Текст книги "Легенды Крыма"

Братья Ди Гуаско

 
Свободный может стать рабом,
Примеров – сколь угодно.
Раб и в наряде дорогом
Не кажется свободным.
 
 
Свободой нужно дорожить
И, избегая плена
Дышать свободою и жить —
Она всегда бесценна.
 

Красива и благодатна природа южного побережья Крыма. Только степнякам, привыкшим к просторам полей, нуждающимся в источниках воды, к которым они гоняли бы стада животных на водопой, узкая полоска земли, находящаяся за горами, не была пригодной для поселения. Воды много, но она – горько соленая. Зато итальянцам, попавшим сюда, она напоминала родной дом. Такое же высокое голубое небо, такой же мягкий климат, такое же синее море… Но вели себя пришельцы совсем иначе, чем в родной Венеции или Генуе. Здесь генуэзцы торговали не предметами роскоши и иными ценными товарами, а продавали людей. Здесь невольники, и особенно красивые невольницы, были самым ценным и ходовым товаром. И им было абсолютно безразлично, на каком языке человек, превратившийся в товар, говорит и какому Богу он молится? Какому богу в душе своей молились сами генуэзцы – неизвестно. В храм они ходили христианский, богослужение в нем соответствовало всем канонам святой римской католической церкви, но не было в душе генуэзцев христианского смирения, ни одна из заповедей Господних генуэзцами не исполнялась. Дух наживы вел их по миру, только ему они и служили. Но и среди этого неисправимого народа особой алчностью и жестокостью отличались братья Гуаско. Прибыв из приморской республики, каковой себя считала тогда Генуя, Гуаско к фамилии своей прибавили приставку ди и объявили себя баронами. Никто в Крыму не оспаривал этот титул, поскольку в Крыму тогда господствовали сила и смелость, а титулы вообще не имели хождения. Они только тешили самолюбие итальянских граждан Генуи, которым такой титул в Европе и не снился бы. Братья ди Гуаско возвели западнее Сугдеи жилище, названное замком, поскольку помимо обширных жилых помещений и вместительных сводчатых подвалов здесь была выстроена высокая башня – донжон, видимая издалека на фоне зеленой растительности и зубцами гор. Над верхней площадкой ее, увенчанной зубцами, развевался флаг, а на нем геральдический знак ди Гуаско – три сокола на голубом фоне. Гордости этой смелой птицы в характере братьев было, хоть отбавляй, но, что касается благородства, то его не было и в помине.

