Текст книги "Счастье среднего возраста"

– Лиль, привет.

– Саша? – удивилась Лиля и быстро спросила: – Что-то случилось? – моментально забыв про кошачий бархат в голосе.

– Случилось, Лиль, – подтвердила ее догадку Александра и приступила к изложению завязки детективного сюжета, предложенного господином Гуровым.

– Боже мой! Что же такое творится?! – возмутилась Лиля, дослушав повествование до конца.

– Лиль, мне сегодня не до работы как-то, давай встретимся, поговорим, надо же мне с кем-то обсудить произошедшее!

– Конечно, Сашенька! Только я прямо сейчас уезжаю, у меня салон, я не могу его отменить, ты же понимаешь!

– Я понимаю.

– Давай часа через три. Подъезжай, ты помнишь где? На Новом Арбате.

– Я помню, хорошо, подъеду.

– Но ты как вообще? Сильно испугалась? – заботливо поинтересовалась подруга.

– Ничего. Сейчас все нормально.

– Ну да, ты же у нас железная, – холодно заметила Лилька и, спохватившись, поубавила льда в голосе: – Все, до встречи. Жду!

Сашка вздохнула, посмотрела еще раз на трубку в руке, словно ожидала ответов, и положила ее на отделявшую пространство комнаты от кухни барную стойку, за которой сидела на высоком стуле.

– Через три часа. На Новом Арбате. В салоне, – доложила Саша Ивану.

– Может, займемся воздаянием герою? – предложил он, указав рукой на кровать-лежанку огромных размеров. – Надо же как-то время коротать!

Он понимал, что Саньку надо отвлечь от неприятных размышлений и тягостного ожидания, наполненного вопросами – сдала ее Лиля или нет. И разозлить в данном случае было самым действенным рецептом.

– И сколько берут нынче герои? – приняла его подачу Сашка.

– В зависимости от подвига. По прейскуранту.

– За вызволение из башни восемь поцелуев, – подхватила Санька торгово-рыночное обсуждение, – за умерщвление дракона ночь любви. На ночь любви, Гуров, ты пока не заработал!

– А на день? – живо поинтересовался он.

– Вот принесешь мне, Ванечка, яблок молодильных, тогда и поговорим, – нараспев, подражая сказительницам и хлопнув ресницами царевны Несмеяны, с сочувствием пропела Санька.

– Может, обойдемся без экстрима? – просящим тоном потянул Гуров, робко повторив приглашающий жест в сторону лежанки.

– Без экстрима – это к лягушке-царевне, а у нас, прынцесс, все строго: подвиг – награда, подвиг – награда. Заметь, джекпотом идет полцарства, но это только опосля изведения всей нечисти, вплоть до Кощея Бессмертного.

– Поня-ятно, – горестно вздохнул Иван, – значит, сексу не дадут!

– Зачем тебе секс, Гуров? – рассмеялась Санька. – Ты нынче в ином амплуа выступаешь!

– Зачем, зачем – надо! – чуть склонив голову набок, тоном убежденного идиота тянул Иван.

Он с удовольствием балагурил и Сашку втянул, впрочем, она сама подхватила с радостью, пользуясь возможностью расслабиться. Ну а он понимал – все, механизм запущен, и события набирают обороты – в любой момент здесь объявятся хлопцы ретивые, и пошло-поехало… В том, что Лиля причастна, Гуров не сомневался, как и в том, что ребятки заявятся сюда, а дальше… дальше, как пойдет.

А пойти может как угодно!

Как угодно!

Черт, у нее такая умопомрачительная попка, и грудь, и ножки! Выставка достижений российского народного хозяйства! А юмор, сила воли, характер, язвительность, и челка эта летящая над балтийским штормом глаз, запах, голос, тайна, и магнит внутри, который притягивал его! И все это он сейчас подставит под горилл, которые будут хватать, тащить, лапать, испугают, конечно, и – главное – унизят!

Ох, уж эта его работа непростецкая!

Твою в бога душу мать!

Он уже ничего не сможет остановить, да и не стал бы останавливать, но Александра – ах ты ж, господи!

Алекс – Юстасу! Все правильно.

Надо болтать, втянуть ее в разговоры отвлекающие, не дать ей возможности призадуматься – она умная не в меру: поймет расклад, просчитает и может испугаться раньше времени.

