно приемлемой правильности.

И полдня дозревал.

А потом нашел Сашку, выяснив у новой секретарши, где она. Подъехал, сразу увидел сидящую у окна, погруженную в изучение документов, и смотрел, и не решался выйти, и такое чувствовал…

– Привет!

Он наклонился, поцеловал в щечку и сунул маленький букетик цветов ей в руку.

– Симпатично, – оценила Санька.

Гуров заказал кофе подоспевшему официанту и устроился напротив Саши за столом.

– Как рука?

– Ты уже спрашивал. Нормально, почти зажила, болит, если долго за рулем сижу.

– Как твоя работа? – спросил он, чуть отклонившись, давая официанту, принесшему кофе, простор для маневра с чашкой.

– А как твоя? – светским тоном поинтересовалась Сашка. – И, кстати, погода отличная, синоптики дождей не обещали.

Он засмеялся – отвык! Забыл, как она его осаживала, вычисляя все его заходцы.

– Да уж, Романова, с тобой как на фронте – только зазевался – и бац!

– Да брось ты, Ванечка, я с тобой не воюю. Я мирная, спокойная и законопослушная гражданка.

– Ты уже об этом как-то говорила.

– Ванечка, ты просто так мимо ехал или цель какую имеешь?

М-м-да! Как на минном поле – никакой расслабухи!

– Имею, – признался Иван.

– Открыта для переговоров!

«Ну стервочка-то, а! Кажется, я уже умилялся данным ее качеством не раз!»

– Я скучаю по тебе, Сашка! Мне было с тобой очень здорово, во всем! В бегах, в шутках-прибаутках, в пикировках наших, разговорах, и очень хорошо в постели.

– Да? – холодно уточнила она и возразила: – То, что было у нас в постели, Гуров, очень далеко отстоит от милого определения «хорошо».

– Да, далеко отстоит и называется по-другому! – согласился он, по-тихому начиная злиться на этот ее отстраненный тон. – Я об этом и говорю! Александра, пусть у нас будет роман!

– Это в том смысле, что будем встречаться? – переспросила она тем же неприятным холодным тоном.

Как это у нее получается – заводить его влет, с пол-оборота?! Он всегда умел сдерживать свои эмоции, чтобы его завести, надо было о-очень постараться! А ей стоит бровку приподнять, хладнокровно так, что-то сказать – и он как порох!

– Да! – с небольшим нажимом пояснил он свою мысль. – Встречаться, проводить вместе свободное время, заниматься любовью, кино, театры, можем в отпуск вместе съездить!

– Типа любовники? – не унималась Сашка.

Что-то в ее тоне ему не понравилось!

А что, собственно, такого?

– Не типа, а любовники!

– А-а! – кивнула она. – Это те, которые встречаются для теплого траха раза три в неделю, то у нее дома, то у него, в свободное от работы и иных занятий время. Обставляя все предварительным антуражем – ужин в ресторане или дома при свечах, опять же совместные походы в театры, выезды на природу и в отпуск.

И так она все перевернула, что он почувствовал себя скотиной – мужской эгоистичной скотиной!

– Саш, а что тебе не нравится? Люди именно так узнают друг друга, встречаются, притираются!

– Видишь ли, Гуров, то, что ты предлагаешь, называется «находиться на безопасном расстоянии». Ты заранее выстроил для себя дорогу, проспект для отступления, если – не дай бог! – почувствуешь, что затягивает! С данными предложениями формы общения не ко мне, это к барышням своим, они счастливы будут. Мне тебя узнавать не надо и притираться, присматриваться тоже – я прошла все эти этапы в ускоренном экстремальном режиме. Все просто – я тебя люблю, и никакие тридцать, пятьдесят, даже семьдесят пять процентов от жизни Ивана Гурова меня не устроят! Я это уже проходила в детстве – отстраненность, держание меня на расстоянии, снисходительность. Если ты боишься жить на полную катушку – радоваться, смеяться, ругаться, мириться, заниматься любовью вместе, делить и поражения и победы, да все на свете, вместе, – то это, Ванечка, твоя жизнь и твой выбор. Меня эти теплые сопли любовного романчика в полутонах не устраивают!