Не один, доверившийся братьям, полагаясь на чистоту помыслов их и честь, пострадал и морально, и материально. Напрасно потерпевшие обращались с жалобами в Сугдею и в Кафу, к консулу генуэзскому. Тот ничем им помочь не мог. Не было у генуэзской администрации военной силы, чтобы утихомирить братьев. А богатств у братьев ди Гуаско было достаточно. Сколько и чего хранилось в подвалах их замка, знали немногие, но знаниями этими не делились. Знали, что многие из людей, попавших в «гости» к баронам, находили приют в подвалах замка, прежде чем сесть прикованными за весла галеры. Жители ближайших селений, свободных по рождению, чересчур хорошо познакомились с нравами своих господ, братья превратили их в послушных рабов своих. Тех, кто пытался жаловаться на действия притеснителей, ждала жестокая расправа. Не спасали от наказания ни возраст, ни пол. Братья ввели на землях своих феодальное право суда. Судил один из ди Гуаско, судил по «своду законов», только ему известным. Было введено в действие право первой брачной ночи, когда обесчещенную невесту жених получал из рук одного из баронов. Первым, поплатившимся за неисполнение этого правила был Димитрий, самый уважаемый из жителей Такиля. Он посмел выдать замуж дочь свою, минуя своих баронов. После жесточайших пыток, о которых свидетельствовали крики пытаемой жертвы, несущиеся из замка, селянина повесили. Впервые на южном берегу Крыма была сооружена виселица. Согнали жителей селений, чтобы те видели, что может ожидать каждого из них в случае непослушания. Соблюдены были все условия ритуала казни. Зачитан приговор, потом жертву передали палачу и его подручным. Втащили на помост Димитрия, настолько ослабленного пытками, что подняться по ступеням, ведущим на него, он самостоятельно уже не мог. Плакали родственники и близкие казнимого. Палач накинул на голову несчастного петлю, тело подтянули кверху, палач вскочил ему на плечи. Несколько судорожных движений и удлинившееся тело казненного повисло. Близким мертвое тело не было выдано. Оно для устрашения было выставлено надолго, пока распространяющийся смрад не стал беспокоить изысканное обоняние баронов Так и осталась виселица на площади, как символ права, господствующих на землях баронов. Числа злодеяний их не имело конца, не было управы на братьев. Налогов они не платили, более того, их аппетиты дотянулись до окрестностей самой Сугдеи, так, что жители города «лишились возможности сеять хлеб, косить сено, заготавливать дрова». Консул Солдайи, – как Судак называли генуэзцы, – отдал приказ своим головорезам – «ступайте все до единого и направляйтесь в деревню Скути. Повалите, порубайте, сожгите и бесследно уничтожьте виселицы и позорные столбы…» Но экспедиция окончилась ничем, потому что Гуаско оказали вооруженное сопротивление, а у отряда, присланного консулом, сил оказалось недостаточно. Чтобы не повиноваться консулу, нужно было обладать огромной властью. Откуда такая власть появилась у Гуаско? Огромной властью, преодолевающей любые препятствия, являются деньги. Денег у ди Гуаско было немерено. Ведь они, построив замок свой, оседлали дорогу, идущую от Карасубазара. По этой дороге вели пленников на невольничий рынок. Ди Гуаско облагали налогом купцов, торгующих людьми. Естественно, часть прибыли попадала в карманы правителей Кафы (Феодосии), которой Судак подчинялся. В Кафе знали, как угомонить Ди Негро, консула Солдаи, чтобы он не докучал братьям-разбойникам.

И все же пришло время, когда господство ди Гуаско закончилось. Прибывшие из-за моря турецкие корабли привезли в Крым отчаянных головорезов. Татарский хан признал себя вассалом турецкого султана. Право генуэзцев, дарованное им когда-то ханом Золотой Орды Тохтамышем, оказалось недействительным в глазах султана. Земли и все богатства генуэзцев в Крыму были объявлены собственностью Султана. Братья избрали путь борьбы, надеясь на толщину стен своей крепости. Да, действительно, трудно было взять башню с ее толстыми каменными стенами даже с применением осадных орудий приступом. Взяли измором, долгой осадой. И видели многие, как с веревкой на шее шли, едва волоча ноги, братья Гуаско к кораблю, стоящему у причала Сугдеи. Гордым братьям предстояло до самой смерти, прикованными к скамье каторги, налегать на весла, а за кажущуюся нерадивость испытывать жгучую боль от плети надсмотрщика.

Жилище баронов было разрушено. Но остались неподалеку от моря на горном плато развалины донжона замка ди Гуаско, как напоминание о бренности всего мирского.

Как был основан Бахчисарай

Крым всегда был лакомым кусочком для любого завоевателя. Борьба велась между ханами Золотой Орды, и крымским ханом, которому хотелось независимости, поскольку Крым вначале являлся улусом, то есть, частью Золотой Орды. Потом в борьбу вмешалась Турция… Победила Турция, под крылышком могучего султана, с большими правами на автономию, можно было подумать о переносе столицы Из Кырк-Ора в более приятное место.