– Саш, а кто ты по специальности? – исчерпав балагурство, поменял тему Иван.

– Химик, – удивилась вопросу Сашка, сбитая с темы.

– Да ты что?! Это в смысле таблица Менделеева? – «подивился» Гуров.

– Она самая, в ипостаси библии.

– Вот прямо химик? Валентности там всякие, молекулы?

– Они, родимые.

– Выходит, эти твои шампуни-мапуни, крема-замазки по специальности?

– Где-то так.

– Ты сказала, что семь лет предпринимательствуешь, а до этого что?

– Допрос? – хмыкнула понимающе Сашка.

– Интерес, – внес он поправку.

– А до этого всегда химия, – уступила она.

А даже если допрос, черт бы с ним – это он правильно делает, что на нейтральную тему переходит. Отвлечься надо обязательно! А то недолго и с ума сойти от неопределенности и непонимания!

– Химия. С детства, как только читать научилась, а потом всегда, – объяснила Сашка.

– Призвание? Талант?

Александра пожала неопределенно плечами, ей не очень хотелось затрагивать эту сторону ее теперь уже прошлой жизни.

– Наследственность. Папа был профессором химии, известным, преподавал, занимался наукой. Так что и призвание, и талант, пожалуй.

Иван поднялся с барного стула и предложил:

– Чай, кофе, может, поесть что-нибудь под разговор?

– Нет, ничего, – отказалась Саша.

– Ну а я кофейку с сигаретой. Хочешь?

– Давай, – приняла она предложение.

Действительно, под разговор оно как-то уютней с кофе. Гуров стал хозяйничать на чужой кухне, чувствуя себя очень даже уверенно: включил чайник, чем-то там шебуршил в кухонных шкафчиках, не забывая при этом задавать вопросы.

– То есть ты занималась наукой, как я понял?

– Занималась, – все так же скупо отвечала Сашка.

– И что, звание имеешь? – старательно изображал удивление Иван.

– Имею.

– Профессор?

– Нет, просто доктор наук.

– Да ладно! – восхитился Иван Федорович неизящно, но весьма правдоподобно.

– А что ты так удивился?

– Ну, ты такая вся… – он неопределенно изобразил что-то руками, едва не рассыпав кофе из пачки, которую достал из шкафчика. – Сексуальная, злая, деловая!

– Образ не вяжется с научным работником?

– Не очень, – признался он, возвращаясь к своим манипуляциям с кофе.

Спиной к ней.

«Психолог!» – поняла Сашка все его подачи-прощупывания и быстро, чтобы не растягивать объяснение, изложила факты, как в анкете:

– Школу я закончила в пятнадцать лет, с золотой медалью, университет в двадцать с красным дипломом, в двадцать два стала кандидатом наук, преподавала студентам и занималась научной работой, в двадцать шесть стала доктором наук. В двадцать восемь ушла из науки и из института и стала предпринимателем – шампуни-мапуни, гели-мели, крема-замазки!

Данные о себе она изложила почему-то зло, как отповедь мальчиша Кибальчиша белогвардейцам на их предложение расколоться, сдать все тайны и остальных мальчишей.

Но Иван не дал закипеть ее раздражению и миролюбиво, успокаивающе спросил:

– А почему ушла, Саш? Если талант и если я правильно понял, тебе это нравилось?

– Да банально все! – так и не закипев до конца, вовремя «снятая с огня» умелой рукой, но уже булькающая, ответила Александра. – Таланту надо на что-то жить и маму содержать. Ты представляешь вообще, какие тогда были зарплаты у научных сотрудников, даже у докторов?

– Представляю. Извини.

– За что ты извиняешься? Или ты непосредственный участник развала государства? – спросила несколько агрессивно Санька.

– Все мы участники, – пожурился Иван.

Он поставил на барную стойку кружки с кофе, большие, достойные такие кружки, пепельницу, сел на место и, достав пачку сигарет, вопросительным жестом продемонстрировал ее Саше. Она кивнула, соглашаясь с предложением, но не сделала попытки достать сигарету из пачки. Разволновалась внезапно, и ведь знала, что не надо эту тему развивать. Вообще лучше не трогать! Она всегда нервничала, не отболело еще это. Не отболело.