– Это ты к чему пламенную речь толкнула, Романова? К тому, что нам надо пожениться?

Разозлился он страшно – что за дела?! – выступила тут и отказала!

– Знаешь что, Гуров, – вздохнула устало Санька, как вздыхают, когда тщательно пытаются объяснить что-то непроходимому тупице, – со всем вот этим, со своими комплексами, страхами, ночными кошмарами о потере независимости и радости свободного полета, ты разбирайся сам. А мне на работу пора.

И она ушла.

Не попрощавшись – встала и ушла!

Он закурил, хотя в этом заведении курить было запрещено, но он так посмотрел на подлетевшего было напомнить о данном запрете официанта, что тот отпрыгнул, сбив стул у соседнего столика.

Черт! Черт! Черт!

Она сказала… да много чего она сказала! И все в десятку, будто гвозди в него заколачивала! Да все было ясно и понятно с самого начала – не та это девочка – не та! Никакой романчик с ней не проканает. Да знал он! Но попробовать же надо было! Просто так взять и отпустить Сашку от себя в ее свободную жизнь он не мог.

Ну вот, попробовал! Помогло?

Даже курить из-за нее снова начал!

Она сказала: «Я тебя люблю», легко так сказала, как само собой разумеющееся.

Он улыбнулся, но вспомнил, что еще она тут ему наворотила, и улыбка сползла с его лица, а сердце вместо прокравшегося было тепла почувствовало холод.

Ну что ж, Александра Владимировна, как ты правильно заметила, это мой выбор!

А это твой!

Она сказала, что любит, и букет забрала с собой. Уходя! Но…

– «Чем чахнуть от любви унылой, что здоровее может быть, чем подписать отставку милой или отставку получить!» – процитировал он почему-то шепотом знатока этих дел Дениса Давыдова.

«Нет, Романова, так, как ты хочешь, у нас не получится, и по-другому тоже не получится, в этом ты права. Значит, никак не получится. Никогда!»

Решил. Постановил. Дал себе зарок.

И с силой затушил дотлевшую до фильтра сигарету в кофейном блюдце.

Никогда!

Никогда наступило через три недели.

Точнее, через двадцать дней. Ровно столько понадобилось Ивану Федоровичу Гурову, чтобы довести всех своих подчиненных до стойкого предобморочного состояния мрачной требовательностью, суровыми приказами, нагрубить начальству и получить втык по полной программе. Сбегая от себя и своих мыслей, он рванул к Николаю, мечтая успокоиться, отдохнуть и перестать уже думать о Сашке.

Не помогло, там была Ирина с детьми, и все напоминало о Саше. Он сбежал и оттуда.

Она оказалась инфекцией, проникшей ему в кровь и разрушающей мозг. Он перестал спать, просыпаясь среди ночи, плелся в кухню, запивая бесконечные мысли холодным чаем.

В одну из таких ночных посиделок наедине со своими размышлениями его вдруг озарило! Словно тюкнул кто-то тяжелым предметом по голове, и все прояснилось, став простым и понятным.

Почему он отпустил ее, отказался от Сашки?

Ведь все просто и понятно, как в детской считалке, – она его вся! Со всеми трудностями, сложностями, железным характером, язвительностью, отповедями наотмашь, юмором; со всеми своими потерями, шипами, комплексами, балтийскими глазами и летящей челкой – вся, целиком, его!

Куда он без нее? Зачем без нее?

Чего он испугался? Потери своей удобной, уютной, одинокой холостяцкой бытовухи? Да к черту!

Конечно, когда тебе под сороковник и ты замечательно все выстроил в своей жизни: любимую работу, карьеру, свободу, и никогда не был женат, ну так сложилось, а не от убежденности глупой, и понятия не имеешь, что это такое – вести совместную жизнь с постоянным присутствием рядом человека с его привычками, желаниями, настроениями, набором своих жизненных устоев и необходимостью как-то притираться со всем этим набором, уживаться, делиться жизненным пространством – конечно, страшно! Еще бы!

