Текст книги "Счастье среднего возраста"

– У меня тоже, Лев Петрович, и не ряд, а множество.

– Конечно, – и так он согласился, что было понятно, что все ее вопросы ерунда и потом как-нибудь.

Ну, это к другим такие вариации выразительные в тоне пусть применяет, а с Александрой Романовой – уж извините!

– Прекрасно! – холодно продемонстрировала радость Санька, она умеет, еще как! – В таком случае мне, как даме, надеюсь, будет позволено задать их первой.

Не вопрос – утверждение. Иван хмыкнул и покосился на Бура. «А вы думали, мне с ней легко было?» – означал его взгляд. Бур улыбнулся одними глазами и без нажима напомнил, кто в доме хозяин и рулит этим «пароходом».

– Рука болит? – сделал попытку сбить ее настрой хозяин кабинета.

– Болит. Но не до такой степени, чтобы влиять на мыслительный процесс.

Иван быстренько поставил чашку на блюдце, уперев локоть в стол, прикрыл ладонью широкую улыбку. Лев Петрович посмотрел недовольно на Сашку и рассмеялся неожиданно.

– М-да! Вижу, Ивану нелегко пришлось!

– Премию и отпуск дадите? – резво сунулся Иван под начальственное сочувствие.

Бур отмахнулся. И обратился к Сашке:

– Ну, задавайте ваши вопросы, Александра Владимировна.

Разрешил.

– Задаю! – и посмотрела в упор на Ивана.

И приглашающим жестом призвала его к ответу – мол, приступайте к откровениям.

И он приступил.

– Три месяца назад к нам обратился управляющий, он же один из главных акционеров одного из самых солидных российских банков. У него возникли подозрения по поводу его первого заместителя. Он провел негласное внутреннее расследование силами их службы безопасности, но ни подтвердить окончательно, ни опровергнуть эти подозрения его служба не смогла. Кое-что они накопали, и не так уж мало, но конкретно связать это с замом не сумели. К тому же расследование велось осторожно, чтобы не навредить человеку или группе людей, если бы выяснилась их непричастность. Но и того, что они обнаружили, хватило, чтобы мы занялись этим делом.

– А вы, значит, накопали больше? – уточнила Саша.

– Да. Не просто больше. Долгие годы, не сразу, а когда банк уже встал на ноги основательно, этот зам крал деньги. Очень осторожно, очень расчетливо, талантливо и хитро, иногда понемногу, практически легально, и, само собой, у него было несколько сообщников за рубежом, которые помогали переводить множество раз эти деньги, пряча их через офшоры и подставные фирмы, контракты. Все механизмы и рычаги банковских операций зам держал в своих руках, пользуясь неограниченным доверием управляющего. И сложились за годы огромные деньги, настолько хитро выведенные, что найти их оказалось очень сложно. Почти невозможно.

– А вы нашли, – поняла Сашка.

– Да, мои ребята, – позволил себе погордиться Иван.

– Поздравляю. Честно! От всей души, – порадовалась за страну Сашка. – Но какое я имею отношение ко всему этому?

Иван нарочито неторопливо сделал несколько глотков чаю. А куда теперь спешить?

– Жадность. Обычная человеческая жадность, – специально решил подергать ее философствованием Гуров.

– Которая, как известно, всех сгубила! – поддакнула Сашка и приструнила распоясавшегося Ивана: – Не переигрывайте, товарищ Гуров! Расслабляться потом будете, когда вам Лев Петрович отпуск даст вместе с премией!

Бур хохотнул баском, мотнул головой довольно.

Ну девка!

Давно пора, чтобы Ваньку кто-то по носу щелкнул, а то этот балагур всех своим жизненным обалдуйством переговорит и укатает.

– Понимаешь, – продолжил Иван, – он уже все приготовил для тихого исчезновения, да так, чтобы никто не нашел. И искать бы не стали, он уж и человечка подготовил, зубы ему один в один, как у себя, сделал. Сгорел бы бедолага, а ДНК проверять никто бы не стал – опознали бы по зубам да всяким украшениям. Но в тот момент, когда он обстоятельно готовил свое исчезновение, ему поступило некое предложение. Невероятно опасная операция, рискованная, но он мог бы увеличить существенно свой капитал, причем без особых вложений. Очень существенно. Настолько, что он рискнул, при всей его сверхосторожности и расчетливости. Тебе фамилия Митрохин что-нибудь говорит?