Иван понял, прикурил сигарету и протянул ей, она взяла, не заметив.

– Ты, может, и участник, я не знаю, а я нет! Точно нет! Я делала свое дело, очень честно и добросовестно и очень много – все время, кроме сна! А наука – это укрепление основ и силы любого государства! Всегда!

– Согласен! – вновь остудил он тоном ее горячность. – Ты до сих пор переживаешь, что все это бросила?

– Иногда, когда вспоминаю, как вот сейчас, – призналась она.

– А почему не уехала за кордон? Предлагали?

– А то! Я об этом не думала даже, отмахивалась, не до того было. Папа болел тяжело и долго, потом умер, мама на мне осталась.

– Ну так уехала бы, и папу, глядишь, там вылечила, и маму забрала бы!

– И что? То, что ученые наши там в масле катаются, горы золотые индивидуальные осваивают, это, как ты понимаешь, чушь! Уехали тысячи, а пробились единицы, по пальцам можно пересчитать. Но меня это совершенно не интересовало, я и тогда понимала все про сыр в захлопывающем устройстве! Нет, озвучивали вербовщики еще ту завлекуху – современные лаборатории, оборудование, реактивы какие хочешь – мечта! Но…

Сашкину патриотическую речь перебил звонок в дверь.

«С прибытием! Началось, включайте рампу!» – подумал Иван и посмотрел на часы на запястье.

Быстро. Час сорок три от звонка!

– Ну что, Александра Владимировна, ответ на свой первый вопрос ты получила: за нами прибыл эскорт. Твоя Лиля тебя сдала!

– Это?.. – испуганным шепотом спросила Сашка.

– Да, – подтвердил ее предположения Иван.

И изменился весь. Сразу! Глаза жесткие, кошачьи, золотистые – никакого шоколада! И голос, лицо – скулы, нос – все заострилось!

Преобразился, вмиг став другим – опасным!

– Слушай, Саша, меня внимательно! Сейчас нас с тобой повяжут. Никаких истерик и криков, никакого сопротивления! Выполняй все, что они тебе скажут, не возражай, не возмущайся! Мне, скорее всего, пару раз наваляют – не пугайся и не кидайся защищать. Поняла?!

– Ты знал? – перекрикивая непрекращающуюся трель дверного звонка, проорала она. – Ты ожидал этого?

– Я подозревал, что такой вариант возможен! Все, Саш, надо открыть, а то они начнут дверь вышибать, а она железная – открыть не откроют, но испортят. Возьми свою сумочку, лучше через голову ремень перекинь, чтобы не потерять.

Оглядевшись хозяйским глазом вокруг – все ли в порядке, выключены ли приборы – не иначе, как на загородную прогулку собирался, а не в полон к вражинам, Гуров неторопливо двинулся к входной двери. Остановился, не дойдя пару шагов, повернулся к Саньке и тоном мужа, уставшего от непослушания и выкрутасов жены, попросил:

– Да, Александра, постарайся не язвить и не умничать, держи себя в руках!

– Гуров, – сощурив глаза от злости, «нежно» поинтересовалась Сашка, – ты уверен, что тебе может перепасть пару раз по мордасам?

– Да сто пудов! – пообещал он весело.

– Хо-ро-шо! – отчеканила Сашка.

Он расхохотался, весело, жизнерадостно, от всей души, сделал последние шаги к двери и спросил:

– Кто там?

– Откройте немедленно! – заорали из-за двери. – Вы затопили нижнюю квартиру! У нас вода с потолка ручьем бежит!

– Никакого творческого поиска, все банально до зевоты! – проворчал себе под нос Иван.

И открыл дверь.

Все происходило очень быстро, даже обыденно как-то – без того самого творческого энтузиазма, на отсутствие которого сетовал Иван Федорович, и без смакуемых отечественными сериалами последних лет криминально-кулачных ужасов, сопровождающих захват заложников.

Иван получил сразу кулаком в лицо, куда именно – Сашка не видела, и быстро повалился на пол. Она вскрикнула, скорее от неожиданности, но с места не двинулась, продолжая сидеть на высоком стуле. К ней подлетел давешний ночной парень из джипа, больно ухватил за локоть и потащил за собой, без слов, объяснений и даже без матов, двое других подхватили под руки бесчувственного Ивана и поволокли из квартиры. Вся процедура заняла минуту от силы.