Потому что думаешь: да с какой печали мне это надо? Подстраиваться под кого-то, считаться с желаниями, настроениями и потребностями другого человека? Да просто находить свои вещи не на привычных местах! И на самом деле, ни за каким чертом не надо! Потому что данные резоны имеют отношение – как это Сашка сказала? – к «теплым соплям любовного романчика в полутонах».

Когда через твою жизнь, одна сменяя другую, проходят чужие женщины, и стоит чуть повыситься градусу, загореться, заинтересоваться больше обычного, и думаешь – а может? Может, действительно пора семьей обзавестись, вроде бы с этой можно? И прикидываешь, в чем придется уступить, насколько подвинуться, на какие компромиссы ты готов пойти, – и убеждаешься каждый раз: ни на какие! Да на фига?! Ничего я не хочу принимать и уступать! С удовольствием возвращаясь в священное одиночество, победно выпячивающее на фоне сделанных тобой прикидок совместного бытия свои неоспоримые достоинства.

И все это правильно и замечательно, пока ты что-то рационально рассчитываешь, примеряешь, присматриваешься к женщинам, до той поры пока не ворвется в твою жизнь свой, до одури, до неверия, что такое возможно, – свой человек! Вот так – наотмашь, перемешиваясь мыслями, дыханием, прожитыми порознь жизнями!

Ворвется, перевернет и перетрясет всю твою жизнь, и окажется, что все рациональные расчеты – это такая чушь!

А он, по привычке – нет, мне и так хорошо, – свобода, независимость, романчик ей предложил! М-да уж!

Первую ночь за последние девятнадцать суток он спал спокойно, без сновидений и просыпаний ночных, до самого утра.

Сашка измучилась совсем!

Она по сто миллионов раз в день запрещала себе думать о нем, вспоминать, балансируя на качелях своих мыслей от отчаяния к гневу.

От бесконечных мучающих «круговых» дум она кидалась в беспредельную занятость, на работе изматывая себя контролем всех мелочей и подробностей так, что подчиненные стали от нее прятаться. Обругала ни за что ни про что Филимонова, когда он сунулся, загоревший, довольный, отдохнувший, рассказывать в восторженных тонах об отпуске, подтверждая фотографиями это счастье.

– Шла бы ты, Александра, в отпуск, что ты на людей кидаешься! – обиделся он.

– Извини, Фил, – покаялась Санька, понимая, что ужасно не права.

А дома, в редкие выходные, сбегая все от того же, отпускала домработницу и сама хваталась за генеральную уборку: мыла, драила, переставляла мебель, разбирала залежи вечно оставляемых на потом вещей. Повыбрасывала под горячую руку старые любимые какие-то безделушки, вещи, которые обычно берут в руки, вздыхают над ними, улыбаются, вспоминая что-то связанное с ними, и убирают.

Но как бы она ни загружала себя – ни черта не помогало! На работе еще куда ни шло, там о другом думать приходилось, а вот домашние хлопоты не только не отвлекали, а наоборот – под механичность дел мысли гуляли себе в голове спокойненько, не обращая внимания на все ее окрики.

Сегодня было воскресенье, и Саша, не обращая внимания на стенания и уговоры домработницы прекратить заниматься такими глупостями, отдраив за прошлые выходные всю квартиру, приступила к самому сложному и нелюбимому – вычищению кухни. Вот на черта она сама это делала? Ей казалось, что так она сбежит от воспоминаний и дум навязчивых. Ага!

Стоило только приступить – и все тягостные мысли тут как тут оказались. Парадокс какой-то! И зачем, спрашивается, домработницу отпустила?

Ну почему, почему он так испугался?

И ответила тут же – да ничего он не испугался! Гуров вообще ни черта не боится! Все просто – что мог, он тебе предложил, ничего сверху он дать не может! Ну не любит он тебя, что ж тут поделаешь!

Не любишь – и хрен с тобой!

И все правильно!

И не нужны ей никакие романы с ним! Ему что, он бы снисходительно звонил, когда ему удобно и секса захотелось, и держал бы ее на расстоянии, и принимал бы с той же снисходительностью ее любовь! А она бы всю себя внутри переломала! И что потом?! Когда он решил бы, что хватит и ему перестало быть интересно? Или другую поинтересней встретил?

Что потом?!