– Оська? – удивилась Сашка такому резкому переходу.

– Да, Осип Митрохин.

– Мы с ним учились на одном курсе, вместе в аспирантуру поступили, у нас один руководитель был, работали вместе.

– Он был хорошим ученым? – вмешался Бур.

Сашка замялась.

– Да вы говорите как есть, – понял ее сомнения Лев Петрович.

– Это важно? – все же уточнила она.

– Это важно, – ответил Иван, – особенно для тебя.

– Он очень талантливый прохиндей от науки. Везде подлезть, подсуетиться возле нужных людей – кому польстить, кому в лапу сунуть. Кандидатскую он защитил, стащив у своего студента, очень талантливого мальчика, идею и первичные наработки. Но так стащил, что ничего доказать было невозможно. Знаете, такой типаж всегда нужного, могущего все достать и устроить человека.

– Но он хоть что-то знал, умел по предмету?

– Ну полным бездарем Оська не был, безусловно, он неплохой химик, чуть выше уровня рядового, но не более.

– Митрохин пытался предложить нескольким весьма богатым людям нечто, на чем можно очень хорошо заработать. Кто-то отмахнулся, как от глупости, кто-то просто не рискнул, а наш зам идею выслушал, провел тщательное расследование и рискнул. Уж очень ему еще заработать хотелось, тем более когда он уже считался бы мертвым, проживая под другим именем за границей.

– Господи, и что такого мог предложить ему Митрохин? – продолжала удивляться Сашка.

– Супернаркотик. Необычайно дешевый в производстве и обладающий невиданным еще эффектом.

– Вы хотите сказать, что Оська синтезировал новый наркотик? – поразилась необычайно Саня.

– Не он, Александра Владимировна, – оживился Лев Петрович, – а ваш руководитель Герман Александрович Кохнер.

Сашка уставилась на начальника Ивана, подняв брови и округлив глаза от изумления, словно он признался ей, что является тайным, засланным на землю инопланетным шпионом, и продемонстрировал зеленые рожки.

– А что вы удивились так? Такое возможно? – приободрился, подобрался товарищ Бур, будто в интересную игру вступил, и теперь его ход.

– Возможно в принципе, – очнулась Сашка, – но он этого не делал.

– А вот Митрохин утверждал, что делал. И что он сам видел записи результатов синтеза и даже переснял некоторые. Еще он утверждал, что осталось некое наследство – дневники и тайные записи Германа Александровича.

– Нет! – возмутилась Сашка, даже головой тряхнула от злости. – Не было никакого наследства и дневников! Это чушь и глупость!

– Почему вы в этом уверены?

Санька так разнервничалась, что ей вдруг нестерпимо захотелось уйти отсюда и прекратить этот предстоящий тяжелый разговор. Она уже понимала, что тяжелый.

– Лев Петрович, у вас здесь можно курить? – спросила она, мгновенно беря себя в руки.

– Ну, конечно, Александра.

– И если можно, кофе?

– Можно, можно! – проявил широту души хозяин.

Он нажал кнопку селектора, глянул на Ивана, кивнул, что-то там поняв по его лицу, и отдал распоряжение:

– Два кофе. И мне еще чаю.

Встал, самолично принес и поставил перед Сашкой пепельницу, вернулся в свое кресло. Иван протянул Александре сигарету, щелкнул зажигалкой, давая прикурить.

Она затянулась, закашлялась.

– Извините, не привыкла. Не курю.

Мужчины смотрели на нее в ожидании пояснений.

– Германа Александровича я знаю с детства. Он был близким другом моего отца, хоть и старше папы и по возрасту и по рангам, но они дружили всю жизнь. Потом я у него училась и работала в его лаборатории под его руководством.