Дверь квартиры братки аккуратно прикрыли за собой – понятное дело, любое афиширование соседям и ментам им ни к чему.

Молча загрузились в лифт всем составом. Иван был без сознания или хотел казаться таковым – голова упала на грудь, и из носа текла кровь, оставляя крупные, правильной круглой формы капли на полу.

Александра молчала, выполняя инструкции Гурова, не задавала вопросов, не сопротивлялась, подчиняясь грубой руке, державшей ее локоть.

И была почему-то абсолютно спокойной, как море в штиль.

Создавая видимость крепкой задушевной дружбы, братки, обнимая с двух сторон Ивана, усадили его в джип – ночной, знакомый, – затолкав следом туда же, на заднее сиденье, и Сашку, один сел с ними рядом, двое других впереди.

Тронулись.

Саша незаметно нашла руку Ивана и сжала, почувствовав в ответ еле уловимое пожатие пальцев.

Ей было страшно, конечно, было! Но Саньку не отпускало ощущение нереальности – фильм Кустурицы какой-то! Они ехали в давящем молчании – ни одного звука не издавали лихие хлопцы, не переговаривались, не обменивались мнениями или хотя бы междометиями, даже приемник в машине не включили! Их с Иваном не связали по рукам и ногам и даже не завязали глаза, чтобы они не увидели, куда их везут, из чего напрашивались выводы, те самые.

В какой-то момент Иван «очнулся», сделал попытку что-то сказать, дернуться все в том же молчании. Не нарушая общей нереальности картины, сидевший рядом с ними бычара дважды одарил Ивана быстрыми короткими ударами в челюсть и под дых. Иван затих и навалился на Сашку всей тяжестью, она приняла этот груз и не могла отвести взгляда от падающих на ее шелковые брюки капель крови из разбитого лица Гурова.

Сашка стала копошиться в сумке, извлекая из ее недр бумажные платки, бычара проследил за ее действиями, но промолчал. Она постаралась остановить поток крови, но голова Ивана была опущена, и Сашка никак не могла понять, откуда течет-то, и тыкала наугад, размазывая кровавые ручейки. Платки сразу же промокали, окрашиваясь в алое, набухая, а кровь продолжала течь, сочась через ее пальцы.

Выехали на МКАД, где-то свернули с кольца, удаляясь от Москвы.

Она не увидела, где случился поворот, занятая алыми ручьями, а когда отвлеклась от бесполезного врачевания и посмотрела в окно, то не смогла понять, где они едут, и, бросив безнадежные попытки сориентироваться, вернулась к своему малоэффективному занятию.

Остановились. Приехали.

Дом. Хороший, добротный, с большим участком. Не «новорусские» палаты, но и не избушка-развалюшка.

Как только машина остановилась, заехав в гараж через распахнутые ворота, три дверцы открылись одновременно, и парни, проворно выскочив наружу, стали выволакивать Сашку с Иваном из машины.

Без слов и переговоров, молча – сюр продолжался!

Через гараж, по ступенькам вниз, их провели в хозяйственную подвальную комнату. Провели, собственно, Сашку, Ивана тащили, и его ноги волочились, глухо стукаясь о ступеньки, сдиравшие бетонной шершавой поверхностью дорогую нежную кожу с его летних туфель. Санька почему-то обратила внимание именно на это и даже пожалела гуровскую обувь – расстроится ведь, туфли классные!

«Если живой останется!» – прояснила для себя она ситуацию.

Помещение, в которое их… кого привели, а кого и принесли, оказалось большой комнатой без окон и без коробки двери, с голыми, без намека на отделку, бетонными стенами, потолком и полом. Сашку усадили на стул, стоявший посередине комнаты, и умело, ловко – похоже, это было основным видом его деятельности – один из парней связал ей руки и примотал ноги к ножкам стула скотчем.

Вот хорошо, теперь скотч есть – уникальное, почти незаменимое для данной цели средство! А ведь раньше приходилось веревками завязывать – очень ненадежно, почти во всех фильмах герои из веревок как-то выпутывались!

А тут красота – заклеено намертво!