В Анну Каренину играть?! Только вместо поезда ее по рельсам вся оставшаяся жизнь без него раскатала бы! И не собрать себя!

Нет! Хватит с нее «немамы» и папы тоже с их предательством искренней, чистой детской любви и вымаливанием, зарабатыванием хоть крупицы в ответ.

«Ничего, ничего, – уговаривала себя Саша, – нужно время. Надо подождать немного, и станет не так больно! По Соломону – все пройдет, и это тоже! Надо только время! Терпи, Сашенька!»

Терпи не терпи, а деваться все равно некуда! Только время у нее и осталось.

«Уеду! – решила вдруг она. – Пусть Фил работает, а то я всех уже достала своими настроениями! Фил справится! Точно уеду! В Испанию – давно хотела, вот и поеду! А потом в Рим, хоть там и жара сейчас несусветная, ничего, мне в самый раз!»

Поддерживая себя такими решениями и развивая мысленно тему поездки, она домыла кухню, приняла душ. И с теплым удовольствием человека, хорошо сделавшего работу, села пить кофе, озирая блеск своего хозяйства.

Отпила кофе и закурила.

Вот курить стала, а все этот Гуров, будь он неладен! Никогда в жизни не курила, а тут!

«Все, все, никакого Гурова! Забудь! Испания, Италия – Милан, Барселона, курорт какой-нибудь бешеный, Рим! Вот и ладушки!»

И, отпив еще кофе, с удовольствием затянулась сигаретой.

С трудом выровненные, уже приближающиеся к удовольствию мысли разбил звонок в дверь.

«И кого там…» – недовольно подумала Сашка и, не глядя в глазок, не спрашивая «кто», с ходу открыла дверь.

Немая сцена!!

На пороге стоял Иван с полным комплектом мужских «боевых» атрибутов.

Сашка пришла в себя, ей понадобилось всего ничего, секунд тридцать, чтобы отойти от шока и неверия в происходящее.

– Иван Федорович, вы и такая банальность: цветы, шампанское, тортик! – веселилась Сашка.

Она еле сдержалась, чтобы не кинуться ему на шею и зацеловать до смерти!

– Я думал. Честно, – хрипнул Иван, прокашлялся, – но у меня на думанье никаких сил не осталось. Предполагал серенаду под твоим окном, но понял – не потяну! Сашка, забери все это!

Он сунул ей в руки огромный букет алых роз, не меньше тридцати, две бутылки шампанского и торт, какой-то замысловатый, огромный, в шоколадных розах и цукатах, упакованный не в коробку, а в прозрачный целлофан и завязанный розовым бантом в виде подарка.

Какая житейская пошлость – кра-со-та!

– Войти можно?

Он нервничал ужасно!

И все поражался, чего он так, и никак не мог успокоиться, все думал, что пошлет она его за горизонт! И права будет!

И на самом деле думал, как прийти. Не с пустыми же руками! А с чем, как? Фантазия от стресса убого предлагала всякую дикость от щенка с бантом на шее до не менее экстремальной серенады под балконом.

– Тьфу ты! – одергивал себя Гуров и начинал думать по новой.

Так и проходил, промаялся все утро, что бы такого сделать, чтоб не послала сразу, а хотя бы выслушала. Уже ехал к ней, так ничего и не надумав, не зная, что скажет и какие надо слова говорить. Плюнул от досады, приправив замысловатыми эпитетами свою сообразительность, тормознул у ближайшего супермаркета и решил – хрен с ним, пусть будет банальный «джентльменский» набор.

Она оценила!

Он так торопился отделаться от мешающихся в руках предметов, сунул ей все сразу, что Санька еле успела поймать. Поставив торт на пуфик в прихожей, в последний момент перехватила рискованно выползающую из пальцев одну из бутылок шампанского, перекинула на сгиб локтя букет и отступила:

– Проходи!

Он вошел, не отрывая взгляда от ее глаз, как только не споткнулся о порог!

– Саньк… – сбился, взъерошил ладонью волосы на голове.

Что говорить-то?!

Ему было жарко, почему-то застучало вдруг сердце, стоило только заглянуть в эти балтийские глаза, и все хоть как-то заготовленные фразы застряли в горле. А может, не говорить ничего, заграбастать ее и уволочь в кровать?