От волнения и сосредоточенности она не обратила внимания, как перед ней оказалась чашка с кофе, автоматически отхлебнула и затянулась сигаретой.

– Конечно, Герман Александрович вел записи, мы все вели. Но это академический институт, и у нас существовал режим секретности, весьма непростой. Думаю, вы об этом все знаете, и рассказывать вам, как он осуществляется, я не буду. Главное, что все записи оставались в спецхране, в институте. Я объясню вам механизм хода работ. Ставится некая глобальная задача, скажем, новая разработка препарата, останавливающего рост раковых клеток. Герман Александрович дает каждому сотруднику определенный этапный участок, провести опыты с такими-то реактивами, проверить. Вся информация поступает к нему. Он единственный, кто знает, держит в уме, что должно получиться на конечном этапе. Понимаете? Он видит картину в целом. Все рабочие тетради, дневники экспериментов и хода работ сдаются в спецхран каждый вечер и выноситься из здания не могут. Никогда он не вел никаких дневников – зачем? Он все держал в голове. Конечно, он работал все время и дома тоже, что-то писал постоянно, но это размышления всего лишь. Ты можешь что угодно понаоткрывать дома, за столом, но химия – это очень прикладная наука, без реактивов, лабораторных исследований и мышек все твои открытия вообще ничего, гроша ломаного не стоят, оставаясь только предположениями. Вот, скажем, математика – другое дело, ей не нужна точная, порой микроскопическая дозировка реактивов, тысячи экспериментов, чтобы найти правильное соотношение, – пиши свои формулы хоть где! А в химии все только в лаборатории! Поэтому если что и было у Германа Александровича дома, то только ход размышлений, наметки направлений опытов. Все отчеты, конечные результаты сдавались в единственном экземпляре в спецхран. Я работала с ним все время и точно знаю, что никакого наркотика он не синтезировал! А через год после моего ухода он умер. А Митрохин ушел на пару лет раньше меня.

– И тем не менее он утверждал, что такое описание было, и предоставил то, что смог сфотографировать.

– Да он мог сфотографировать что угодно и выдать это за синтез наркотика!

– Мог, – согласился Бур. – Но наш фигурант не тот человек, который примет что-то на веру. Он отдал эти записи нескольким специалистам-химикам, весьма известным и признанным, и они подтвердили, что это описание части синтеза. Нет только конечных и самых важных данных. Кстати, наши химики тоже смотрели, даже восхищались неординарностью решения, и подтвердили выводы тех специалистов. Видите ли, можно было бы предположить, что это иной опыт, но к формулам прилагался лист с описанием, какие именно воздействия производит данный препарат на человека. Полное описание.

– А я могу посмотреть эти записи? – спросила она.

– Да.

Лев Петрович достал из ящика стола и протянул ей тоненькую папочку. Сашка углубилась в изучение. Мужчины переглянулись и молча ждали. Она просмотрела все быстро и вернула папочку Буру.

– Что скажете? – живо поинтересовался Лев Петрович.

– Это может быть какая угодно разработка, некий ее этап. За неимением конечных данных утверждать, что это синтез наркотика, нельзя. И еще раз повторюсь – Герман Александрович не синтезировал наркотик.

– А почему вы в этом так уверены? Он бы вас посвятил, если бы все-таки сделал этот синтез?

Сашка даже задумываться не стала, ответила сразу:

– Не в этом дело. У Германа Александровича была масса гениальных идей и задач, у него времени в сутках не хватало, чтобы все это осуществить. И тратить свое время на ерунду, а синтез наркотика, если только это не имело медицинской направленности, он считал глупостью и ерундой, он не стал бы никогда! К тому же мы все знали, что именно разрабатываем. Вы представляете себе, что академик становится с нами в ряд к лабораторным столам и разрабатывает наркотик?

– То есть вы категорически отрицаете такую возможность?

– Уверяю вас, Кохнер не синтезировал наркотик!

– Но откуда-то же у Митрохина появились эти записи, и он убежденно доказывал, что это именно Кохнер разработал.