«Это ты что, Романова, крышей едешь или о нелегкой жизни бандитов переживаешь?» – удивилась Сашка своим мыслям.

Она осмотрелась вокруг.

Комната имела хозяйственное предназначение – ну, может, по совместительству использовалась как пыточная: вдоль стен стояли ящики, коробки, большие консервные банки, литров на десять, пять автомобильных колес в углу, уложенных друг на друга. Через весь потолок тянулись две железные балки непонятного предназначения, через одну из них была перекинута цепь с мощным крюком на конце.

«Нет, не может быть!» – не поверила Сашка.

Но оказалось, может! Бесчувственного Ивана, предварительно обыскав, в данный момент подвешивали за связанные – не скотчем, а веревкой – руки на этот самый крюк! Саше даже топнуть захотелось от глупости происходящего.

Ну нельзя же так! Кадр из миллиона фильмов – стандартно, аж смех сквозь слезы.

К чему эта чушь? Всенепременно подвесить за руки к чему-то, чаще именно к крюку на цепи!

Пошло! Пошло! Тупо! И… и до жути страшно!

Обычно еще в кино героя-страдальца раздевают – голый торс, босые ноги, но обязательно оставляют брюки – ну не может же висеть герой в трусах, которые будут съезжать во время зверского избиения, оголяя незагорелый зад и незащищенный пах, или вообще нагишом! Это такая мужская солидарность, что ли, неистребимая даже непереносимой ненавистью к висящему и беспомощному врагу?

Зачем вообще подвешивать за руки?!

Ее научный руководитель как-то сказал: «Чаще всего самыми действенными являются простейшие и испытанные средства!»

Сашке вдруг стало плохо, кровь отхлынула от головы, оставляя вместо себя холод, – она испугалась!

«О чем я думаю?! Почему так спокойно рассуждаю о скотче и киношных стандартах? Зачем?! Я что, от страха с ума схожу?! Мне нельзя с ума! Мне никак нельзя с ума!!»

Она тряхнула головой, прикусила губу, специально делая себе больно, изгоняя отстраненность рассуждений и испуг, и посмотрела на висящего Ивана.

Его не раздели, слава богу, но он все еще был без сознания, голова опущена, кровь залила белую футболку, светлые льняные брюки, добралась и до пострадавших туфель, оставив на них бурые брызги, но само кровотечение вроде остановилось.

Один из братков вышел из комнаты, двое – здоровый, очень коротко стриженный, похожий на медведя, и худой, весь какой-то мелкий – остались, устроившись за старым письменным столом у стены возле входа.

Как их назвать? Гоблины, шестерки, быки?

Никакими человеческими именами и эпитетами Александра обозначить этих людей не могла – не сращивались они с человеческими! Отторжение несовместимых химических элементов.

На столе стояли две открытые бутылки пива, один – «урод» ближе всего по смыслу – отчитывался кому-то по сотовому.

Санька прислушалась.

– Да без проблем, – бубнил урод. – Ждем. Хорошо, постараемся, – дав обещание, он посмотрел на Ивана.

«Что постараетесь? Не убить его, что ли?» – почувствовав накатывающую панику, подумала Сашка.

– Что вам от нас надо? – потребовала она объяснений, забыв про все гуровские инструкции и наставления.

– Заткнись! – рявкнул урод.

– Что вам надо?! – не заткнулась Сашка.

– Ты, сучка, лучше хавало не открывай?! – заорал здоровый и кинулся к ней так быстро и резко, что стул, на котором он только что сидел, отлетел в сторону.

Подскочив, он ухватил Сашку лапищей за подбородок, дернул ее голову вверх и, брызгая слюной, заорал, изредка вставляя слова в поток мата:

– Ты… даже рот не разевай…, а то я тебя…, из-за тебя, сучка… Грыма, и манал я придурка этого… сам тебя…!!!

Из ярко и образно выраженного матом монолога Сашка поняла, что трогать ее им запретили – ах, ах, очень обидно, извините – но приказали!

Ну, она ответила! На том языке, который они понимали и исключительно на котором разговаривали, попутно отведя душу и загнав подальше накатывающую волнами панику, закончив свою речь все тем же вопросом.

– Да пошел ты… туда же, где теперь твой Грым обретается! Что вам от нас надо, козлы недоделанные?!