Завладев властью в Крыму, следовало тут же подумать не только о том, как удержать ее, но и как жизнь свою сохранить; и не только от внешних, но и внутренних врагов. Убийства при ханском дворе не являлись редкостью. А для этого следовало подумать о том, где основать столицу. Первой столицей стал город Салхат, или, как его теперь называют, Старый Крым. Недалеко от столицы находилась Кафа (Феодосия). Эта близость позволяла врагу, используя море, быстро добраться до столицы и осадить ее. Поэтому Солхат недолго находился в статусе стольного города. Крымские ханы нашли более безопасное место, куда было и трудно добираться, и где было легко обороняться. Таким местом стал Кырк-ор (Чуфут-кале) Суровый город, неприступный, но и мало радости дающий. Об этом думал сын хана Менгли-Гирея, когда он из Керк-ора на хоту в долину выехал. Не лучшие времена переживал род Гиреев. Множество воинов, посланных на войну с золотоордынским ханом Ахметом, назад не вернулось. Следовало подумать о том, что случится, когда сюда нагрянет с несметным войском хан Ахмет, вкусивший славу победы над Менгли-Гиреем. Наследник крымского престола не торопил коня. Тот шел без понуканий легкой рысью по хорошо ему знакомому пути. Сразу же за каменной громадой скалистого плато, с крутыми спусками, на котором располагался столичный город, начинались дремучие леса, полные всякой дичи. Охота была удачной: затравили множество зайцев и лис, даже трех горных козлов сумел сын хана самолично поразить стрелой. День был светлым и теплым, приближался вечер. Разгоряченный охотой молодой хан решил отдохнуть на берегу реки Чурок-су. Отослав свиту, он присел на пенек, у самого берега реки и огляделся. Словно впервые видел он эти места. Величественные деревья покачивали ветвями своими, невероятно свежая зелень трав. Чистые прозрачные струи воды катились по каменистому ложу, останавливаясь у крупных камней, и обтекали их. В воде прекрасно видны были отражения деревьев. Вершины их казались золотыми в лучах заходящего солнца. Только звонкое журчание воды нарушало тишину. Вдруг в эту тишину внезапно ворвалась шипение и шорох. Молодой хан увидел на другом берегу быстро выползающую змею. За ней еще быстрее двигалась другая. Время свадебных танцев у всех животных, в том числе и змей давно прошло. Следовательно, вторая змея не с добрыми намерениями преследовала первую. Хан знал, что ядовитые змеи, сойдясь в схватке, действуют тяжестью тел, не пуская в ход свои ядовитые зубы. Но, сейчас все было иначе. Сплетаясь телами, змеи пустили в ход зубы свои, нанося глубокие раны. Битва длилась долго, обе змеи успели нанести друг другу немало ран. Но вот одна из них стала уступать другой и вскоре ее тело, чуть подрагивая, безжизненно вытянулось. Не успела победительница начать заглатывать побежденную, как появилась третья змея. Новая схватка была еще ожесточеннее. Сильные, пружинистые тела змей так переплелись, что разобрать, где одна, а где другая, стало невозможным. Сражаясь, змеи все более удалялись от первоначального поля битвы. Оно переместилось в заросли бурьяна. Оттуда слышалось отчаянное шипение, и потрескивание сухостоя. Картина разворачивающегося боя напоминала события, происходящие сейчас между государствами. Поверженная, без признаков жизни змея, напоминала поверженный золотоордынским ханом Ахметом Крым. А две другие, ведущие сейчас между собой сражение – Турцию и Золотую Орду. Что сейчас происходит в приазовских степях, кто кого победит?.. Хан глубоко вздохнул и, покачивая головой, устремил взор свой на оставленное на поле боя бездыханное тело змеи. К его удивлению в нем возникли движения. Движения были слабыми, едва заметными, но они уже были. Вот с нескольких попыток поверженной змее удалось приподнять голову. А вот она, напрягая последние усилия, сползла к воде и скатилась в воду. Полежав некоторое время неподвижно, змея стала активно двигаться. Ее извивающееся тело на глазах становилось упругим. А вот она из воды вылезла на берег. На ее теле не было видно и следов ран. Быстро извиваясь, змея скрылась в густой траве.

Сердце наследника крымского престола возликовало. Аллах подает знак тому, что Крым, как эта умиравшая змея, поднимется, оправится от ран и приобретет былую мощь. Сев на коня, он погнал его в крепость. Там он подробно рассказал отцу о виденном.