– Думаю, что та часть формул, которой вы располагаете, и врачебный эпикриз из разных опер. Оська просто соединил то, что смог спереть. В описании ни разу не назван сам препарат, пусть даже рабочим, промежуточным названием, следовательно, это может быть описание чего угодно. Я думаю, основная ошибка всех специалистов, кто проверял эти формулы, в том, что к ним прилагалось описание реакций организма, поэтому все решили, что это разработка наркотика. Разъедините их, и что вы получите? Это может быть описание любого сверхтоксичного препарата, или влияния какого-нибудь нового препарата на людей с конкретным тяжелым заболеванием, или реакции группы больных шизофренией. Данное описание сделано не по правилам проведения опытов на добровольцах. Нет полной картины: на каких людях испытывали, все их данные, какое количество времени, обозначение препарата, дозировка, данные наблюдений. Что-то Осенька тут напортачил! И сильно рисковал! Ну хорошо, он продал эти данные, и что дальше? У него что, была конечная формула?

– Нет, – вздохнул Иван.

Он ждал чего-то иного, не такой отповеди.

– В том-то весь смысл. Он убедил покупателя сделать лабораторию и обещал сам закончить синтез – легко и просто, на основании имеющихся данных.

– Он же не дурак, Иван! – продолжала пребывать в возмущении Сашка. – Он же понимал, что соваться в наркобизнес человеку со стороны смертельно! Даже я, как простой обыватель, понимаю, как это опасно, а Осенька еще тот прохиндей!

– Но он не сам собирался лезть, он только услуги свои предлагал как химика. А кто там будет между собой разбираться, не его печаль. Кто бы ни победил в результате этих разборок, он в выигрыше – химик, при делах, за кордоном и в сытой жизни. Он пообещал, что доведет синтез до конца за пару месяцев.

– Придурок! – поразилась Сашка такой неосмотрительности.

– Что, слабо ему, Александра? – спросил Бур весело.

– А бог его знает, Лев Петрович! Может, и сделает, он все же неплохой химик, но что-то я сомневаюсь.

– Правильно сомневаетесь. Он уже ничего не сделает. Убили его позавчера. Задушили.

– О господи! – охнула Сашка.

– Он перехитрил самого себя. Наш зам вышел на одного из самых крупных наркобаронов и предложил сделку. Он создает лабораторию, сажает в нее химика, тот доводит продукт, а если надо, то и разрабатывает еще что-нибудь. Они проверяют действие нового препарата, и барон все это у него покупает, дальше не его дела. Но деньги поднять он хотел очень привлекательные. Когда мы вышли на связь Митрохина с замом, пришлось, конечно, потрудиться, но их лабораторию мы нашли, вернее, наши коллеги из наркоотдела. Митрохин сам ее организовал в одном располагающем к данному бизнесу государстве. Он создал лабораторию с размахом и расчетом на производство – денег нашего фигуранта не пожалел. Но ни через два, ни через три месяца он не смог закончить синтез. С зама барон требовал результата, господа эти конкретные, шуток не любят. Зам наехал на Митрохина, тогда он покаялся и сдал тебя.

– То есть? – оторопела Сашка.

– То есть он объяснил, что дневники и наследство Кохнера могут быть только у тебя, ты его любимая ученица и самая талантливая, к тому же дочь его друга. И даже если у тебя нет его дневников, ты единственная, кто может закончить синтез.

Сашка произнесла про себя замысловатую фразу из ненормативной лексики, осторожно поставила пустую чашку на блюдце, которую почему-то так и держала в пальцах, давно выпив кофе.

– А дальше все просто. Увезти тебя надо было тихо – пропала, и все дела. Поэтому, выяснив о тебе все, он через общих знакомых вышел на Лилю Иванову, хорошо заплатил, чтобы она вызвонила тебя на дачу. Наипростейший способ, без свидетелей. Ну а когда на дороге не получилось, он завелся, перепугался и приказал схватить где угодно, лишь бы схватить! Но он сильно переполошился из-за моего появления, предположив, что я из органов. Поэтому приказал на даче нас не разделять, если бы его подозрения подтвердились, он бы все бросил и скрылся, велев нас с тобой, естественно, убрать. Отдал бы лабораторию барону, посетовав на смерть химика, может, и прокатило бы. Но мы снова скрылись, и я решил ему немного помочь, дав себя обнаружить, специально оставил джип у подъезда.