Он ее ударил. В челюсть, кулаком – тяжелым, как кувалда, кулаком.

В голове что-то взорвалось и лопнуло, перед глазами вспыхнули яркие, слепящие веселые солнышки, разлетаясь на миллионы салютных огоньков.

Боль была чудовищной, Сашке показалось, что у нее повылетали все зубы и откололось полчерепа. Но она не потеряла сознание, не закрыла глаза, только поэтому заметила летящий для второго удара кулак и нагнулась, не успев сообразить, что уклоняется от удара.

Соприкосновения кувалды с нежной девичьей челюстью не последовало.

К ним присоединился дружбан урода-переростка, повиснув на разъяренном товарище.

– Бес! Ты что, ох…!! Тебя Постный сдаст, как Грыма!! Шеф тебя закопает на…! Все, харе!! Что ты связался с этой…!!

Худосочный висел на медведеподобном друге, как кургузая плащ-палатка. Гоблин орал, мычал, матерился, пытаясь скинуть его и добраться до Сашки.

Висевшему на широких плечах сотоварищу удалось как-то доораться до сознания подельника – хотя убей бог, до чего там было докрикиваться, Санька и представить не могла – скважина насквозь, идеальный тоннель, дыра в пространстве!

Тем не менее бушевавший урод поостыл и уставился на нее покрасневшими тупыми маленькими глазками.

– Убью! – пообещал он ей. – Все равно убью!

Хлипкий тащил его к столу.

Сашка не удержалась.

Как она вообще доктором наук стала, страдая, как сейчас выясняется, клиническим идиотизмом? Но она не могла остановиться – не могла, и все!

Что-то подталкивало ее, непреодолимое, нечто непонятное, злое. Вот интересно знать что?

– Только конченые больные импотенты сначала связывают женщину, потом бьют!

– А-а-а!!! – взревел утихший было бычара и рванул к ней.

– Дура!! – орал в унисон хлипкий, повиснув на другане, теперь уже спереди. Вперемешку звучал мат в ее адрес и уговоры: – Бес, Бес, нельзя!!! Постный тебя шефу заложит, тот приказал пальцем не трогать!!! Они тебя в расход!! Постный приедет через час, разберется с ней и тебе отдаст!!

В идеальном тоннеле забрезжил свет понимания, глазки обозначились мыслью-страшилкой о возможной безвременной кончине. Что она вытворяет?! Сашка не понимала саму себя! Зачем она провоцирует этого дебила? Что, попытка самоубийства не удалась, нужна помощь?

Как в милицейском протоколе, озвученном Задорновым: «был застрелен при попытке самоубийства».

Но она не жалела! Наплевать!

Хоть крупица информации – руководит этими придурками некий Постный, в свою очередь, подчиняясь неведомому Шефу, который имеет какие-то свои интересы в отношении Александры. И если она правильно поняла, данный Шеф уконтропупил некоего Грыма и приказал беречь ее аки зеницу ока!

Серьезный мальчик!

Ну и что это дает? И так было понятно, что нужна она не этим дебилам!

Обстановку разрядил третий участник похищения.

– Что у вас здесь? – немного матерного фольклора, обрисовывающего ситуацию. – Бес, Скунс, ну на… пошли пожрем, потом с мужиком побазарим.

– Постный приказал без него не начинать! – напомнил Бес, пришедший в себя.

– Я смотрю, ты уже начал, – хохотнул третий, еще не обозначенный кличкой.

– Да она сама напросилась! – взревел Бес.

– Он тоже напросился! – завелся теперь третий.

Сашка помалкивала, внимая. Вот скажите: чего было сразу не послушаться хорошего совета заткнуться?

Братки вышли из комнаты.

Передохнем.

– Сань, – услышала она вполне бодрый и даже очень злой голос Ивана Федоровича Гурова. – Ты на учете в психдиспансере не состояла? Или у тебя с перепугу с головой что-то?

– Господи! Гуров, ты в порядке! – обрадовалась Сашка, всматриваясь в его разбитое лицо.

– Я да! Про тебя такого сказать не могу! Какого хрена ты его провоцировала?! – бушевал он.

– Для получения информации, – пролепетала Сашка.

– Да? – саркастически удивился он. – А я думал, тут садо-мазо, а я не у дел!