Где у нее тут кровать?

Что-то ему совсем стало туго! Он сел, ноги как-то ослабели.

Совсем уже! Пришел объясняться и уселся!

– Саш, – сделал он вторую попытку и посмотрел на нее снизу вверх.

Она наклонилась к нему, сдвинув нетерпеливо букет на локте, чтобы не мешал, приблизила свое лицо к его лицу – глаза в глаза, и с искренним сочувствием спросила:

– Что, Ванечка, совсем тебе тяжело? – только по голове не погладила.

– Не сбивай меня! – потребовал Гуров. – Я пытаюсь сказать, что люблю тебя, как-то сильно, наверное, хронически! И что ты права – никакие романы и полутона с экономией чувств и жизни не наш случай! И почему, черт побери, ты решила, что мне тяжело это тебе сказать?!

– Гуров, – еле сдерживая смех, рвавшийся наружу и искрящийся в балтийских глазах солнечными зайчиками, объяснила Сашка, – ты сел на тортик!

– Сашка-а-а!! – полетел над рекой крик потревоженного медведя гризли по имени Иван Федорович Гуров. – Чего тебя туда понесло!! Возвращайся!! – потребовал он.

Они сидели с Ириной под сосной на другом берегу, переплыв реку не спеша, с удовольствием, останавливаясь и передыхая на мелководье.

– Сейчас!! – проорала она в ответ.

– Он теперь любит мной покомандовать, повоспитывать, – хохотнула Санька, – говорит: натерпелся от тебя за те дни, должен же я реабилитироваться, восстановить мужскую справедливость!

– Он вас любит, – сказала Ирина улыбаясь.

– Конечно, любит! Попробовал бы не любить! Ну, поплыли назад, а то мужики и правда заждались.

Они вошли в воду, постояли, перед тем как поплыть. Ирина, посмотрев вперед, на тот берег, и вверх, на стоявший на пригорке дом, сказала задумчиво:

– Коля меня замуж зовет.

– О господи! – испугалась Сашка. – Так быстро, всего через полтора месяца? А ты?

– Не знаю, я ведь…

– Что? Что ты ведь!! – возроптала Сашка. – Ты его боишься?

– Да нет, что вы! – удивилась такому предположению Иринка.

– Ну так что? Ты боишься интимных отношений? Жить боишься? – предположила Сашка.

– Нет, с ним не боюсь. Я с ним ничего не боюсь! Я его люблю, Александра Владимировна! – чуть покраснев от смущения, призналась она.

– Это же счастье, Ириночка! Я и мечтать не могла, что ты так быстро отойдешь! Загадывать боялась! А он тебя? – забыла дышать Сашка.

– И он меня! А дети его папой зовут! Представляете? Им никто не говорил, они сами, на третий день, после вашего отъезда. Встали утром и хвостиком за ним – он в огороде, они за ним, он в коровник, и они, он в лес, а они в рев: «С папой хотим!» Я первую неделю плакала не переставая! А он меня успокаивал, что ж ты плачешь, говорит, правильно все! А кто ж им папа, как не я! Однажды мы всю ночь проговорили – он мне про жену и детей рассказал, а я про себя. Думала, пожалеет просто, а он мне сказал, что любит!

– Тогда в чем дело? – допытывалась Сашка.

– Но я ведь инвалид, у меня, может, и детей больше не будет!

– Ты ему об этом сказала?

– Да.

– И что Коля?

– Сказал, что это все ерунда, он меня вылечит, а дети у нас уже есть! А если не получится еще, а мы захотим большую семью, то из дома малютки возьмем.

Сашка не выдержала, обняла Ирину, прижала к себе.

– Дурында ты! Какие сомнения! Скажи ему «да» и перестань мужика мучить!

– Сашка-а-а!!! – нетерпеливо требовал Гуров на том берегу. – Чего вы там застыли?! Плыви сюда немедленно!!

– Александра Владимировна, вы мне жизнь спасли, дважды! Я даже не знаю, где такую благодарность брать и слова, чтобы объяснить, рассказать, что я испытываю!