– Почему же тогда они за нами бегали, если все про тебя узнали?

– Все, – весело подтвердил Иван, – что я Иван Федорович Гуревич, старший менеджер по связям в крупной компании, вечно в командировках, недавно вернулся из очередной и, ревнуя одну дамочку, поперся проследить, куда это ее на ночь глядя понесло.

– А вчерашнее задержание ты тоже планировал?

– Нет, Александра, это я лоханулся! Уверился в их нерасторопности и не ожидал, что они нас так быстро найдут. Квартиру, где мы были, недавно купил мой знакомый, Корнеев, который действительно работает в этой компании и прописан совсем в другом месте. Они быстро сработали. Их вели все время наши ребята, они и предупредили, но поздно. Извини.

– Я подумаю насчет «извини», – холодно пообещала Сашка. – Но почему ты оказался там, на дороге, ночью?

– Поехал проверить своих ребят, которые следили за нашим замом. Мы тогда о Лиле ничего не знали и провели его до ее дома. Он лично приехал к ней, выказал уважение. Когда ты прибыла, он уже был там. Ну, я за тобой и отправился, а ребята остались. Повезло тебе.

– Зато тебе не повезло. Я так понимаю, что это была не столько проверка подчиненных, сколько отдохновение от кабинета? – усмехнулась Санька.

– М-да, – взгрустнул Иван.

– А кто этот Юрий Николаевич?

– Правая рука и помощник нашего фигуранта. Как оказалось, помощник во всех делах.

– Ну что, Александра, мы ответили на все ваши вопросы? – закруглил беседу Бур.

– Почти. Остались еще. Мне теперь всю оставшуюся жизнь прятаться? Ведь если этот наркобарон знает обо мне, ему тоже захочется личного знакомства?

– Прятаться не придется. Он не поведал ни о Митрохине, ни о вас никому. Сдать идею, бумаги и химика – это заранее нарисовать себе смертный приговор. Кому нужен посредник, когда можно обойтись без него?

– Почему Иван опекал меня, бегал со мной? Если речь идет о наркотиках, то это совсем не по вашему ведомству.

– Сначала мы не знали, имеет ли попытка покушения на тебя отношение к нашему делу. Я помог, решив потом передать тебя под опеку милиции. Но когда выяснилось, что ты нужна непосредственно нашему фигуранту, возникло несколько версий такого интереса. Основных было две: либо с твоего ведома, либо без оного какие-то суммы денег были оформлены и выведены из страны на твое имя и твои документы, либо это связано с твоей профессией химика. Было еще насколько версий запасных. Мы сразу привлекли к работе коллег из наркоотдела, как только узнали, что ты химик. Они и проделали основную работу по Митрохину, нашли лабораторию. Ну а я был рядом, тянул время, чтобы наши успели разобраться и тебя обезопасить. Мы же не просто так бегали, за нами все время шли наши ребята.

– У вашего заведения ко мне нет вопросов, планов, интересов, претензий? – строго спросила Саша.

– Нет, Александра Владимировна. Вам только надо подписать показания.

– А что будет с Лилей?

– Это уже третий вопрос. Ваша подруга продолжит свою интересную жизнь. Нет состава преступления, доказать, что она намеренно вас сдала, взяв деньги, можно, но маловероятно. Ну, и последнее, – объяснил Бур.

Он нажал кнопку на селекторе и приказал:

– Введите.

Кабинетная дверь неслышно отворилась, пропуская мужчину. Лет за пятьдесят, лысого, а что не облысело, было сострижено под «ноль», сухонького, подтянутого.

– Знакомьтесь, это Михаил Львович Куреев.

– И-издрасте! – не удержалась Сашка.

Вообще-то она устала. И рука болела все сильнее и сильнее, заканчивалось действие анестетиков.

И хотела домой. Все это ей уже надоело, и глубоко пофиг был этот Михаил Львович со всеми своими злодейскими планами обогащения.