– Прекрати сейчас же!! – потребовала Сашка. – Он сказал…

– Я слышал, что они тут все говорили, и ты думаешь, что это стоило того, чтобы получить в челюсть? Через час приедет посредник заказчика для беседы с тобой, ты бы и так узнала все, что тебя интересует!

– Ты прав! Прав, конечно! Я не знаю, чего вдруг меня понесло! Но я не могла удержаться. Может, это от страха?

– Романова, а ты не могла бы бояться как-нибудь по-другому, без провокаций? – поинтересовался Иван Федорович.

– Я не знаю! Мне еще никогда так страшно не было! Иван, что с нами будет?!

– Ну, что… сейчас они вернутся и станут меня бить. Тебя бить вряд ли будут, но, возможно, когда приедет этот Постный, – рассуждал спокойненько подвешенный за руки на крюк Иван, – может, изнасилуют, получишь незабываемые воспоминания, реализовав заодно свои склонности к мазохизму!

– Да пошел ты! – возмутилась Сашка.

– Если ты обратила внимание, пойти я не могу.

– Зачем ты меня пугаешь?!

– Потому что возможен и такой расклад.

– Гуров, нас убьют? – простонала Сашка.

– Пока нет, но динамика хорошая. По крайней мере, относительно меня они имеют такие намерения, – «успокоил» Иван.

– Что нам делать?! – заорала Сашка.

Вопрос был нелогичен, делать они ничего не могли по понятным и явным причинам – она сидела, приклеенная скотчем, а он болтался в подвешенном состоянии, причем в самом что ни на есть прямом смысле.

Разбитое лицо Ивана скривилось в усмешке.

– Ничего не делать. Сиди, расслабься, понаблюдай за редко выпадающей женщине приятной картиной избиения мужика!

– Гуров, что ты несешь?!

От неопределенности и страха – животного, тупого, который вполз незаметно, проникая везде, сжирая все, даже звенящую боль в челюсти и голове, – Сашка почувствовала, что ее затягивает паника, непролазная, тягучая, как патока, мерзкая!

– Александра! – жестко, зло позвал Иван. – Прекрати! Нельзя! Соберись! Еще ничего не кончилось!

– Сейчас, сейчас! – она боролась, изгоняя из себя панику и этот животный страх. – Ты прав, нельзя!

– Ты же Романова! – помогал он ей. – У тебя царская фамилия!

– Да… – прохныкала Сашка. – И чем они закончили!

И он расхохотался! Сашка обалдела, забыв и о страхе и о панике, глядя на смеющегося Гурова совершенно потрясенно.

И тут веселье кончилось. Сразу.

– О, любовничек очухался! – входя в комнату, глумливо заметил безымянный пока браток.

– И что за веселье?

Он подошел и встал перед висящим Иваном, руки в карманах, на лице издевательская, надменная усмешка.

– Да так, анекдоты рассказываем, время коротаем, – отозвался Иван.

Без предупреждения, не изменив выражения лица, парень выкинул руку вперед и ударил Ивана в живот с такой силой, что его тело отшвырнуло назад. Как боксерскую грушу. Сашка вскрикнула, Иван, сжав челюсти, перевел дыхание.

– Ну, расскажи теперь и мне. Я тоже посмеюсь! – предложил парень и ударил еще раз.

Сашка не заметила, как двое остальных оказались в комнате, обратив на них внимание, только когда осторожный Скунс попытался урезонить товарища:

– Постный сказал – без него не начинать и не трогать!

– … твоего Постного, из-за этого… Грыма пристрелили! – проорал колотивший Гурова бандит.

Последовала серия ударов в живот, по почкам, в челюсть. Подвешенное тело Ивана моталось из стороны в сторону, остановившееся было кровотечение снова открылось, и алые струйки залили все лицо.

Парень отошел, выпил пивка, принесенного ими с собой, присел на стул, отдохнуть, наверное. К Ивану шагнул Бес.

– Ты кто такой?

Иван молчал, Бес саданул его в живот и в бок, по ребрам, даже не запыхавшись от усилий.

– Ты кто такой, сука?!

– Бес, не надо, подождем! – вмешался Скунс.