– Да что ты, Ирка! – отстранившись, посмотрела на нее Александра. – Это ты мне жизнь спасла! Я до вашего с детьми появления никого не любила, некому было отдать свою любовь! Вы для меня родные, роднее всех, какие только могут быть родственники! И перестань наконец мне «выкать» и по отчеству называть! И давай, поплыли, а то Гуров сейчас сам приплывет!

– Поплыли, Саша! – улыбнулась сквозь набежавшие слезы Ирина.

– Ну что, замуж за Колю пойдешь? – уточнила все-таки Сашка.

– Пойду! – пообещала Ирина и поплыла вперед.

– Молодец! – одобрила и догнала ее Сашка.

Иван вошел в реку по колено, благополучно намочив джинсы, которые старательно подвернул, выдернул из воды подплывшую Сашку, прижал мокрую, холодную к себе, намочив до кучи еще и футболку.

– Черта тебя туда понесло?!

– Ты же вроде очень занят был, не то дрова рубил, не то еще чем занимался? – смеялась Сашка.

– Да я уже давно все сделал, тебя только по рекам носит!

– Гуров, ты чего шумишь? – подозревая направленность выступлений, спросила она.

Иван, не выпуская ее из объятий, чмокнул в мокрый нос.

– Поехали домой, а?

Сашка высвободилась, даже отступила слегка, присмотревшись к нему. Ирина давно уже вышла из воды и шагала к дому, тактично оставив их беседовать. Иван поднял с травы полотенце и завернул в него Сашку.

– Мы же только вчера вечером приехали, – выясняла Сашка, – ты на два дня собирался – баня, посиделки вечерние, рыбалка, лес, на лошадях покататься?

– Баня была, посиделки тоже! – уклонился от прямого ответа он.

– А остальной список?

– Да ну его! Поехали домой, а? Возьмем какие-нибудь фильмы в прокате, купим вкусностей, заляжем на диван и не будем вставать! Будем смотреть кино, заниматься любовью, снова…

– Кино, – подхватила Сашка, развеселясь.

– И снова любовью! Поспим и начнем все сначала! Прогуляемся, если захотим!

– И снова на диванчик и все сначала! – рассмеялась Сашка. – А здесь тебе не нравится?

– Нравится! Но я с тобой хочу, без никого!

Она повисла у него на шее, уронив полотенце, поцеловала и долго не могла оторваться, а когда оторвалась, прошептала:

– Конечно, поехали, Гуров!

– Пошли скорее собираться! – ухватив привычно ее за руку, потащил он Сашку за собой.

В машине они заспорили, какой брать фильм.

Он обожал все это! Пристрастился сразу, как к ее пресловутому наркотику – «привыкание мгновенное». Ему нравилось делить с ней жизнь, быть с ней, ездить на дальние расстояния, так это было!.. Она забиралась на пассажирское сиденье, поджав под себя одну ногу, пристегивалась, разворачивалась к нему, включала ту радиоволну, которую они любили оба, подпевала, что-то рассказывала, смешила до слез, грызла какие-то орешки, подкармливала его. И так ему становилось искряще радостно, уютно в душе, когда она была рядом!

Только редко это случалось! Их редкие выходные к тому же не совпадали порой! Но все, что совпадало, вечера, ночи, утра, выходной…

Вот он и потянул ее домой!

– Только боевики брать не будем! – продолжала Сашка спор о фильмах, предлагаемых Иваном для просмотра.

– Мелодрамы уж тем более! – с удовольствием принимал участие в споре он.

– Ну, хорошо, не мелодраму, – соглашалась Сашка. – Мультики?

– Можно, например, «Ледниковый период»!

– Давай «Властелина колец» возьмем все части, фильм долгий, останавливать можно где угодно!

– По-моему, ты мне как-то говорила, что из всего фильма тебе нравится больше всего Арагорн? Это не на него ли ты собираешься смотреть?

– Гуров, ну ты же знаешь, что я питаю слабость к прынцам! – рассмеялась Сашка и, отстегнув ремень, кинулась его целовать.

Ему пришлось свернуть на обочину, кое-как, не прерывая поцелуя, остановить машину и показать Сашке, кто является единственным и самым главным принцем в ее жизни.