– Проходите, Куреев, присаживайтесь! – вроде как пригласил Бур, указав на ряд стульев у стены. – Имеете возможность пообщаться с Александрой Владимировной, так вас интересующей.

Санька ни с кем уже общаться не хотела и, оценив настырного «поклонника», мечтала поскорее отсюда убраться.

– Скажите, – проявил любопытство «поклонник», – записи, дневники академика Кохнера у вас?

– Нет никаких дневников. И никогда не было, вас обманули, – устало ответила она.

– Я сам видел формулы, данные! Есть экспертные оценки!

– Это удачно состряпанная липа. Оська это умел. Решил, видимо, на старости лет пристроиться по специальности.

– Это невозможно! Он был умен, хитер и не стал бы играть с такими людьми!

– Да? И где он сейчас? – напомнила Сашка. – Насколько я понимаю, и с вами оказалось опасно играть и сотрудничать. Думаю, говорить нам больше не о чем. Вам вон товарищи объяснят. А я устала, знаете ли, бегала много последние дни, да по лицу наподдавали вашими стараниями, подстрелили вот.

Лев Петрович встал из-за стола, подошел к Сашке, взяв за ручку. Пожал.

– До свидания, Александра.

– До свидания, Лев Петрович.

Светский раут, обхохочешься!

Иван подхватил ее под руку и повел, повел куда-то – коридорами, лестницами, дверьми. И усадил на переднее пассажирское место своего джипа.

– Иван, – устало спросила Сашка, – а моя машина жива вообще? Ты в курсе?

– Жива, стоит у тебя под подъездом, ребята перегнали.

– Как? А ключи, документы? – шебутнула Сашка и сообразила, из какого, собственно, заведения сам Гуров и его так называемые ребята. – Ах, да!

– Вот именно! – подтвердил Иван правильность ее выводов.

Она отвернулась от него, смотрела в окно на летящие мимо улицы, теряющие четкость очертаний в снисходящих на город сумерках.

А сколько вообще времени? И какой сегодня день?

– Устала? – заботливо поинтересовался Иван. – Рука болит?

Она не ответила и голову не повернула. «Романтические» бега по пересеченной московской и прилегающей к ней местности закончились – чего уж теперь.

– Саш, а ведь ты что-то у Бура не договорила. Что?

Бура она, может, и могла обмануть – он ее не знал, не чувствовал так, как Иван, не мог уловить нюансов ее интонаций и поведения. А он мог.

– Ты сразу поняла, что ты нужна как химик? Об этом молчала, когда я просил рассказать?

Саша не повернулась к нему, не отрываясь от созерцания летящего за окном городского пейзажа, вздохнула и все же ответила:

– Да. Я проанализировала все варианты и решила, что этот самый вероятный.

– Ну и что? Я подозревал это с самого начала, ну промолчала, ну не доверяла мне, чтобы поделиться сомнениями. Ну и что? Это единственное, о чем ты умолчала?

Сашка не снизошла до ответа в этот раз.

– Что, дневники, записи существуют? – упрямо продолжил допрос Иван, заводясь понемногу. – Или существовали?

Снизошла. Но молча, покачала отрицательно головой.

– Тогда что? Кохнер все-таки синтезировал этот гребаный наркотик?! – разозлился Иван уже всерьез и повысил голос.

Вот что сидит тут, дуется, молчит?! Ему от нее тоже досталось по самое «не хочу»! Вытерпеть ее язвительность, уничижительный тон – еще то удовольствие! Молчит она, видите ли!

– Нет, – устало и без интереса к разговору ответила Александра, – его синтезировала я.

– Что-о?!

Завизжав тормозами, гуровский джип вильнул к тротуару и встал, вызвав истерические сигналы возмущенных водителей машин сзади.

– И что ты так возбудился? – ожила Сашка, тут же приходя в бойцовское состояние.

– Ты хоть понимаешь, что это значит?! – громыхал Иван возмущением.

– И что? – поинтересовалась она холодно.