Стали ждать известий о судьбе сражения между Турцией и Золотой Ордой. И вот она пришла: Оттоманская Порта разбила войска хана Ахмета. Весть приятная сердцу крымского правителя.

Хан Менгли-Гирей велел на месте сражения змей возвести дворец. Вскоре дворец драгоценным камнем засиял в долине. Стали строиться и приближенные. Так возник Бахчисарай, что в переводе означает «Дворец-сад». На воротах ханского дворца до сих видно изображение двух сражающихся змей. Третьей поверженной хан не велел изображать, потому что был мудрым правителем.

Фонтан слез

 
Да, скудно плачет Крым-Гирей,
И редки капли у фонтана.
Не выплакать печали всей —
Открылась поздно сердца рана.
 

Как сделать, чтобы скорбь видимой всем на века оставить? Чтобы даже в дни веселья напоминала она о том, как все в этом мире преходяще? Наступает момент прощания с самым дорогим сердцу. Один бьет себя руками в грудь, оглашая воплями округу. Другой молчит, давясь слезами, и чувствуя, что сердце вот-вот разорвется. Во всех случаях, зеркалом души является лицо человека. Но лицо хана Крым-Гирея давно потеряло способность выражать те чувства, которые говорят о людской слабости. «Пусть камень станет зеркалом души Крым-Гирея» – решил владыка Крыма, когда потерял самое ценное, что когда-нибудь имел. И повелел хан велел позвать к себе зодчего…

Когда вы приходите в ханский дворец в Бахчисарае, вы видите творение рук человеческих, запечатлевшее великую скорбь в обычном сером камне.

На мраморной плите четко видны лепестки цветка, олицетворяющего любовь. В середине цветка изображен глаз человеческий, из уголка которого, как слезы чистые хрустальные, сочится вода; собираясь в капли, стекающие по груди мрамора из чашечки в чашечку, не переставая, годы и века. И еще видна на камне улитка – символ сомнения. Разве не сомнение гложет душу человека осознанием того, что не может быть веселье без грусти, зло без добра, любовь без ненависти. Пусть и поздно, но приходит к каждому, даже с сердцем каменным, осознание необходимости всего этого.

Свиреп и грозен был хан Крым-Гирей. Никого он не щадил, никого не жалел. К трону шел через потоки крови, через горы трупов. Власть и слава заменяли ему все – и любовь, и ласку, и даже деньги. Слова ласкового не услышишь из уст его, капли слез не выдавить из очей хана. Говорили, что у Крым-Гирея нет сердца

Но пришла осень жизни, постарел некогда могучий хан. Ослабело сердце хана и вошла в него любовь.

Однажды в гарем к хану привезли невольницу, маленькую худенькую девушку. Деляре ее звали.

Деляре не согрела лаской и любовью старого хана, избалованного женщинами красавицами, все приемы любви познавшими. Не было всего этого в девушке, выросшей в крестьянской хижине, но полюбил ее Крым-Гирей. И впервые за долгую жизнь свою он почувствовал, что сердце его болеть может, страдать и радоваться.

Совсем недолго прожила Деляре. Причина скорей всего была в том, что не может в неволе жить та, что привыкла к свободе, яркой природе, ветру свежему и ясному яркому солнцу. Не может прижиться нежный хрупкий цветок, на почве каменистой. Зачахла в неволе, как нежный цветок, Деляре

Когда любимая уходит из жизни, сердце плачет кровью. Понял хан, как трудно бывает человеческому сердцу.

Вызвал Крым-Гирей мастера Омера и сказал ему:

– Сделай так, чтобы камень через века пронес мое горе, чтобы камень заплакал, как плачет мужское сердце.

Слушал Омер хана, и думал: как заставить камень влагой сочиться, выдавить из камня слезу человеческую?

– Если твое сердце заплакало, – сказал он хану, – заплачет и камень. Люди узнают, какими бывают мужские слезы…

И вырезал Омер из камня олицетворение скорби хана Крым-Гирея.