Выдворенный было при помощи Ивана из Сашки страх вернулся и накрыл ее с головой, подминая под себя все существо: личность, разум, все, что было Романовой Александрой! Осталось только мелкое дребезжание напуганного до смерти тела, понимающего свою подчиненность чужой немилосердной, звериной воле. Сашка стала впадать в какую-то прострацию, ей казалось, что из Ивана течет ручьями кровь, много, много крови, и заливает все вокруг: пол, ее приклеенные к ножкам стула ноги.

Она не воспринимала слов, не осознавала, о чем разговаривают эти трое – так, какое-то отдаленное бубнение, звуки казались ей слишком страшными, зловещими. И неожиданно, когда безнадега почти сожрала ее, она выскочила из затягивающей трясины и с удивлением поняла, что Иван не молчит, отвечает и провоцирует их, и они злятся ужасно и что-то орут, но убивать его не решаются.

И вдруг она перестала бояться!

Вот так – щелк – кто-то щелкнул там, наверху, пальцами, и восприятие мира, действительности изменилось в один момент!

Было страшно, страшно, страшно – оп! – стало безразлично, еще щелчок, и из глубины Сашкиного существа поднялась злость!

Вот же твари!

«Нельзя так бояться, Александра Владимировна! Стыдно! Нельзя бояться этих уродов, нельзя переставать быть личностью, – отругала она себя. – Будут издеваться, бить, насиловать – ори, сопротивляйся, кусайся, царапайся, глотку сорви от крика – сколько угодно! Но не бойся ты так! Мерзко это, своим животным страхом давать им повод утвердиться в ощущении превосходства!»

Она выматерилась про себя смачно, с красиво построенными оборотами и завихрениями.

И ей полегчало!

На столе у уродов заголосил сотовый. Бес подошел, сел, хлебнул пивка из горлышка и ответил.

– Да, – хлебнул еще, слушая, – нет, ни документов, ни мобилы. Ничего не сказал, вы же приказали ждать вас. Ну, мы только начали, – послушал начальника. – Хорошо.

И нажал кнопку отбоя.

– Гиря, пиво кончилось, принеси!

Видимо, он здесь был за старшего.

Ну, вот и познакомились со всей компанией: Бес, Скунс, Гиря и убиенный тыкавший в нее пистолетом ночью Грым.

Какое светское общество! Как это мы и на приеме!

Повезло-о-о!

Сашка вдруг, ну совсем уж не к месту, вспомнила анекдотец времен советской действительности.

«Спрашивают в отделении милиции задержанную валютную проститутку:

– Как это вы, Мария Ивановна, заслуженная учительница, передовик, уважаемый человек, и стали валютной проституткой?

Марь-Иванна пожала плечиками и ответила:

– Повезло!»

«Вот и хорошо! – подумала Сашка – И злость, и анекдотец! Слава богу, я пришла в норму!»

Бес вернулся к прерванному занятию.

– Прекратите его избивать! – потребовала Сашка.

Бес повернулся, вопросительно посмотрел на нее – кто это там, типа, голос подает? На его тупой морде вопросительно приподнятые брови над поросячьими малоосмысленными глазками смотрелись весьма комично и неуместно – выражать мысли мимикой было явно не его кредо!

– Я тебе сказал, сука, не вякать! – словами выражать, видимо, тоже.

– Что вы его избиваете, что вам надо от него?

Сашку уже ничего не могло остановить, кроме чего-то радикального вроде кляпа или сотрясения мозга с потерей сознания.

– Скунс! – взревел неудавшийся мим и сказитель. – Успокой ее, а то я прибью на…!

Скунс оказался перед ней в мгновение ока. Как Конек-Горбунок перед какой-то там травой, но не тронул. Орать начал.

Сашка орала в ответ с трехэтажными выкрутасами, пообещав ему кое-что про детородные органы, помянув его родителей, вовремя не сделавших аборт, и огласив план похоронных мероприятий.

Цирк! Митинг за свободу слова!

А Сашке было уже все равно – она уяснила со всей четкостью, что никто просто так ее не отпустит из этого вертепа. И не просто так не отпустит тоже!

– Успокой ее, Скунс! Что ты с ней бакланишь! – потребовал Бес, не отрываясь от основного занятия – задавания вопросов Ивану и периодического поколачивания его.