– Кто об этом знает? – жестко, с металлом в голосе допрашивал Иван.

– Я, теперь вот ты.

– Кто еще?

– Никто, – огрызнулась Сашка, – знал только Герман Александрович, но он умер!

– Он мог кому-то сказать?

– Исключено! Что ты орешь на меня?! – проорала в ответ она.

– Я не ору! Я спрашиваю! – орал-таки Иван.

Полез в карман, достал сигареты, раздраженными движениями открыл окно и прикурил.

– Рука болит? – спросил неожиданно.

– Болит! У меня уже все болит! – пожаловалась агрессивно Сашка.

Он выбросил сигарету щелчком, не докурив и до половины, завел машину и не спеша двинулся вперед, вливаясь в поток.

– Те листы, что ты просматривала, твои? – уже спокойнее, без крика, но напряженно спросил.

– Мои.

– Как они могли попасть к Митрохину?

– Если я правильно поняла, самих листов у него не было, только фотографии.

– Да. Где и как он мог их переснять?

– Только один вариант – в кабинете Германа Александровича.

– Все? Сань, он мог переснять все листы и формулу конечного продукта? – строго допрашивал Гуров.

– Нет. Я получила синтез случайно, – понимая всю серьезность его вопросов, перестала вредничать она и объяснила: – Ну не совсем случайно, но работала я над другой задачей. Когда поняла, что немного не туда уехала и что может получиться в результате, увлеклась и доделала. Это описание симптоматики и действия на человека предполагаемое, никаких, естественно, исследований на человеческий организм не проводилось, только на мышках. Я описала ожидаемую реакцию на основании других исследований.

– «Раздвоение личности и осознание себя в обоих состояниях одновременно: в действительности подавляемая личность, и в нереальности – доминирующая личность. Нереальность является более яркой, с любыми вариантами проявления подсознательного индивидуального скрытого и подавляемого человеком комплекса, стремления. Достижение безмерной радости, эйфории, гиперудовлетворения, полного физического ощущения свершаемых в нереальности действий». Правильно цитирую?

– Правильно. Хорошая память.

– «Мгновенное привыкание к препарату и длительное, многочасовое воздействие». И это только небольшие цитаты! Ты понимаешь, что за такой продукт тебя на том свете откопают?! – почти кричал от возмущения Гуров.

– А нечего копать! – проорала Сашка в ответ.

Вдохнула, выдохнула, успокаиваясь, взяла себя в руки.

– Я рассказала Герману Александровичу, принесла ему описание и первую часть эксперимента. Как раз в это время Митрохин уж очень активно стал что-то вынюхивать, соваться везде, мы все, не сговариваясь, прятали от него записи, даже реактивы, он все время отирался возле Кохнера, как я понимаю, готовился к увольнению, крал все, что мог, особенно чужие работы. Но ведь никто и подумать не мог, до какой степени шпионства он дойдет! На следующий день я пришла к Кохнеру со второй половиной описания синтеза, с конечной формулой. Он при мне просмотрел, похвалил, напомнил, что я талантлива, и спросил, что собираюсь с этим делать. Я ответила – уничтожить. Он согласился, снова похвалил, напомнив помалкивать. Сказал: оставь вот эту интересную находку и эту, пригодится. Я оставила – в голове! И тут же при нем в тигле сожгла все бумаги, а реактивы я раньше все нейтрализовала, уничтожила! Все!

– Черновики, промежуточные рабочие записи? – строго спросил Гуров.

– В журнале исследования только те, что были в начале эксперимента, ну а когда я пошла дальше, уже ничего не записывала. Нет ничего!

– Есть, у тебя в голове! – не согласился он.

– И что? Ты хочешь меня предложить использовать родной конторе?!

– Саш, давай без бреда! Лады?

– Давай! А ты что пристал? Орешь, как скаженный!

– Испугался за тебя! – продолжать орать Иван.

– С чего бы? – не поверила Сашка.

– С того бы! – огрызнулся он. – Приехали! Идем, я тебя до квартиры доведу!

– Я инвалид?

– Нет! Я джентльмен!

– Что-то я не замечала, Ванечка!