И плачет, и плачет по ушедшему прошлому фонтан души хана Крым-Гирея. Накапливается слеза в изображении глаза человеческого и медленно катится от линии носа, из чашечки в чашечку, как по щекам и груди,

Легенда о жадном турке и удалом казаке

Жизнь в горах веселой никак не назовешь, чтобы выжить, нужно трудностей немало перенести. В пургу, в метель и в долине не сладко, так что в такую погоду на ласку гор рассчитывать не следует. Богатый в тепле вкушает пищу, а бедняк теплом и едой не избалован. Это богатые любуются видом гор, бедняку приходится подниматься в них, гоня перед собой отару овец. Богатый от солнца в тень прячется, бедняк о солнце ярком, о тепле, что солнышко несет, мечтает, радуется, тело свое, выглядывающее из прорех одежды, лучам солнечным подставляя.

Работает бедняк с рассвета и до заката, а свести концы с концами не может, лишь потому, что рядом живет богатый и сильный. Он и определяет, сколько следует дать бедняку от труда его. Это есть сейчас, это было и прежде. Жадность богатого кроется в нем самом. Не будь он жаден, не был бы и богатым. И если богач становится одним из главных действующих лиц легенды, то это означает то, что жадность его просто выходит за рамки пределов

Вот, что говорит легенда об Осман-паше, начальнике крепостной стражи в Мангупе.

Может должность эта и непривлекательна, когда вокруг султаны да беи знатные находятся, и приходится тогда начальнику стражи часто низко кланяться, чтобы гибкость позвоночника не пошла на убыль. Но, начальник стражи в Мангупе, в султанский дворец по доброй воле не приходил, нечего на глаза султану появляться лицу значимости невеликой. Являлся туда с трепетом великим, сжимался в объеме и терпел. Можно и потерпеть, ожидая, когда будет позволено стан разогнуть, можно временно и в положении жалкого червя находиться. Но, здесь, в Мангупе, важнее его, Осман-паши, никого не было. Здесь перед ним другие на животе двигались.

Осман паша, хоть ростом и невелик был, зато в жадности не уступал никому большому. Всю округу подмял под себя. В каждой сакле с трепетом ожидали появления стражников паши. Хоть шаром покати в хижине после того, как взгляд Осман-паши ее прощупал.

Особую радость паше доставляло прибытие партии пленников в крепость. Глаза его лучились от одного вида прибывших, руки тряслись и сильно потели, когда он самолично обыскивал пленников. Любой ценный предмет сам прилипал к его ладоням. Терпелив, как паук, был паша, ожидая выкупа от узников, имевших несчастье попасть в Мангуп.

Как-то в Мангуп попал один запорожский казак, знатный, из старшины. Турки ожидали получить за него большой выкуп.

Осман-паша ежедневно навещал пленника, чтобы проверить надежность цепей, а за одно послушать рассказы казака. Казак побывал во многих местах, многое повидал, да и рассказчик он был отменный. Рассказывал казак о людях разных стран, о походах, о битвах. Более всего начальнику стражи нравилось слушать рассказы о кладах, о золоте, драгоценных камнях, тканях дорогих. Глаза его жмурились от удовольствия, кончик языка вываливался из полуоткрытого рта, а тонюсенькая струйка слюны стекала из уголков рта на подбородок и шею. Да, умел казак описывать сокровища, так ярко и красочно, что невольно Осман-паша представлял себя владельцем этих богатств.

Как-то, находясь в прекрасном расположении духа, велел паша привести к себе казака, чтобы в очередной раз услышать рассказ казака о несметных богатствах. Отослав стражников, Осман-паша приказал казаку:

Садись, рассказывай!

Сегодня я расскажу тебе о той тайне, которую я хранил ото всех, даже своих товарищей…

А что заставило тебя сейчас с ней расстаться? – перебил казака паша.

Безысходность, – вздохнул казак, – бежать отсюда невозможно, силы мои тают, и, расставаясь с тайной своей, я надеюсь на послабления с твоей стороны. К примеру, ослабь мои кандалы, чтобы я мог размять руки и ноги свои?