– Значит, плохо смотрела! Идем!

«Ну, дамочка! – и восхищался, и возмущался он. – Самого Бура провела, и меня, и этого Михаила Львовича! Не баба, а разведчик какой-то!»

Иван все не мог никак успокоиться, проводив ее до двери, чмокнул в щечку, сказал «пока!» и всю обратную дорогу обдумывал услышанное. И поражался себе – с чего бы?

Нечто такое он от нее и ожидал, не сомневался ни на грамм, что держит она туза козырного припрятанным в рукаве! Так чего завелся-то?

А вот все того же!!

Он чувствовал ноющую, не дающую покоя вину за то, что ранил ее, хотя не должен был!

Он уловил, увидел тот момент, когда Юрик переступил черту. Да все увидели и поняли, что он впал в истерическую прострацию, когда у человека отключается разум и работает только панический, все подавляющий страх и ощущение безысходности – это кранты! Он перестал ориентироваться и соображать, мог просто пальнуть в нее! Видели все, но самая удобная позиция была у Ивана. В лоб не попасть, Юрик не высовывал головы из-за Сашки. Иван не прострелил бы ей руку, задел бы, царапнув, но Юрик чуть-чуть сместился в момент выстрела, и Иван с ужасом представлял себе, что было бы, сместись он сильнее!

Но – удивление, раздражение и чувство вины являлись следствием, а не причиной.

С причиной все было понятно до прозрачности и мутно, как у черта в пруду!

Он не знал, что дальше!

Что ему с ней делать!

Она знала его и о нем, как не знала ни одна женщина! Она не давала ему спуску и не уступала ни в чем! Она рассуждала, язвила, говорила, балагурила с ним на равных. Раздражала своим аналитическим умом и восхищала. Она отдавалась ему так, что он чувствовал – на нем и их слиянии, здесь, сейчас, в эту минуту, заканчивается жизнь – вся, без сомнений и остатка. Она вывернула его наизнанку и была единственной, кто мог его достать конкретно, то и дело доводя до каления! И заставила смеяться так, как он уже давно позабыл, и ощущать себя живым, свободным!

«И что теперь делать с Александрой Владимировной Романовой, доктором наук, успешным предпринимателем, да еще создательницей нового наркотика? Отпустить? Отвалить в сторону – вроде поводов встречаться больше не имеется? Даже официальных – все протоколы она будет подписывать с ребятами из наркоотдела!»

Что ему, Ивану Гурову, делать с Александрой Романовой? А?

Неделю спустя Александра сидела в кафе, с удовольствием потягивая капучино и без удовольствия просматривая бумаги. Она сбежала из офиса от кондиционеров, хорошей, но не освоившейся еще новой секретарши, от Филимонова, который собирался отбыть с семьей в отпуск и все время съезжал с обсуждаемых рабочих моментов на ожидаемый отпускной кайф.

Сашка злилась по-тихому, про себя – она тоже хотела в отпуск! Но отпустила Филимонова – теперь не уехать! Подумывала, может, скататься в выходные к Николаю на хутор, посмотреть, как там Ирина, дети, по последним данным – неплохо, можно сказать, отлично! Особенно дети! В баньку сходить, в лес за ягодами, в речке поплавать! Но туда она не поедет! Можно неожиданно столкнуться с Гуровым, а с данным господином общение они закончили.

Небрежное «пока!», чмок в щеку у двери ее квартиры и дальнейшее все расставляющее на свои места однозначное исчезновение с широт ее жизни.

Все ясно! Все понятно! Даже тупым!

Запел, сдвигаясь по столу от вибрации, ее сотовый. Номер незнакомый.

– Да!

– Как рука? Болит? – вместо приветствия спросил Иван.

Нет, ну надо же – помяни черта!

– Спасибо, болит! – холодно ответила она.

И напряглась.

– Я тут в машине, возле кафе, где ты пьешь кофе. Смотрю на тебя.

Любой нормальный человек на ее месте закрутил бы головой, сунулся посмотреть в окно – где это он там сидит, что видит ее!

Другой. А эта – царица Александра!