Подумал-подумал турок над тем, что сказал казак, и решил выполнить его просьбу. Действительно, еще никому из пленных не удавалось бежать из крепости.

Освободился от оков казак и начал говорить: «Понял я, что ты добрый человек, и решил открыть тебе тайну клада, который как-то спрятали казаки неподалеку отсюда, да забрать его позднее не сумели…

У турка лицо вытянулось, казалось и уши, повернулись в сторону казака. И полилась плавно речь о несметных сокровищах, добытых в походе на Стамбул, но припрятанном здесь, в Крыму, поскольку янычары преследовали казаков по пятам, а сокровища затрудняли передвижение. С мельчайшими подробностями казак описывал драгоценности. Начальник стражи понимал, что описывать их так может лишь тот, у кого в руках эти ценности побывали.

Припрятали эти драгоценности, – продолжал свой рассказ запорожец, – в одной из пещер. Хоть и времени с той поры прошло немало, и вид округи несколько изменился, но, я думаю, что ее можно найти, если хорошенько поискать.

Турок буквально впился глазами в казака. Тот продолжал, глядя прямо в глаза турку, завораживая. Выражение лица паши постепенно становилось сонливым. Века стали опускаться. Он протер их кулаками, но так хотелось спать. И турок захрапел. Во сне он видел вход в пещеру. Сколько раз он проходил этим длинным коридором, проделанном в самом сердце Мангупа, не видя этого отверстия. А сейчас… С факелом в руках он следовал по пути, которым когда-то шли казаки. Поворот, еще один – и перед глазами его предстали мешки и ящики. От времени мешковина сгнила, и золотые монеты ручейком стекали на землю. Паша отрывал с силой крышки ящиков и его взору предстали золотые кубки, кувшины, короны, диадемы, кольца, перстни. Он их брал в руки, ощупывал… Аллах, слава тебе великий и всемогущий! Ты сделал меня самым богатым человеком на земле.

Вдруг за спиной его кто-то легко кашлянул. Паша повернулся. О, Аллах! Перед ним стояла женщина небывалой красы. От изумления у турка глаза широкими, как у совы, стали.

Ты видишь мои сокровища, – сказала журчащим голосом красавица, – Ты видишь, как они велики? И все они достанутся тому, за кого я выйду замуж!

Красавица, лишь только пожелай, и я стану твоим суженым. Сам Аллах, наверное, для этого привел меня сюда!..

Осман-паша взял красавицу за руку, но коснулся ею холодного камня. И он открыл глаза. Ни женщины, ни сокровищ, ни казака. На полу лежали брошенные кандалы. Следовало пустить по следу бежавшего казака погоню. Но так реально было все, что только что прошло перед его глазами, что вера в истину клада не исчезла. Напротив она окрепла. И Осман-паша, опасаясь того, что вход в пещеру могут обнаружить его подчиненные, бросился на поиски его. Он обошел все казематы, все закоулки, – входа в пещеру не было. Тогда Осман-паша перенес свои поиски за пределы крепости. Вид его резко изменился, он осунулся, глаза стали красными и слезились от недосыпания.

 
В сознанье все переплелось
Виденье клада так реально,
Душой его владеет ложь,
А значит, ждет конец печальный…
 

Дисциплина среди стражников упала. Они теперь только ели, пили, спали и занимались мародерством. Сообщать кому-то о том, что с начальником творится что-то странное, никто не хотел. И так, было всем хорошо!

Однако стражники ошибались. Всему имеется конец. Конец их райской жизни наступил тогда, когда Осман-паша в своих поисках клада, свалился в одну из расщелин скалы, поломав себе все, что можно было сломать. Тряпичной куклой валялся он в глубине расщелины. Об исчезновении начальника стража узнала тогда, когда лисы там появились. Они-то и привели стражников к тому, что осталось от их начальника.

Но это не все, жители окрестных селений стали говорить о том, что часто стали видеть тень Осман-паши, бродящую в горах в поисках чего-то, да иногда слышали громкий хохот. Поговаривали о том, что это смеялся казак, одурманивший турка.